Отрежу тебе крылья

Манвэ не помнил, как вновь очутился в своей башне. Его слегка трясло. Еще бы! Опасность подвергнуться искажению была столь близко… Хотя, если подумать… Ведь помыслами он остался чист, а значит, бояться нечего… Но внезапно вспыхнувший огонь в глазах Саурона и его поцелуи, которые до сих пор жгли огнем его руки — этого Манвэ никак не мог забыть, и картина склонившегося над ним майа так и стояла перед его взором. И впрямь, лишь бы Элентари ничего не узнала. И что взбрело в голову этому безумцу? Манвэ рассеянно смотрел на свои руки — от них до сих пор исходил тонкий запах валинорского вина. Очевидно, Саурону нравилось, как пьянеет слабое созданное из плоти тело. Сам Манвэ относился к подобному увеселению с презрением. Но главное — неужели Гортхаур и впрямь испытывал к нему нечто наподобие любви? Или то была лишь провокация? Манвэ был не вполне искушен в подобных делах. Да и разве мыслимо подобное — любовь двух созданий одного пола? Конечно, айнур созданы бесполыми и бестелесными, но сам Манвэ предпочитал мужское обличье и считал себя достаточно сильным, чтобы зваться мужем. Словом, нечто непонятное виделось ему в предложении Саурона, и потому он никак не мог отделаться от этих мыслей. Отчего майа принял его за деву? Разве он похож на Варду? Крылья взволнованно затрепетали, когда Манвэ поднялся и долго смотрел на себя в гладь серебряной воды, что стояла в озере среди гор, где он обитал. Конечно, он не ведал сна и был больше подобен своим любимым созданиям, птицам, но все же вскоре с новыми силами готов был встретиться с Сауроном. Естественно, вовсе не для свидания, а ради очередной попытки убедить его бросить свои низменные привычки. Он расспросил юного майа о том, что Саурон сотворил с ним, и пришел в ужас. Мыслимо ли это? А Саурон постарался на славу. Искупавшись, он заплел длинные волосы в косу и велел слугам принести одежды понаряднее. Пленнику это было не положено, но Гортхауру никто перечить не смел. Тёмного майа воротило от светлых одежд, и он кое-как уговорил слуг принести хотя бы алые. Черных у них, разумеется, не было. Он отправился в башню Манвэ, но, не пройдя и половины пути, встретил Владыку. Тот, судя по всему, сам шел к Саурону, чтобы очередной скучной нравоучительной беседой наставить его на пусть истинный. — Ах, Владыка, так и знал, что вы не устоите перед моим предложением! — хлопнул в ладоши майа, широко улыбаясь. — Идемте, прогуляемся немного, пока слуги накрывают стол. Гортхаур не дал ему вставить и пары слов. Он даже старался не всерьез. Задача соблазнить Манвэ казалась Саурону не такой уж сложной. Для него это было чем-то вроде игры. Всего навсего на спор с самим собой соблазнить сильнейшего из валар. Крепко вцепившись в руку валы, он уверенно тащил его за собой в сады Йаванны, болтая обо всем на свете, пытаясь увлечь и усыпить бдительность. Единственным, что действительно очень привлекало Гортхаура в Манвэ были крылья. Мягкие пушистые, покрытые белоснежными перьями. Их хотелось трогать, ласкать… Выдергивать перья тоже хотелось, но майа понимал, что в своем положении, к сожалению, не может это себе позволить. А в остальном Манвэ ему казался скучным и неинтересным, да еще и легковнушаемым и чуть ли не глупым. В противном случае Мелькору не удалось бы одурачить его, верно? Незаметно, увлекая своего спутника беседой, майа переместил свою руку, приобняв Владыку за плечи. Через некоторое время рука спустилась на талию. Из-за крыльев обнимать было не слишком удобно, но такие незначительные препятствия его не пугали. И, наконец, рука опустилась еще ниже и стала поглаживать ягодицы. Саурон навис над валой и прижал его к дереву. — Манвэ… — горячий шепот в губы. — Я так сильно люблю вас. И ушел за Мелькором только потому, что видел в нем ваши черты. Аулэ не отпустил бы меня служить вам, и я сбежал, чтобы не страдать, видя вас и не имея возможности подойти поближе… прикоснуться. Это была ложь с первого до последнего слова. Но Саурон умел убедительно лгать. И, хотя все это для него сейчас было лишь развлечением, едва ли кто-то усомнился бы в правдивости его слов. Но Манвэ вовсе не был столь наивен. Он чувствовал фальшь, хоть внимание Прекраснейшего и сильно льстило ему. Он мог бы спросить Саурона, что же мешало ему сразу подступиться к нему, а не к Мелькору, но не стал. Порыв души и эта странная склонность пугали его… и одновременно завораживали. Первое время он сидел сам не свой и стыдливо прикрывал розовеющие щеки крыльями, иногда нервно взмахивая ими и не давая наглаживать себя чересчур активно, но потом выпитое расслабило его. Но когда рука Гортхаура опустилась уж слишком низко, Манвэ испуганно обернулся. Паховые крылышки, которыми он пытался закрыться, затрепетали, но Саурон с легкостью их отогнул и продолжил гладить его поясницу, иногда бесстыдно спускаясь ниже. — Что это… К чему ты? — Он совсем закрылся крыльями и отдалился от Саурона, но потом напомнил себе, что негоже сильнейшему из валар прятаться от плененного майа, и снова вернул себе прежнюю неприступную холодность и тон проповедника. — Прошу, не распаляй в себе низменной страсти. Любовь должна влечь ввысь, а тебя она ведет к падению. Мне приятно твое внимание, не скрою, — тут он мило покраснел снова, — но к чему подобная нетерпеливость? Мы должны открыться друг другу постепенно, да и ты, смею напомнить, обязан искупить то, что натворил. Но Саурон явно не собирался воспринимать слова Манвэ всерьез, что его искренне огорчало. Правда, из сада он так и не ушел: тут было дивно хорошо, цвели выращенные Йаванной чудные яркие цветы, били тонкими струйками фонтаны, пели птицы, иногда садясь к нему на плечи, поскольку Манвэ был их покровителем… К тому же здесь было тепло и солнечно, в отличие от его с Вардой обители на пиках холодных горных вершин. Поднесенное Сауроном вино сделало свое дело, и как Манвэ не сопротивлялся любой попытке Саурона приблизиться, вскоре его сморил сон. Он широко зевнул несколько раз, прикрыл глаза и уснул под сенью раскидистого дерева, а когда очнулся, то обнаружил, что голова его покоится на коленях Саурона. Тот перебирал его волосы, гладил крылья, иногда легонько дергая за перья. Манвэ хотел было снова скрыться, но позорное бегство… И потом, рука Саурона так уютно покоилась на его груди… — Что произошло? Я спал? — он в недоумении озирался, очнувшись с видом потерянного птенца. Саурон взял его руку в свою, заставляя погладить собственную тяжелую золотисто-рыжую косу, а потом непроницаемо улыбнулся. — Ты совсем ничего не помнишь, прелесть? — Саурон окинул его хитрым взглядом, задумавшись о чем-то на миг. — Ну, раз ты уже все забыл, я тебе напомню… Гортхаур навис над ним и с силой прижал к земле. Ему понравилось, как при этом взволнованно затрепетали крылья. Майа бесцеремонно отодвинул их в сторону и прижался к телу валы, целуя везде, где только мог дотянуться. Манвэ растерялся под таким напором и упустил момент, когда остался полностью обнажен. Майа властно раздвинул его стройные ноги, и вот теперь вала попытался вырваться. Гортхаур грубо перевернул его на живот и заломил крыло, чтобы тот не смог сбежать. Лживые нежности закончились. Майа больно шлепнул его. Подумав, что вряд ли кто-то порол Владыку Ветров, он шлепнул еще раз, и еще. Когда нежная кожа совсем раскраснелась, он, смазав пальцы, стал проникать ими в узкую дырочку. Вала в отчаянии забился под ним. Скованный страхом, он и забыл, что на самом деле намного сильнее Саурона. — Какой ты горячий, ангелочек, — усмехнулся Гортхаур, со злорадством наблюдая, как пернатый вала копошится под ним. Без лишних церемоний, он довольно резко вторгся в тело Манвэ. Все же, он немного подготовил его перед этим, но это было исключительно для своего удобства, однако благодаря этому боль была не так уж сильна. — Как тебе моя любовь, птенчик? — насмешливо поинтересовался майа, грубо трахая его. Он просунул руку под живот Манвэ и стал ласкать его член. Саурон хотел, чтобы тот получил удовольствие и потом, вспоминая этот момент, не мог сказать, что «искажение отвратительно». О, теперь он будет думать, что поддался ему, будет бояться стать подобным Мелькору. Разумеется, как Мелькор этот милый пернатый ангелок не станет никогда, что уже было достойно презрения, по мнению Саурона. Резко толкнувшись еще пару раз, майа заполнил его своим семенем, чувствуя, как под ним содрогается в оргазме вала. Однако так просто отпускать его Саурон не собирался, желая довести начатое до конца. Он вознамерился оставить на Манвэ как можно больше следов, свидетельствующих о случившемся. Он хотел, чтобы невинный вала краснел каждый раз, видя его и стыдливо отводил взгляд перед женой. Совсем скоро Саурон снова был возбужден и вновь овладел им. Он нещадно, будто желая выбить из Манвэ дух, брал его, с хлюпающими шлепками проникая в растраханную задницу. Майа старался с каждым толчком задевать простату, надеясь, что партнер под конец охрипнет от стонов. Острые клыки болезненным укусом впились в шею, оставляя яркие отметины на самых заметных местах. Еще раз кончив в него, он отстранился и перевернул ничего не соображающего Манвэ на спину. По его бедрам из дырочки вытекала сперма. — Прекрасно выглядишь, — хмыкнул майа. Он впился поцелуем в припухшие губы и отстранился, оставив Манвэ лежать на земле одного. Саурон начал одеваться. — К сожалению, мне уже пора возвращаться. Но мы еще непременно повторим, пташка. Ты еще познаешь всю глубину моей любви. Саурон усмехнулся, оглядев сверху растрепанного валу. Ему удалось перевернуть с ног на голову понятие любви в глазах Манвэ. Или скорее выдать похоть за любовь. Разумеется, майа его не любил. Для него Владыка был красивой куклой, чувства Манвэ его не интересовали. Коротко поцеловав его в губы, Саурон оправил свои одежды и устремился прочь. По пути он едва не столкнулся с Эонвэ, тот выглядел обеспокоенным. — Ищешь своего Владыку, друг мой? Он там, — Майрон указал рукой. — Иди скорее, пока он не ушел. Эонвэ сбивчиво его поблагодарил и пошел в указанном направлении, думая о чем-то своем. А Саурон расплылся в злорадной улыбке. Он знал, что вала еще не мог успеть привести себя в порядок и очень хотел взглянуть, на Эонвэ, когда тот застанет его в таком виде. Весь перепачканный в сперме, растрепанный, он теперь почти походил на шлюху, обслужившую за ночь сразу несколько клиентов. Гортхаур очень постарался. Манвэ лежал, уткнувшись в мягкую валинорскую травку. Если он и всхлипывал, то только от обилия чувств и эмоций, что его охватили. То, что произошло, было больно и в то же время приятно, это затягивало, это было просто восхитительно. Конечно, Саурон был с ним груб, но в то же время… Стоило лишь вспомнить огненный взгляд, мягкий хриплый голос, просящий раскрыть крылья, преодолеть стеснение и показать себя и свои интимные места — все ощущалось как наяву. И то, как он нежно его прикусывал за шею, где сейчас образовался красноватый кровоподтек… И все же Саурон был столь страстен и доставил столько наслаждения, что Манвэ охотно ему простил и этот синяк, и несколько выдернутых перьев. Светлый вала перевернулся, еще раз тихонько и счастливо вздохнул и теперь лежал, бессмысленно улыбаясь и смотря в лазурное небо. Идиллию эту прервало появление Эонвэ. — Ах! — Манвэ взмахнул крыльями, немедленно закрываясь от взора своего глашатая. — Прошу, не смотри. Эонвэ смотрел на то, как сильно мятежный отступник потрепал его повелителя, и взгляд его метал молнии. — Позвольте, я накажу его! Манвэ, прикрыв себя перьями, колебался. — Не стоит, друг мой. Я не хочу, чтобы сердце его озлобилось. Но Эонвэ все же был полон планов отыскать и сурово покарать Саурона, который осмелился покуситься на его Господина, хотя вслух не сказал ничего. — Господин, Ауле сказал, что не желает больше терпеть его в мастерских. Он вносит смуту, учит мастеров дурному… — Я думаю, мы должны оставить его тут, при моем дворце. Тем более, что он и сам просил этого. Эонвэ принял эту инициативу с сомнением. Тем временем, Манвэ после ухода своего глашатая успел немного прийти в себя, тщательно смыл с себя все следы низменной страсти в ближайшем источнике, пригладил и расправил встопорщенные перышки и убрал из волос все запутавшиеся в них травинки и лепестки, после чего вернулся в свою обитель, где долго сидел на своем высоком троне, и взор его был туманен и задумчив. — Ты кажешься столь опечаленным, о супруг мой, — обратилась к нему Варда, что вышла к вечернему времени зажигать на небосводе новые звезды и убирать старые. — В чем дело, скажи мне, и я, быть может, помогу. Но Манвэ, увы, вовсе не мог рассказать супруге откровенно, в чем же дело. — Видишь ли, исправить Гортхаура оказалось не так уж просто. Он не хочет внимать моим речам, заводит собственные, столь возмутительные, что… — Тут Манвэ вспомнил признания в любви и вновь зарделся. Варда глянула на него недоуменно, присматриваясь, а затем заметила синяк и следы острых зубов у него на шее. — Погоди-ка… Что это у тебя? — Ох, — Манвэ по привычке вкинул крылья, чтоб укрыться от ее глаз, но его супругу этим было не провести, и она так же бесцеремонно, как недавно Саурон, отогнула ему крыло. — Как это понимать, Манвэ Сулимо?! — возмущенно вскинулась она. Манвэ жалобно нахохлился, как обиженный орленок. — Сама посуди, что я только не делал, чтобы заставить его вести себя прилично и благонравно: увещевал, просил, беседовал о пристойном поведении! А он, как видишь, набросился на меня со всей страстью, то есть, злостью! — И укусил? Что ж, Варде ничего не оставалось, кроме как поверить благоверному на слово. Но тень сомнения все же закралась в ее душу. — Подобное недопустимо, — строго отчеканила мужу она. — Я прошу, нет, требую, чтобы ты заточил этого мятежника за гранью мира! Пусть отправляется к своему черному господину! — Но дорогая, я лишу его всяких шансов на исправление, — возразил Манвэ. — Тогда заточи его здесь. И никаких развлечений, вина, разврата! — сказала Варда, подходя к окну и между прочим увидев внизу в садах вальяжно улегшегося в бассейн Саурона. Рыжие волосы каскадом падали на бортик бассейна, некоторые волнистые пряди упали в воду, и в них, как в водорослях, запутывались золотые рыбки. Саурон отдыхал от жары, что стояла в кузницах Ауле, медленно отпивал из большой бутыли понемногу ягодного вина и чувствовал себя уж слишком вольготно для несчастного пленника, каким должен был быть. Однако скоро этому отдыху пришел конец, и на воду упала тень Эонвэ. Он, в отличие от Манвэ, лично пленил Саурона и был готов еще раз объяснить ему, что трогать светлого вала недопустимо. Едва почувствовав присутствие Эонвэ, Саурон сразу понял, что тот явился отнюдь не с мирными целями. Он поднялся из воды, смутив немного его своим обнаженным видом. Однако этого было недостаточно, чтобы Эонвэ растерял свой воинственный настрой, на него было сложнее повлиять, чем на Манвэ. Но и распускать кулаки, сражаться с обнаженным и безоружным противником он не мог. Поэтому светлый майа угрожающе навис над Сауроном и прорычал ему в лицо: — Ты что себе позволяешь с Владыкой, темная тварь?! — Только то, что он сам мне позволил. — Язвительно ответил Гортхаур. Он поднял голову и взглянул на балкон, где стоял Манвэ после ухода своей супруги. — Владыка Манвэ, Эонвэ мне угрожает! — крикнул ему Саурон. Эонвэ обомлел от такой наглости. Вот уж не думал он, что Саурон будет жаловаться его вале. — Да как ты смеешь, нечестивец! — разъярившись, он схватил Майрона за плечо. Увидев это, Манвэ расправил крылья и взлетел. Вид у него был самый недовольный, и Гортхаур улыбнулся, уже догадываясь, что сейчас будет. — Смотри, мой ангелок тебя сейчас накажет за то, что ты недостаточно учтив со мной. — Насмешливо шепнул Саурон на ухо Эонвэ. И ведь так и произошло. Мягко опустившись на землю, Манвэ Сулимо сурово взглянул на своего глашатая. — Я велел тебе не трогать его, Эонвэ, — строго сказал вала. Гортхаур, одарив собрата презрительным взглядом, шагнул за спину Манвэ. Он положил ладони ему на плечи и, мягко погладив, склонился у уху и начал шептать. Эонвэ до этих пор не верил, что такое возможно. Его отчитывал собственный вала по указке Гортхаура Жестокого. — Уйди с глаз моих. Ты наказан, Эонвэ. Саурон, проводив недруга торжествующим взглядом, прижался грудью к спине валы и обнял его за талию. Белоснежные крылья затрепетали, выдавая волнение своего хозяина. — И ты наказан, Майрон, — уже мягче добавил вала. — Что?! Но я-то в чем виноват, дорогой мой! — не смог сдержать возмущения Гортхаур. — О, даже не спрашивай, Майрон. Если уж на то пошло, ты виноват даже больше, чем кто бы то ни было. — Что, Варда обо всем узнала? — проницательно осведомился майа, незаметно шлепнув своего собеседника. Вала покраснел, возмущенно вскинулся и распушил перья. Однако спорить не стал. Майрон все верно угадал. Элберет настаивала на наказании. Что ж, придется действительно запереть Саурона хотя бы на некоторое время. Манвэ не хотел этого делать. Но с другой стороны, так он смог бы незаметно навещать Саурона, не вызывая подозрений. Манвэ вздохнул и подозвал стражу. — Отведите Майрона в подземелье и заприте там. — Велел он им, а потом тихонько шепнул. — Прости, Майрон, так надо. Саурон фыркнул и шагнул за стражей, не потрудившись одеться. Он лишь захватил с собой бутылку вина и направился за ними. Однако Манвэ велел отобрать вино, и вот тогда майа обиделся по-настоящему. — Это ужасное наказание! Ты бессердечен! Манвэ потупил взор. Он не желал наказывать своего любовника, но ничего не поделаешь. Обычно Саурон не пил вовсе, даже по праздникам. Но здесь, в Валиноре, делать было абсолютно нечего. Ковать в кузне Аулэ он не хотел, служить и исполнять поручения светлых — тем более. Пленников, кроме него самого, не было, так что пытать тоже некого. Чтение их скучных книг лишь навевало сон. Вот и оставалось лишь пить, творить разврат и совращать невинные души. Это было не сложно и очень даже приятно, поэтому Саурон расстроился, когда лишился своего единственного развлечения. В покоях в подземелье, которые почему-то называли тюремной камерой, делать было абсолютно нечего. Сбежать так сразу он не мог. На небольшом окне в коридоре решеток не было, но по высокой отвесной стене крепости спуститься не было возможности. Можно было бы обратиться летучей мышью, но днем мыши не летают, а ночь в Валиноре ничего интересного, к сожалению, не происходит и шанс поймать кого-то для развлечения был совсем невелик. А возиться с мудреным дверным замком было лень. Саурон повалился на постель и, закинув руки за голову, решил подождать, когда явится Манвэ. Было ясно, что долго без своего нового любовника тот не протянет. Майа чувствовал, что уже все мысли валы обращены к нему. Саурону удалось произвести на него впечатление и, возможно, даже заставить поверить в любовь, которой, разумеется, не было и не могло быть.