Во мраке за сосновым стволом белел треугольник — фрагмент широкого рукава футболки. За соседними деревьями виднелось ещё три.
— Возьми телефон из-под подушки, — скороговоркой зашептала Инна. — Выйди из дома и снимай, как меня повяжут. Только не попадайся им на глаза! Потом беги отсюда, покажи запись ментам в райцентре. Они приедут…
— Я тебя не брошу!
— Т-с-с! — зашипела Инна, сдавив меня так, словно пыталась сломать рёбра. — Будешь орать — услышат. Ну же! Иди! Я пока их отвлеку.
Она толкнула меня на кровать, сняла футболку и громко сказала:
— Давно хотела разработать анал. Сгоняй за клизмой, вазелином и перчатками. Если успеешь раньше, чем я полностью разденусь, так уж и быть, побалую тебя золотым дождём, как ты в прошлый раз просила.
Я просунула руку под подушку, нащупала мобильник и, протолкав его ладонью вниз по покрывалу, незаметно сунула в карман шорт. Встала и перед уходом снова прильнула к Инне. От её самоотверженности сжималось сердце, я столько всего хотела ей сказать… Но лишь иронически укорила:
— Зачем ты так? Я понимаю, что ты сбиваешь их с толку вульгарщиной, но если они нас слышат, теперь они думают, что я мечтаю быть обоссанной.
Инна отстранила меня и звонко шлёпнула по заднице, подталкивая к двери комнаты.
Зайдя в кабинет, я быстро переоделась в синюю врачебную футболку и штаны, не так заметные в ночи, как белые одежды. Мгновение размышляла, не взять ли из ящика скальпель для самообороны. Нет. Глупость. Я не смогу… Если попадусь, оружие только разозлит их.
Выскользнув наружу, я обогнула здание медпункта и ступила под лесной полог. Темно — хоть глаз выколи. Ночь была душной и безветренной. Казалось, стук моего сердца разносится эхом по округе, а мягкие шаги по мшистой почве звучат слоновьим топотом. Внимательно смотря под ноги, чтобы не наступить на ветку, я подкралась к участку, на который выходило окно нашей спальни. Схоронилась за кустом на корточках. Вгляделась в спины наблюдателей, белеющие впереди.
Они оставались на прежних позициях и смотрели в квадрат электрического света — на Инну в окне. Она стояла перед узким ростовым зеркалом и притворялась, что не может расстегнуть бюстгальтер сзади. Крутилась на месте, усиленно тряся дойками. Если бы она по-настоящему танцевала стриптиз, наблюдатели наверняка бы поняли, что она работает на публику — что они замечены, и пора атаковать. А так — её действия выглядели естественными, не вызывали подозрений, но при этом приковывали внимание сталкеров. Инна на время оставила бюстгальтер и стала медленно спускать шорты, нагибаясь до пола, демонстрируя пышный попец в оливковых трусиках. У меня скрутило живот, когда я представила, каково ей сейчас: эротично обнажаться перед неизвестными, внутренне сжимаясь от страха, что они нападут.
А они не нападали. Они дрочили! Все четверо парней теребонькали, запустив руку в просторные шорты. Это не сектанты, присланные Венедиктом схватить нас. Это пацаны из «С»-отряда! Старое доброе подглядывание за девчонками, куда ж без него… Резкий спад напряжения вызвал у меня приступ эйфории и куража. Я выскочила из кустов с криком:
— Письки вверх! Вы арестованы!
Трое парней ломанулись прочь через лес, только пятки сверкали. Четвёртый тоже побежал, но запнулся о корень и, раз уж замешкался, решил побыть смельчаком. Развернулся ко мне, вывалил из шорт не успевшее завять хозяйство и напряг его, вздымая к небу.
— Вот так? — дерзко осклабился он.
Ну, привет. Давно не виделись, крепкий стоячий мужской член. А дальше-то что делать? Оно мне надо? Персоналу лагеря запрещено трогать воспитанников, даже достигших возраста согласия. С другой стороны, мы не настоящий персонал. Я молчала слишком долго, и пацан счёл, что я оробела, поражённая его великим достоинством.
— Нравится? — спросил он. — Не стесняйся, потрогай.
— Спасибо, в меде натрогалась, — осадила я наглеца и зловеще добавила: — И живых, и мёртвых.
Тут Инна увидела, что происходит. Распахнула ставни и высунулась, свесив сиськи:
— Сонь, что за дела? Решила его себе одной заграбастать? Бог велел делиться! Ну-ка тащи его сюда, пусть покажет, чему их учат на уроках полового воспитания.
Точно! Какая же Инна умница! Для полноты картины нужно узнать, какую чушь вливают в уши мужской половине лагеря. А заодно убедиться, что пацан не слышал нашего разговора о расследовании и не видел запретного телефона. А если видел и слышал — заставить молчать. Можно, конечно, пригрозить, что доложим о его нарушении правил лагеря (отбой-то был давно), но тогда ничто не помешает и ему сдать нас директору. Да и вообще это не наш метод. Как говорится, перо сильнее меча. Особенно, если это перо щекочет эрогенные зоны.
— Слышал? Пошли, приятель, — приблизившись, я с улыбкой положила руку на плечо парнишки (довольно мускулистое) и повела вокруг дома, поглаживая стриженный ёжиком затылок. — Как зовут-то тебя?
— В-виталя, — ошалело пробормотал он, пряча пиструн в шорты.
— А скажи-ка, Виталик, кто тебя с друзьями надоумил за нами подглядывать?
— Никто. Вы просто ходите везде: то ты, то… Инна, да? Ну, ходите, короче, такие все из себя красивые. Ну, и мы, короче, решили чекнуть, как вы переодеваетесь.
— А за сверстницами чего не подсекаете?
— Так их вожатые караулят, хрен подберёшься.
В прихожей мы разулись, пересекли приёмный кабинет и зашли в спаленку. Инна сидела голая на кровати и держала в руке пачку презервативов, полностью оправдывая присказку «стыда нет — иди в мед». Ладонью, лежащей на шее Виталика, я ощутила, как по всему его телу пробежала дрожь. Голубые глазки забегали по контуру Инны, стесняясь посмотреть на неё прямо.
— Слышал, о чём мы тут шептались? — прищурилась Инна.
— Ага… — пацан глупо хихикнул, — ты хотела… — он сглотнул, — анал разработать.
— Сегодня обойдёмся без анала. Готовиться долго, а мы же приличные девушки, мы не хотим заставлять гостя ждать, — Инна подмигнула. — Ну, да для первого раза тебе и вагина сойдёт, правда?
— Я не в пер… Я не дев… У меня уже был секс! — вскинулся Виталик.
— О, да ты совсем большой, — похвалила я, сомневаясь в правдивости его слов. Впрочем, неважно. Если он «бабы не нюхал», так даже лучше: чем сильнее будет смущаться и волноваться, тем сложнее ему будет врать. — А что ещё ты слышал?
— Что ты… — Виталик покосился на меня. — Любишь, когда на тебя с… пис… мочатся.
— Ой, — я прикрыла рот ладонью. — Ах, мой грязный секретик! Ох, как стыдно!
— Я могила, — пообещал парень.
— Уф, спасибо тебе, благородный рыцарь, аж от сердца отлегло. А о чём мы ещё шушукались, слышал? Нам будет очень стыдно, если кто-то узнает.
— Не, — Виталик огорчённо помотал головой. — Вы только про клизму и золотой дождь громко говорили, больше ничего не разобрал.
— А хочешь, расскажу? — Инна поднялась, прижалась к пацану и прошелестела, касаясь губами уха: — Мы обсуждали, как давно хорошенько не трахались, и сколько вокруг молодых сильных членов.
— Только, надеюсь, вас на уроках полового воспитания хорошо всему научили, — предупредила я. — Практическая неопытность незазорна, но дремучие неучи нам не нравятся. Так что сперва докажи, что помнишь лекции.
Вряд ли Виталик мог сейчас вспомнить даже своё имя. Он весь трясся, ласкаемый двумя девушками. Лицо покраснело, лоб покрылся испариной. В ноздри шибал густой горьковатый запах пота — невкусный, но такой живой! Одурманенная его острой нерастраченной юношеской энергией, я прикусила губами напряжённую шею парня и засосала солёную кожу. Инна сделала то же самое с другой стороны. Затем мы в четыре руки сорвали с него футболку. Наши ладони заскользили по подкачанной груди, рельефному прессу и твёрдой спине, горячим и липким.
— Вы правда хотите заняться со мной сексом? — сипло спросил Виталик.
— Какой ты догадливый, — елейно проворковала Инна. Уловив насмешку в её голосе, пацан буркнул:
— Нас на лекциях учили спрашивать.
Получив «вербальное согласие», он пустил в ход руки, которые прежде скромно держал по швам. Положил ладонь на бедро Инны, провёл ею ниже и стиснул аппетитную ягодицу. Другая рука трогала смуглую сиську сбоку. Обо мне-плоскодонке, тем более, одетой, Виталик и думать забыл.
— А пиз… а куннилингус когда нужно делать? — спросил он. — На лекциях говорили, что нельзя сразу член пихать.
— А не боишься, что ты нам отлижешь, и мы тебя сразу выгоним? — осведомилась я, прижавшись к пацанчику сзади и медленно погружая пальцы под резинку его шорт. — Вас на лекциях не предупреждали, что девушка может передумать в процессе? Что тогда будешь делать?
Виталик выпустил Инну и дёрнул плечами, пытаясь высвободиться из моих объятий:
— Да иди ты нахер, нашли клоуна! Я не задрот, который ради манды будет терпеть ваши тупые дразнилки! Пусти, бл…
— Ну, тихо-тихо. Нам просто интересно, чему вас учат. Нас заводят такие разговоры, — я прочесала лобковые волосы и нащупала эрегированный пенис, согнувшийся кренделем в плену трусов. Бедняжка, как ему больно, наверное! Я приспустила шорты с трусами, выпуская член на волю. Он радостно выпрыгнул, распрямляясь, распространяя аромат чистой незамутнённой похоти.
— Заголяйтесь и давайте сюда, — Инна разлеглась на кровати и начала мастурбировать.
Виталик мигом избавился от шорт с исподним и носков и повернулся ко мне, едва взявшейся за футболку:
— Можно, я тебя раздену?
Как мило. Я действительно почувствовала себя польщённой и покорно задрала руки. Парень стянул с меня медицинскую футболку и уставился на маленькие грудки. Я взяла его коротко стриженную блондинистую голову и пригнула к ним:
— Попробуй, только не кусайся.
Виталик шумно задышал носом на мой правый сосочек, лизнул под ним и без нажима обхватил губами. Левую сисечку он придавливал своей шершавой ладонью, пытался ухватиться покрепче, но хвататься было особо не за что. Правую он начал посасывать. Затем, видимо, застремавшись, что похож на младенца, снова принялся лизать и целовать. Левой рукой мацал мою упругую ягодицу. Я представилась себе луной, на которую впервые ступает человек — осторожно, неумело, с пиететом, но целеустремлённо и с огромным желанием и жаждой исследования: всё потрогать, всё понюхать, всё попробовать. Первобытно-неуклюжие ласки Виталика возбуждали меня, внутри разгорался жар, в трусиках повысилась влажность.
Я взяла парня за запястья и направила его руки к своей пояснице. Он снял с меня штаны и замер, несмело касаясь пальцами кромок трусиков на бёдрах. Потянул вниз. Мне нравилось ощущение, когда горячая ткань отлепляется от промежности и скользит по внутренним сторонам бёдер в то время как мои прелести обволакивает свежим воздухом. Такое чувство свободы!
Вышагнув из упавших на пол трусиков, я потеснила Инну на кровати и похлопала по покрывалу, приглашая Виталика лечь между нами.
— А лизать-то вам когда? — спросил он, пялясь на мой гладкий лобок.
— Глядите-ка, какой любитель куни, дождаться не может! — расхохоталась Инна и напела: — Жили-были лис да пёс, пёс да лис.
Виталик насупился, от обиды его пенис немного сдулся.
— Да я не рвусь, — проворчал он, отводя ясный голубой взгляд. — Просто чтоб вы потом не жаловались, типа парень думал только о себе, а о вас не позаботился. Нам Федя на лекциях рассказывал. И ещё долго талдычил, что на зоне сидят животные — ну, типа, преступниками становятся те, в ком эгоистичная звериная агрессия побеждает человека. Вот, короче, и поэтому их понятия к нормальным людям неприменимы. Короче, что оральный секс — не зашквар.
Не знаю, как Инна, а лично я была не готова пускать к своей киске незнакомый рот. В любом случае, нам было нужно, чтобы парень говорил, а значит, его язык занимать нельзя.
— Есть и другие способы возбудить девушку, — сказала Инна. — Например, быть красавчиком, как ты. Ну, иди к нам, Виталик, не будь букой.
Пацан втиснулся между нами — Инна приподнялась, пропуская его руку под себя, чтобы ему было удобнее мять её титьку. Так он и делал, второй рукой поглаживая мой лобок. Мы закинули по ноге на его ноги, тёрлись ими и невесомо ласкали член и мошонку, заросшую золотистыми волосьями. Стояк подёргивался, истекая смазкой, яйца сжимались. Не прошло и минуты, как член с силой забился в наших пальцах, будто вырывающийся зверёк, и Виталик спустил себе на напряжённый пресс. В носу засвербело от ядрёного запаха спермы, разлившейся по кубикам белой лужей.
— Извините, — сконфузился парень.
— Всё в порядке, ты долго держался, — утешила я. — В смысле, я удивлена, что ты ещё раньше не напрудил в трусы.
Инна сбросила с себя руку Виталика, встала на карачки, тыча задницей ему в лицо, и припала к животу, лакая сперму.
— М-м-м, Соня, как вкусненько, тоже попробуй! Вот что значит свежий молодой продукт! Хоть по бутылкам разливай и продавай в магазине!
От таких речей и действий Инны член Виталика снова встопорщился. Я проскользила по нему подушечкой пальца, подцепляя горячий белёсый потёк. Провела пальцем по высунутому языку и подмигнула:
— Надеюсь, это не все твои запасы.
Инна велела Виталику встать на колени. Приложила к головке презерватив и раскатывала по стволу, держась за пимпочку.
— Упс, — хихикнула она. Резинка заполнялась спермой прямо под её пальцами. Виталик матюгнулся под нос и залился краской.
— А ты точно не девственник? — спросила я. — Мы хотим в себе большого и твёрдого шаи-хулуда, а не вялый крантик, из которого уже всё вытекло. Чтобы не обкончаться раньше времени, советую тебе отвлечься на что-нибудь. Например, на рассказ, чему ещё вас учили на лекциях. Сексуальное образование такое сексуальное! Нас с подругой очень возбуждает!
— Ага, ты говорила, — рассеянно кивнул Виталик, глядя, как Инна обсасывает его член, очищая от спермы.
Затем подруга надела ему новый презик. Повинуясь её распоряжениям, мы поменяли позицию. Виталик слез и встал у края постели. Инна легла поперёк, спустив широко расставленные ноги на пол, демонстрируя парню разверстое мокрое влагалище. В полуприсяде он упёрся коленями в край кровати и подался тазом вперёд, рукой направляя пенис внутрь. Когда он вошёл, Инна радостно ахнула. Я взгромоздилась ей на лицо и приказала Виталику:
— На меня смотри. Говори про лекции.
Инна стала делать мне куни, одновременно тиская свои сиськи. Её тяжёлое страстное дыхание и сопение в промежности раздували огонь в моих чреслах. Ловкие и нежные движения языка и губ раздвигали щёлочку, наполняли её соком — но лишь затем, чтобы сразу опустошить, выпивая. Я боролась с искушением коснуться своего зудящего клитора — хотела оттянуть оргазм до того, как настанет моя очередь принимать в себя Виталика. Хотела кончить так, как давно не доводилось, — с членом внутри, ощутить, как стенки вагины экстатически сокращаются, сжимая живой пульсирующий ствол.
Виталик держал Инну под колени. Пыхтел, долбясь в её хлюпающее нутро, и выплёвывал обрывки фраз о лекциях. Выглядело это нелепо, но он хотя бы смог поймать приемлемый ритм: толчок — слово, таз назад, толчок — слово, таз назад, толчок — слово…
Увы, ничего нового Виталик не сообщил. Всё то же противопоставление людей с животными, осуждение ни к чему не обязывающего флирта, недопустимость адюльтеров и упор на взаимный долг партнёров. Одно радовало: по мнению сектантов, мужья тоже должны были ублажать своих жён по первому требованию вне зависимости от настроения. По крайней мере, мы установили, что Зина не врала Алевтине, когда рассказывала, что парней учат тому же, что и девушек. Стало быть, сектанты за «равноправие».
Может, кому-то такой союз, основанный на бартерных отношениях, чувстве долга и идее «зато мы не животные» даже принесёт спокойное счастье. Но не мне. Я до сих пор помнила Венчика, который разлюбил меня, но предпочёл изменять и врать месяцами, а не бросить, потому что считал, что обязан быть со мной из-за того, что мой отец помог ему найти работу. Как же больно было, когда всё вскрылось… Разве это не унизительно — знать, что партнёр трахается с тобой не из искреннего влечения лично к тебе, а потому что «такая работа»?
Правда, мужики ходят к проституткам — и им нормально. Но это другое: они ищут не любви и привязанности, а просто секса. Так же, как мы с Инной балуемся сейчас с Виталиком исключительно из тяги к авантюрам, ради приятных ощущений и немножко ради расследования. По-чесноку, главное мы уже выяснили: парень не слышал от нас ничего подозрительного, — а дальнейший допрос о лекциях — лишь благовидный предлог, чтобы развлечься с полным энергии молодым мужчиной.
— Ясно, спасибо за просвещение, — заткнула я его.
Когда Виталик замолчал, и он, и Инна явно обрадовались. Движения пацана стали плавнее и, кажется, начали приносить моей подруге больше удовольствия. Отпустив одну ногу, Виталик положил палец на взбухший клитор Инны и наклонился ко мне, выпятив губы для поцелуя. Я отвернула лицо, но наклонилась навстречу. Обхватила его ежовый затылок и притянула к своей шее. Виталик принялся чмокать и слюнявить её, затем — присасываться. Слюна, быстро высыхающая на разгорячённой коже, давала приятный холодок.
— Резче! — воскликнула Инна мне в раскрытую текучую вагину, отчего я чуть не кончила.
Виталик быстрее заработал бёдрами. Выпустив свои сиськи, Инна помогала ему и себе, ожесточённо затеребив клитор. Я стиснула её торчащие соски, твёрдые и толстенькие. Инна застонала подо мною, выгибаясь дугой. Я приподнялась, давая ей больше воздуха. Она прерывисто закричала, сотрясаясь от оргазма. Почудилось, что звуковые волны достигают моего клитору и стимулируют его вибрацией… О, нет! Я тоже дольше не выдержу! Комбинация куни от Инны и поцелуев в шею от Виталика оказалась слишком хороша!
— Сюда! Скорее! — я встала раком слева от подруги и призывно повиляла попкой.
Виталик засадил мне, вцепившись в ляжки, и после пары фрикций на меня накатила оргазмическая волна. Захлёбываясь в ней, я билась задницей в пах Виталика, наслаждаясь чувством полноты от скользящего внутри члена. Меня распирало от удовольствия, оно не помещалось во мне целиком и выплёскивалось изо рта отрывистыми вскриками.
Вытащив, парень стянул залитый спермой презерватив и растерянно покрутил головой.
— Да на пол бросай, — выдохнула Инна. — Мы потом приберёмся.
Мы отправили Виталика в душ и развалились на кровати, переводя дух, потные, мокрые и счастливые. Щёки пылали так, что аж пощипывали, по телам растекалась довольная нега.
— План такой, — сказала Инна, отдышавшись. — Приведём Виталю к его домику. Вожатым скажем, что у него дико прихватило живот, и мы пару часов его лечили. Боялись, что аппендицит, и придётся резать, но оказалось пищевое отравление. Это и объяснит его ночное отсутствие, так что за нарушение правил не засчитают, и послужит нам законным поводом, чтобы завтра обшарить кухню. Мол, мы медсёстры, мы должны позаботиться о здоровье отдыхающих и выявить опасный продукт.
— Ин, ты гений, — восхитилась я и поцеловала подругу в щёку.
_____
Следующим утром я дежурила в медпункте, а Инна отправилась устраивать лагерным поварам «Ревизорро». Вернулась она ни с чем: спорынью выкинули, ничего похожего на лабораторию в недрах столовой не было, а если бы и было, она не могла сфотографировать, потому что её постоянно сопровождал один из поваров.
— Пусть бы Венедикт и правда нас уже скрутил и похитил, — вздохнула она, уронив себя на кушетку. — Я не знаю, какие ещё улики тут искать.
— Есть пара диктофонных записей с лекций, — без особой надежды сказала я.
— Да там ничего крамольного. Гейство не пропагандируют, а остальное — подумаешь, у кого какие дремучие взгляды! Многие, небось, согласятся насчёт супружеского долга и всего такого. Раньше ведь так и было: брак по расчёту, стерпится-слюбится… даже «бьёт — значит любит»! Главное ж, чтоб мужики в жопу не поролись.
Я досадливо поджала губы. Был ведь момент, когда Зина сказала Алевтине, что та вольна стать лесбиянкой, если захочет. А я не догадалась его записать, потому что не увидела в этом ничего преступного.
Инна осталась дежурить в медпункте, а я отправилась фланировать по лагерю.
Завтрак кончился, большинство детей занималось клубной деятельностью, и на улочках было пустовато. Ноги вынесли на пирс. Макушку пекло жаркое солнце, шею, руки и ноги обдувал влажный ветерок. Позвякивали цепи, которыми были пришвартованы лодки.
Я сощурилась вдаль — на тёмную точку острова, где располагалась лагерная администрация. Венедикт не казал оттуда носу со дня заезда детей. Наверняка там сокрыта вся инкриминирующая документация. Увы, попасть туда мирным путём было невозможно. Вожатые сказали нам, что медсёстры должны оставаться на территории лагеря, чтобы при необходимости как можно скорее прийти на помощь воспитанникам. Однако я заметила, что лодки, которые, казалось, никто никогда не трогал, периодически менялись местами. Значит, на остров всё-таки плавали. Пожалуй, нам остаётся лишь проникнуть сюда глубокой ночью, попытаться взломать замок на одной из цепей и добраться до администрации. Правда, тогда наше медицинское прикрытие сразу рассыплется, и расследование превратится в открытую конфронтацию… Да и грести придётся ладонями — вёсел при лодках не было.
Озирая окрестности, я заметила на пляже синюю голову Алевтины. Она лежала на шезлонге и читала книжку, одетая в купальник вполне скромный, но всё-таки состоящий из верха и низа, а не закрытый, как предписывали лагерные правила. Поодаль играла группка малышей под присмотром вожатой. Сперва детишки перекидывали надувной мяч, стоя по грудь в воде, затем воспитательница загнала их на берег, чтобы не переохладились. Замечаний о внешнем виде Алевтины она не делала — видимо, потому что старшаки не входили в её зону ответственности. Но, возможно, потом она доложит о нарушении «куда следует».
Я скорым шагом ушла с края пирса, спрыгнула на песок и направилась к Алевтине. Нависла над ней, заслоняя от детей и вожатой:
— Ты же знаешь, что открытые купальники нельзя. Я тебя закладывать не собираюсь, но это уже твой третий косяк. Если спалишься, тебя выгонят.
— Ну и пусть, — отозвалась девушка, не отрываясь от книги (текст на страницах был французским!). — Я хочу загореть нормально. И мне не нравится, что Зина и остальные навязывают свой конформизм.
— Скажу по секрету, — я присела на корточки. — Зина тоже не в восторге от того, что вам озвучивает. Она просто выполняет свою работу. А ты выполняй свою — спокойно слушай лекции. Потом клади на них болт и живи так, как сама считаешь нужным.
— Ну, зашибись, — Алевтина захлопнула книгу (Simone de Beauvoir, Le Deuxième Sexe). — Она не хочет их читать, я не хочу их слушать, но почему-то мы обе должны это делать. Что за профанация!
— Так уж устроено общество. Часто людям для счастья приходится делать то, что не хочется. Например, работать, чтобы получать деньги на то, чего хочется.
— Надо просто найти работу по душе, — объяснила Алевтина, посмотрев на меня снисходительно. — Но вам, взрослым, лень искать себя. Вам легче устроиться в первое попавшееся место, а потом ныть, как там плохо. Это не счастье, а удобство. Вам страшно вылезать из зоны комфорта.
Моя покойная бабушка, чьё детство пришлось на тяжёлые послевоенные годы, пожалуй, возразила бы, что счастье — это как раз таки удобство и сытость. А я бы с радостью завоевала уважение этой умной девушки историей, как бросила универ и стала детективом в свободных бисексуальных отношениях. Но раскрываться было нельзя. Я печально усмехнулась:
— Разве я не то же самое сказала? Чтобы получать желаемое (в твоём примере — по-настоящему любимую осознанно выбранную работу), человеку сперва приходится делать нежеланное (в твоём примере — вылезти из накатанной колеи). Люди всегда вынуждены идти на компромисс. Невозможно получить что-то, ничем не жертвуя.
— Ой, вы такая же, все, — фыркнула Алевтина. Встав с шезлонга, надела мешковатую футболку и шорты и побрела в сторону библиотеки, загребая песок босыми ступнями.
Я продолжила обход лагеря, заставив себя думать о расследовании, а не о том, что в глазах молодёжи я уже — скучная взрослая. Кажется, только вчера сама была школьницей.
Итак… Видимо, недаром Алевтина обозвала Венедикта социопатом. Нынче модно бездумно разбрасываться подобными диагнозами, но иногда они попадают в цель. Для Плоскова нет разницы между любовью, похотью и прочими проявлениями мятущейся людской натуры. Для него все чувства — это подлые звериные инстинкты, которые человек должен вытравить из себя или укротить, загнав в прокрустово ложе бартерных отношений.
Однако это не объясняло поведения выпускников лагеря «на гражданке». На лекциях Венедикта ратовали за то, что нельзя отказываться от секса, когда он уже начался, и уклоняться от исполнения супружеского долга, однако первый половой контакт всё-таки требовал согласия обеих сторон. «Кольца» же, попавшие в поле зрения Инны, насиловали случайных девушек, а не тех, кто их «уже выбрал». Участие выпускниц лагеря в оргиях тоже никак не согласовывалось с пропагандой моногамии, которую транслировали на лекциях. Не говоря уже о похабной татуировке, не совпадающей по стилю с пуританской белой формой. При этом Зина сама не верит в то, что рассказывает девушкам. Почему же тогда она работает на Венедикта?
Мои размышления прервали голоса, раздавшиеся со спортплощадки. Очень мерзкие голоса. Злобный гогот. Я спряталась за живой изгородью и всмотрелась в щели между листьев и веток.
Четверо парней — один из них был Виталиком — припёрли пятого к железной шведской стенке, крашеной в разные цвета. Жертва забияк тоже была цветной — настоящий негр, высокий, но узкоплечий и щуплый, с тонкими, как жерди, руками.
— Сымай портки, черножопый, — потребовал Виталик. — Давай, показывай. Говорят, у вас, обезьян, херы огромные. Ну и валили бы со своим палками в свои джунгли, фигли вы сюда прётесь?
Прихлебатели Виталика разразились гиеньим смехом. Чувствуя их одобрение, он входил в ещё больший раж:
— Мы тя щас, сука, померим, понял? Если хрен такой же, как мой, или короче, так и быть, гуляй. А если длиннее, я те лишнее отрежу, понял? Чтоб таким же, как мы, стал, и наши русские женщины на тебя не велись.
У меня в глазах потемнело от возмущения и обиды. Я почувствовала себя преданной. Вчера Виталик казался нормальным пацаном, немного оробевшим от обрушившегося на него сексуального внимания. А сегодня ишь, какой смелый! Буллер! И мы с Инной ублажали эту жестокую тварь, ради забавы унижающую того, кто не может дать сдачи!
Вряд ли Виталик настоящий расист. Цвет кожи — лишь предлог, чтобы докопаться до жертвы. Потому что такие люди — трусливые лицемеры, не смеющие признаться: «Да, я агрессивное говно, которое самоутверждается за счёт слабых». Таким подонкам нужен якобы благородный повод: «Есть курить? Нет? Тебе что, для ровного пацана сиги жалко? Ну, сейчас я тебя научу щедрости! Есть курить? Есть? Что, куришь, да? Здоровье не бережёшь? Сейчас я тебя научу ЗОЖ вести! Длинные волосы? Да ты пидр! Сейчас мы тебя изобьём, чтоб человеком стал! Лысый? Да ты скинхед! Сейчас ты нам за дедов ответишь, фашист поганый!» Как Волк из басни Крылова, который обвиняет Ягнёнка в разных надуманных прегрешениях, и лишь под конец проговаривается об истинной причине наезда: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».
Я уже было дёрнулась, чтобы встать и разогнать хулиганов, когда на площадку выбежал Федя:
— Быстро прекратили! — рявкнул он. — Что, Виталий, живот прошёл уже? Почувствовал себя в силах опять задирать товарища? Второе предупреждение вам четверым. В следующий раз вылетите отсюда. Брысь!
Хулиганы сдриснули, а чернокожий паренёк остался прижатым к лестнице. Понурившись, он исподлобья смотрел на Федю и крепко стискивал перекладину заведёнными за спину руками. Пробубнил:
— Спасибо.
— Зачем ты убежал, Вань? — спросил Федя. — Я же говорил держаться рядом со мной. Вот, они опять к тебе прицепились.
— Мне стыдно постоянно ходить за вожатым. Меня и так обзывают, не хочу, чтобы к «черномазому» ещё прибавилось, что я «как маленький». Мне всё-таки семнадцать.
— Вот именно. У нас не такая большая разница в возрасте, поэтому считай меня не взрослым, который заботится о ребёнке, а твоим приятелем. Раз уж других ты не завёл.
Ваня смотрел в землю. Федя уговаривал его пойти кататься на скейте.
Я чувствовала себя гнусно. Будто я тоже виновна в этой отвратительной ситуации, потому что трахалась с Виталиком. Но я же не знала, какое у него истинное лицо! Сосредоточенная на «войне полов», я не замечала зла, которое творится в двух шагах от меня. И ведь мне попадался на глаза хмурый чёрный подросток — такой же приметный в толпе, как синеволосая Алевтина, — но я не видела, как ему плохо.
Все мысли о расследовании вылетели из головы. Мне в своё время очень повезло с классом. Но с тем характером, который я имела в детстве и отрочестве, стать объектом травли было бы проще простого. Поэтому я особенно сочувствовала несчастному Ване и хотела ему помочь. Я поспешила в медпункт, чтобы поделиться с Инной ужасным открытием и вместе покумекать, как спасти парня от хулиганов.
По дороге снова увидела Алевтину. С дорожной сумкой на плече она плелась по улочке вдоль жилых домиков в сопровождении Зины и второй вожатой.
— Сатрапы, — ворчала она. — Охранители. Душители свободы.
— Мы тебя не похищали, — огрызалась Зина. — Тебя сюда привезли твои любящие родители, прекрасно знавшие о наших правилах. Если не хотела ехать, почему сама им не возразила, раз такая спорщица? Или мамке с папкой перечить не посмела?
— Это виктимблейминг!
— Это ходинг в чужой монастыринг со своим уставингом, — передразнила Зина. — Учись нести ответственность: три нарушения — вылетаешь отсюда. Тебя же предупреждали.
— Что случилось? — подбежала я.
— Воспитка мелких доложила, что она ходила с голым пузом, — сказала Зина. — После двух прогулов лекций это третье нарушение, так что мы её выдворяем. Получит вещи со склада и позвонит предкам, чтоб забрали.
— Так им же, наверное, долго ехать? — я кивнула на сумку с вещами. — Где Алевтина будет ждать, если не в домике?
— Да она кобыла здоровая. Уверена, родители ей скажут, чтобы сама обратно добиралась. Деньги-то на дорогу есть, а не хватит — перечислят.
Я с сожалением посмотрела на Алевтину. Юношеский максимализм, будь он неладен. Свой развитый ум и упорство она зачем-то направила на такую мелочь, как борьба с правилами задрипанного лагеря.
— Алевтин, а правда, чего ты теперь возмущаешься? — спросила я. — Тебе же вроде здесь особенно и не нравилось.
— Потому что у меня есть принципы! — задрала подбородок синевласка. — Мои права…
— Шагай-шагай, — подтолкнула её в спину Зина и объяснила мне: — Она просто играет в революционерку в безопасной среде, где худшее из последствий — удаление с территории. Может, ей пригодится этот опыт, и через пару лет она займётся настоящим активизмом, а не выпендрёжем.
На развилке наши пути разошлись. Алевтину повели на восток к складу и выходу из лагеря, а я повернула на север к медпункту.
_____
Выслушав рассказ о сущности Виталика, Инна матюгнулась и убежала в душ. До меня донеслись звуки рвоты и шум воды. Минут через десять подруга вышла, вытирая волосы полотенцем. Медленно, словно у неё кружилась голова, опустилась на кушетку и проговорила:
— Меня всегда бесили истории, когда девушка спит с парнем, а наутро жалеет об этом и пишет заяву об изнасиловании. Это же дискредитирует слова всех женщин, и настоящим жертвам потом не верят. Но сейчас я немножко поняла тех, кто так подло поступает. Вчера было круто, но теперь — и правда: как будто надо мной надругались… Мы проучим Виталю.
