Отрежу тебе крылья

Манвэ в лесу начинал нервничать. Вдруг с любимым что-то случилось? Конечно, мысли о том, что его попросту бросили, иногда посещали его, однако вала сразу же гнал их прочь. В конце концов, к рассвету он отправился на поиски. Манвэ долго блуждал в лесу, пока не понял, что совсем заблудился. Поразмыслив мгновение, он обратился ветром. Легкий теплый ветерок прошел насквозь весь лес, однако Майрона так и не нашел. Тогда Манвэ взвился вверх. Вдалеке, на самом горизонте, виднелись очертания полуразрушенной крепости. Среди копошащихся там орков вала увидел знакомую высокую фигуру. Рыжие волосы развевались на ветру, а громкий голос раздавал приказы и даже заглушал шум орков. Саурон заметил крылатую фигуру в небе и раздраженно сжал зубы. Неужели этот глупец будет таскаться за ним всюду? Майа натянул на лицо счастливую улыбку и протянул руки к Манвэ. — Почему так долго, любимый? Я ждал тебя. Неужели ты не получил мою весточку? Манвэ, увидевший Майрона среди орков, уже был уверен, что тот его бросил, однако его слова заставили смутиться и растерять весь свой воинственный настрой. — Какую еще весточку? Ты разве не сбежал от меня? Вала опустился рядом с ним на землю и сложил крылья. Он с подозрением заглянул в лицо возлюбленного, ища подвох. — Сбежал? Что ты такое говоришь! Разве я мог бы тебя бросить, ангел мой? — ласково улыбнувшись, он заключил Манвэ в объятия и оставил на его губах нежный поцелуй. — Сам посуди, нам с тобой нужно же где-то жить. Или ты собрался спать на земле и питаться одними лишь грибами и ягодами круглый год? — Майа чуть насмешливо взглянул на него, будто укоряя за недальновидность. — Но орки... Они отвратительны. Да и тут довольно мрачно, — сказал неуверенно вала, прижавшись боком к Майрону и оглядывая все вокруг. — Не делай поспешных выводов, мой дорогой, тебе еще понравится здесь. Тем более, я приготовил для тебя сюрприз, — Гортхаур загадочно улыбнулся, и на глаза Манвэ легла черная повязка. — Обещай не подглядывать. Манвэ, полностью расслабившись в его объятиях, послушно кивнул и, цепляясь за руку майа, пошел за ним. Саурон крепко обнимал валу одной рукой за талию, чтобы тот ни за что не упал. Они спустились по длинной лестнице, послышался звук открываемой двери. — А что за сюрприз, Майрон? — полюбопытствовал Владыка Ветров. — Сейчас все увидишь, любимый. Тебе понравится, не переживай. Послышался скрежет металла, и на руках Манвэ защелкнулись кандалы, а на шее появился ошейник. — Майрон?! Что происходит? — спросил взволнованно Манвэ. — Что это было? Мне это не нравится! С глаз сдернули повязку, случайно выдрав пару прядей волос. — Тебе и не должно нравиться, ангелок, — язвительно прозвучал над ухом голос Саурона. — Теперь попробуй поколдовать. Манвэ беспомощно стоял в холодной камере. У противоположной стены пробежала мышь. Магия и правда не давалась. — Что ты со мной сделал? За что? Ты же говорил, что любишь меня! — Я солгал, — последовал насмешливый ответ. — Посмотрим, выдержишь ли ты три сотни лет в заключении, как твой брат? Гортхаур расхохотался и, небрежно потрепав несчастного по щеке, вышел прочь и затворил за собой дверь. Наконец-то он чувствовал себя по-настоящему свободным. Никто не стоял над душой, не требовал ни верной службы, ни любви и преданности. Саурон со всем своим рвением принялся за восстановление крепости, и ему было не до бедного обманутого валы в подземельях. Манвэ бросился к решётке, протянув руки к прекрасному жестокосердному майа — как тот мог так легко предать его? Ему пришлось с этим смириться. Попытки развоплощения ничего не давали: можно было покинуть фана, но не темницу, где он был заперт. Тёмные чары удерживали его здесь, и Манвэ чудились в ее стенах отголоски хохота Мелькора, который сотворил западню для него и теперь наслаждался. В действительности темница была возведена для тех айнур, что осмелились противиться Мелькору когда-то, и потому действовала на Манвэ столь угнетающе. Дни его проходили в попытках воззвать к другим валар, остававшимся тщетными. Он скоро отчаялся и решил, что покинут и забыт, хотя в действительности и Варда, и Эонвэ успели обеспокоиться, и искали его, но потом решили, что Манвэ проводит время в объятиях падшего майа и сам не желает возвращаться. Тело его быстро ослабло, и Манвэ развоплотился окончательно. Дух его метался меж каменных стен, ощущая, как содрогалась земля наверху, слышал рёв драконов, марш орков, что выбивали пыль из земли, ликование младших майар и многое иное, что свидетельствовало о триумфальном возвращении Саурона. Все это время слова о любви были лишь ложью— вот что терзало несчастного вала особенно сильно. Он рыдал бы дни напролёт, если бесплотные духи умеют рыдать и стенать, и ослаб. Лишь слабый невидимый простому глазу свет ещё освещал немного стены камеры, указывая на то, что светлый вала здесь. Саурон навестил его за все время лишь раз — и когда он увидел, что Манвэ лишился своего прекрасного крылатого воплощения, отчего-то крайне разозлился. Манвэ забился в щель между двумя камнями и надеялся, что Саурон не отыщет его. Он не знал, что Жестокий явился лишь затем, чтобы лишить его крыльев, отрезать их и пришить одному юному эльфу-нолдо. Поэтому в следующий раз был очень удивлён, когда Саурон явился вновь с ласковыми словами, умоляя его простить, перестать пугаться и вновь воплотиться перед ним. Здесь, в тюрьме, не было ни дней, ни ночей, и все время стояла непроглядная тьма, что оглашалась изредка рыком балрога или свистом его бича. Манвэ давно забыл о времени — ведь для бесплотного духа оно течёт иначе — и не ощущал, что прошло уже несколько десятков лет, если не столетий, во время которых Саурон, в отличие от него, жил насыщенной жизнью. Он не только создал новый оплот тьмы под названием Мордор, но и вновь ярился в Средиземье, назвавшись Аннатаром, приняв прекрасный облик и стараясь призвать на свою сторону эльфов-нолдор. Многие верили ему, поскольку Саурон обещал им вечную жизнь здесь, вдали от власти валар, и вечные же счастье и процветание. Особенно удалось ему это со знатным мастером-нолдо по имени Келебримбор, который правил эльфами Эрегиона. Саурон помог воздвигнуть ему целый город, дивно красивый и привлекающий к себе множество мастеров; а мастера требовались Саурону для создания наделённых огромной силой артефактов. Саурон помнил о потерянных сильмариллах и жаждал создать нечто подобное. Но помимо всех этих безусловно важных и занимательных дел, любил он и отдых в компании юных эльфов. И редко когда вспоминал в это время о своём глупом наивном любовнике. Но вот ему вновь захотелось вспомнить о легковерном добросердечном вала, и он спустился вниз. Клетка была пуста, но Саурон не боялся, что магическая сила ее ослабла, и знал, что стены до сих пор надёжно удерживают здесь пленного. — Манвэ! Здесь ли ты? — позвал он, стараясь придать голосу мягкость. Манвэ был здесь и слышал — первым его порывом было залиться слезами и бросится на шею своему вероломному любовнику, но за прошедшее время он уже расстался с прежней наивностью и показываться не хотел. Но Саурон продолжал вести соблазняющие его речи: — Умоляю, прости меня, если сможешь! Манвэ не отвечал. Затем он увидел на лице Саурона самую крайнюю скорбь: в узких горящих огнём глазах стояли слезы, преломляя их и делая ещё больше и жалобнее. — Что я наделал! — восклицал хитроумный майа. — Я погубил его, прелестное и невинное создание! О, если бы он только знал, как мне жаль его! И постепенно Манвэ поверил, что Гортхауру и впрямь горько. Он поверил, что тот корит себя за содеянное, и искренне посочувствовал ему, поскольку не мог иначе. Он все ещё любил его, каким бы грубым тот ни был и как бы подло с ним себя не вёл. Саурон сквозь прищуренный глаз увидел, как метнулась вдоль камеры от стены небольшая светлая тень, и услышал: — Не печалься так, я не оставил тебя и не погиб. Я ещё здесь. За этим последовал восторженный полный счастья возглас майа и долгие увещевания. Саурон умолял его вновь облечь себя тем же телом, что и раньше, что желает вновь целовать его мягкие перья и обещал отпустить и тут же заключить в объятия — и мало-помалу Манвэ ему поверил. — Не знаю, получится ли его воссоздать: ведь я так ослаб, — смущённо проговорил он, услышав, что любовник желает увидеть его в том же облике. — О, я готов поделиться с тобой силой! — ответил великодушно Саурон. — Нет-нет, не надо, — поспешно возразил Манвэ, не делая проникнуться тёмной силой и искажением, что пронизывало облик и чары Саурона. — Ты и впрямь меня отпустишь? Решетка лязгнула, чары спали, и вала начал медленно обретать прежнюю форму. Засветилась фэар, создавая новую фана, взметнулись за спиной две пары крыльев, ещё одни чуть пониже, и Манвэ шагнул к нему вперёд, не веря своему счастью; Саурон подхватил его на руки и вознёсся прочь, унося к другой границе своих владений. Если бы Манвэ опустил взор вниз, то увидел бы, как дымятся лавой жерла вулканов, как собираются в армии легионы орков и как мечутся внизу тени драконов. Но он смотрел лишь на своего жестокого майа, тихо вздыхал и прятал лицо у него на груди. Он успел до безумия соскучиться по его объятиям и был счастлив донельзя, когда Саурон проводил его к своему новому дворцу. Величественный башни из темного, посверкивающего чёрным гранита вздымались ввысь, блестели золотом их пики и все сооружение дышало силой и мощью. В роскошно обставленной спальне, тоже чёрной с золотом, Саурон довольно нежно опустил свою добычу на широкое ложе и приказал подать вина и фруктов, а сам заключил Манвэ в объятиях. Вино постепенно усыпило светлого валу, он опустил голову на плечо Саурона и засопел. А тот, ещё раз хозяйски ощупав его крылья, велел отнести бесчувственное тело прочь и сам отправился вслед. Там ждали его широкий стол с желобами для кровостока, набор наточенных стальных ножей и оковы, которые надели на бессознательного Манвэ. Манвэ мирно спал и видел чудный, но напугавший его до дрожи сон. Точно он стал соправителем Саурона, сам творит зло, помогает воздвигнуть оплот тьмы в Средиземье и сам казнит пленных эльфов, и становится столь же бесчувственным, как и он. С губ его сорвался глухой крик, которого никто не услышал, кроме его палача. Саурон тем временем планировал одарить новой парой крыльев Келебримбора, который тоже был его любовником, и сейчас любовно поглаживал лезвие ножа. Несколькими быстрыми, но точными взмахами он уверенно отсек его украшение — крылья — и унёсся чёрным вихрем прочь, сжимая добычу и прижимая мягкие перья к сердцу, если только оно у него в самом деле было. Конечно, Саурон с его незаурядным умом мог бы и сразу сам сконструировать нечто подобное, но заполучить крылья самого Манвэ было куда заманчивее. Да и раз за разом обхитрить это несчастное создание тоже доставляло ему изрядное удовольствие. Скоро он явился в эльфийском городе и, влетев в закатный Ост-ин-Эдиль, явился к своему любимому нолдо. — Тьелпе, любовь моя, ты здесь? Я принёс тебе ещё один чудесный дар, — позвал он. — помнишь, как ты печалился оттого, что не можешь подняться на крыльях и сам обозреть все городские шпили, чтобы починить их? Для этого потребуется лишь ненадолго довериться мне и острому ножу — и увидишь, как я наделю тебя этой возможностью. Но Келебримбор не оценил его дар. Он отшатнулся, глядя с ужасом и отвращением на белоснежные крылья, с которых капала на пол алая кровь. — Аннатар... Что это? Где бы ты ни добыл их, я не могу согласиться на это! Ты хоть представляешь, сколько боли и несчастья ты принес тому, кого лишил крыльев?! Майа ласково улыбнулся и шагнул к нему, чтобы попытаться уговорить. Но Тьелпе выставил вперед руку, жестом веля не приближаться. — Нет. Даже не думай, Аннатар. Верни их тому, у кого забрал. А до тех пор... А до тех пор не возвращайся. Саурон неверяще смотрел на своего действительно горячо любимого эльфа. — Но милый! Я сделал это для тебя... — Уходи и не возвращайся, пока не исправишь то, что натворил! Поверить не могу, что ты способен на такое... Ты просто чудовище. Тёмный Властелин прерывисто выдохнул и отступил назад. А потом и вовсе почти бегом устремился прочь, оставляя за собой капли свежей крови и мрачным видом распугивая на своем пути эльдар. Прижимая крылья к груди, он вернулся в Мордор и заперся в своих покоях. Этот отказ был обиден. Саурон даже вообразить не мог, что-то кто-то может так с ним поступить. Он ведь хотел как лучше... Майа чувствовал себя преданным. Эльф с ним обошелся с ним так же, как он сам когда-то с Манвэ. Но, в отличие от доброго и всепрощающего валы, Саурон не мог так просто все забыть. Озлобившись, Гортхаур отправился в Ородруин и принялся за работу. Чудовище, значит? Скоро ты увидишь настоящего монстра, милый Тьелпэ. В огненной горе Мордора было выковано Единое Кольцо. Он вернулся в свои покои, ликуя в душе от того, в какой ужас пришел Тьелпе, поняв, кто все это время был его другом и любовником. Едва он надел на палец Кольцо, нолдо сразу все понял и сейчас же убрал подальше свои три. Взгляд упал на постель, где до сих пор лежали прекрасные крылья. Саурон присел на край кровати и нежно коснулся пальцами белоснежных перьев. Как там сейчас Манвэ? Вот кто готов был принять его даже после предательства, вот от кого он не слышал ни слова упрека. Гортхаур тихо вздохнул. Напрасно он так поступил с валой. Манвэ тем временем очнулся. Первым делом он вспомнил недавние ласки и нежности, что твердил ему на ушко Саурон, а только затем понял, что вновь закован и лежит на столе. Спину пронзило острой болью при попытке дёрнуться, Манвэ по привычке вскинул крыльями... и затем вдруг понял, что не чувствует их. Боль и горе накрыли его. Прекрасное лицо заливали слезы, и он кусал губы, чтобы не кричать вслух.