Ты не убежишь от своей судьбы

— Как назовёте? — я улавливаю грубоватый женский голос, а ответ на него не заставил себя ждать: — Диана, — произнесла какая-то ослабленная женщина, которую мне увидеть не удалось, ведь я вообще ничего не вижу. Голос её был хриплым и усталым.       Диана? Но ведь я – Диана. Полагаю, они говорят не обо мне, а о каком-то новорождённом. Мой озноб прошёл, но я ощущаю себя сырой. Неудивительно, я же секунду назад была в воде. Мои глаза улавливают лишь размытые цветные пятна, которые двигаются; из всех органов чувств меня не подводит только слух. Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? Я умерла, и это то, что видит мой мозг в предсмертной агонии? — А она что, всё? — до моих ушей долетел уже другой голос, принадлежащий, предположительно, молодой девушке. Сколько вообще тут людей, и кто это тут «всё»? Как понять «всё»? Она говорит про меня? Я умерла? Нет-нет-нет, не может такого быть: я же слышу и вижу, а значит – живая. — Смотря про кого ты спрашиваешь: Дженифер в порядке, я дала ей лекарства, и она спит; но если ты про новорожденную, то да, это странно, что она не плачет, — произнес грубоватый голос.       Думаю, владелица этого голоса там главная, по крайней мере, она выговаривает слова чётко, громко и уверенно – это один из признаков лидера. А с её словами согласна: это странно, что новорожденный не плачет. Часто новый организм ревёт так, что хочется убежать от него поскорее. Но плакать у малышей – показатель нормы, ведь они кроме этого ничего не умеют. Если новорожденный не плачет, то это значит, что с ним что-то не так. Это даже я знаю – бездетный человек без медицинского образования. Я что, нахожусь в каком-то роддоме?       Даже если предположить, что я каким-то образом умерла, и сейчас мой труп везут в морг, то какого я слышу эти голоса, ибо зачем везти мертвеца через роддом? Так странно, что имя, предполагаю, роженицы – Дженифер – это имя моей матери... Это наталкивает на мысли, что я переродилась, вернувшись назад во времени. Но ведь это бред. Такого не бывает.       Я не заметила, как перестала осязать: вначале чувствовалась сырость, словно меня из воды вытянули, а потом вообще ничего. Как будто я какой-то призрак, который наблюдает со стороны. Я в такое не верю, но надеюсь, что это не так. Я поняла пропажу этого важного чувства только тогда, когда оно вновь ко мне вернулось: моё тело обволакивало что-то тёплое и мягкое. Это приятно. — Простите, но она всё ещё не плачет, — произнес голос уже другой молодой девушки. Да сколько тут людей? — Передай её мне. Обратимся к лекарю, — вновь зазвучал грубый женский голос.       Лекарь… Так странно… Что это за место такое? Может, мне это снится? Но не могла же я уснуть в ванной…       Мои мысли оборвались, так как я почувствовала, что меня кто-то взял большими руками. Так, стоп! Взял? Я не чувствовала, как меня держали до этого, а, оказывается, я была у кого-то на руках. Я почувствовала тепло в районе своей головы – это была рука. Очень большая рука. Подождите, так неужели я реально переродилась? Значит, я и есть та новорожденная Диана, хотя меня и так зовут Диана. Мою маму звали Дженифер, и роженицу зовут точно так же. Но это не моё время, ибо слово «лекарь» в отношении врачей уже давным-давно не используют. Кажется, я и правда переродилась... Но в кого? Зачем?       Если я – маленькая Диана, то меня сейчас будут таскать по врачам, пытаясь узнать, что же со мной не так. Младенцы много плачут, особенно когда рождаются. В качестве новорождённой я слишком странно себя веду: почему же я, младенец, совсем не плачу? И я заревела, стараясь выдавить из себя всё, что можно. Самой было противно от этого звука, но это был единственный шанс показать повитухам, что я нормальная. Перед глазами плывут одни сплошные пятна, что только подтверждает мои мысли о том, что я переродилась, да и зареветь мне удалось очень просто, как будто всю жизнь это делала. Я точно младенец.       Увы, все произведения, которые я читала про перерождённых людей, глаголили, что такой герой умирает перед своим попаданством. Так я умерла? Но это невозможно. Я что, утонула в ванной? Может, всё это просто глупый сон…       После того, как я начала плакать, меня якобы «успокоили», хотя я сама успокоилась, и положили на что-то мягкое. Наверное, это моя кровать. Точнее, мой манеж, хотя я не вижу и точно сказать не могу. Тяжело быть полуслепой, но новорожденные видят очень плохо – это факт. Прошло немного времени, и я заснула. Новорожденные много спят, и даже если у меня разум взрослого человека, то тело – определённо нет, и оно должно отдыхать. Я не могу поверить в это, ко мне ещё не пришло осознание. В это очень трудно поверить, а я в чудо не верю. Вдруг сейчас я открою глаза и встану дома у себя, а последний прожитый день мне лишь приснился: и плохое утро, и работа, и дождь, и странная Ева.       Точно! Ева! Тот чай был слишком горьким, чтобы быть нормальным. Но я то, дура, ради вежливости об этом не говорила… Она так подобрела потому, что хотела отравить меня? А я даже поверила… Какая же я тупая: повелась на простые ласковые слова и милую улыбку. Меня так легко обмануть…       Я всё ещё надеялась проснуться дома. Надеялась, что Ева меня не отравила. Надеялась, что я всё ещё взрослая девушка, которая не нашла своё место в жизни. Да, жизнь незавидная, зато моя. Начинать сначала всё как-то не очень хочется. Тут ещё и «лекари», то есть время древнее, медицина хромает… Ужас, в общем. Однако, как бы я не надеялась проснуться в своём старом мире и забыть это как ужасный сон, я все равно проснулась в мире, где я – младенец. Всё-таки Ева меня отравила, и я переродилась. Никакой это не сон, и я уже не проснусь в своём мире.       Над собой я увидела рыжее пятно. Что это такое? Жаль, я не вижу и не могу понять. В один момент это пятно двинулось, и я испугалась, ведь это живой человек. А я знать не знаю, кто это вообще. Я – лишь беззащитный младенец, как тут не бояться?       Однако бояться было нечего: пятнышко заговорило со мной. Этим пятном является какая-то женщина, нет, даже девушка. Её голос настолько нежен и красив, что всё моё нутро замирает. Кто ты, прекрасная незнакомка? Она хвалила меня и говорила, что я чудесна. Я даже попыталась улыбнуться, на что тоже получила сотню комплиментов. Как же я люблю, когда меня нахваливают. Я даже стала непроизвольно тянуть руки к ней, но этот чудесный момент прервал противный голос: — Дженифер, хватит с ней сюсюкаться, тебя зовут. — Да, мисс, я уже иду, — дружелюбно ответила она.       Так это была Дженифер? Якобы моя мама? Ого, у неё такой красивый голос. Она рыжая, раз представилась мне рыжим пятнышком. У неё такой чудесный голос, я просто таю. Только вот почему у меня такое чувство, словно бы проспала я уже недели две? Ведь Дженифер не могла так быстро от родов отойти. Ну, да ладно, сейчас я в любом случае не узнаю ответ на этот вопрос. Вот я подрасту и тогда буду разбираться. Пока я младенец – я ничего не могу поделать.

***

      Весь последний месяц я только спала да ела. Я не могу ни разговаривать, ни видеть, ни нормально двигаться – что мне остается делать? Буду просто расти и ждать, когда стану нормальной. Меня не особо волновало, что происходило вокруг меня. Однако кое-что я всё-таки заметила: рядом со мной часто было шумно, но я все равно умудрялась засыпать, как только прикрывала веки. Я уверена, что многое упустила. Любую услышанную информацию можно было использовать, однако, я всё профукала... — Какая ты у меня хорошенькая, — произнесла Дженифер ласковым голосом, вытаскивая меня из раздумий. Она погладила меня по голове, отчего мне стало очень приятно, а затем обратилась к кому-то: — Клариса и Эмбер, присмотрите за ней, пожалуйста. Мне нужно отойти на несколько минут. — Конечно, — приторно-сладким голосом ответили они. Примерно с такой же интонацией говорила со мной Ева перед тем, как отравить меня. Мерзко. Остается надеяться, что они не такие же, как та спятившая старуха.       По звуку закрывающийся двери я поняла, что Дженифер ушла. Ну, посмотрим, как вы сейчас заговорите, девоньки. Снимете ли свои лицемерные маски, или вы просто люди такие, а я ошиблась? И, о боже, как удивительно, но я не ошиблась на счёт их лицемерия. Только стоило "моей маме" уйти, как они начали свой грязный лепет: — Интересно, от кого она нагуляла эту личинку? — сказала одна из них и близко наклонилась ко мне. В нос ударил запах приторно-сладких духов, отчего я скорчила лицо и чихнула, отчего всё та же особа сказала: — Фу, она ещё и чихает. Надеюсь, не заразная, хотя это вряд ли. — Не знаю, Эмбер, но тебе не стоит так говорить. Если Джен услышит этот разговор, то нам влетит. А я только попала во дворец, — быстро прошептала другая. Я еле услышала её голос. — Да ты посмотри на её ребенка: она кого-то мне напоминает, — не успокаивалась Эмбер. — Я же сказала тебе прекратить: нас могут выгнать, а ты знаешь, как я дорожу этим местом работы, — чуть повышая голос, отвечала Кларисса. Я почувствовала, как она отошла подальше от меня — Ты только о себе и думаешь. А в других местах ты не прочь посквернословить. Да и вообще, что нам могут сделать? Дженифер слишком тихоня, чтобы сообщать про нас кому-то свыше. — Да что ты такое говоришь! Ты сама прекрасно знаешь, как тут относятся к слухам, — чуть-ли не кричала Кларисса. — Даже если не Дженифер нас спалит, то кто-то другой рано или поздно. Это дворец, а тут все держаться за свои рабочие места, и нас скинут, как ненужный баласт.       Вдруг они замолчали. Скрипнула дверь – кто-то зашёл в комнату. Молю, пусть это будет Дженифер, а не ещё одна сплетница... Мне не жаль себя, а вот Дженифер... — Что-то случилось? Я слышала кто-то кричал, — послышался нежный голос Дженифер. Да, это она! Я так счастлива слышать её голос, ведь это просто услада для моих ушей. За этот месяц я успела полюбить эту булочку, тем более, она тут моя мама. — Ничего, Джен, — дружелюбно ответила Эмбер. Опять эти крыски включили милашек. — Нам пора, у тебя прекрасная дочь. — Спасибо, она и правда чудесна и почти не плачет. — Что за чудо?! Нам пора, — прошипела Кларисса, после чего обе сплетницы вышли за дверь.       Да как они могут так мило общаться? Лицемерию людей нет предела. Я прочувствовалась к Дженифер. Мне стало грустно, уверена, она не заслуживает такого отношения. По моим щекам тихо покатились слёзы. Впервые я заплакала по-настоящему.