_____
В прихожей медпункта мы разулись и влезли в шлёпанцы. Зина была без носков, и Инна принялась украдкой наклонять голову, пытаясь увидеть её пятки. Девушка распахнула платяной шкаф, завешенный белой одеждой: — Носите на здоровье, размер универсальный. «Универсальный» — в смысле всё было мешковатым: футболки, длинные шорты и лёгкие брюки, шерстяные кофты и ветровки с капюшонами. Будто нарочно, чтобы люди не могли рассмотреть очертания тел друг друга. Неожиданное пуританство для секс-секты. Бросив дорожные сумки, мы прошли в кабинет. Окна выходили на футбольное поле. Зина указала на две дверцы: — Санузел совмещённый. Спальня, кровать одна, одноместная. Мы не предполагали, что тут будет больше одного человека. Кому-то придётся спать здесь, на кушетке… Или можете попробовать вместе, — сосредоточенный взгляд девушки на мгновение стал шаловливым и снова посерьёзнел: — Тут ваша рабочая одежда, — она приоткрыла шкафчик, где висела парочка белых халатов и комплекты хлопковых медицинских футболок и штанов, синие и зелёные. — Вау, цветные, — иронически восхитилась я. — А это не смутит умы молодёжи? Сегодня носишь ты цветное, а завтра… хм… делаешь плохое. Зина хихикнула, прикрыв рот ладонью, и объяснила: — Мы учим детей выделяться своими личными качествами, а не внешностью. Перед открытием обновлённого лагеря Венедикт с соучредителями долго обсуждали, какого цвета сделать форму. Остановились на белом, потому что он отражает свет. Меньше риск получить солнечный удар. — А, логично, — согласилась я, припомнив софистику Сарумана, искушающего Гэндальфа: «Белый цвет нужен только для начала. Белая бумага принимает любую мудрость». Какой же «мудростью» Венедикт пичкает своих воспитанников? Между тем Инна проходилась вдоль застеклённых шкафчиков, с видом знатока оглядывая их содержимое. Задрала голову — на антресоли виднелась картонная коробка. Попрыгала, притворяясь, что пытается сбить её рукой и не попадает, и попросила: — Зин, ты высокая. Достань, плиз. Пригодится для инвентаризации. Зина встала на цыпочки, её пятки оторвались от подошв шлёпок. — Блин! Я такая неловкая! Споткнулась на ровном месте, — Инна грохнулась на пол у неё за спиной и незаметно показала мне «окей». Значит, у девушки была татуировка «Генитального Уробороса». Я помогла подруге подняться. Зина удивлённо обернулась к нам и поставила пустую коробку на стол. — В поездах плохо сплю. Измоталась, аж ноги подкашиваются, — посетовала Инна, отряхивая лосины, к которым прилипло несколько пылинок. Никогда не устану поражаться её умению так непринуждённо врать. Бессонница — это для «тургеневских барышень» вроде меня. Инна же всегда спала крепким здоровым сном. Зина сочувственно улыбнулась и сказала: — В три часа в северной столовой обед для сотрудников, приходите. Тут у вас должно всего хватать, но если инвентаризация выявит, что нет каких-то препаратов или оборудования, идите ко мне в семнадцатый домик. Я провожу вас на склад. Мы поблагодарили девушку, и она удалилась. Наконец-то одни! Мы долго-долго обшаривали медпункт на предмет жучков. Не обнаружив ни камер, ни прослушки, зашли в ванную. Инна стащила лосины с трусами, тщательно вымыла руки и, сев на крышку унитаза, сунула пальцы во влагалище. Извлекла небольшого формата выключенный телефон, упакованный в три презерватива, и победно объявила: — Говорила же, что нас не будут рентгеном просвечивать! И током меня не ударило! С тебя косарь! Я села на пол и нежно поцеловала Инну в смуглую коленку. Посмотрела снизу вверх и тихо спросила: — Как ты держишься? — Не будь со мной слишком заботлива, — подруга погладила мою макушку. — А то я расслаблюсь и расклеюсь. Сейчас мы на работе. Сейчас я не его жертва, а детектив. Детективом и должна оставаться. — А детективам можно?.. — мои средний и указательный пальцы пошагали по мягкой ноге Инны в направлении промежности. — Нужно! Мы разделись и завалились в душевую кабину — почти, как дома. Тонкие прохладные струи окатили разгорячённую кожу. Напор был слабый, но это даже хорошо — вода ласкала и успокаивала. Зажмурившись, мы целовались и взбивали пену на головах друг друга, растворялись в тёплой тьме прикосновений, на время забывая об утратах и опасностях. Наши ноги тёрлись, сплетаясь. Ладони плавали по бархатистой Инниной коже, упоённо намыливали наливные буфера, потешно скользяще в пальцах, словно игривая кошка, которая одновременно и ластится, и не даётся в руки. Инна мяла мою попу, то слегка впиваясь ногтями, то пошлёпывая, посылая волны дрожи по всему телу. Она отвернулась и нагнулась, опершись ладонями о кафельную стену. Потыкалась ягодицами мне в пах. Я прильнула сзади, прижимаясь маленькими грудками к её спине, облепленной длинными угольными волосами. Обняла, одной рукой гладила животик, другой прочёсывала кучерявый лобок, периодически проводя по вульве. Торчащие наружу складки малых половых губ попадали между пальцами, ладонь всё отчётливее ощущала набухающий крупный клитор. Я взяла его подушечками пальцев и начала медленно подрачивать. Инна застонала. Вытянув шею, я лизнула её правую подмышку. Она опустила левую руку, просунула себе далеко между ног и вслепую нащупала мою промежность. Пальчик вмялся в щёлочку, раздвигая половые губы, и неглубоко вошёл в меня. Я подогнула колени и завиляла бёдрами, рефлекторно пытаясь насадиться на него поглубже, не переставая лизать бок и подмышку Инны и мусолить её клитор. Она снова повернулась ко мне лицом и прильнула к губам. Мы целовались, мастурбируя друг дружке. Казалось, струи душа растворяют нас и перемешивают, сливая в единое целое, и мы утопали в блаженной истоме. К сожалению, не бесконечной. Понимая, что нас ждут дела, мы ускорили наши простые движения. Довели друг друга до оргазма и на подкосившихся ногах опустились на пол кабинки. Ещё немного посидели в обнимку, собираясь с силами, после чего приступили к работе._____
В течение дня мы честно проводили инвентаризацию с перерывом на обед в три часа. Уходя, Инна вырвала у себя волосок и прилепила слюной к низу косяка и запертой двери: если в наше отсутствие сюда заявятся с обыском, мы поймём это по «взломанной печати». В северной столовой снова встретились с Зиной и Федей и познакомились ещё с пятком вожатых. Давали грибной суп и салат из свёклы и морковки. Инна попыталась разговорить сотрапезников. Мы узнали, чем они занимаются с октября по апрель, когда лагерь закрыт. Федя работал организатором мероприятий (он не уточнил, каких именно), Зина — секретаршей одного из учредителей фонда «Шкатулка». — Но настоящая работа у нас здесь, — сказали оба. — Нет ничего важнее, чем формирование нового поколения людей. После еды мы с Инной описали круг по лагерю, разглядывая пустые игровые площадки и треугольные домики, ждущие заезда детей. Вдоль резиновых дорожек тянулись газоны, попадались фигурно выстриженные кусты в форме животных, цветочные клумбы и раскидистые деревья, чьи кроны бросали наземь пятнистые тени. За время прогулки мы спугнули (и испугались) ещё парочку наползших из леса ужей. Вернувшись в медпункт, мы обнаружили Иннин волосок нетронутым и первым делом убедились, что все наши вещи внутри тоже на своих местах. Продолжили перебирать запасы лекарств, бинтов и прочих врачебных принадлежностей. Всего было в достатке. — Надо помянуть Татьяну Ивановну, — сказала Инна, достав из шкафчика бутыль медицинского спирта. Мы размешали его с водой в мензурке, разлили по глотку в две пробирки и опрокинули их в глотку, не чокаясь. Посидели молча за столиком, глядя в окошко на футбольное поле. Откровенно говоря, Татьяна Ивановна не особо нравилась мне с самого начала: она была хабалистой, вдобавок, мы сомневались, что она непричастна к махинациям Плоскова. Однако она несколько месяцев встречалась с нами в свои выходные и учила сестринскому делу, хотя могла бы послать нас подальше с нашими фантазиями о сектах. Но всё-таки ею двигал не страх, что мы подведём её под следствие, а совесть. Татьяна Ивановна старалась поступать правильно, за что и поплатилась. В семь часов мы сходили в столовую на ужин: кефир и пшёнка. Раннее брожение по поезду давало о себе знать. Когда мы вернулись в медпункт, у меня слипались глаза. Не дожидаясь заката, я повалилась на кровать ничком и заснула. Инна разбудила меня в час ночи — и сама сразу улеглась. В пять мы ещё раз поменялись. Мы решили спать по очереди на случай, если подручные Плоскова явятся во тьме по наши души._____
Утром мы обе пребывали в состоянии «поднимите мне веки». Загнали себя в холодный душ, чтобы взбодриться, оделись в медицинскую форму (я — в синюю, Инна — в зелёную) и отправились на плац встречать детей. Стоя в ряду лагерного персонала, зевали и щурились на яркое июльское солнце. Дети приезжали в три порции: кто организованно на автобусе из райцентра, кого привозила родня на машинах. Венедикт стоял на парковке и коротко переговаривался с родителями, заверяя, что их отпрыски в надёжных руках. Первыми на плац высыпала мелочь от шести до одиннадцати. Несколько вожатых насилу построили их, надели на головы белые панамки и повели показывать жильё, распевая песни из мультиков. Следом настало время заезда школьников среднего возраста — от двенадцати до пятнадцати. Подростков было гораздо больше, чем мелких, поэтому их уже делили на отряды. По четыре девушки и парня-вожатых поочерёдно выкликали из списков имена детей своего пола, и те подбегали к ним: — Ярослава Цветкова! Отряд ПД-1! — Остап Орлов! Отряд ПМ-1! — Лидия Барсукова! Отряд ПД-2! — Артём и Антон Карасёвы! Отряд ПМ-4! «ПМ», похоже, значило, «подростки-мальчики», а «ПД» — «подростки-девочки». Сортировка напомнила мне кое-что из собственного детства, и я шепнула Инне на ухо: — Только не в Слизерин! Только не в Слизерин! — Да тут везде Слизерин, — хмыкнула Инна, кивнув на билборд с кавайным полозом. Зина и Федя, стоявшие возле нас, прыснули со смеху. Разделив подростков, вожатые повели их к складу со шкафчиками, чтобы досмотреть рюкзаки и изъять запрещённые предметы. Вскоре стали подъезжать старшаки от шестнадцати до восемнадцати. Федя с Зиной и ещё двое вожатых разделили их на четыре отряда, именовавшиеся СМ-1, СМ-2, СД-1 и СД-2. Интересно, что такое «С»? Таки «Слизерин»? Или попросту «старшеклассники»? Или «сексуальное согласие»? — Минуточку внимания, юные дамы и господа! — воззвал Венедикт в мегафон, встав перед квадратами сформированных отрядов. — Наверняка родители уже рассказали вам о наших правилах, выложенных на сайте, но я обязан довести их до вас ещё раз. Во-первых… Прозвучало много самоочевидных вещей вроде «за буйки не заплывать» и «не слоняться после отбоя». С особой эмфазой Венедикт сказал о запрете физической и вербальной агрессии и любых форм буллинга, заключив: — Мы не волчья стая и не толпа обезьян, а коллектив разумных людей. Когда он дошёл до изъятия мобильников, школьники разразились возмущённым гомоном. Венедикт пообещал: — Раз в сутки в отведённые часы вас будут пускать на склад, чтобы вы поддерживали связь с родителями и друзьями. В остальное время вы убедитесь, что в оффлайне тоже существует множество увлекательных занятий. Когда Венедикт сообщил о запрете открытых купальников и о необходимости ношения мешковатой формы, снова нашлись недовольные. Синеволосая девушка из отряда СД-1 подняла руку: — Это подавление индивидуальности! Почему вы хотите, чтобы все были одинаковыми и ходили строем? И что за шариат про купальники? Мы свободные люди, а вы запрещаете нам самовыражение! — Алевтина Максимова, правильно? — доброжелательно спросил Венедикт. — У нас полно клубов, где вам предоставят все возможности, чтобы самовыразить свою индивидуальность своими интеллектуальными, физическими и, может быть, даже моральными качествами. Как вы верно заметили, мы люди, а не животные, которым нужны пышные гривы и пёстрые перья, чтобы обратить на себя внимание. Не одежда красит человека, а человек — одежду. — Может, мне и налысо побриться? — саркастически спросила синеволосая Алевтина, явно не удовлетворённая ответом директора. — Или в блондинку перекраситься? — С волосами поступайте, как угодно: ваше тело — ваше дело. Но одевать его извольте по форме, — сказал Венедикт. — Итак, теперь вы знаете наши правила. При первых двух нарушениях вы получите предупреждения. После третьего вы будете удалены с этой территории. Больше не качая права, старшаки последовали за вожатыми на склад. А я задумалась: почему такая странная формулировка — «удалены с этой территории», а не просто «выгнаны из лагеря»?_____
Так началась наша шпионская смена. После побудки в семь часов все дети и персонал лагеря участвовали в обязательной зарядке. Особое внимание вожатые уделяли прыжкам через длинные скакалки: двое детей крутили, двое одновременно прыгали. Прыгуны постоянно спотыкались, но всегда не по своей вине — оказалось, что даже крутить скакалку не так-то просто, и зачастую крутящие дети никак не могли синхронизировать свои движения. Некоторых охватывал злой азарт, и они продолжали попытки до тех пор, пока не начинало получаться. Другие от неудач расстраивались и теряли мотивацию. — Какой в этом смысл? — закатывала глаза Алевтина. — Огромный, — отвечал Федя. — В современном обществе, поощряющем индивидуализм, эгоцентризм и даже эгоизм, люди разучились чувствовать друг друга. Все модные разговоры о повышении эмпатии и эмоционального интеллекта не делают ничего, как ничего не делает компьютерная программа, написанная от руки на бумаге. Софт не существует без харда. А скакалка помогает вам собрать внутри себя утраченный хард — тупо физически настроиться на Другого, научиться подстраиваться под него и работать с ним в связке, концентрироваться на нём, а не только на себе. Это не обычная утренняя гимнастика. Мы возвращаем людей друг другу. После зарядки подростков вели в столовую, а затем они расходились по клубам и спортплощадкам. Участие в кружках было необязательным, поэтому многие бегали купаться и слонялись по территории, сами придумывая себе развлечения или просто болтая. Пока Инна, как положено, дежурила в медпункте, я курсировала по лагерю с чемонадчиком-аптечкой. Якобы так выше шанс, что, если какой ребёнок поранится, я окажусь поблизости — помогу на месте, и его не придётся вести в медпункт. Это объяснение вполне устраивало встречный персонал, и моё нахождение в каждой отдельно взятой локации не вызывало вопросов. В кармане широких шорт у меня лежал телефон, чтобы сфотографировать или записать на видео любую подозрительную вещь, на которую я наткнусь. Раз в пару часов (достаточно, чтобы обойти лагерь) мы с Инной менялись, и наставала моя очередь сидеть в кабинете. Однажды ко мне заглянула девушка из отряда СД-2 и, смущаясь, попросила «Но-шпу». Когда Инна на всякий случай патрулировала сектор малышей, она обработала пальчик шестилетки, который умудрился засадить себе щепку под ноготь. Ноготь не оторвался, но крови и рёва было много. За окном медпункта постоянно галдели юные футболисты, падали и наверняка получали ушибы и ссадины. Периодически я высовывалась в окошко и предлагала йод или пластырь, но они отказывались. Похоже, обращение за медицинской помощью считалось у них зашкваром: на нормальном пацане и так всё заживёт. Словом, на медицинском поприще мы себя почти не проявляли. Увы, на детективном тоже. Всё выглядело очень приличным. В отрядах младшего и среднего возраста вожатые даже не имели татуировок на пятках (мы рассмотрели, когда они бегали босиком по пляжу). У всех вожатых «С»-отрядов «кольца» были, но никаких очевидно крамольных идей они подопечным не транслировали. Единственное, что вызывало подозрения, — послеобеденные уроки полового воспитания, обязательные для всех от шестнадцати до восемнадцати. Из столовой детей организованно вели в актовый зал и собирали в двух больших аудиториях для мальчиков и девочек соответственно. К мальчикам меня не пускали, мотивируя это тем, что они будут стесняться открыто обсуждать свои проблемы в присутствии женщины. Формального повода не пускать меня к девушкам не находилось (тем более, у меня «медицинское образование», и мои знания о человеческом теле могли пригодиться ученицам). Однако каждый раз вскоре после того, как я заглядывала на урок, прибегал запыхавшийся вожатый и велел мне мчаться в один из секторов лагеря, где кому-то из детей поплохело, или он упал, ушибся, ударился, порезался. Нарушать легенду было нельзя, поэтому у меня не оставалось выбора, кроме как поспешить на помощь. Рекомого ребёнка либо вовсе не было в указанном месте, либо его «ранение» оказывалось пустячным. Однако кое-что урывками я успевала услышать. Девочкам рассказывали, как избежать изнасилования. Помимо известных средств типа перцового баллончика, советовали испражниться или вызвать у себя рвоту, и хорошо бы ещё попасть на агрессора, чтобы брезгливость сбила его возбуждение. — Точно, ему мозг вынесет от когнитивного диссонанса: «Девочки тоже какают»! — заржала синеволосая Алевтина. Ещё советовали одеваться поскромнее, опять напирая на то, что мы люди, а не животные. — Привлекать самца или самку внешностью, вызывающим поведением и позами — это до сих пор сидящий в нас инстинкт, — вещала Зина с кафедры. — Его реализация и привлекает тех, кто в большей мере движим звериными позывами, чем человеческим разумом. Зачем вам такие обезьяны в качестве партнёра в современном обществе? Поэтому мы, люди, должны избавляться от инстинктов. Smart is the new sexy. — Не моя проблема, что пацаны ещё не до конца произошли от обезьяны, — отмахнулась Алевтина. — То, что я одеваюсь, как мне самой нравится, не значит, что я хочу кого-то привлечь. Пусть себя в руках держат! — Говорю же: это инстинкт, он подсознательный. «Самой нравится» — это лишь его рациональная интерпретация. Ты этого не осознаёшь, но глубинная суть такова: тебе нравится та или иная одежда постольку, поскольку она привлекает самцов, — объяснила Зина. — И будь уверена, парням за стенкой сейчас говорят то же самое: держать себя в руках и не поддаваться звериным инстинктам. Вести себя, как животное, недостойно человека любого пола. Флирт Зина тоже не одобряла. Она утверждала, что подобное поведение — отвратительный мутант всё тех же звериных ритуалов для привлечения самца или самки с замшелой религиозной моралью, стигматизировавшей секс и заставившей людей стыдиться говорить о нём напрямую. — Если вам нравится парень, скажите: «Хочу заняться с тобой сексом». И так же честно отвечайте на аналогичные предложения парней: «да» или «нет». Никакой уклончивости, манипуляций, недомолвок и лжи. — Разговаривать, как роботы, что ли? — переспросила Алевтина. — Пф, такое мог придумать только социопат, который не умеет в тактичность и считывание сигналов! И вообще, вдруг я боюсь, что парень разозлится и ударит меня, если я ему откажу? Лучше уж соврать, что не могу дать ему по каким-то объективным причинам, или, если передумаю, притвориться, что не флиртовала с ним, а просто из вежливости общалась, а он меня не так понял. Целее буду. — То есть, носить откровенную одежду, привлекающую насильников, ты не боишься, а говорить откровенно боишься? — уточнила Зина. — Доктор, определитесь. В другой раз я попала на кусочек лекции о мастурбации и важности диалога во время секса с избранным партнёром: «Познавайте своё тело, пробуйте разные способы воздействия на него, ведущие к удовольствию. Не стесняйтесь требовать от партнёра тех интимных манипуляций, которые вам нравятся, и пресекать его попытки сделать что-то, что причиняет вам дискомфорт. В свою очередь, исполняйте и его просьбы, если только их исполнение не вызывает у вас боли». — Важный момент! — подняла палец Зина. — Те из вас, кто уже живёт половой жизнью, возможно, испытывали это на себе, или, может быть, вы слышали жалобы от других женщин. Что парни в постели эгоистичны, не уделяют время прелюдии, а пытаются сразу засунуть член, быстро кончают и теряют к вам интерес. Во-первых, если такое случается, не замалчивайте свою неудовлетворённость, а требуйте, чтобы партнёр приласкал вас, как следует. Повторюсь: не стесняйтесь сообщать о своих потребностях, вы имеете полное право на их удовлетворение. Во-вторых, позвольте поделиться с вами одной из теорий, почему парни вообще так поступают. Они боятся, что в процессе вы по тем или иным причинам передумаете заниматься сексом, поэтому и стремятся сделать всё поскорее, пока не прозвучал отказ. Им будет ужасно обидно, если вы получите от них долгие обстоятельные ласки, а потом вдруг оттолкнёте, оставив их с «синими шарами». Точно так же, как вам обидно, когда эгоистичные парни оставляют вас неудовлетворёнными. Мораль такая: не обламывайте друг друга. Отказ от уже начатого полового акта, равно как и выход из него кончившего партнёра в то время, как другой ещё не кончил, — это подлость, на которую способен только плохой человек, по сути, это предательство и нарушение обещания. Хороший человек обязательно доведёт партнёра до кульминации, если уж взялся за секс с ним. Я насторожилась. Под соусом относительно здравых советов о дестигматизации и пользе исследования собственной сексуальности «кольца» скармливали девочкам-подросткам идею, что в сексе вообще нельзя отказывать. По крайней мере, в том, который уже начался: мол, взялся за гуж, не говори, что не дюж. Бьюсь об заклад, это только цветочки, приоткрытое Окно Овертона. Скоро выяснится, что и предложения заняться сексом тоже нельзя отвергать. Далее Зина заговорила о контрацепции, и слова её снова звучали правильно и совсем не подозрительно: нежелательная беременность, ЗППП, презервативы, возможный вред здоровью от посткоитальных медикаментозных средств. Тем не менее, я внимательно вслушивалась, надеясь распознать подвох или какие-то техники нейролингвистического программирования. Тут-то в зал и забежала вторая вожатая и позвала меня к «Петечке, у которого случилась паническая атака при столкновении с полозом». Кажется, в этом лагере не слышали сказку про мальчика, который кричал: «Волки!» На следующей лекции Зина рассказывала о супружеской верности. Речь секс-сектантки мало отличалась от той, что могла бы толкнуть какая-нибудь школьная Мариванна: промискуитет — плохо, традиционная семья — хорошо. Правда, не в плане гендерных ролей (их Зина признавала устаревшим и мерзким наследием животного мира), а в плане нерушимости партнёрского союза и долга супругов исполнять взаимные обязательства. Всё же совсем не этого ждёшь от проповедника секты, выходцы из которой становятся шалавами на оргиях или насильниками. Я заподозрила, что тут используется обратная психология: преисполнившись отвращения к поучениям вожатой, подростки сделают наоборот. — Способность соблюдать клятвы, верность слову и единожды избранному партнёру отличает подлинных разумных людей от диких животных, — рассказывала Зина о сущности брака. Выяснилось, что её вчерашние прогрессивные рассуждения о познании своего тела и откровенном общении в постели распространяются только на уединённую мастурбацию и секс с законным супругом. Или с парнем, которого тоже ни в коем случае нельзя бросать, потому что «настоящий человек не отказывается от сделанного выбора». Если же парень оказывается полнейшим мудаком, то расстаться с ним всё-таки можно, но упрекать в разрыве следует не его, а себя, дескать: «Ты была недостаточно разумной, чтобы выбрать правильного партнёра, и поддалась вульгарному инстинкту. Хорошо, что твой разум, наконец, прояснился. В следующий раз выбери человека, с которым не захочется расставаться». — Люди объединяются в пары, потому что так легче жить, — говорила Зина. — Увы, в современном мире, когда достаточно нажать на кнопку, чтобы получить желаемый результат, люди отвыкли бороться с трудностями. Часто при малейшем недовольстве партнёром мы объявляем отношения токсичными и выходим из них. А должны над ними работать — долго и кропотливо, порой жертвуя своими сиюминутными желаниями во имя будущих совместных радостей. В крепком союзе оба человека должны удовлетворять нужды друг друга, при разногласиях упорно искать компромисс, а беды преодолевать сообща. Бросать партнёра в тяжкий период — это малодушие, недостойное настоящих людей. Вы, наверное, слышали поверье о благородных старых кошках, которые уходят из дома, чтобы не обременять хозяев своей немощью. На самом деле, кошки просто инстинктивно убегают от боли, не понимая, что она не в доме, а в них самих. Не уподобляйтесь кошкам. — И что, если муж меня бьёт, я должна терпеть? — спросила Алевтина. — Если партнёр бьёт вас на трезвую голову, вы имеете полное право его бросить и привлечь к законной ответственности. Потому что он не настоящий человек, а животное, — ответила Зина. — Но, к примеру, если вспышки агрессии происходят из-за проблем с алкоголем, ваш первый долг — помочь партнёру избавиться от пагубной зависимости. Если даже после этого насилие не прекратится, лишь тогда вы можете быть уверены, что партнёр — неисправимое животное, недостойное быть рядом с настоящим человеком. — А что насчёт супружеского изнасилования? — Это оксюморон, — убеждённо сказала Зина. Я навострила уши и нащупала в кармане шорт мобильник. Не пора ли включить диктофон? Лекция снова приблизилась к чему-то, похожему на секту, в которой воспитывают безотказных давалок, обязанных ублажать мужчин. Пусть не всех, а лишь тех, кого они выбрали в партнёры. Но это хоть что-то! А то мне уже начало казаться, что «Пóлозье озеро» — не сексуальный культ, а нацистский со всеми их разглагольствованиями о «настоящих людях» и «животных». — Если он ваш супруг, значит, вы уже выбрали его в партнёры и заведомо согласились на секс с ним, — развивала мысль Зина. — Если вы действительно испытываете физическое недомогание, партнёр, разумеется, не вправе принуждать вас, усугубляя его. И не станет принуждать, если он настоящий человек. Но если вам просто «не хочется» или вы «не в настроении», вы должны переступить через себя, проявив несвойственную животным силу воли, и сделать приятное партнёру. Точно так же, как и партнёр должен делать приятное вам всякий раз, когда вы его попросите. По большому счёту, в современном мире человек вполне может прожить всю жизнь один. Даже друзей можно заменить блогерами. Единственное, чего пока нельзя сделать в одиночестве, — это потрахаться. Так какой смысл сходиться с другим человеком, если он или она отказывает вам в сексе? — Я не хочу обслуживать мужика, — заявила Алевтина. — Ты с достойным лучшего применения упорством не слышишь, что и мужик должен в ответ обслуживать тебя. Парням за стенкой сейчас рассказывают то же самое. — Лучше стану лесбиянкой, — Алевтина скрестила руки на груди. — На здоровье. Но что это изменит? — спросила Зина. — По-твоему, в однополых союзах у партнёров нет обязательств друг перед другом? Quid pro quo, услуга за услугу. Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. — Девушка лучше поймёт, когда и чего мне хочется. А я пойму её. — Что ж, надеюсь, что так и будет. Главное — верность, честность и моногамия. — Институт брака устарел, — фыркнула прогрессивная Алевтина. — Будущее за свободными отношениями и полиаморией. — Окей, зумер, — едва скрывая раздражение, улыбнулась Зина, явно уставшая от спора. — Как здорово, что мне платят не за то, чтобы убеждать вас в чём-то, а только за чтение лекций и ответы на ваши вопросы. Если вам мои ответы не нравятся, тут мои полномочия всё, закончены. Итак… Зина продолжила твердить о необходимости нерушимого союза двух безотказных партнёров. Алевтина демонстративно встала и вышла. Вечером я подловила Зину возле столовой и попыталась осторожно расспросить: — Подростки иногда очень бесят, да? Ну что им стоит спокойно посидеть и послушать? Нет, надо обязательно выёживаться. — От темперамента зависит, — пожала плечами Зина. — Когда я в десятом классе в первый раз сюда приехала, мне тоже были до фени все эти лекции. Но я не выкаблучивалась. Чем меньше задаешь вопросов, тем скорее урок закончится, и тем скорее пойдёшь купаться и играть в баскет. — А теперь сама их читаешь. Алевтина, наверно, скажет, что ты позволила превратить себя в подстилку патриархата. — Да нет, мне лекции до сих пор до фени. Я во все эти традиционные ценности не верю, даже после того, как Венедикт их немного модернизировал. Но надо же отчитаться перед родителями, что мы сеем «разумное, доброе, вечное». Может, кому-то из детей они и вправду помогут обрести счастье в жизни. Но это только один вариант. Я нашла счастье в другом. Рассказать, в чём её счастье, Зина не успела. Федя позвал её делать перекличку отужинавших старшеклассников._____
Следующим вечером мы с Инной сидели на кровати в жилой комнатке медпункта и, как водится, делились добытыми сведениями. — Я проникла на кухню и нашла ведро спорыньи, — сказала Инна. — Правда, сфоткать не успела. Мне сказали, что это просто очистки: в лагерь привозят необработанные колосья с поля, а повара сами их мелют на такой маленькой мельнице… вот примерно такой, — она загуглила в телефоне и показала картинки, — и пекут домашний хлеб. Но ещё я прочитала, что из спорыньи делают ЛСД, а учёный Тимоти Лири установил, что некоторые психоделики повышают внушаемость. Думаю, детям подмешивают их в еду и как раз после обеда ведут на эти лекции. Ну, как ЦРУ экспериментировало с промывкой мозгов в шестидесятых. — Да, подозрительно, — согласилась я, задумчиво жуя губу. — Хотя по Алевтине, например, незаметно, что она внушаемая. — Дозы маленькие и пронимают не всех, — предположила Инна. — Кстати, как сегодня Алевтина доканывала Зину? — Никак. Она прогуляла. Я, когда не увидела её на лекции, сперва испугалась, что её «удалили с территории» за вчерашний демарш. Но потом заметила знакомую синюю голову возле дискуссионного клуба при библиотеке. Мы с ней поболтали немножко. Алевтина сказала, что за вчерашний уход с середины лекции и за сегодняшний прогул ей вынесли два предупреждения. При следующем нарушении её «удалят». Надеюсь, с ней всё будет в порядке. Она умная, хоть и языкастая. — Почему «хоть»? По-моему, быть языкастой очень хорошо, — Инна расплылась в скабрёзной улыбке, сощуренные малахитовые глаза блеснули. Поигрывая бровями, она погладила тыльную сторону моей ладони, лежащей на покрывале, и толкнулась плечом в плечо. Из-за усталости мы пять дней не ласкали друг друга. Сейчас организм привык к полифазному режиму сна, и я была достаточно бодра для секса. Спросила: — На кровати или в душе? — Сначала в душе, потом на кровати. Встав, мы начали топтаться на месте в обнимку, будто танцевали. Наши губы сливались в долгом нежном поцелуе, языки тёрлись, борясь и поддаваясь друг другу. Внизу живота разгорался искристый костерок, пока приятно-щекотный, не требующий немедленного тушения оргазмом. Ладони Инны скользнули мне под футболку, погладили живот и поясницу, поползли к соскам, задирая ткань. Вдруг она крепко стиснула мою талию и, прижавшись всем мягким телом, развернула лицом к окну. В тёмном стекле отражалась освещённая ночником комната, за нашими полупрозрачными фигурами чернели силуэты деревьев. — Глянь в окно, только не пристально, — шепнула Инна совсем не игривым тоном. — За нами следят.