_____
Прогулка по сырой октябрьской прохладе взбодрила меня, и за партой я сидела, уже не засыпая. Стены кабинета были завешены советскими плакатами, на которых Мурзилка объяснял детишкам английскую грамматику: «Мурзилка гуляет каждый день. Мурзилка гуляет сейчас. Мурзилка гулял вчера… Завтра к 16:00 Мурзилка будет гулять уже два часа». Эти картинки всегда забавляли меня парадоксальностью: в возрасте, когда способность к абстрактному мышлению развивается у школьников достаточно, чтобы понимать такие сложные временные концепции, вряд ли им ещё интересен Мурзилка. За широкими окнами ещё густилась темень, редкие бурые листочки, оставшиеся на ветвях, трепетали под зарядившей моросью. А в кабинете было светло, тепло и сухо. Я обменивалась кивками с постепенно заходящими одноклассниками и ждала начала урока. Не то, чтобы я так любила учиться… просто больше мне было особо нечего делать в жизни. У меня не было друзей, настолько близких, чтобы гулять с ними вне школы. Я грешила на то, что вместо детского садика по пути на работу родители отводили меня к бабушке. Когда я пришла в первый класс, большинство ребят уже знали друг друга по саду и играли между собой, а я стеснялась подойти и попроситься к ним. Одинокой или, упаси боже, изгоем я себя не чувствовала, но закадычных приятелей у меня так и не завелось. Был только Кирилл, сын маминой подруги, которого я знала, сколько себя помнила. Его мама, тётя Лида, часто приходила в гости к моей, и брала Кирилла с собой. Пока родительницы культурно выпивали на кухне, обсуждая тяжёлую долю русской женщины, мы с Киром оставались предоставленными самим себе. Я заставляла его играть в дочки-матери, он в красках пересказывал мне «Терминатора» и «Бэтмена». Я думала, что мы поженимся, и он был вроде не против. Но в какой-то момент нам обоим почему-то стало неловко от родительских фразочек про «жениха и невесту», которые раньше нас совершенно не тревожили, и мы с обоюдного молчаливого согласия решили остаться друзьями. С пятого по седьмой класс он учился вместе со мной, мы сидели за одной партой и неплохо проводили время. Год назад его семья переехала в областной центр, и с тех пор я сидела одна. О тёте Лиде слышала только из маминых рассказов об их всё более редких и кратких телефонных разговорах. А Кирилл и вовсе не подавал о себе вестей. «Если бы Мурзилка не исчез из жизни своей подруги после седьмого класса, сейчас они, возможно, действительно стали бы парочкой», — условное предложение смешанного типа: придаточное условия относится к прошлому, главное — к настоящему. Эта тема уж точно не для младшей школы. Собрались уже все. Половина народа, рассевшись за партами, остервенело зубрила слова для диктанта. Остальные сгрудились вокруг Толика. Он хвастался айфоном, который разведённый с матерью отец прислал ему из Москвы. Фоткал приятелей на какую-то крутую многопиксельную камеру, но предупреждал, что ещё не разобрался, как потом перекинуть фотографии на комп, чтобы всем разослать. С интернетом в нашей провинции была напряжёнка, а в больших городах, поговаривали, он безлимитный: качается по скоростным кабелям, чуть ли не летает по воздуху и не блокирует при этом домашний телефон. — Сонь, скажи «сиськи»! — крикнул Толик, поймав мой взгляд. «А что это?» — хотела я щегольнуть самоиронией о своей маленькой груди. (Впрочем, Толик надо мной не смеялся. Просто в классе бытовало поверье, что слово «сиськи» перед фотографированием вызывает улыбку эффективнее, чем «сыр»). Но вместо красноречия мой организм выдал краснощёчие и красноушие. Я выпучила глаза, выпрямила спину и машинально поправила пиджачок. Толик щёлкнул меня своим диковинным аппаратом, поплоще и побольше нормального кнопочного мобильника. От осознания, что теперь мой портрет внутри этой штуковины я почувствовала себя аборигенкой, чью душу похитил и заточил в дагерротип бледнолицый колонизатор. Прозвенел звонок, а Зинаида Фёдоровна всё не появлялась. По классу прокатились шепотки радостного предвкушения: — Заболела… Урока не будет… Чётко, успею руссиш сделать… Англичанка, пятидесятилетняя толстуха в сиреневом трикотажном платье и бусах до пупка, вошла в кабинет. А за ней — незнакомая девочка. Полноватая, примерно моего — среднего — роста, с круглым смуглым лицом и каким-то хитрым разрезом глаз, вроде не азиатским, но неуловимо иным. В памяти всплыло слово «башкирка», слышанное перед летними каникулами на географии, когда мы проходили разнообразие народов России. Правда, по географии у меня тройки, поэтому за точность я не ручалась. Девочка носила форму четвёртой школы — я видела ребят в такой на городской олимпиаде по английскому: зелёный вельветовый жакет и чёрную плиссированную юбку до колен. Её фиолетово-чёрный рюкзак бунтарски висел на одном плече; сбоку виднелась искажённая складками ткани половинка лица певицы — то ли Эми Ли из «Эванесенс», то ли Тарья из «Найтвиш». — Знакомьтесь, дети, это Инна Жаркова, — представила Зинаида Фёдоровна. — Теперь она будет учиться с нами. Что надо сказать? — Настю Митю, Инна, — хором отчеканили мы, имея в виду «Nice to meet you», «приятно познакомиться». — Вэлкам! — Данке, — растерянно улыбнулась новенькая. Однако голос её звучал уверенно и даже капельку вызывающе. — В старой школе Инна учила немецкий, но, надеюсь, мы поможем ей быстро втянуться, — сказала Зинаида Фёдоровна. — Инна, садись к Соне Шалониной, она как раз одна. Соня, возьми, пожалуйста, над ней шефство и помогай освоиться. Новенькая зашарила взглядом по классу, и я помахала ей рукой. Инна направилась ко мне на «камчатку». Парни и девчонки оглядывались на неё, вышагивающую между рядов. Её распущенные угольные волосы развевались, юбка покачивалась от движений крутых бёдер, а под жакетом заметно выпирала грудь. Усевшись слева от меня, Инна протянула руку с готичными чёрными ногтями и экстравертно уведомила: — Думаю, это начало прекрасной дружбы. Я кивнула, пожимая её тёмную ладошку, сухую и горячую. А вот моя оказалась липковатой. Прервав рукопожатие, я смущённо потёрла её о джинсы. — Соня, happy birthday! — объявила Зинаида Фёдоровна, помнящая дни рождения всех учеников. Моя новая соседка согнулась и упёрла подбородок в грудь, так что её длинные волосы упали по бокам, закрывая лицо. Её плечи затряслись, она затарахтела, будто не могущий завестись мотор, сдерживая смех: — Хы-хы, пёзди. — Инна, ты хорошо себя чувствуешь? — заволновалась Зинаида Фёдоровна. — А ю окей? — Йа… да, йес, извините, — подняла голову Инна. — Живот немножко прихватило, месячные. Но всё нормально. Терпимо. По классу разнеслось хихиканье, в основном, пацанское. Англичанка сконфуженно прокашлялась, шокированная такой прилюдной откровенностью, и спросила, не хочу ли я угостить друзей. Я не хотела, но разве был выбор? — Накрывай поляну, Сонь, — хохотнул Толик, ещё не отсмеявшийся после прозвучавшего «взрослого» слова. — Ага, проставляйся, — вторили ему остальные. Я достала из рюкзака пакет символических карамелек и пошла по рядам, кладя перед каждым одноклассником по одной. Всё было рассчитано точно: двадцать пять штук — на каждого, включая учительницу и исключая меня. На Инну, нежданную двадцать шестую одноклассницу, не хватало. Как неловко! Я и без того чувствовала себя нелепо, исполняя этот дурацкий обряд под взглядами стольких глаз… а вдруг теперь Инна обидится на меня? Она казалась хулиганистой, вдруг начнёт травить, чтобы самоутвердиться в новом коллективе? Завершив обход, я всунула пустой пакет в боковой карман рюкзака, вынула оттуда «Сникерс», который прихватила себе на обед, и несмело пододвинула его Инне по парте: — Вот. Извини, я не знала, что ты придёшь. Она тоже смутилась! Малахитовые глазки заметались, губы подрагивали, не решаясь превратиться в полноценную улыбку. Она сомневалась, принимать ли угощение, потому что оно было слишком крутым по сравнению с доставшимися остальным карамельками. Тем более, она новенькая, она меня совсем не знает. Так вправе ли она получать от меня целый «Сникерс» в то время как мои давние приятели довольствуются маленькими конфетками? Мыслей я, конечно, не читала, но на месте Инны думала бы примерно так. — С-спасибо, — наконец, она накрыла батончик своей ладошкой. — Не за что, — улыбнулась я, почувствовав себя спокойней. Может, Инна сама перевелась из-за травли? Тогда и впрямь нужно позаботиться о ней и дать понять, что у нас хороший класс, где никто никого не по-серьёзному обижает. Наверное, конфетные традиции действительно помогают сплотиться. Начался диктант. С позволения Зинаиды Фёдоровны Инна списывала у меня да смешливо булькала над звучанием слов: — Гы-ы, сасайте… Хы, импотэнт… Хе-хе, пис… Пффт, эрект… Ой, климакс… «Да она более озабоченная, чем мальчишки!» — подумала, выводя «climax», что означало «кульминация». Мы сдали листочки и стали читать текст из учебника. Я хотела поделиться своим с Инной, но оказалось, что у неё уже есть. Зинаида Фёдоровна задержалась, потому что помогала новенькой оформиться в библиотеке и получить книжки, а затем они отложили те, которые сегодня не нужны, и оставили в пакете в раздевалке, чтобы Инна не таскала тяжести целый день. Уж не знаю, была ли наша классуха на острие педагогического прогресса, но о своих учениках она заботилась. Урок, начавшийся позже положенного, пролетел быстро. Следующей была литература, на которой Инна ржала от слова «сарказм». — Тут-то что? — шепнула я. — Ты не знаешь, на что похож сарказм? — Инна сочувственно посмотрела на меня и терпеливо объяснила: — Если убрать «с» и поменять «а» на «о» и «к» на «г»… — Ясно-ясно! — перебила я, заливаясь краской. Уши нагрелись, по шее и в солнечном сплетении разлился жар. Я заподозрила, что простудилась. — Сударыни на задней парте, о чём это вы столь увлечённо судачите? — осведомилась Людмила Аристарховна. — Соня, я тебя не узнаю! Первый раз болтаешь на уроке! — Извините, — потупилась я. — Мы обсуждали, какими художественными средствами Лермонтов передаёт пренебрежительное отношение лирического героя к миру, — на голубом глазу сообщила Инна. — Этот приём называется «оргазм», да? Класс взорвался хохотом. Призывая к порядку, учительница постучала указкой по облупленному углу лакированной столешницы. Когда установилась тишина, она окатила Инну суровым взглядом и продолжила лекцию._____
После литры я спустилась на первый этаж в столовую — как обычно, на час раньше, чем обедало большинство учеников, чтобы не толкаться в очереди. Как правило, в это время горячее ещё не было готово, но всегда удавалось разжиться песочным кольцом с орешками и чаем. Сегодня с едой повезло. Мы с Инной, которая последовала за мной, взяли по компоту и водянистой пюрешке с котлеткой, обильно обсыпанной поджаристой панировкой. — А у вас русичка злопамятная? — спросила Инна, усевшись напротив меня. — Не, Людмила Аристарховна нормальная. Однажды нам задали сочинение по «Преступлению и наказанию». Я написала, что Раскольников — ужасный эгоист. Раз совесть не позволяла ему использовать украденные деньги, он мог бы отдать их нищим Мармеладовым, чтобы облегчить их жизнь. Но такой шаг он воспринимал исключительно как собственную попытку откупиться от греха убийства… ну, как нувориши в девяностых строили храмы. То есть, он думал только о себе и о том, как должен страдать из-за преступления. Ну и пусть бы страдал, но зачем позволять страдать и окружающим, которым он мог помочь? Меня мама отговаривала так писать, потому что это типа отличается от общепринятой трактовки. А Людмила Аристарховна всё равно поставила «пять»! — О, круто! — восхитилась Инна и посетовала: — А мне моя в том году двойку влепила. Я написала, что Сонечка Мармеладова — лицемерная ханжа. Она запросто спит с мерзкими богачами, а Роде, которого якобы любит, читает Библию. А если бы дала несчастному парню, глядишь, у него бы и побыстрее мозги прочистились. Кстати, тебя же тоже Со… — Нет! Цыц! Не смей! — зашипела я, предупредительно выставив ладони, и воровато оглянулась: нет ли поблизости одноклассников? Днюха Толика пришлась как раз на то время, когда мы проходили Достоевского. Он раздал всем по «Коровке», а мне — огромную апельсиновую мармеладину. Этот инцидент только-только забылся, и я не хотела ворошить прошлое. Хотя мармеладина была вкусной. — Пардоньте, — пристыжено прыснула Инна. — А сколько тебе исполнилось? — Шестнадцать. — Мне тоже в апреле стукнуло. Теперь мы можем потрахаться со взрослыми парнями, и их за это не посадят. — А чего ты всё про… — я заговорщицки склонилась к Инне, упёршись грудью в край стола, и понизила голос: — про секс говоришь? — Я нимфоманка, — пожала она плечами. — Ну, то есть, я так предполагаю, потому что я ни разу не трахалась, но уверена, что мне очень понравится. Знаешь, иногда я фантазирую, чтобы вокруг куча голых мужиков, и у всех стоят, и они мне… «Похоже, наша дружба не сложится, — вздохнула я. — Как только я помогу Инне освоиться, она забудет скучную меня и переключит внимание на парней. Небось, к выпускным экзаменам с её аппетитами она переспит со всей параллелью!» Моя испуганно-неприязненная мина заставила Инну смолкнуть, и она спросила: — А у тебя был кто-то? Казалось бы, чего проще прервать этот неудобный разговор, но почему-то мне не хотелось ударить в грязь лицом перед новой знакомой. Вспомнив Кирилла, я туманно протянула: — Ну, был один мальчик. Но он переехал, и всё закончилось. — Вау, — в глазах Инны замерцали изумрудные искры. — А больно было с парнем девственности лишаться? Я вот недавно огурцом себе целку порвала, слишком глубоко засунула… «Да есть ли предел её бесстыдству?» — охренела я. Мне и с мамой-то было некомфортно обсуждать всякие пубертатные штуки, а Инна рассказывает первой встречной, как пихала в себя овощи! Может, она просто прикалывается? Врёт, чтобы меня смутить или произвести впечатление «большой взрослой девушки»? Но ведь я сама только что ввела Инну в заблуждение ради имиджа. — У нас с моим другом были не такие близкие отношения, — призналась я. — Ну и ничего, — утешительно подмигнула она. — У нас ещё всё впереди. На десерт мы съели «Сникерс», который Инна раздавила вилкой пополам, после чего вернулись к урокам._____
На пути по домам мы срезали угол через футбольное поле. Дождь кончился, ветер перемешивал в небе светло-серый кисель облаков. Под ногами чавкала слякоть, коричневые брызги летели мне на голенища сапог. Инна шагала легко, размахивая мешочком со сменкой в одной руке и тяжёлым пакетом учебников в другой. — Эй, люди, стопэ! — нагнал нас Толик; от бега его лицо раскраснелось, ветер трепал и без того встопорщенные каштановые волосы; из-под курточки торчали полы пиджака. — Сонь, хочешь взять себе айфон? — Чё? — непонимающе нахмурилась я, остановившись. Инна прошла немного подальше и тоже встала, деликатно ожидая меня. — В смысле, взять? — Ну, как бы подарок. У тебя днюха же. Он не бэ-у! Я его только вчера из коробки вытащил. Я завтра и коробку тебе принесу с инструкцией и зарядкой. — Толь, я не могу, — я растерянно захлопала глазами. — Он же дорогой, наверно. И вообще, с чего вдруг мне такие подарки? — Да это фигня какая-то, — парень раздражённо махнул рукой и понурился; его карий взгляд заметался между разными следами в грязи. — Его держать неудобно, и в карман брюк не помещается, а я там привык мобилу носить. Мой «Сони Эриксон» лучше. Извини, я просто хотел его кому-нибудь сбагрить, а у тебя дэ-рэ, как бы повод… Я остальных уже спрашивал, он никому не нужен. — Толь, спасибо, но мне тоже не надо, — удивлённо проговорила я. — Ага, лан, давай тогда, — кивнул парень и побрёл прочь. — А телефон в штанах лучше не носить! — окликнула его Инна. — От облучения писька стоять не будет! Когда мы вновь поравнялись, она спросила: — Зачем ты его отшила? Он же хотел тебе айфон подарить! Это практически признание в любви! — Чего? — Блин, я помешала, да? Парни не умеют выбирать момент. Вот если бы вы были наедине… — Ин, перестань. Он мне не… Вообще-то Толик был нормальным. Мы с ним вместе участвовали в языковых олимпиадах, а на английском часто отрабатывали диалоги в паре, когда его сосед по парте болел. Антипатии между нами не было, но и на романтические мысли он меня не наталкивал. Пусть я выросла не такой компанейской, как сверстники, в целом меня всё устраивало. Я хотела и дальше просто спокойно жить: учиться, смотреть телевизор с родителями, а приключения и драмы переживать только в книжках, которые читаю на досуге. — Меня не тянет сейчас ни с кем встречаться, — сказала я. — Меня тоже, — неожиданно печально вздохнула Инна, а в следующий миг в её глазах вновь вспыхнули озорные смешинки: — Только секс без обязательств! Вскоре мы разошлись каждая своей дорогой._____
К шести часам, когда я как раз успела сделать уроки на завтра, вернулись с работы родители. Мама вручила мне коробку, обёрнутую блестящей подарочной бумагой и перевязанную лентой. Разорвав упаковку, я обнаружила, что это навороченная бритва. Когда пушок у меня подмышками разросся достаточно, чтобы я начала его стесняться, я стала втихаря подбривать их маминым станком. Заметив это, мама объяснила, что так делать негигиенично. Но с тех пор почему-то повелось, что станок у нас остался один на двоих, мы только пользовались разными наборами лезвий. Теперь же родительница, видимо, решила, что пора порвать эту соединяющую нас пластиковую «пуповину». За праздничным ужином из салата «Цезарь», жареной печёнки и бокальчика самодельного яблочного сока (родители пили вино) протекала обычная вечерняя беседа. — У нас новенькая, — сказала я. — Нас вместе посадили. — Подружились? — спросила мама. Я пожала плечами. Против воли вообразилось, что Инна попытается сблизиться с Толиком. Я же заверила её, что парень меня не привлекает, так почему бы тогда ей самой не пофлиртовать с ним? От этих мыслей было досадно, и я не могла понять, почему. Неужели в глубине души я и впрямь запала на Толика? Или мне всё-таки хочется иметь подругу, и я боюсь, что Инна утратит ко мне интерес? После обязательного задувания свечей и кремового торта мы посмотрели новости и сериал, и я стала готовиться ко сну. Отмокая в горячей ванне, я крутила в пальцах новенький станок с толстой голубой рукояткой. Подмышками было ещё гладко, но надо же опробовать подарок. Я провела по коже под руками. Ну, провела и провела. Там всё равно ещё ничего не наросло. Задрав ногу, я примостила её на внутренний край бортика, чтобы не накапало на пол. Ноги я никогда раньше не брила. Местами на тощих икрах пробивались мягкие блёклые волоски, незаметные, если не присматриваться. Я задумчиво похмыкала в нерешительности. Стоит ли? И зачем? Мне и так нормально, а изучать мои ноги с микроскопом всё равно некому. Да я и не хочу никому их показывать. Интересно, а Инна бреется? Под её чёрными колготками было не видно… Намазав распаренную кожу гелем, я осторожно провела по ней станком. Потом ещё и ещё со всех сторон. Омыла ногу в ванне и погладила ладонью. Приятное ощущение! Пожалуй, я зря колебалась. Побрив и левую ногу, я поднялась и потянулась к лейке душа. На пухе в паху осели грязно-белые мыльные чешуйки. Я снова хмыкнула. Почему бы нет? Мама подарила мне бритву, значит, я вправе попользоваться ей по полной. Вот только можно ли водить там теми же лезвиями, которыми брила ноги? Кажется, микрофлора на разных участках тела различается… Мама вот постоянно отчитывает папу, что он после душа вытирает одним полотенцем и лицо, и всё остальное. На всякий случай, прищёлкнув к станку новую кассету, я сполоснула промежность душем. Поставила ногу на край ванны, намазала лобок и приступила к бритью. Мягкие волоски, хотя и росли гуще, чем на ногах, скосились с лёгкостью. Потом с концентрацией и напряжением сапёра я аккуратно выбрила половые губы. Ой. Я стала совсем, как маленькая девочка. Или проститутка. Где-то читала, что моду на интимное бритьё ввели парижские куртизанки, потому что к гладкой коже меньше приставали болезни. Сколько я ни вытиралась, клубы пара, плавающие по ванной, оседали на коже, и она оставалась мокрой. С трудом натянув домашние спортивки и футболку на разгорячённое тело, я вывалилась наружу с чувством, что сделала что-то неправильно. К счастью, родители ничего не заметят. — Ты дольше обычного, — заботливо заметила мама. — Не перегрелась? Как самочувствие? — Ноги брила, — призналась я и оправдалась, будто кто-то этого требовал: — Ну, решила просто попробовать. Хорошая бритва, спасибо. Спокойной ночи. Я юркнула в свою комнату и закрыла дверь. В большой зазор между дверью и полом пробивался свет из родительской комнаты — такой вот ночник. Доносилось бормотание телевизора и редкие реплики мамы с папой. В пижамных шортиках было странно. Ворочаясь под одеялом я, казалось, чувствовала, как непривычно гладкие половые губы потираются друг о друга. Постепенно ощущение притупилось, но я хотела его продлить. Откинув одеяло, я сняла шортики, и междуножия коснулась ласковая прохлада. Подцепив шорты за резинку, я повела ими вверх. Тонкая ткань заскользила по ноге, затем пощекотала голенькую писю, отчего всё мое тело покрылось мурашками. Из-за двери раздалось шарканье, и я мигом спряталась под одеяло. Некоторое время я лежала неподвижно, как партизан в засаде, прислушиваясь. Папа раскладывал диван, мама ушла мыться, и с кухни зашумела газовая колонка. Перевернувшись на живот, я вжималась бёдрами в матрас — мне нравилось, как выбритый лобок трётся о чистую простыню. Хотелось двигаться активней, но я боялась, что родители услышат возню. «Лучше сейчас, — рассудила я. — Пока ещё работает телек, и они расхаживают по квартире, они не обратят внимания. А вот когда улягутся, и наступит тишина, могут». Я снова улеглась на спину, раскинув ноги. Одеяло нежно прильнуло к лобку. Зная понаслышке, что в подобных ситуациях люди стонут или даже кричат, я предусмотрительно закусила пододеяльник. Моя ладонь проехалась по впалому животу и принялась массировать лобок и то, что под ним. Средний палец угодил между половых губ, раздвигая их, и его обволокло горячей влагой. В то место, где палец вырастал из ладони, упёрся маленький плотный бугорок-клитор. С замиранием сердца я продолжила двигать рукой, но глубже не лезла. Мне с лихвой хватало томительно-сладкой чесотки в клиторе и упоения собственной смелостью от того, что трогаю себя практически при родителях. Так на что же всё-таки похож сарказм?_____
Против опасений, Инна не прекратила со мной общаться. На уроках она всё так же прыскала от слов типа «эндосперм» или «соснуть часок». На физре приценивалась к попам мальчишек и их молодым мускулам, а также высматривала под спортивками очертания членов и вполголоса делилась со мной наблюдениями. Но дальше разговоров дело у неё не заходило. Я терялась в догадках, почему такая фигуристая дивчина не закадрит себе парня, раз уж ей так неймётся попробовать секс. Однажды, когда мы после уроков остались позаниматься английским, я набралась решимости и прямо её об этом спросила. — Секретные сведения, — подмигнула она, прижав палец к губам. У меня возникло две теории. Первая: Инна такая же застенчивая, как и я, поэтому нарочно заставляет себя говорить пошлости, чтобы преодолеть стеснительность. А поскольку я в классе самая безобидная тихоня, она и выбрала меня объектом для тренировки развязности. Подпункт первой теории: есть вероятность, что Инна перевелась, потому что в прежней школе её травили из-за нелюдимости, и теперь старается кардинально поменять свою линию поведения. Вторая теория: Инна действительно озабоченная. В четвёртой школе прогремел какой-то сексуальный скандал с её участием, по итогам которого её исключили. В пользу этого говорил тот факт, что она появилась у нас в октябре, а не с начала года. То есть, необходимость в переводе возникла внезапно… Неужто Инна переспала с учителем? Хотя она говорила, что никогда не занималась ни с кем сексом. Может, только отсосала, а минет по её понятиям за секс не считается? «Минет за секс не считается? — поразилась я собственным мыслям. — С каких пор я вообще думаю о таких вещах? Ох, не надо было брить между ног!» Приходя в пустую квартиру после уроков, я навешивала на дверь цепочку на случай, если родители внезапно вернутся раньше. Раздевалась догола и крутилась перед зеркалом, возбуждаясь от вида собственной гладкой промежности. Она покрылась красными прыщиками от растущих заново более жёстких волосков, но я сбривала и их, натирала всё увлажняющим и смягчающим кремом, и раздражение уменьшалось. Вскоре после осенних каникул Зинаида Фёдоровна явилась к нам в женскую раздевалку перед физрой и объявила, что послезавтра, десятого ноября, в медпункте будет плановый осмотр гинеколога. — А врач мужчина? — навострила уши Инна. — Бог с тобой! Женщина из районной поликлиники. Думаю, многих из вас мамы и так к ней водили, поэтому бояться нечего. Она только быстро посмотрит — и всё, — успокоила Зинаида Фёдоровна. Я запаниковала. Вдруг гинеколог потом расскажет маме, что у меня лобок лысый? Вдруг мама подумает, что я побрила его для кого-то и «веду половую жизнь»? Серьёзного разговора не избежать… А если мама поймёт, что я завожусь сама от себя, потому что нахожу свои гладкие гениталии такими красивыми? А это вообще нормально? Ведь по идее у людей половое размножение, и нас должны привлекать лица противоположного пола. Неужели я выросла настолько самовлюбленной, что меня возбуждает собственная вульва? Это потому что в жизни у меня было мало друзей, и я привыкла сосредотачиваться на себе, а не на окружающих? Вдруг я сумасшедшая, и меня отправят в психушку? Я ничего не сказала маме о грядущем осмотре, а утром десятого ноября заявила, что у меня болит живот: дескать, вчера сосиски в школьной столовой были какими-то подозрительными. Прежде я никогда не прогуливала и не отлынивала от учёбы, поэтому родители не усомнились в моей честности и разрешили остаться дома._____
В обед ради правдоподобности легенды я варила себе овсянку на воде и с грустью думала о прекрасной маминой лазанье, которая стояла в холодильнике, и которую мне было нельзя из-за «больного живота». Вдруг задребезжал дверной звонок. Выключив газ под кастрюлькой, я побежала в прихожую. В глазке увидела Инну. Она крутила головой без шапки, осматриваясь на лестничной клетке, будто в музее. Я отперла и приветствовала её озадаченной улыбкой. — Зинаида Фёдоровна дала твой адрес, — сказала Инна. — Просила отнести тебе распечатки и дэ-зэ с сегодняшнего урока. — О, спасибо… Хочешь лазанью? — А ты разве не заболела? — замялась Инна. — Не волнуйся, я не заразная. Живот прихватило немножко. — Да я не к тому. Я тебя не напрягу? — Не парься, уже прошло всё. — У тебя менструация? — не преминула полюбопытствовать Инна, пройдя в прихожую и раздеваясь. Проигнорировав бесцеремонный вопрос, я подала ей тапки и спросила: — Кстати, осмотр был? Инна утвердительно угукнула, и у меня отлегло от сердца. Было бы досадно, если бы его отменили или перенесли. Тогда получилось бы, что я напрасно прогуляла, а потом пришлось бы снова юлить. Я решила, что с этого дня завяжу с бритьём. Понадеялась, что к тому времени, когда опять надо будет идти к гинекологу, волосы уже отрастут, и, может, никто не заметит, что я их сбривала. Инна вручила мне файлик с ксерокопиями. Я положила его на тумбочку под зеркало и повела гостью на кухню. Батареи у нас топили на славу, да вдобавок я включила духовку, чтобы подогреть лазанью. Инна повесила свой форменный зелёный жакет на спинку стула, оставшись в одной блузке, и закатала её рукава. Легкомысленно похвасталась: — Врачиха подтвердила, что я технически уже не девственница. Тот огурец забрал мою невинность! — Ты не боишься, что родители узнают? — А что такого? Между прочим, все мы дрочим. А кто говорит, что не дрочит, дрочит в два раза больше. Как часто бывало в присутствии Инны, меня бросило в жар со стыда. Она же прям про меня сказала! Я всегда считала себя приличной домашней девочкой, а сама-то в последние недели предаюсь навязчивой мастурбации! Вру родителям! — Я тоже др… маст… письку мну, — выпалила я, чтобы не чувствовать себя лицемеркой на контрасте с такой искренней подругой. — Но ничего не вставляю, мне и так хорошо. Я достала из духовки стеклянный садок с лазаньей, отрезала кусочек лопаткой и подала Инне на тарелке. От аромата плавленого сыра и помидоров рот наполнился слюной, а в животе заурчало. К чёрту овсянку! Я тоже отведаю вкусного, а маме скажу, что сама не ела, а только угощала Инну. Положив лазаньи и себе, я уселась за стол. — А тебе опять плохо не станет? — обеспокоилась подруга. — У меня и не болело ничего, — призналась я. — Я наврала родителям про живот, потому что не хотела на осмотр. Извини, что и тебе сперва… — Почему? — прочавкала Инна, уплетая лазанью; сглотнула: — Ты… ты что, никогда не была у гинеколога? Я просто только в первый раз стремалась, но я тогда была ещё мелкой и вообще врачей боялась. — Да была я… — Ты беременна! — ахнула Инна. — Ты залетела от Толика и скрываешь от предков? Я ожесточённо замотала головой. — Тогда почему? — не унималась подруга; на её пухлой губе повисла ниточка сыра. Единственным способом спастись от смущающих расспросов был перевод стрелок. Уверенная, что Инна не захочет говорить о прошлом и отступится, я нагнулась к ней и постаралась скопировать её хитрый прищур: — Скажу, если расскажешь, почему перевелась к нам. И почему не заводишь парня, хотя постоянно твердишь о сексе, — взгляд сам упал на очертания её больших круглых грудей под блузкой: — Ведь тебе привлечь любого было бы раз плюнуть. — Мне же хочется не любого, а красивого, — вздохнула Инна. — А у меня в четвёртой школе все одноклассники либо уроды, либо ещё совсем мальчиками выглядят. В мае я познакомилась с Серёгой из десятого — вот он был гарный хлопец, у меня аж трусы промокали. Правда, голос какой-то тоненький и визгливый, ну да я же не разговаривать с ним хотела… Летом мы несколько раз гуляли вместе, за ручки держались, целовались в щёки. Однажды я подставила губы, а он уклонился. И вдруг заявляет, что я — его любовь на всю жизнь. Он мол хочет жениться на мне, бросить школу и работать, и чтобы я ему детей родила. Я ему показываю пачку презиков, которую в сумке носила, говорю: «Давай потрахаемся просто, без детей». А он не хочет, представляешь? Только, говорит, без резинки, а потом сразу в загс. Я решила, что он придумывает отговорки, потому что считает меня жирной — мы как раз накануне ходили на речку, и он увидел у меня складочки на боках. В общем, я обиделась, разоралась, типа: «Зачем ты всякий бред несёшь? Просто признайся, что я тебе не нравлюсь!» Пару дней после ссоры мы не виделись, а на третью ночь он явился ко мне под балкон, разбил стекло куском щебня, блажил что-то про Ромео и Джульетту, пел серенады, а слуха у него вообще нет. Папа проснулся, пригрозил ментов вызвать, и он сбежал. Потом я месяц не могла выйти из дома, потому что он ходил по району и везде меня подкарауливал… Даже сказал, что согласен на секс без обязательств, но я его уже не хотела. Он псих какой-то оказался, и я, честно говоря, его боялась. До конца лета мы уехали гостить у маминой сестры в областной центр. А в сентябре опять началось: в школе Серёга мне прохода не давал, стучался в мой класс во время уроков, падал на колени… Жалкое зрелище. — Так надо было его выгнать за такие выходки, а не тебя, — сказала я. — А он сын директора, — кисло усмехнулась Инна. — И папочка убрал тебя, чтобы не мозолила глаза сыночке? — скривилась я. — Куда уж ему жениться и содержать семью, если сам себя держать в руках не может! А с тобой так несправедливо обошлись! — Это ещё не всё, — потупилась Инна. — Все Серёгины выкрутасы уместились в первую неделю учёбы… — её голос дрогнул, — а потом он повесился. Родители вовремя вытащили его из петли, он оклемался. Но вот уже из-за этого меня исключили. — Но ты же не виновата, что он псих! — поспешно сказала я, расслышав слёзы в Иннином тоне. — Знаю. Но теперь всё равно боюсь, что снова напорюсь на такого же. Если из-за меня опять кто-то… а вдруг в следующий раз парня не успеют спасти? Мне страшно представлять, как я буду жить после этого. — Ин, ты очень красивая и совсем не жирная, — заверила я, порывисто взяв её за руку. — Но ты же не роковая женщина, ради которой мужики мрут пачками. Тебе один раз не повезло нарваться на неуравновешенного истерика, но это не значит, что все пацаны такие. И за этого Серёгу ты не в ответе. — Ага, — улыбнулась Инна, пожимая мою ладонь мягкими пальчиками, и внезапно вскинула на меня лукавые малахитовые глазищи: — Я ответила на твой вопрос, так что исполняй обещание. Почему ты откосила от гинеколога? Я устыдилась своих надуманных страхов, ничтожных по сравнению с тем, что перенесла Инна, и нарочито пренебрежительно фыркнула: — Да глупости. Я побрила лобок и чё-то очконула, что гинеколог подумает, что я шлюха, и настучит родакам. Вот я дура, да? — Ого, покажи! — потребовала Инна, крепко стиснув мои пальцы. — Что? — у меня внутри всё похолодело. — Что в трусишках, — похабно осклабилась подруга. — Я бритую киску только в порнухе видела, интересно вживую посмотреть. «Себя побрей да посмотри», — хотела сказать я, но всё ещё пребывала под впечатлением от тяжёлой Инниной истории и чувствовала себя обязанной уважить её просьбу. Она ведь не побоялась открыться мне, так почему бы не открыться ей в ответ? В конце концов, мы обе девушки, чего мы там не видели? Стесняться нечего. Мы прошли ко мне в комнату. У окна стоял письменный стол с креслом. У левой стены — комод, у правой — узкая односпальная кровать между двумя книжными шкафами. Я задёрнула занавески. Инна по-хозяйски включила свет и уселась на диван в ожидании шоу. Прислонившись к комоду, я стыдливо отвернула лицо, приспустила спортивки и трусики. Инна подалась вперёд, внимательно изучая мою бритую вульву. Подпёрла рукой подбородок, как «Мыслитель» Родена. — Ну? Насмотрелась? — не выдержала я молчания. — Круто, — вынесла вердикт Инна. — Прикольно, что у тебя щёлка такая аккуратная, а у меня всё наружу торчит. Но мне больше с волосами нравится, так посолиднее смотрится, более зрело, что ли. Хочешь на мою посмотреть? Не дождавшись ответа, Инна стащила колготки и бросила их на пол. Запустила руки под юбку, и из-под подола по её смуглым плотненьким ножкам скользнули жёлтые трусики. Вновь сев на кровать, она откинулась на спину, задрала и развела ноги. На лобке Инны курчавился густой чёрный кустик, ниже между половых губ выглядывали мятые тёмно-розовые складки. — Смотри, как могу, — Инна взялась за свои мясистые лепестки пальцами и потянула в стороны, расправляя. Получился этакий ромбик, а посреди него — вход в красную глубину. На меня повеяло парным запахом Инниной плоти. Спохватившись, что до сих пор стою со спущенными штанами, я натянула спортивки обратно, скрестила руки на груди и уставилась в пол. Стесняться, конечно, нечего, но заниматься таким попросту нелепо. — Если бы ты была парнем, тебе бы понравилась моя дырка? — непринуждённо спросила Инна; осторожно подняв глаза, я увидела, что она просовывает средний палец внутрь. — Захотелось бы мне засадить? — Ин, ты чего? Перестань… Не знаю, — промямлила я. — А давай вместе подрочим? Поделимся нашими приёмчиками? — предложила Инна. — Ты говоришь, во влагалище ничего не вставляешь, даже пальцы? Вот так? — она стала массировать промежность круговыми движениями. Большие и торчащие наружу малые половые губы сминались под её пальчиками. На чёрных ногтях заблестела влага. Во что превратилась моя размеренная жизнь? Всего месяц назад я валялась на этой кровати, зачитываясь книжкой о попаданке в Волшебный Мир, за которой галантно ухаживают благородный эльфийский принц, загадочный вампир и отважный рыцарь. А теперь на этой же кровати мастурбирует моя одноклассница! — Хватит! — воскликнула я сорвавшимся голосом. — Оденься! Инна резко вскочила и принялась натягивать колготки. Её круглые щёчки зарделись. — Извини, — сказала она. — Я подумала, будет полезно сравнить наш опыт в исследовании своего тела. Ну, ты же сама сказала, что тоже дрочишь, вот я и решила, что ты не против. — Давай, пока ты здесь, я помогу тебе с домашкой по инглишу, — предложила я, чувствуя, что расстроила гостью. Может, для подруг нормально мастурбировать вместе? Может, это не Инна, а я повела себя неадекватно? — Сама попробую дома сделать, — покачала она головой. — Не всегда же на тебя полагаться, пора включать свои мозги. — Ин, прости… — пробормотала я, последовав за ней в прихожую. Инна уселась на тумбочку и стала зашнуровывать тяжёлые ботинки. Когда она встала и повернулась спиной, снимая с крючка куртку, я обняла её. Прижалась сзади, уткнулась острым носом в её угольные волосы и сдавленно прошептала: — Я не хотела тебя обидеть. Пожалуйста, не переставай со мной дружить. Мне… пока ты не появилась, я и не понимала, как мне одиноко. Инна приложила ладонь к моим рукам, сцепившимся под её увесистой грудью. Нежно погладила и спросила: — Значит, я и тебе принесла страдания? — В петлю не полезу, — заверила я. — Только прости. Я не хотела тебя прогонять, просто я не привыкла… ну, к такому. Для меня это слишком. — Не извиняйся, я сама не знаю, что на меня нашло. Наверное, я действительно нимфоманка… Знаешь, мне с тобой всегда так спокойно и… свободно, что ли? Ты вроде и ворчишь на меня иногда, но я не чувствую с твоей стороны осуждения. Поэтому я расслабилась и позволила себе лишнего. Я больше так не буду… Если не захочешь! Инна завела руки за спину и защекотала мои бока. Заверещав, я выпустила её из объятий. — До завтра, — Инна чмокнула меня в щёку. — Смотри только по-настоящему не заболей, без тебя в школе тухло. Заперев за ней дверь, я вздохнула с облегчением. Кажется, мы распрощались на хорошей ноте, и этот странный инцидент не повредил нашему общению. Похоже, мы обе нуждались друг в друге… Вернувшись к себе в комнату, я увидела на кровати забытые жёлтые трусики.