_____
Темный коридор навевал скорее хэллоуинское настроение, чем новогоднее. Дождик на стенах посвёркивал редкими отблесками с улицы, будто во тьме вспыхивали глаза нечисти. В углах густился непроглядный мрак. Да и вообще пустые школьные коридоры всегда казались мне зловещими, словно шепчущими: «Ты не должна быть здесь». Было нечто угрожающее в месте, которое ещё недавно полнилось смехом, гомоном и топотом ребятни, а теперь стихло, словно все вымерли. Хотелось либо поскорее юркнуть в кабинет и примкнуть к одноклассникам, либо бежать на улицу. Я сама не заметила, как взяла Инну под руку. В носу засвербело от запаха её лака для волос. — Ни черта не видно, — покивала она, по-своему истолковав мой жест. — Хорошо, что я в уггах, а не в сапогах на шпильках, которые собиралась надеть. Точно бы споткнулась! Инна достала из клатча на цепочке перламутровый телефон-раскладушку и подсветила экранчиком замочную скважину, пока я открывала дверь. Войдя в кабинет, мы зажгли свет и заперлись. Бросили пуховики на парту. Я сняла синий свитер с белым инеистым узором и вытягивала подол футболки, заправленный в джинсы. Инна ловко завела руки за спину, расстегнула молнию и спустила платье до талии; широкие рукава свесились на линолеум. Плотные чашечки чёрного бюстгальтера поддерживали смуглые груди, придавая им особенно шарообразную форму. — Ого, ты без лифчика, проказница! — хохотнула Инна, когда я стащила футболку. — А тебе свитер соски не натрёт? — Ой, — я обняла себя за плечи; мало того, что неловко от раздевания, так ещё и голому торсу холодновато. — Об этом я не подумала… Да ничего, наверно. — Погодь, — сказала Инна, когда я потянулась к свитеру. — Давай тебе сисечки изолентой заклеим. У Зинаиды Фёдоровны вроде была. — А клей-то соскам не повредит? И как я его потом отдирать буду? Забей, Ин, одевайся скорее, — возразила я, натягивая свитер. Когда я вытащила голову из ворота, Инна стояла у учительского стола, подпрыгивала и кричала, махая рукой в окно: — Смотри, Сонь, там Дед Мороз! Привет, дедушка! Я была хорошей девочкой! «Хорошая девочка» беззастенчиво трясла титьками, показываясь во всей красе кому-то на улице. Я подбежала к подруге с футболкой наперевес, чтобы накинуть ей на грудь. В квадрате оконного света на заснеженной обочине стоял долговязый аниматор в алом халате, колпаке и кудрявой серебристой бороде. Воткнув в сугроб посох, он помахал Инне в ответ. Затем запустил руку под халат, и через несколько секунд его подол недвусмысленно задёргался. — Сонь, Сонь, он дрочит на нас! — восторженно воскликнула Инна, уворачиваясь от футболки. — На тебя, — поправила я, норовя накинуть ей на шею растянутый воротник. — Ин, прекрати, не срамись! — Ну что ты, как Арина Леонидовна? Прикольно же! На меня никогда раньше не теребонькали! Вырвавшись, она взобралась на подоконник, распахнула форточку и высунула голову: — Покажи член, дедуль, и я сниму для тебя лифак! — А я ментов вызову! — крикнула я, влезши следом и тесня подругу от форточки. — Пошёл отсюдова, извращенец! Яйца не отморозь! Иннина пассионарность и мои угрозы напугали Деда. Подхватив посох подмышку, он побежал прочь, проваливаясь по колено в сугробы. Инна спрыгнула с подоконника — её груди, покрывшиеся гусиной кожей от стужи из форточки, волнующе бултыхнулись — и опечаленно вздохнула. «И впрямь, а что такого? — подумала я, глядя на приунывшую подругу. — Он же не насиловал нас, и даже если бы показал пенис, ничего страшного бы с нами не случилось… Так-то даже немножко интересно посмотреть. А я Инне всё веселье испортила!» — Извини. Похоже, сегодня я пришла в костюме старой бабки-вахтёрши, которая обламывает кайф молодёжи, — кисло усмехнулась я, закрыв форточку и сойдя на пол. — Ты же меня защищала, — улыбнулась Инна. — Вообще, спасибо тебе за всё. Благодаря занятиям с тобой, у меня в четверти четвёрка по инглишу, а я-то вначале боялась, что не вывезу учить другой иностранный с середины. Я хотела было поскромничать, объяснив, что добрая Зинаида Фёдоровна завысила ей оценку за старания и с учётом, что приходится многое нагонять. Кирилл-то за аналогичные результаты контрольных хватал тройбаны. Но затем я решила, что такая скромность только уязвит подругу, и приняла комплимент. Взяв Инну за руку, я отвела её подальше от окна, пока нас не заметил другой прохожий вуайерист. Сказала: — Ты тоже многое для меня делаешь. Дружишь со мной… — Ты про тот день, когда я… хе-хе, увлеклась и забыла у тебя трусы? — скабрёзно хихикнула Инна и посерьёзнела: — Что тебе типа одиноко? Не бойся, я от тебя в ближайшие три года никуда не денусь. А после выпуска давай вместе где-нибудь работать, чтобы не расставаться? А то нравишься ты мне. Просто мне в универ не особо хочется… Сонь? — она пожала мою ладонь. — Алё, ты зависла? Брошенная без всякой задней мысли фраза «Ты мне нравишься» отчего-то выбила меня из колеи. Казалось бы, логично, что мы водимся с теми, кто нам нравится. Но вот Кирилл никогда мне этого не говорил, хотя мы практически росли вместе. — Да, было бы здорово, — запоздало ответила я, тряхнув головой. — Давай уже одевайся. — Хочешь потрогать мои сиськи? — Чего? — отшатнулась я, однако, не выпустив ладошку Инны, а, наоборот, стиснув её крепче. — Ну, ты посматриваешь на них периодически. Я решила, может, хочешь. Меня бросило в жар со стыда; шерстяной свитер действительно пощипывал слегка вспотевшую кожу и покалывал сосочки, но больно не было. Неужели я и вправду пялилась на грудь Инны, как сексуально-озабоченный пацан? Наверняка она просто меня поддразнивает! Или я сама не заметила, куда смотрят мои глаза? Да как же не смотреть, если у неё на рёбрах два здоровенных жирных шара?! Гори у меня звезда во лбу, на неё бы тоже все поглядывали. Всё, что отличается от некоего усреднённого гуманоидного телосложения, притягивает взоры: хоть шрам, хоть культя, хоть… огромные сисяндры. Ходят же люди в музеи, чтобы повидать предметы, которых нет в их обиходе. Я бы, пожалуй, и на член позырила — не потому что он меня возбуждает, а просто потому что у меня такой штуки нет. Да и сиськи я, мягко выражаясь, не каждый день вижу. Поэтому ничего неприличного, только невинный интерес! Мои бледные ладони легли на смуглые груди Инны. Она вздрогнула и предупредила: — Чур не щекотать! Я увлечённо разглаживала мягкую плоть под горячей бархатистой кожей. Сгибала пальцы, любуясь, как жирок сминается под ними, и снова разгибала. Взгляд метался между левой и правой титьками и задерживался в ложбинке между ними, будто ныряя в неё. Я провела по ней подушечкой пальца. Инна горделиво улыбалась, громко сопела и подёргивала плечами, словно от озноба. Направив ладони вниз, я покачала на них буфера. Тяжеленные! И как Инна с ними ходит? Словно пара планет упала мне в руки. Утолив любопытство, я подала подруге футболку. Инна надела её без проблем, но красная ткань очень туго обтянула её груди. Как бы Арина Леонидовна и это не сочла непристойным. — Тесно? — спросила я. — Ништяк, — мотнула головой Инна, вдевая руки в рукава. — Но, по-моему, завучихе лучше всё равно на глаза не попадаться. Я помогла ей застегнуть молнию, следя, чтобы собачка не зажевала футболку, и направилась к двери. Инна настигла меня, вжавшись дойками в спину, и запустила руки мне под свитер. Её ладошки заскользили по напрягшемуся животу, и я протестующе взвизгнула. — Я тебя тоже помацаю, а то будет нечестно, — озорно проворковала Инна. — Но я тебя не щекотала! — пропищала я, извиваясь в её объятиях. Шаловливые ручонки поднялись к моей грудке, задирая свитер. Обнажившийся живот покрылся мурашками. Мягкие пальчики стиснули мои соски, подёргивали их и мусолили. — А ты, когда мастурбируешь, сиськи трогаешь? — полюбопытствовала Инна, положив подбородок мне на плечо. Тут из коридора послышался зычной гогот и топот нескольких пар ног. Дверь содрогнулась от удара, и мы с Инной тоже содрогнулись, отпрянув друг от друга. Я быстро оправила свитер. Никто не окликнул нас с той стороны, звуки проходящих удалялись. Похоже, балагурили ошалевшие лбы из классов с двузначными номерами. Носились по безнадзорным коридорам. Подпрыгивали и хлопали по свисающим с потолка плафонам, чтобы те качались. Бессмысленно колотили в двери, выплёскивая тестостероновую силушку, которую не хватало толку направить на что-либо конструктивное. — Пошли-ка к нашим на дискач, — сказала я, знобко поёживаясь. Мне живо представилось, что гурьба гиперактивных парней ненароком высадит дверь и ужасно обрадуется, обнаружив в пустом классе двух беззащитных девиц._____
Верхний свет в актовом зале был выключен. Толпу на танцполе озаряли разноцветные огни закреплённых над сценой маленьких прожекторов, гирлянды на ёлке в центре и пара свисающих с потолка диско-шаров. На сцене тоже танцевали старшеклассники. В углу у кумачовой портьеры сидел диджей за партой с ноутбуком. Колонки по краям сцены издавали такие басы, что у меня аж завибрировали внутренности; из динамиков разносилось тревожное пророчество: «… что опять нас обманут, ничего не дадут!» Вдоль стен, скрестив руки на груди и покачивая головами в такт музыке, стояли следящие за порядком учителя. Просачиваясь между танцующих, мы с Инной отыскали ребят из нашего класса и присоединились к ним. Толик с Женьком уже сдали пост у входа и тоже были здесь. Инна энергично виляла бёдрами, эротично проводила ладонями вдоль боков и задирала руки. По-всякому крутила головой, не заботясь, что резкие движения всклокочут её сложную причёску. Я притопывала, пощёлкивала пальцами на уровне пупка и поводила плечами. Постепенно я разошлась и вместе со всеми самозабвенно орала, подпевая колонкам: «Меня прёт, потому что гололёд!» Благо, мой голос терялся в общем гвалте, и стесняться было нечего. Заиграла «Last Christmas», спокойный лад музыки располагал к парным танцам. Я по привычке тихой сапой направилась к стеночке — забиться в какой-нибудь угол, чтобы никто не заметил. Не знаю, почему, но с чего-то я взяла, что Инна пойдёт следом. Однако, обернувшись, я её не увидела. Зато передо мной стоял Толик. — Потанцуем? — он протянул руку. В начальной школе на хореографии мы учили вальс, мазурку и что-то ещё, о чём я напрочь забыла. Координация казалась очень сложной, но впоследствии выяснилось, что «на практике» нужно лишь переступать по кругу на месте, держась за руки. Мне это не нравилось. Я бы лучше концентрировалась на правильности «батмана тандю» или «третьей позиции», чтобы не думать о неловкости от близости с другим человеком. Но сейчас, глядя мимо Толика в поисках Инны, я машинально взяла его ладонь. Наши пальцы сплелись, он встал почти вплотную, невесомо коснувшись моей талии. Я положила свободную руку ему на плечо. Кажется, так это делается? А оно довольно крепкое… Некоторое время мы медленно топтались, я чувствовала, как наши вспотевшие пальцы скользят друг о друга, и как сдавленно дышит парень. Его айфон действительно был великоват и еле помещался в карман — твёрдый угол периодически тыкался мне в бедро. Инны среди танцующих парочек было не видать. — Чего ты такая серьёзная? — спросил Толик. Я отвернула лицо к нему в профиль, подавляя смешок. Воспринимать его в клоунском гриме было невозможно. — Ладно, рассказывай, откуда у тебя эти шрамы, — не сдержалась я. — Только берегись, тут поблизости крутился чувак из «А»-класса в костюме Бэтмена. — Блин, — смутился парень. — Да я серьёзно спрашиваю. Ты же нормальная девчонка, адекватная, весёлая, во, как меня подколола. А ходишь всё время одна… ну, ходила, пока Инка не появилась. Я думал, хоть она тебя растормошит, но ты только с ней и тусишь. Оказывается, всё это время я смотрела не туда. Я полагала, что Инна быстро нашла себе пару, и теперь вгоняет в краску какого-нибудь парня, прижимаясь к нему пышным телом, поэтому искала среди вальсирующих. Однако я заметила её бродящей в одиночестве вокруг ёлки. Неужели она тоже меня потеряла и стушевалась? Но она ведь давно со всеми познакомилась, включая некоторых ребят из других классов… — Мы же тест на обществе проходили, — ответила я Толику. — Я интроверт-меланхолик. — Ярлык, — фыркнул он и резко сменил тему: — Что на каникулах делаешь? — А ты? — на автомате ответила я, пожав плечами. — Может, к бате в Москву поеду, — повторил мой жест Толик. — Может, тут останусь… Ещё не решил. Слушай, а не хо…? «Прошлое Рождество» кончилось, грянула «Макарена». Наши пальцы расплелись, и я пошла под ёлочку к Инне. — Ты чего тут одна? — Цени прикол, — поигрывая бровями, подруга показала на два висящих рядом стеклянных шара и сосульку посерёдке. — Сечёшь? Все разлапистые ветви, до которых Инна смогла дотянуться, были украшены парами шариков или округлых шишичек с сосульками, морковками и длинными шишками между ними. Хулиганка вовсе не скиталась тут неприкаянной, а украдкой перевешивала игрушки, чтобы они походили на яйца с членами!_____
Утром тридцать первого декабря мама с папой наварили картошки, овощей и яиц и отправились разносить символические подарочки-сувенирчики по домам знакомых — достаточно близких, чтобы поздравлять их лично, но недостаточно, чтобы встречать с ними Новый год. Мне же надлежало нарезать всё для салатов к возвращению родителей. По телеку как раз началась «Кавказская пленница», поэтому я не тосковала. Тем более что ночью мы договорились погулять с Инной. Подчас предвкушение встречи приносит не меньше удовольствия, чем сама встреча. В принципе, то же касается и праздников. В смене цифр нет никакой магии, а вот то, как люди в едином радостном порыве готовятся к этому мгновению, грело мне сердце. Справа от телевизора стояла маленькая искусственная ёлочка, на которую были намотаны старинные бусы из стекляруса. Родители давно уже не покупали настоящую. Поначалу мне было обидно, что в доме больше нет свежего смолистого запаха, но с годами я притерпелась и даже нашла плюсы в пластмассовой ёлке. Она не осыпается, и убирать её быстро. До перехода на пластик в последние дни каникул было очень грустно снимать блестящие разноцветные игрушки с мёртвых облетевших ветвей и подметать иссохшие иголки с пола. Сообразив, что уже минут пятнадцать залипаю на ёлку, я занюхнула мандаринку и возобновила нарезку докторской кубиками. К сумеркам родители вернулись. Заправив оливье майонезом, мы сели его дегустировать. По телевизору показывали «Иронию судьбы», и мама с папой наперебой, как попугаи, повторяли чуть ли не каждую реплику персонажей. Поев, они ушли на кухню делать шубу, а я осталась на диване наблюдать за традиционными похождениями Лукашина. Родители смотрели это кино столько раз, что в них будто выросли внутренние часы, подсказывающие, в какое время звучит та или иная крылатая фраза. Ведомые этим шестым чувством, то мама, то папа периодически заглядывали в комнату и произносили хором с героем на экране: — Собаки ходят… — Пиджачок в ёлочку из «Мосторга». — В Москве, деточка, в столице, в моей Москве! К началу второй серии мы опробовали шубу, чьи слои ещё не вполне пропитались друг другом. Родители продолжали попугайничать: — А у вас ботиночки на тонкой подошве. — Вот это не рыба. Не заливная рыба. Это… хрену к ней не хватает. — Мы перестали делать большие хорошие глупости. Из моей комнаты запищал мобильник — Толик прислал смс-ку: «С новым годом!» «С Наступающим!» — написала я в ответ и побежала обратно к родителям, чтобы не пропустить очередное знаменитое изречение. На самом деле, мне нравились эти повторы — опять же, из-за чувства единения, которое они давали. — Вот за такой короткий срок старое разрушить можно, а создать новое очень трудно. Нельзя. Конец новогодней ночи, завтра наступит похмелье. Пустота. Растрогавшись от монолога Ипполита, мама смахнула слезинку и пошла к зеркалу в прихожей подправлять праздничный макияж. Я вздохнула, сочувствуя Ипполиту и немного стыдясь перед ним, что у меня-то всё хорошо: ничего не рушится, я иду с любимыми родителями проведать бабушку и обожраться вкусными салатами, а потом встречусь с подругой. Даже не верилось, что мы с Инной знакомы всего два с половиной месяца. Казалось, это время было самым интересным и насыщенным в моей жизни… и с концом старого года оно не кончится! В девять вечера, наведя марафет, мы взяли пакеты с подарками, контейнерами оливье и шубы, мандаринами и бутылками шампанского и отправились к бабушке. У неё уже собрались подружки-соседки — такие же одинокие старушки, чьи мужья умерли, а дети и внуки разъехались. Но это не мешало им веселиться, обсуждая новости из телевизора и местной газеты и пересказывая случаи из своей долгой жизни. Не обошлось, конечно, и без адресованных мне смущающих вопросов про «кавалеров». Порой думалось, что в мои года уже пора сепарироваться от старших и тусоваться в кругу шебутных сверстников с «взрослыми» объёмами употреблённого алкоголя и запуском фейерверков с нарушением техники безопасности. Президент огорошил новостью, что «это был сложный год». А мы-то и не знали… Под куранты мы сожгли бенгальские огни и осушили бокалы. Когда раздавали подарки, задребезжал дисковый телефон, и бабушка поспешила к нему принимать поздравления от дальних родственников в дальних городах. У мамы с папой тоже зазвонили мобильники. Родители расхаживали по комнате, громко поздравляя кого-то. — Тётя Лида с Кириллом передают привет, — мама протянула мне телефон. — Возьмёшь трубочку? — Им тоже привет, — с запинкой сказала я, ссутулившись и всунув ладони между сжатых коленей, словно чтобы мама не всучила мне мобильник насильно. Вспомнился анекдот: «Штирлиц с женой молча смотрели друг на друга. Они не виделись так долго, что им стало не о чем поговорить». Пряча глаза от мамы, продолжающей непринуждённую болтовню с тётей Лидой, я грузно встала из-за стола и двинулась в прихожую. Набитый живот тянул вниз и заставлял горбиться. Я достала из своей сумочки «Нокию» в надежде увидеть смс-ку от Инны. Ни новых сообщений, ни пропущенных звонков. Я было пригорюнилась, но вдруг спохватилась: «А почему ты, интровертка, блин, этакая, постоянно ждёшь, что кто-то обратит на тебя внимание? Хочешь услышать Инну — сама ей и позвони». Выбрав имя подруги в списке контактов, я нажала кнопку. — Алло? Это София? София Шалонина? — ответил мужской бас. — Здравствуй, поздравляю с Новым годом, желаю счастья в лич… — П-простите? — опешила я. Вот и проявляй после этого активность! Стоило вылезти из панциря — и я угодила прямиком в неловкую ситуацию! Номером ошиблась, что ли? Да у меня в книжке нет никого с таким голосищем! — Папа! — донеслось из динамика приглушённое возмущение Инны. — Сколько я просила не лапать мой телефон! — Так ты же не слышишь! — Так принёс бы мне! — голос Инны становился громче. — Я, может, хотел лично поблагодарить Соню за твою четвёр… — а голос её отца затих. — Сонь, приходи скорее, — громко зашептала Инна, судя по звуку, прикрывая рот ладонью. — Меня заставляют нянчиться с сыном-первоклассником дяди Павлика. Типа, раз я тоже школьница, то мы оба типа мелкие, и ему со мной интереснее, чем со взрослыми. А мне вообще не интересно! Я все ногти отбила, играя с ним в «Чапаева» — шахматы-то он не осиливает, — а он всё просит ещё и ещё! Уже один раз заревел, когда я отказалась… Ему вообще давно спать пора! — Держись, скоро буду, — утешила я. — С Новым годом! — Шевели батонами! — велела Инна и сбросила вызов. Как и первоклассникам, старушкам тоже пора было отдыхать. Соседки разошлись по своим квартирам. Я помогла убрать со стола, после чего мама осталась у бабушки мыть посуду, а папа проводил меня до дома Инны на другом конце города._____
Такси въехало в заснеженный двор. Слева был Иннин дом, справа — детский сад, обнесённый забором из арматуры. — Тебе, значит, разрешили переночевать? — переспросил папа, хотя всё было обговорено заранее. — А ты раньше её родителей видела? Они… ну, там, не алкаши? — Нормальные они. Я… с её отцом общалась, — ответила я, предоставив папе счесть, что речь о некой вдумчивой беседе, а не о первом и единственном сумбурном обмене репликами, который произошёл сорок минут назад. — Если что, звони, — сказал папа. Его волнение было понятно, ведь дочка впервые проводила ночь вне дома без опеки родни. Поцеловав его в щёку, я поблагодарила водителя и вышла из такси. А папа поехал обратно к маме — домывать свою половину посуды. В подъезде витала вонючая табачная дымка. Зелёные стены были обклеены снежинками, вырезанными из листов бумаги в клеточку. На подоконнике второго этажа сидела Снегурочка — курила и допивала пиво из почти пустой пластиковой «соски». У её ног валялся пьяный в стельку Дед Мороз, стонущий: «Расскажи-ка, милая, как дела?» Ускорив шаг, я поднялась на пролёт выше и позвонила в дверь. Открыл краснощёкий толстый усач, которого я сразу узнала по густому басу: — Сонька, здорово, — отец Инны протянул волосатую ручищу, и я пожала её, сняв варежку. — А мы тебя заждались. Проходи, чего как неродная! Икорки?.. Водочки? — лукаво подмигнул он, поигрывая бровями в точности, как дочь. — Клоун, — из-за его широкой спины выглянула смуглая женщина с завитыми дегтярно-чёрными волосами. — Что ты на девочку набросился? Соня, заходи. Может, правда покушаешь? — Спасибо большое, я сыта, — скромно улыбнулась я, переступая порог; в животе булькнула оливьешная отрыжка. — Соня! — растолкала родителей Инна; она носила хвойно-зелёное платье с янтарной брошью, угольные волосы и круглое лицо были в блёстках, к щеке возле губ прилипло пятнышко фиолетового шубного майонеза. — Ща, сек, я переоденусь, и пойдём салюты запускать. Она скрылась в комнате и быстро (стоя в прихожей в куртке и шапке, я даже вспотеть не успела) вернулась, одетая в свитер с высоким горлом и шуршащие водостойкие штаны. Влезла в пуховик, натянула валенки и шапку и взяла пакет с пиротехникой. — Далеко не уходите, — напутствовала мама Инны. — Вон, во дворе запускайте, чтобы мы вас из окон видели. Для родителей мы всегда остаёмся маленькими детьми. Даже если уже мастурбируем и трогаем друг друга за груди. Впрочем, мамам и папам знать об этом не обязательно. Когда мы с Инной спускались на улицу, Снегурочки с Дедом Морозом и след простыл. Только смятая коричневая баклажка и несколько бычков остались на подоконнике. Небо заволокло сплошной пеленой облаков, тут и там их окрашивали огненные цветы салютов. Над городом грохотала неумолчная трескучая канонада. — Я хоть поела спокойно, — пожаловалась Инна, вкапывая римскую свечу в снег. — Мелкого увели домой. — Извини, что опоздала. Не успела спасти тебя от него. — Пустяки, — отмахнулась Инна. — Кстати, животрепещущий вопрос. У нас сегодня за столом спор возник: ты, когда шубу ешь, слои в тарелке перемешиваешь или отрезаешь вилкой, как тортик? — А как правильно? — насторожилась я. Честно говоря, я перемешивала, мне нравился получающийся нежный цвет. Но не хотелось бы опозориться. — Фиг знает, — усмехнулась Инна, поджигая фитиль. — По-моему, главное, чтобы вкусно. Римская свеча зашипела, и мы попятились. Из картонного тубуса стали с вжиканьем вырываться жёлтые, синие и зелёные шары, которые рассыпались в небе на мириады искр. Инна взяла меня за руку и проникновенно сказала: — Мне вообще-то больше нравятся звёзды, чем фейерверки. Пусть они не складываются в выверенные геометрические узоры, и цвета более-менее одинакового… зато они всегда рядом. Даже если скрыты облаками, ты знаешь, что они светят тебе и не гаснут. Терпеливо ждут, пока ты на них посмотришь. А вся эта пороховая красота сгорает так быстро. Мне грустно от салютов. На моей памяти Инну впервые пробивало на лирику. Я хотела спросить, не наливал ли отец ей водочки, но лишь поддакнула: — Они ещё и дорогущие, столько денег на ветер. Зачем же тогда мы их запускаем? — Подаём сигналы другим людям. О том, что мы счастливы, — непоследовательно объяснила Инна, задирая голову к небу, повсеместно озаряемому пёстрыми вспышками. — Посмотри, сколько сегодня счастливцев! — А завтра наступит похмелье, — вздохнула я. — Пустота… — Слушай, когда мы по телефону говорили… Мне стыдно, что ты меня поздравила, а я так злилась на этого шкета, что забыла сказать тебе… три самых важных слова… — Инна хитро сощурилась и прошептала мне на ухо: — С. Новым. Счастьем. Она прильнула ко мне и поцеловала в губы. Я рефлекторно открыла рот, захлёбываясь в её теплоте и мягкости, влажном вкусе помады и селёдки под шубой, цитрусовом аромате духов. Прервав поцелуй, Инна выжидательно посмотрела на меня. Я ошалело пялилась в её прекрасные малахитовые глаза, обрамлённые длинными ресницами с комочками туши. В голове роились мысли: «Мой первый настоящий поцелуй… с моей подругой? С девушкой? О боже, а если её родители увидели в окно? Или кто-то чужой увидел? Нас не отругают? Что они подумают? Что я думаю? Что Инна думает? О чём она думала? Почему?..» — Это тренировка! Чтобы мы уже умели целоваться, когда найдём подходящих парней! — испуганно затараторила Инна; кажется, она сама себе поразилась, её щёчки, и без того румяные от холода, стали красными, как наливные яблочки. — Соня, ну не молчи! Хоть поворчи, что от поцелуев на морозе губы потрескаются… Извини, я не знаю, зачем… это глупость… Мне просто захотелось! «А когда мастурбировала при мне и трясла сиськами перед Дедом Морозом, она так не смущалась», — отметила я, постепенно отмирая. Покосилась на окна дома: людей ни в одном не виднелось. Вроде пронесло. — Ты считаешь меня легкомысленной? — тихо спросила Инна. Наверняка она тоже смотрела «Иронию судьбы» — один из тех фильмов, что нас объединяют и помогают подавать опознавательные сигналы: «Я своя». — Поживём-увидим, — улыбнулась я и несмело поцеловала её в ответ. Я была благодарна Инне, хотя тогда ещё даже не представляла, насколько круто она изменит мою жизнь. И свою тоже.