Отрежу тебе крылья

Мысли о мести не давали полностью проникнуться атмосферой спокойствия и уюта, что царила рядом с Владыкой Ветров. Не давали задуматься и осознать зарождающуюся спустя столько лет привязанность и даже нежные чувства. Манвэ больше не раздражал Саурона своей наивностью и глупыми нравоучениями. Теперь Тёмного Властелина привлекали в нем не одни лишь крылья. Саурон хотел было отправиться к своей армии, лично прикончить предателя, насадить на копье его тело и пронести как знамя по залитым кровью улицам Ост-ин-Эдиль... Но Манвэ лежал у него на груди, и выбраться, не потревожив его, не было никакой возможности. В прежние времена Гортхаур запросто скинул бы его на землю, сковал цепями и отправился по своим делам, забыв про него на весь день. А может и на несколько лет. Но теперь что-то изменилось в его отношении к нему. Он стал более чутким и старался заботиться. Причем не потому, что хотел извлечь выгоду, а просто из-за того, что сам так хотел. И звуки боя где-то вдалеке отходили на второй план. Саурон ласково провел рукой по светлым волосам валы. В лунном свете они сияли подобно серебряным нитям. — Нам пора возвращаться, мой милый, — тихо шепнул майа. Владыка потерся щекой о его грудь и вцепился пальцами в край одежд, желая, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Он был вынужден так долго терпеть муки и лишения, что теперь был не в силах поверить в свое счастье. — Давай останемся здесь, прошу, — тихо попросил пернатый вала, в глубине души опасаясь, что нарвется этим на гнев Саурона. — Погуляем тут хотя бы совсем чуть-чуть. — Что ж, ладно, если ты хочешь... — согласился Гортхаур, чем вызвал широкую улыбку своего любовника. Манвэ резво поднялся на ноги и стал одеваться. Саурон снисходительно наблюдал за его оживлением, дивясь тому, как, оказывается, легко порадовать валу. Вздохнув, он тоже поднялся и едва успел облачиться в одежды, как Манвэ потянул его за собой. Саурон последовал за ним, равнодушно обозревая пейзажи, что вызывали такое восхищение у Владыки Ветров. Звезды вызывали у Манвэ легкую тоску по былому. Саурону же они вовсе были неприятны. — Я так сильно люблю тебя, — неожиданно сказал вала, прильнув к нему и доверчиво заглядывая в глаза. Тонкая рука прошлась по щеке Тёмного Властелина, очерчивая высокие скулы. Яркие, будто полупрозрачные голубые глаза смотрели очень внимательно. Вала надеялся на ответное признание. И он его получил: — А я тебя не люблю. — Как гром прозвучали эти слова. Манвэ отшатнулся, но Гортхаур не дал ему уйти , поймав за руку, притянул обратно и продолжил. — Но ты стал мне по-своему дорог. Я ценю тебя и готов заботиться о тебе и оберегать. Но едва ли ты дождешься от меня любви. Ни ты и никто другой не способен пробудить во мне это чувство. Что ж, это уже хоть что-то. По крайней мере, честно. Манвэ не отчаивался и верил, что когда-нибудь все будет иначе. Он терпелив и был готов ждать. Пусть и на самой заре мира, но он услышит от Гортхаура эти заветные слова, заставит себя полюбить и, самое главное, измениться и отказаться от прежних разрушительных идей. Поэтому признание Саурона не очень расстроило валу. Он бы и сам скорее всего напрягся, услышав снова те пылкие витиеватые речи, которыми когда-то коварный майа вскружил ему голову. — Ничего страшного. Мне довольно и того, что ты позволяешь быть рядом и дарить тебе свою любовь, — прошептал он, прижавшись губами к щеке Тёмного Властелина. Майа поцеловал его в макушку и уткнулся носом в серебристые локоны. — Нам нужно возвращаться. Давай, расправляй крылья, ангелок. Раз сам принес меня сюда, сам и вернешь обратно, — мурлыкнул Саурон, заставив бледные щеки валы чуть порозоветь. Расправив крылья, Манвэ казался крупнее и выше ростом, во время полета чувствовалась его истинная сила и власть. Саурон с замиранием в груди смотрел на проносящиеся внизу бескрайние степи, просторы низко висящих белых облаков и блестевшие серебристым реки. Ему не раз приходилось самому проноситься бесплотным духом вдоль всей Арды и облетать Эндорэ верхом на драконе, но сейчас все казалось иным. Легкий страх за Манвэ, птичья трепетность полета и объятия светлого вала — все это было непривычным. Когда они вернулись на вершину его темной башни, Саурон обнял его и стоял так некоторое время — не был уверен, что ноги твердо держат его, во-первых, и во-вторых, хотел насладиться объятиями любовника. Манвэ прерывисто и печально вздохнул. — Прости. Мне придется тебя покинуть — надолго или нет, я не знаю, но буду стремиться назад. С этими словами Саурон исчез, чтобы возглавить наступление орочьей армии на последние королевства эльфов, не пожелавшие покориться ему и власти колец. Глупые остроухие! Не понимают своего счастья — а как бы он хорошо правил ими, сколько нового они бы создали с Келебримбором, не будь тот так упрям и боязлив. Разве власть Саурона могла обернуться чем-то, кроме блага? Но Тьелпе не пожелал ему довериться, за что и поплатился. Саурону было немного жаль гениального мастера, но ведь тот уговорил остальных эльфов изгнать его. Нельзя сказать, чтобы Манвэ мучительно тосковал в его отсутствие, однако он считал войну напрасной и охотно остановил бы ее, если бы мог. Он предупредил Саурона об опасности масштабных завоеваний, которые могли привлечь внимание других валар, если бы беглецы из числа эльфов сообщили о том, что он творил. Но Саурон лишь отмахнулся, оставив Манвэ с грустно опущенными крыльями. Последний горячий поцелуй — и Манвэ остался в одиночестве. Темная цитадель навевала на него тоску. Приближаться к оркам с попытками "исправить их" ему было настрого запрещено: Готрхаур даже слуг ему подобрал из числа майар, давно перешедших к нему на службу, а из прочих существ оставил ему служить одного Нарха. Майар непроницаемо улыбались ему, послушно кланялись и были готовы скрасить досуг музыкой, танцами и игрой в шахматы, а бывший орк, а ныне эльф был беззаветно предан и раскрыв рот внимал рассказам господина об Амане, но Манвэ по природе своей был полон сочувствия к творящимся бедам, чувствовал их и только и мог думать, что о войне. Если бы он мог ее прекратить или хоть ненадолго остановить, чтобы спасти творения Эру от смерти! Но Саурон явно не был бы в восторге, если бы его крылатое чудо встало между двумя армиями и начало вести примиряющие речи. И в конце концов Манвэ убедил себя, что добро можно творить и не явно, а втайне. Если он спасет хотя бы нескольких эльфов или поможет им укрыться, будет прекрасно! Пленником в замке Барад Дур он давно не был и с этой мыслью решился потихоньку оставить Мордор и последовать за Сауроном. Так и случилось, что за силами темного майа всюду следовала невидимая светлая тень. Манвэ умело скрывался и решил явиться во плоти лишь в самом крайнем случае. Он думал незаметно предупредить эльфов о предстоящей битве — но каково же было его удивление, когда он обнаружил, что Саурон тоже под покровом ночи отправился в Ост-ин-Эдиль в одиночку. Явился он туда лишь затем, чтоб потребовать у Келебримбора эльфийские кольца и кольца гномов — теперь он хотел отдать их тем, кто будет ему верен, и разъярился, узнав, что эльф незаметно отправил их в надежное место в гаванях Линдона, владений Гил-Галада. Ночь окрасилась огнями, всюду раздавались крики битвы и звон клинков, горели остроконечные пики башен и домишки простых мастеров, а Манвэ метался под ночным небом и ничем не мог помочь. Он увидел, как наяву воплощаются кровавые мечты Саурона о мести, увидел, как побежденного Келебримбора, проткнув копьем, поднимают над полчищем армии орков, которая вступала в город, черной волной затопив его улицы... Манвэ было мучительно жаль нолдо-мастера. Он увидел, что в Тьелпе еще теплилась жизнь, и сочувствие захлестнуло его. К счастью, скоро наступление орочьей армии захлебнулось — их встретил град стрел с земляного вала, что окружал Бар Мирдайн. Кровавый "стяг" уронили, и Манвэ, метнувшись вниз и подхватив несчастного под мышки, стащил его с острия пик и унес ввысь. Быть может, стоило отпустить его в чертоги Намо, но ему казалось, что он слышит еще тихие стоны эльфа, и твердо вознамерился его спасти. Но возник вопрос — куда теперь с ним направиться? Можно было выбрать укромное место в каком-нибудь дальнем селении на краю Гондора, но ведь Саурон, победив в битве, мог вернуться в Мордор в любую секунду, обнаружив его отсутствие. И Манвэ решился направиться со своей ношей обратно в черную крепость. Стоны и предсмертные хрипы, вырывавшиеся из груди израненного эльфа, только укрепляли его в верности выбранных решений. На счастье, на Мордор опустилась глухая ночь, и Манвэ незаметно вернулся, укрыв спасенного в комнатке слуг при своих покоях. Разбудив сонного Нарха, он велел ему принести лечебных зелий и трав, а сам принялся петь целительную песнь. Возрождающие силы Манвэ были велики, и раны и внутренние кровотечения затягивались под его рукой сами. Он вглядывался в измученное лицо мастера, радовался еще одной спасенной жизни и искренне надеялся, что Саурон лишь обрадуется тому, что ему удалось спасти столь гениального Мастера. А потом он увидел воспоминания самого Тьелпе и его отказ взять свои отрезанные крылья, и благодарно обнял этого нолдо. Так продолжалось несколько дней: Келебримбор лежал в беспамятстве, понемногу приходя в себя, Нарх таскал ему еду, питье и целебные отвары, а Манвэ пытался полностью излечить его тело и душу. Но идиллия эта не могла тянуться вечно, в прекрасный закатный нолдорский вечер, когда лучи закатного солнца красным цветом, подобным пролитой крови, заливали долину Мордора, на пороге его покоев явился Саурон. — Моя пернатая прелесть, где ты? — позвал он. — Я скучал! Манвэ радостно обнял его и прижался, обнимая тихонько. Все было бы хорошо, но внезапно до чуткого слуха Саурона донесся тихий стон. — Что это? — насторожился он. — Ох, — Манвэ смутился и, казалось, испугался. — Это я в нетерпении и соскучился по тебе, — и он торопливо увлек его на ложе. Саурон чуть нахмурился, но последовал за ним, немного лениво отвечая на поцелуи. Когда Манвэ стал избавлять его от одежд, Тёмный Властелин мягко перехватил его руки. — Я не в настроении, — остановил его майа, просто ложась рядом на постель и не собираясь переходить к чему-то большему. — Давай в другой раз. Вала надул губы, но настаивать не стал, хотя и был удивлен тем, что ему отказали. Он лег поближе и обнял Саурона поперек груди. — Ты очень устал, да? — заботливо поинтересовался он, заправляя рыжие волосы Майрона за ухо. — Нет, ничуть, — спокойно ответил Гортхаур, — просто не хочу. Это показалось Владыке Ветров совсем удивительным. Он помнил, как в Валиноре Саурон не упускал ни единой возможности соблазнить кого-то. А тут вала сам себя ему предлагает, а он не хочет! Тут явно что-то не так... — Ты же не думал, что я буду проводить с тобой все свое время и ублажать, как только ты пожелаешь? — чуть насмешливо поинтересовался Гортхаур. — У меня есть дела поважнее. Я думаю, не мешай. Тёмный Властелин сгреб его в объятия, чтобы тот не шевелился лишний раз и не отвлекал. Он коротко поцеловал Манвэ в лоб, о чем-то размышляя. И тут где-то в глубине покоев снова раздались какие-то звуки. Саурон перевел взгляд на валу и недоуменно изогнул бровь. В другой комнате послышался звук бьющегося стекла. — Кого опять ты притащил сюда? Очередного орка? Дракона? Или енота? — недовольно проворчал Саурон, выпутываясь из объятий и вставая с постели. — Никого я не притащил! Нет-нет! Останься, это просто птички шумят. Ты же дарил мне сову, я выпустил ее полетать. — Не припоминаю, чтобы эта сова умела стонать человеческим голосом, — скептически ответил Саурон, накидывая на плечи халат. Манвэ как ужаленный подскочил с кровати и загородил собой дверь. — Не ходи, прошу. Там правда ничего такого. Вала уперся ладонями ему в грудь и расправил крылья, не давая пройти. — Лучше не зли меня, Манвэ, и уйди с дороги, — прошипел майа, чувствуя неладное. Эти неуклюжие попытки валы что-то скрыть только раздражали. Саурон отогнул крыло и беспрепятственно обошел Манвэ, направляясь к источнику звука. Тёмный Властелин распахнул дверь и обомлел. Келебримбор лежал на диване, причем совсем целый и невредимый, но заметно ослабший. Потянувшись за бокалом, он случайно уронил кувшин с водой и разбил его. Увидев в дверях Саурона, нолдо побледнел. А вот Тёмный Властелин радостно улыбнулся и даже в порыве чувств обнял Манвэ. — Ты исцелил его для меня? О, я так тебе благодарен! — восторженно проговорил он. Вала выдохнул и обнял его в ответ, решив, что переживал напрасно, и Саурон действительно встал на путь исправления. Но следующие слова расставили все по местам: — Теперь я смогу убить его еще раз и даже растянуть удовольствие, как следует помучив напоследок! Саурон отстранился, достал из ножен кинжал и двинулся в сторону эльфа. — Что? Нет!!! Манвэ всполошился и вновь уперся в него, полный решимости не допустить кровавой расправы. — Прошу тебя, Майрон, оставь его. Ты уже отомстил, а теперь отпусти его... Ради меня. Пожалуйста. Саурон с сомнением взглянул на Манвэ, видимо, колеблясь. Но потом снова шагнул вперед, поудобнее перехватив клинок. — Майрон! Умоляю! Если ты отпустишь его, я сделаю для тебя все, что угодно! — в отчаянии пообещал Владыка Ветров. А это предложение уже заинтересовало Саурона. Иметь в должниках валу было очень полезно. Майа пока не знал, что попросить у него, но на такое предложение все же стоило согласиться. Тёмный Властелин не без сожаления убрал кинжал. — Стража! — позвал он стоящих за дверью орков, чем снова заставил валу напрячься. — Вышвырните этого эльфа из Мордора. Услышав это, Манвэ успокоенно выдохнул. — Будешь должен, ангел. — Усмехнулся Гортхаур, возвращаясь в спальню. На лице Манвэ расцвела улыбка. Он спас хотя бы одного и смог отговорить своего жестокого любовника от очередной расправы над невинным эльфом. Несмотря на его опасения, Саурон не стал требовать ничего, а лениво развалился на ложе, приобняв его и зарывшись в мягкие перья: у него не было потребности во сне, какая бывает у слабых человеческих тел, но нравилось само ощущение расслабленности — он любил отдыхать так от бессчетного числа дел.