Кровавое солнце

      «Ян Сибелиус» был небольшим круизным паромом, курсировавшим по Балтийскому морю — на что-то посерьёзнее у Бильрёст не хватило денег. Но Магда, занимавшаяся билетами, убеждала коллег, что скучать на этом судёнышке им не придётся. Те понуро кивнули в ответ и с тоской проводили взглядами самолёт, ненадолго появившийся из-за серых густых облаков. В их положении «летающие машины», как называла их на своём языке Магда, тоже оказались дорогим удовольствием. Одну Кюликки, не успевшую выспаться, трудности передвижения не беспокоили — погруженная в свою летнюю тоску, она с видом скучающего ребёнка разглядывала длинную очередь на паром. На берегу росли какие-то жёлтые цветочки, похожие на тощие одуванчики — и Кюликки, пока Магда обеспокоенно проверяла, на месте ли их паспорта, украсила ими шевелюру. Любители курортных романов уже обеспечили финку восхищёнными взглядами, но, созерцая тоненькую рыжеволосую девушку, не понимали, почему она даже не собирается поворачиваться в их сторону. Её не настораживал даже похотливо подмигивающей мужчина, дышавший в спину им обеим.       Магде тоже было не до будущих попутчиков. В то время как Кюликки задумчиво разглядывала собственные волосы, она беспокойно листала их паспорта. Впрочем, как и многие, кто стоял в очереди к трапу. День стоял такой сырой, словно лето вовсе не наступало, и людям, желавшим как можно скорее оказаться на борту, не оставалось ничего, как с бессмысленной тщательностью проверять свои документы и перекидываться пустыми фразами о погоде, которые только раздражали. Магда и Кюликки не разговаривали. Только парни негромко переговариварились у них за спинами — наверное, обсуждали, какую водку подают в здешнем буфете.       Отчего-то Магде раньше не приходила мысль заглянуть в паспорт финки, хотя за последние дни они успели пересечь границы нескольких стран. Содержимым ламинированных страничек девушка не интересовалась до сегодняшнего дня — считала, что это так же грубо, как рыться в ящиках чужого стола. Но сегодня Магда решила изменить природной тактичности, и когда Кюликки отвернулась, провожая взглядом пикирующую чайку, воровато перевела взгляд с неудачной фотографии подруги на личные данные.       «Место рождения: Финляндия, община Контиолахти, деревня Пайхола».       Магда даже не подозревала, что смотрела в паспорт Кюликки с видом рыбака, поймавшего в невод самую настоящую русалку. Странное слово «община» заставило её не на шутку насторожиться. На ум сразу пришли хиппи в белых одеждах и пёстрых венках, собирающие землянику на залитых солнцем полянках. О таких нравах Магда читала в предисловии к «Калевале». Вот только для уроженки такой глухомани — где это, Контиолахти? — Кюликки, пожалуй, была слишком просвещенной. — Наша очередь, — Магда вздрогнула, когда Кюликки дёрнула её за локоть, увлекая вперёд.       Девушка захлопнула чужой паспорт, кашлянула, вздернула голову и деловито расправила плечи. Нет, она вовсе не думала о всяких глупостях. Просто задумалась. Так, ни о чём. Но было всё равно немного неловко, что она пропустила, как очередь начала двигаться. Кюликки никогда не была настолько рассеяной, как Магда сейчас. Та слишком часто стала замечать за собой бесспричинные приступы тревоги, душившей её по нескольку дней. Это было похоже на грозовую тучу, чёрную от воды, накопившейся за время столкновений с другими тучами, но не извергающуюся ливнем, как бы не обещали его синоптики. Такие тучи то угрожающе висят в высоте по дню, то уплывают за горизонт, вновь открывая взгляду прозрачную голубизну неба. Но на побережье Балтийского моря ясное небо редко увидишь. Везде, где хватало взгляда, Магда видела только громоздившиеся друг на друга облака, то серые, то изжелта-белые, как жабье брюхо. Словно художник жидко развел черную акварель и поставил мокрый рисунок на мольберт, стекать. Вот решил мазнуть белилами — под облака с враждебно-жалобным кличем взмыла чайка и растворилась в серой мгле. Магда не могла объяснить, почему крики чаек так пугают её, и безмятежно улыбнулась Вяйне, который очень кстати оказался рядом. Им многое хотелось обсудить, но последнее время коллеги не могли найти минутки спокойно уединиться — несмотря на пестрые жизненные взгляды, участники Бильрёст крепко дружили и секретов подолгу не держали. — Девчонки, ваша каюта на седьмой палубе же? — Вяйне незаметно подмигнул Магде, заметив, как машинально она обхватила хрупкую ладонь Кюликки, кивая, и прибавил так тихо, что девушка едва разобрала его слова: — Набери меня, если что.       Кюликки не обратила внимания на их таинственные перешептывания — новая обстановка немного взбодрила её, и теперь финка настороженно разглядывала лестницы и коридоры, застеленные красным ковролином. Ничто не давало убедиться, что паром стоит на воде — так прочно и уверенно шли люди, словно в обычной сухопутной гостинице. Лишь Кюликки настороженно хмурила бесцветные брови, и шаги её так громко раздавались в коридоре, будто от этого угрожающего топанья паром мог развалиться. И лицо у неё было такое недоверчивое, что Магда поверила ей и на мгновение остановилась прокатиться с пятки на носок и попасть в такт волнам, беззвучно бьющим в белые борта парома, изрешеченные иллюминаторами, как песчаный утёс — гнездами ласточек.       Затворив за собой дверь каюты электронным ключиком, Магда с некоторой тревогой оглядела маленькое помещение, которое две полки-кровати делали похожим на вагон, а вытянутая форма — на гроб. Девушка поёжилась, прогоняя неприятную ассоциацию, а Кюликки проворчала: — Не очень-то приятное местечко.       Она сняла рюкзак и устало плюхнулась на подаливо прогнувшиеся пружины кровати, а Магда любопытно огляделась. Здесь, в страшной тесноте, чудом разместились полки для одежды, душ и уборная — совмещённые, разумеется. Боязнью замкнутого пространства Магда не страдала — скорее, она боялась бескрайних полей и уходящего в бесконечность неба — но здесь ей стало не по себе.       Кюликки решила прилечь и опробовать новую кровать — обернувшись на неё, Магда подошла к иллюминатору, скрытому лиловой занавеской, и отдернула её с таким порывом, будто ожидала увидеть за плиссированными складками что-то ужасное.       Заглянув в толстое стекло, Магда словно включила телевизор, который выдал только серое шуршание помех. Серое море и серое небо плавно сливались на горизонте. День стоял такой пасмурный, что Балтика лишилась знаменитого металлического блеска. В этом унылом бесприютном пейзаже, таком же пёстром, как вид на облака из иллюминатора самолёта, Магда словно увидела чувство, терзавшее её несколько дней, и замерла, вглядываясь вдаль, где редкие белые блики можно было принять за выскочивших из воды испуганных рыб. — Давай потом всё тут посмотрим, мне спать хочется, — сонно попросила Кюликки, и голос её звучал глухо, будто она уткнула лицо в подушку.       Магда, прижимавшая нос к стеклу как океанская рыба, запертая в аквариуме, краем уха услышала эту фразу и рассеянно обронила: — Конечно, поспи. Мне остаться с тобой или я пройдусь тут, посмотрю?       Разглядывая слепяще-серый пейзаж, она навострила уши — если Кюликки увяжется исследовать паром, поговорить с Вяйне не удастся. Но финка лишь едва слышно пробормотала: — Иди.       Крепко закрыв глаза, она свернулась маленьким клубочком на узкой кровати, укрытая, как плащом, своими волосами. — Я закрою тебя на ключ, — предупредила Магда. — И скоро приду. Найду здесь ресторан, и когда ты проснёшься, пойдем обедать.       Кюликки не ответила — спала.       Стоя в пустом коридоре, Магда, воровато оглядываясь на дверь соседней каюты, набрала Вяйне сообщение. Он отозвался тут же — и телеграфировал, что искать его надо в баре на одиннадцатой палубе. Девушка в неведении развела руками, будто коллега мог её видеть — слабоумие в топографии никогда её не мучило, однако ориентировалась Магда плохо. И обрадовалась, когда в коридоре появилась мужская фигура в форменной ливрее цвета лишайника. Жаль, что мужчина, но хоть к кому-то можно обратиться. И ведь это ещё паром… Потеряться можно. Что бы она делала на океанском лайнере? — Вся одиннадцатая палуба — сплошные бары и рестораны, — немного растерявшись, словно он совсем недавно работал здесь, ответил коридорный и сдвинул черную фуражку на нос. — Давайте я вас провожу.       Магда только и заметила, что густую щетину у него на подбородке, грозившую превратиться в окладистую бороду, однако смиренное выражение лица и сдержанный голос, слишком тихий для мужчины, неприятно её удивил. Идти в полном молчании по непонятным переплетениям железных перил и обитых светлым деревом коридоров ей показалось страшновато, и Магда, глядя коридорному в спину, осторожно спросила: — А что у вас ещё тут есть? Я, если честно, никогда не плавала на таком большом судне, — прибавила она игривым шёпотом и безотчетно заправила волосы за ухо. — С седьмой по десятую жилые каюты, — произнёс он сдавленно, как человек, пытающийся изменить голос, — а вот на одиннадцатой и двенадцатой есть всё для развлечений. На двенадцатой можете позагорать. Если погода прояснится, — добавил коридорный с сомнением, и что-то, на мгновение поскользнувшее в безэмоциональной фразе, заставило Магду просмотреться к нему. Но мужчина тут же свернул на очередную узкую лесницу, и девушка видела только его широкую спину. Затылок под фуражкой у коридорного был бритый. — …на одиннадцатой палубе также есть конференц-зал, зона для отдыха, танцплощадка, — продолжал коридорный говорить тоном неественно низким, — а ещё спортзал и сауна.       Магда поморщилась — этого она и в Финляндии вдоволь напробовалась. Больше не хотелось.       На одиннадцатой палубе праздношатающихся путешественников было ещё мало, но если сравнивать с безлюдной тишиной пустых коридоров, жизнь здесь просто кипела, как вода в горячем источнике на курорте в Висбадене, куда маленькую Магду когда-то возила мать. Так это было давно, что казалось сном. — Спасибо, — она улыбнулась коридорному, демонстрируя далеко не финское воспитание, — обратно я как-нибудь доберусь.       Коридорный явно не заученной фразой откланялся, что был рад помочь, и Магда, разглядывая редких посетителей за столикам в сонных ещё барах, не услышала крадущихся шагов за спиной — красная дорожка надежно поглощала каждый звук, который раздавался под туфлями коридорного. Черными, на толстой белой подошве.       Вяйне обнаружился за столиком в зоне отдыха, где за стеклянными перегородками шумел пронзительный норд-ост и медленным слизнем отползал берег. На бар это место совсем не походило. Да и в руках у Вяйне ничего не было. — Ты спрашивал, почему мы с Кюликки отдалились друг от друга, — без предисловий, что не нравилось финнам, начала Магда, усевшись напротив. — Я сначала тоже толком не знала, а сейчас вспомнила. После первого раза, когда Кюллики съездила в деревню, она вернулась очень измученной, как будто…не знаю, отходила от чего-то. И я стала просить её больше туда не приезжать, — вздохнула она, опасаясь смотреть Вяйне в глаза. — Раз ей так плохо. — Так Кюллики обиделась только на это? — удивленный девичьей мнительностью, Вяйне подался вперёд и воскликнул с не финской горячностью, — да она просто чокнутая! Ты же хотела ей помочь!       Как Магда могла растолковать ему, что творилось у неё в голове? Все опасения, все тревоги за единственного любимого человека. Он ведь тоже ничего не знал об этой таинственной общине… Чем Кюликки, эта жизнерадостная болтушка, там занималась, если возвращалась вымотанной до полного бессилия и до следующих белых ночей не заикалась о родной деревне? — Как ни странно, но да. А вообще мне кажется, что у неё с этой деревней очень сильная связь. Мне кажется, она не к маме туда ездит. Подумай — только раз в год, ровно на неделю и исключительно чтобы отпраздновать день летнего солнцестояния? А я эту связь разорвать собиралась… — вздохнула Магда, горестно почёсывая голову. — Может она сектантка какая? — предположил Вяйне свистящим шёпотом. — Она же никогда ничего не рассказывает. Всё очень таинственно!       Неужели она зашивала людей в медвежьи шкуры… Безумная, беспочвенная догадка, и всё же, Магде хотелось, чтобы хоть одно предположение, даже самое дикое, оказалось правдой. — Вот я и думаю напроситься с ней и разузнать всё, — проворчала Магда сквозь зубы. На краю её зрения мелькнуло что-то бледно-зеленое. — Я хочу искупить свою вину, понимаешь? — Понимаю, — Вяйне устало вздохнул и, уперев о столешницу кулак, стал смотреть на море. — И как ты планируешь её уговаривать? Может, тут и мы можем помочь? — Нет, я сама с ней поговорю, — твёрдо ответила Магда. — Думаю, если её попросит девушка, она не откажет. — А это как связано? — Вяйне насторожился, хотя раньше пропускал мимо ушей мужененавистнические фразочки коллеги. Магде, как возлюбленной, он это прощал. — Не знаю, — девушка поднялась из-за стола и сощуренными глазами проводила скрывшийся за горизонтом берег. — Мне кажется, так будет лучше.       Магда уже хотела оставить Вяйне созерцать море в одиночестве, но обронила: — Если вы с парнями заходите присоединиться, Кюликки, пожалуй, будет не против.       Зачем она так говорила, если не хотела обнадёживать отвергнутого любовника? Куда лучше бы оказалось, отправься они вдвоём в эту… Пайхолу. Но в глубине трусливой души Магда, блуждая по коридорам, думала, что знакомом мужском обществе, хоть и противном, ей самой будет спокойнее. Мало ли… Что она будет делать за шестьсот километров от цивилизации, если…если с головы Кюликки упадет хоть один волосок? — Взять тебе что-нибудь? — указывая на барную стойку, нерешительно спросил Вяйне, надеясь вывести затухающий разговор в более приятное русло.       Магда печально покачала головой, и, понуро согнувшись, последний раз посмотрела за стеклянную перегородку. Столик стоял на самом краю палубы, и девушка видела пышные желтые оборки пены, которые топорщились на разрезанных носом парома серых волнах.       Окончательно разбередив себе душу, девушка свернула в последний коридор и шумно выдохнула — Кюликки стояла в дверях каюты и по-фински болтала с коридорным. Кажется, тем же самым, который проводил Магду в бар — память на лица у неё была неважной, но эту мощную спину вряд ли получилось бы забыть. Вот и Кюликки, похоже, оказалась под впечатлением. —… и вы такой милый, что наверняка покажете нам, как тут всё устроено, — выкручивая на максимум своё обаяние, бесперебойно валившее с ног каждого мужчину, ворковала финка, — Как вас зовут? — Отсо, — ответил мужчина своим, улыбнувшимся голосом. Уходить он не торопился, и Магда, раздражённо кашлянув, встала между ними. Опять кто-то бросал якоря у пристани, которую девушка всё никак не могла назвать своей… — А это моя подруга Магда, — доверчиво объяснила Кюликки, мимолётно скользнув недовольным взглядом по сердитому лицу той. — О, да мы знакомы, — оживился коридорный, — я же только что провожал вас в бар. Как вам обстановка?       Такая любезность со стороны простого, можно сказать, лакея, покоробила Магду — она с подозрением взглянула на него, но лица не увидела. Отсо так и стоял в дверях, наклонив голову, отчего козырёк фуражки съезжал на нос. Да и свет падал невыгодно, чтобы вести разговор — из-за спины мужчины, из коридора, а в каюте никто ещё не догадался включить свет. Магда видела только его губы — и они ей не понравились. Тонкие, резко очерченные, они заканчивались раньше, чем большой рот, словно прорезанный скальпелем. Не сосредоточься она так на этой фуражке, то по весёлому тону Кюликки заметила бы, как та кокетничала с Отсо — не из симпатии, а из спортивного интереса. Во всяком случае, Магде показалось именно так, когда она обратила взгляд на финку. — Мне очень нравится, — Кюликки, сжав рот пульсирующим сердечком, нежно посмотрела на коридорного из-под ресниц и в нос, как ребёнок, прибавила, — только в каюте немножечко скучно.       Отсо в долгу не остался: — А мне в радость, что на борту имею честь встречать таких очаровательных девушек. Солистки группы Бильрёст, если не ошибаюсь?       Магда сощурилась, вглядываясь в бледное лицо под блестящим козырьком фуражки. Последнее время у них появилось подозрительно много фанатов. И Магду, в отличие от Кюликки, это уже не радовало. Это внушало тревогу.       Кюликки в ответ так защебетала, словно это не коридорный был их поклонником, а она сама вдруг увидела перед собой своего кумира. Казалось, этот сгусток энергии вот-вот тиснет коридорному свой автограф. — Очень приятно, — Отсо снова улыбнулся. — Я был на вашем концерте в Литве. И в Финляндии несколько раз. Поэтому в честь того, что на борту нашего парома оказались такие прекрасные звёзды, компания делает вам этот подарок и желает счастливого пути, — немного неловко прибавил он, протягивая Кюликки чёрный пакетик, перевязанный золотой ленточкой. Та любопытно оглядела его, а Магда сухо ответила: — Спасибо.       Отсо не обиделся на её холодность — прощаясь, он на мгновение приподнял козырёк фуражки, но рассмотреть его лицо Магда не успела — Кюликки втащила её в каюту и быстро закрыла дверь. Слишком быстро.       Избавившись от мужского общества и оставшись наедине с Кюликки, Магда испытала огромное облегчение. Слепой глаз иллюминатора больше не пугал её.       В пакетике оказались две «масленичные» заварные булочки со сливками. Кюликки обрадовалась им, как ребенок. Высокий рост не всегда помогал ей выглядеть на свои двадцать — яркий блеск синих глаз выдавал попрыгунью-подростка. Магду это всегда умиляло, и в такие моменты девушка забывала, что Кюликки могла и не ответить ей взаимностью. За три года она так и не сказала ничего единственной и любимой подруге. Даже не намекнула. И сейчас, глядя, как Кюликки, прислонившись к двери, кусала булочку, вдруг задумалась и начала опасливым шёпотом: — Кажется, мы понравились этому… Отсо.       Знаки внимания от коридорного. Что ещё может быть приятнее! Магда бы захлебнулась в саркастическом смехе, но Кюликки, увы, подобного юмора не понимала. — Почему? — финка слизнула миндальный крем, не подозревая, как этот простой и милый жест подействовал на Магду. — На мой взгляд, он просто старался быть вежливым. — А я думаю, что уже знает, что мы его запомнили, — скептически заметила Магда, садясь на неожиданно мягкую кровать. — Наш номер не последний в коридоре, а пакет с булочками у него был только один, я видела. Даже если он фанат Бильрёст, этот жест больше похож на комплимент, чем на приветствие. И мне кажется, он не упустит шанса сблизиться. — Ты говоришь как параноик, — буркнула финка, приставив липкий палец к кончику острого носа. — На мой взгляд, он вполне ничего. Хотя… ты же у нас мужчин не любишь, — насмешливо фыркнула она, дожевывая булочку. Свою Магда так и не трогала. — Нет, только некоторых, — крайне нерешительно согласилась Магда, но…       Никто ей не нравился, если говорить откровенно — кроме кумиров, вожделеть которых было как-то стыдно. — Но? — нетерпеливо спросила Кюликки. Тоненькие пальцы её крепко сжимали черную бумажку.       Магда бесшумно поднялась с кровати, и со всей осторожной нежностью, на которую только было способно истерзавшееся сердце, чмокнула финку в румяную щёчку. Губы словно прикоснулись к затухающему угольку. Магда боязливо отдернулась. Ничего, что могло бы потеряться после этого, у неё теперь не осталось. Весь мир сократился до синих глаз Кюликки, распахнувшимся в испуганном недоумении. Посреди ледяной васильковой глубины чернела пропасть зрачка — и отражение Магды в нём вышло смешным, искривлённым и жалким, как ярмарочный уродец. Разве Кюликки могла полюбить её — такую?.. — Это и есть то самое «но», — выждав, когда финка немного остынет после неожиданного признания, смущённо объяснила Магда и взглянула на Кюликки с робкой нежностью влюбленного рыцаря. Но та хладнокровно отёрла щёку и сухо отрезала: — Я пойду осмотрюсь тут.       Магда покорно потупилась, глядя искоса, как Кюликки невозмутимо вынула из своего рюкзака что-то очень полосатое, облачилась в него, и, сменив потрепанные кеды на красные босоножки, бесшабашно скользнула за дверь. Нагонять её и просить одуматься смысла не нашлось. Все и так было до безнадёжности понятно. Магда угрюмо уставилась в серую гладь за иллюминатором. Далеко позади осталась Литва, и одна линия горизонта сиротливо раскачивалась поперёк стекла. На коленях девушки сиротливо лежала тонкая черная кофточка с золотыми разводами. Как она тут очутилась, Магда не помнила. Рассеянно поглаживая колючую ткань, она с унылой тоской думала о Кюликки, которая так беспечно оставила её в одиночестве. Даже закрыла дверь на ключ. Хорошо, она открывалась изнутри. Ведь Магда не позволила бы, чтобы Кюликки, эта пока ещё дикарка, осталась наедине с белым маревом летней ночи, поселившимся в её сердце.       Без учтивого Отсо бродить по оживившимся коридорам оказалось страшновато, но Магда отчаянно топтала ковровые дорожки, подстегиваемая беспричинным чувством вины. Как она теперь объяснила бы любимой своё желание отправиться с ней? Надо было сделать это раньше, когда Кюликки считала её своей подругой, а не чокнутой извращенкой…       Магда с детства умела раздувать из мухи слона.       С танцплощадки, что Магда заметила, когда возвращалась в каюту после разговора с Вяйне — черт знает, зачем она его затеяла — доносились низко пульсирующие звуки подозрительно знакомой музыки. Судя по серым лицам пассажиров, которые сидели по краю зала и мрачно потягивали коктейли, веселиться здесь не умели. Но скоро, очень скоро они должны были побросать свои стаканы и кинуться в пляс. Ведь на сцене, кружа подолом шёлкового полосатого сарафана, танцевала Кюликки — великий устроитель праздников. Красные босоножки, поблескивая в полутьме камешками на ремешках, бодро отбивали темп, а высокие платформы, которые позволяли девушке вставать на пальцы, подобно балеринам, заставляли вспоминать бесконечные ноги Дэвида Боуи. Полосатый сарафан, легко струившийся вокруг изящной фигурки Кюликки, длинные волосы, взметавшиеся к потолку языками рыжего пламени — Магда сразу поняла посыл. Финка даже водрузила на нос зеркальные очки с золотыми стеклами — но понял ли кто-нибудь в этом зале, кого она так усердно и удачно изображала? Магда невольно улыбнулась, как старательно Кюликки придерживалась линии по центру сцены, выписывая фигуру, напоминавшую знаменитую «Лунную походку». Взмах руками в припеве, косой взгляд, строго поджатые губы — она была восхитительна. Вот только кто догадался поставить минусовку именно этой песни? На танцульках такой серьезной музыки и не встретишь — не иначе как Кюликки уговорила диджея… Магде захотелось увидеть того счастливца, который пал очередной жертвой обаяния финки. — Какая пластика… — раздался у самого уха Магды восхищенный шепот в ту самую минуту, стоило подолу сарафана Кюликки взвиться и показать точёную ножку. — Я и не подозревал, что нэити Куокконен так восхитительно танцует! Жаль, нельзя её зарисовать… Хотя может ли рука смертного запечатлеть это чудо?       Голос был мужской, и Магда брезгливо приподняла губу. Рядом с ней, обратив взгляд сверкающих восторгом глаз, стоял Отсо, но его голос показался девушке до странного похожим на бархатистый полушепот Пуумалайнена. Да, это был их коллега-художник. Только почему-то — в форменном костюме коридорного. Фуражку он наконец-то сдвинул назад, словно не видел больше повода сохранять инкогнито, и Магда отчетливо видела его немецкий плакатный профиль. Притворщик… Чего он этим добивался? — Она у нас человек-оркестр, — ответила Магда сквозь зубы, не сводя взгляда со сцены. А Тубьерн, игнорируя её холодность так же вежливо, как это делал Отсо, продолжал: — Знаете, как только она вошла в зал, я тотчас понял, кого мне напоминает этот образ. Оставалось только поставить подходящую музыку. Да и иногда бывает хорошо побыть и просто пассажиром, — он усмехнулся, намекая на снятую фуражку.       Кюликки описывала ведьминские круги, порхала по сцене, похожая уже не на Петера Тэгтгрена, которого запихнули в обтягивающий костюм Зигги Стардаста, а на тропическую бабочку с отливающими золотой пыльцой крыльями. На стене вместе с ней плясала огромная прозрачная тень, и один иллюминатор отбрасывал четыре светлых круга. Магда могла бы просто любоваться ей на расстоянии. Зачем было заваривать эту невкусную кашу с признанием? — А к чему тогда был весь этот маскарад? — холодно спросила она, совсем забыв о том, с каким интересом смотрела на Тубьерна тогда, в бассейне. — Неважно, — художник отмахнулся, оглядывая подхваченную возбуждением танца публику. — А хотя, если переводить с норвежского, Тубьерн и Отсо значат одно и то же — «медведь».       Магду не впечатлил этот лингвистический экскурс — она не сводила глаз с Кюликки. Та чувствовала, что все смотрят на неё с восхищением, и немного переигрывала. Подол сарафана, обвивавшийся вокруг её ног, напоминал переливчатые кольца Сатурна. Финка задорно пристукнула платформами босоножек, и от Магды не ускользнуло, что заключительное па она постаралась станцевать покрасивее, пусть даже и придумывала все движения на ходу. Белозубо улыбнувшись невольным зрителям, она спрыгнула со сцены, и, не отойдя от звенящего золотыми колокольчиками безумия музыки, пританцовывая, подошла к Магде. При виде Тубьерна её звездная улыбка сделалась ещё шире — Кюликки даже спустила очки с носа. А тот, пользуясь мгновением замешательства, спросил, не поведя бровью: — Я слышал, что вы собираетесь отправиться отпраздновать Юханнус в какую-то очень живописную, я так понимаю, деревню? Не откажете ли мне тогда в маленькой радости сопроводить вас?       Кюликки недоумённо приподняла бровь, и гримаса эта отливала такими же блестками маскарадной маски, что и ливрея Тубьерна. Магда с немым неодобрением оглянулась на художника, не зная, что и ответить ему, так внезапно навязавшемуся в поездку, и вдруг совсем рядом услышала обиженный голос Лемми: — Как всегда, я обо всём узнаю последним!       Магда усмехнулась, увидев неразлучную троицу за столиком неподалеку, и поманила за собой Кюликкки и Тубьёрна. — Как и твой мифологический тёзка, — мягко заметила она, оперевшись на спинку стула Лемми.       Подобные сравнения его порядком задевали — не хотелось парню быть похожим на хвастуна и забияку Лемминкяйнена, которого друзья забыли пригласить в поход за чудесной мельницей Сампо. Вид его тут же вытянувшейся сердитой физиономии с красными глазами вернул Магде способность улыбаться. — А что такое важное ты пропустил? — нахмурилась Кюликки. Она стояла у Вяйне за спиной, и не видела, как тот едва заметно подмигнул Магде, прежде чем обратиться к Лемми: — Я тебе разве не говорил, что Кюликки пригласила нас к себе в деревню?       Теперь настала очередь финки недоуменно поводить глазами. — Никуда я никого не приглашала! — пискнула она, и её тихий протест потонул в гудении насмешливого голоса Илмари, который, непонятно как здесь оказавшись, нежно пихнул Лемми в бок: — А чего это ты так резво с ними навострился? Ты же у нас вроде не любитель природы. — Бухать на свежем воздухе я ещё никогда не отказывался, — резковато парировал Лемми. — Закинусь гипоаллергенным, и всё будет в порядке. — У вас аллергия на пыльцу? — деликатно спросил Тубьерн, присоединяясь к компании. — На цветы, будь они прокляты, — жестко отрезал Лемми и мрачно вздохнул. — В Пайхоле много цветов, — невпопад обронила Кюликки себе под нос, и Магде показалось, будто эта фраза отсвечивала какой-то потусторонней жутью — такими пустыми стали глаза финки в этот момент.