Кровавое солнце

      Памятник Сибелиусу нависал над головой Магды громадой грозовой тучи, и в сотнях железных труб тихо шумел слабый утренний ветер. Чуть поодаль, на строгом лице композитора с высоким лбом и крючковатым носом, что сюрреалистичным камамбером стекало с обломка скалы, отдыхали серые ночные тени. Стояло ранее утро, и парк Сибелиуса ещё пустовал. Верхушки елей золотило солнце.       Вчера днём участники Бильрёст вместе с Пуумалайненом, который ничуть не жалел, что инкогнито путешествовал со своими кумирами, высадились в Хельсинки и договорились поехать в Пайхолу вместе. Тубьёрна интересовали живописные виды, Илмари и Лемми соблазнились отдыхом на лоне природы, а Вяйне… Боясь проболтаться о сути поездки, он с тревогой посматривал на солисток — между мрачной Магдой и надменной Кюликки напряжение было такое высокое, словно с минуты на минуту девушки могли ударить током друг друга. Кюликки держалась нарочито холодно и даже не смотрела на Магду, которая вдруг потеряла свои лидерские замашки и не торопилась прервать бестолковые разговоры четырех мужчин. Беседой заправляла Кюликки — и по её бесстрастному виду становилось понятно, что с Магдой они серьёзно повздорили. Но у кого Магда могла просить помощи? Не у мужчин же… Они бы наверняка встали на сторону финки.       Магда с тоской проверила время. Пять сорок восемь. Остальные обещали забрать её в шесть, чтобы в полдень быть уже в Пайхоле. Как всегда, придётся ждать. Порой Магда ненавидела себя за пунктуальность, которая не давала ей спать даже перед самым пустяковым мероприятием. А уж если предстояло куда-то ехать… Тут и ложиться не стоило. Она всё равно везде и всегда приезжала заранее.       Самая большая машина, способная вместить шестерых и рюкзаки с вещами впридачу, нашлась у Тубьёрна. Вообще из всей мужской компании он оказался самый толковый — Магда бы не скрывала своей симпатии к нему, если бы Кюликки не кокетничала с ним так откровенно. Магда вспомнила, как плохо ей стало вчера, стоило ступить на сушу. Влажный холодный ветер бил в лицо, трепал отросшие волосы, а за спиной Кюликки беспечно болтала с галантным Тубьёрном. Он совсем не хотел расставаться с ними обеими, вот только Магду от его влюблённого взгляда передергивало. Она понимала, что хотя бы из вежливости должна радоваться вниманию поклонника, но тёплое чувство к художнику, который сделал для Бильрёст столько приятного, искажала зарождающая неприязнь. Магда даже начала злиться на Тубьёрна, который упорно не замечал, что Кюликки не сводит с него влажного взгляда и отчаянно кокетничает. Художник не особенно сопротивлялся. А кто был бы против разговора с такой красавицей? Но при этом Тубьёрн вел себя сдержанно и на обольщение не вёлся — некрасивая Магда вызывала у него куда бо́льший интерес. Нет, Кюликки не была ему так уж безразлична. Однако только на Магду художник смотрел со всей нежностью, которую способны были выразить его нависшие веки над стального цвета глазами. Да, если смотреть с объективностью бесполого существа, Тубьерн был красивый мужчина. Участники Бильрёст ему проигрывали. И пахло от него приятно — ничем.       Пять пятьдесят. Магда с грустной улыбкой обернулась на металлические трубы повисшего между небом и землёй сказочного органа и поторопилась на улицу. Больше ждать не пришлось — черный минивэн Тубьёрна стоял у самого входа в парк, а из-за тонированных стекол выглядывали знакомые сонные лица. Кюликки, сидевшая спереди, рядом с Вяйне, решила, что подруге можно не кивать. А Тубьёрн отодвинулся со своими пожитками подальше к окну, освобождая место, и тихо предположил: — Вы, наверное, и не спали.       Магда отмахнулась. С куда большей радостью она села бы к Кюликки, но та и знать её не желала — оставалось лишь любоваться на её лоб, иногда показывавшийся в зеркале заднего вида. На последнем ряду шушукались Лемми и Илмари. Вести машину они отказались, и, судя по тихим смешкам, им уже было очень хорошо.       Тубьёрн ничего не сказал, когда Магда отвернулась к окну, давая понять, что разговаривать не настроена, а мирно достал увесистый блокнот и принялся чиркать карандашом, искоса поглядывая на девушку. Магда знала его совсем мало, но чувствовала — Тубьёрн из тех художников, которые ни дня не могут прожить без рисования. Ещё недавно девушка восхищалась его трудолюбием — не так громко, как Кюликки — но сейчас безразлично слушала шорканье карандаша по плотной бумаге. Шоссе пустовало, и за кронами редких деревьев поблёскивало солнце. Оно как будто и не заходило — ночи становились всё короче, и белая мгла грозила вытеснить густой мрак навсегда. Магде каждое лето так казалось. Она сощурилась, прикрывая лицо ладонью, и попыталась уснуть. За веками, раздражая сонные высохшие глаза, зелёными пятнами горело отражение солнечного света, а накалившийся ремень безопасности жёг лежавшую на животе руку. Подремать и забыться не выходило — острые лучи ножами разрезали сомкнутые веки, а мимо окон всё так же проносился унылый пейзаж. Город закончился, и по обе стороны от шоссе до горизонта протянулся сосновый лес с острыми, словно нарисованными углем, верхушками. Думать о чём-то приятном и постороннем не выходило — впереди болтала с Вяйне Кюликки, и её звонкий голос, ещё недавно такой приятный, казался Магде таким же противным, как звук от вилки, которой проводят по стеклу. Мысли невольно возвращались к тому, что произошло вчера на пароме за те три невероятно долгих часа. Хоть «Яну Сибелиусу» до роскоши круизного лайнера было далеко, но способов убить время на нём оказалось предостаточно — девушки выяснили это за компанию с Тубьёрном. Он и вправду подрабатывал на подобных паромах, и, наблюдая в пути морские однообразные виды, искал вдохновения. Магду это слегка успокоило. Когда Тубьёрн раскрыл инкогнито, девушка испугалась, будто он мог поменять имя и наняться рабочим на паром ради преследования любимой певицы. В том, что нравилась художнику именно она, а не Кюликки, Магда не сомневалась. Финка над ней за это лишь посмеивалась. Ей-то Тубьёрн понравился с первого взгляда, а Магда до последнего надеялась: Пуумалайнен для Кюликки — очередная игрушка.       Кюликки так не считала. Похоже, её увлечённость художником грозила перерасти в нечто более серьёзное. Любовь, стоявшая между ними, чудовище в виде стилизованного сердца, одним своим незримым присутствием всаживала Магде в сердце финский нож. Раздражение, смешанное с обидой — так задела её реакция Кюликки на поцелуй — терзало Магду, отравляя всё впечатление от созерцания угрюмого холодного моря и убранства парома. В тот момент, когда во взгляде Тубьёрна, смотревшего на Кюликки, проскользнул сальный блик, он из бесполого друга обратился в мужчину. А мужчин Магда боялась так же, как глубокой воды — поэтому никогда не купалась и не занималась сексом. Ничто не могло заставить её перестать видеть в мужчинах источник опасности. Вдыхая терпкий мужской запах, Магда чувствовала, будто задыхается в облаке ядовитого газа, и всеми силами старалась отдалить неизбежную смерть. Что она могла сделать? Стать удобной дурочкой, которая с восторгом заглядывает мужчине в рот. Грубости Магда позволяла себе только с участниками Бильрёст, для которых за три года она уже стала «своим парнем». Тубьёрн же хоть и сотрудничал с ними, оставался чужим. А незнакомых мужчин Магда считала агрессивными, как собак, которых натравливают на людей. Такую собаку ничем не умилостивить.       Поэтому сейчас Магда с опаской вслушивалась в разговор Кюликки с Тубьёрном — боясь отвлекать Вяйне от дороги, финка болтала с художником, который продолжал что-то рисовать. Магда слышала их, но не слушала. Переводить с финского на немецкий, машинально, не думая, она не умела. Да и не до разговоров было. Девушка прислонила голову к тёплому стеклу и постаралась сделать вид, что спит. Голос болтливой Кюликки стеклянным молотком бил по черепу.       Она не разбирала, о чём говорил Тубьёрн, но чувствовала — смотрит он не на финку. Магда кожей ощущала этот пристальный заботливый взгляд так же остро, как если бы художник гладил её по обнаженной руке — даже кожа покрывалась мурашками. Тогда, на пароме, Тубьёрн не пытался ухаживать, ни на что не намекал, ничего не предлагал — просто выполнял то, о чём его просили дамы. Но Магде, привыкшей, что мужчины ничего не делают просто так, эта ни к чему не обязывающая обходительность казалась подозрительной. Ведь Тубьёрн даже не думал скрывать влюбленного взгляда. Стоило ли девушкам пойти в кинозал, посидеть в баре или погулять по верхней палубе — всякий раз художник оказывался рядом верным пажом. И это было бы приятно, не уделяй Кюликки ему столько внимания. Словно всё пыталась отомстить Магде за тот невинный поцелуй. К счастью, Тубьёрн на все чары своей рыжеволосой музы отвечал непробиваемой вежливостью, и за это Магда была согласна стерпеть его внимание. Она бы не пережила, если бы пришлось ревновать. Лучше бы Кюликки продолжала любить своего шведа… — Ехал-ехал и только сейчас сообразил, что забыл, как называется твоя деревня, — раздражённо заметил Вяйне, поняв, что уже целый час не видит вдоль дороги ничего, кроме нескончаемых тощих сосен с будто обглоданными рыжими стволами. — Пайхола, — ответила Кюликки едва слышно, и тихий звук её сникшего голоса заставил Магду открыть глаза.       Вяйне хмыкнул, добавляя газу, а Магда с тревогой оглянулась на сетевую вышку. Заглянув в паспорт Кюликки, она не заметила, как название таинственной деревни похоже на сумрачную Похъелу, суровый северный край из столь любимой ей «Калевалы». Пайхола — Похъела — Пайхола. В этой деревне точно должна быть река. Мир мёртвых немыслим без Туонелы.       Кюликки прикрыла глаза ладонью — с самого утра солнце жгло нестерпимо, словно стремилось нарадоваться предстоящему дневному величию. А засыпающей Магде больше не казалось странным, что финка так агрессивно ответила на её поцелуй. Кто знает, вдруг там, в деревне, у неё есть дети и супруг, может быть, даже несколько — автор предисловия к «Калевале» утверждал, будто древние песнопевцы описывали Похъелу диким краем, где правят женщины. Если это и вправду так, то и в обращении Кюликки с мужчинами ничего необычного нет. Магда вздохнула — повезло же той родиться в раю…       Кюликки, устав смотреть на однообразный пейзаж, завела себе под нос песенку. Проваливаясь в душный тяжёлый сон, Магда узнала унылый пэйновский мотив — кажется, «Nothing». Финка постоянно напевала эти угрюмые, как северный ветер, мелодии, словно её музыкальные вкусы ограничивались одной-единственной группой.       Магду это однообразное мурлыканье всегда успокаивало.       Спустя три часа езды Вяйне вырулил на обочину. Сосны наконец-то сменились лиственным лесочком. Было девять часов утра — самое время для плотного завтрака. Магда с трудом приоткрыла глаза, услышав шуршание пакетов с едой. Под веки словно песка насыпали. Проснулась она совсем разбитой. Видно, засыпать и не стоило. За окном раздавались бодрые сердитые голоса — мужчины распоряжались, кто будет открывать сардельки. Миролюбивый Тубьёрн жевал булочку, прогуливаясь по пустырьку, а Кюликки с угрюмым видом сидела на поваленном дереве. В тени рыжий водопад потускнел и напоминал цветом жухлую осеннюю листву. Есть ей, похоже, не хотелось. Да и Магде тоже.       Когда Кюликки вернулась в машину на своё место рядом с водительским, от Магды не ускользнуло, какие красные у неё глаза. Тубьёрн, поменявшийся с Вяйне, сказал ей что-то успокаивающе, но финка отмахнулась и попросила ехать дальше. Рядом с Магдой тяжело плюхнулся Вяйне. Лицо у него было почти одного цвета с подобранными банданой волосами, хотя солнце пекло далеко не во всю силу.       Мимо снова поплыли частоколы корабельных сосен. — Ну и куда теперь дальше? — уставшим голосом, в котором звучало злобное недоумение, спросил Вяйне, когда перед ними непроходимой стеной встал еловый лес. Дорога не обрывалась — она огибала край леса, уходя в другую сторону, но все чувствовали, что ехать надо вперёд. А впереди никакого намека на дорогу разглядеть не получалось. — Тут свернуть направо, — объяснила Кюликки немного застенчиво, — и будет автостоянка. Оставим там машину, в деревню надо через лес немного пройти.       Вяйне недоверчиво хмыкнул, а Тубьёрн послушно свернул. Место казалось совершенно диким, и наличие автостоянки здесь было таким же логичным, как космический корабль в гараже. Однако Кюликки не солгала — на небольшом кусочке асфальта действительно стояло несколько десятков машин. Картина выходила совсем уж странной, и Магда отметила, как любопытно оглянулся Тубьёрн. — А почему вы не ставите их в деревне? — ляпнул Лемми, пока Вяйне отыскивал свободное место. — Тут на ближайшие сто километров всё равно ни одной живой души, — вздохнула Кюликки. — А гаражей у нас нет, сам увидишь.       Вяйне снова хмыкнул, удивляясь простоте деревенских нравов. Тубьёрн молча вывернул ключ зажигания и распахнул дверцу, впуская в горячую машину летний жар. А Магда, рассеянно утирая пот, следила за одинокой женской фигурой в белом, которая искала что-то в багажнике большого серебристого автомобиля неподалеку. Завидев незнакомую машину, вторая финка настороженно замерла и сощурилась, вглядываясь в рыжую макушку вышедшей на свет божий Кюликки.       За шесть часов машина не на шутку раскалилась, и сидеть в ней было таким же удовольствием, как париться в сауне. Магда с облегчением вдохнула настоявшийся запах распаренных елей и взвалила на плечи рюкзак. Занемевшие ноги немного подрагивали. — Хорошо здесь, — донёсся тихий выдох восхищённого Вяйне. Тубьёрн разделял его восторг молча, как и полагается художнику. Илмари сердито зыркнул в их сторону и промолчал. Он сосредоточенно копался в своём рюкзаке — искал лекарство для Лемми, который поторапливал его и морщился, осторожно вдыхая ненавистные ароматы цветущей природы. Нос у Лемми распух и стал одного цвета с его любимой клюквенной настойкой. — Да, — рассеянно отозвалась Кюликки и попятилась.       Вторая финка направлялась к ним. А Кюликки явно не рассчитывала встретить здесь односельчанку. Но женщину в белом, которая широко всем улыбнулась, эти мелочи совсем не волновали. — Я смотрю, у тебя гости? — Расцеловав девушку, незнакомка оглядела остальных, и от Магды не ускользнуло, с какой тревогой и подозрением финка смотрела на мужчин. Маленькие светлые глаза ощупали чёрную футболку Магды, неодобрительно задержались на коротких волосах — немка сразу почувствовала себя чужой и неприязненно посмотрела на вторую финку в ответ. Жидкие каштановые волосы этой высокой угловатой женщины лет сорока были заплетены в косы, уложенные короной на макушке. И корону эту вместо самоцветов украшали ромашки. Вяйне, Лемми и Илмари наверняка смотрели на неё, как на местную сумасшедшую. Однако незнакомка с некрасивым чухонским лицом продолжала приветливо улыбаться. — Я Айно, — представилась она после короткого разговора с Кюликки, но у Магды уже не было желания цитировать «Калевалу». Зачем — ведь Айно, несмотря на своё сказочное имя, всё ещё источала городской пыльный запах. Платье на ней было такое же кипенно-белое, как на Кюликки — по подолу и краям длинных широких рукавов зигзагом змеилась светло-зеленая вышивка. Под обвисшей грудью был повязан полосатый передник.       Пока остальные представлялись, Магда недоверчиво разглядывала странный облик финки, которой возраст не помешал остаться без бюстгальтера — нет, осуждать Айно девушка не торопилась, ведь она и Кюликки спокойно обходились без этого странного предмета одежды, чьё отсутствие постоянно повергало мужчин в непонятное волнение. Вот и все четыре мушкетёра настороженно оглядывались, словно конкистадоры, впервые увидевшие женщину племени майя. — Кюликки говорит, вы тоже приехали на праздник, — косо взглянув на мужчин, наконец выдала Айно, — нам по пути.       В таинственную Пайхолу вела даже не дорога, а едва различимая тропинка, которая грозила совсем потеряться в чахлой траве. Огромные мрачные ели, словно грозные стражи, поднявшие секиры, почти не пропускали солнце — Магда почувствовала, как по обнаженным рукам пробежал холодок, остудивший липкую горячую кожу. Воздух, золотой в редких лучах, тонко зудел — то мошкара принимала солнечные ванны. В траве у тропинки, грустно повесив головы, синели редкие колокольчики на тонких стебельках. Кюликки тут же сорвала несколько и украсила ими волосы. Волос Магды коснулось что-то мягкое — Кюликки обвивала вокруг головы девушки широкий лист папоротника. Финка уже не демонстрировала Магде свою обиду, и в бережных прикосновениях её пальцев сквозил отстраненный холодок. — Нам всем полагается так ходить, — сухо объяснила она, когда Магда скосила глаза, пытаясь разглядеть украшение.       Привычка подруги вплетать цветы в волосы не удивляла девушку, а раз и в причёске их провожатой красовались ромашки, спорить незачем. Магда лишь усмехнулась, увидев недоумевающие физиономии мужчин. Им, похоже, разрешалось венки не носить. Лемми ни за что бы не разрешил надеть на себя веночек. Вяйне, впечатленный необычным обликом новой знакомой, украдкой сорвал с обочины белый цветок на тоненькой ножке и заправил его за ухо. Илмари презрительно взглянул на него, а Лемми, в очередной раз снимая с плеч рюкзак и засовывая в него руку по локоть, выпалил сквозь зубы: — Блять, я лекарство забыл! — Да ты вечно его взять забываешь, — устало вздохнул вымотанный дорогой и придирками друга Илмари. В отличие от бестолкового Лемми, он до отъезда несколько раз проверил багаж и теперь тащил на спине огромный рюкзак, делавший его похожим на улитку. — А я тебе говорил, что ты мог с нами не ехать, — проворчал Вяйне, отмахиваясь от мошкары.       Лемми плаксиво чихнул, а Магда, слушая эту перепалку, лишь усмехнулась. Она, в конце концов, приехала сюда отдыхать и мириться с Кюликки, а значит, грустить незачем. И пусть даже душная тишина ельника настраивала расслабиться и успокоиться, Магда внимательно вглядывалась в тонкую фигуру идущей впереди Айно. На плече она несла объемистую тяжёлую сумку, которая заставляла её стройный стан сильно крениться влево. Здешние женщины отучились носить лифчики, но ещё не поняли, что дамские сумочки — тоже оружие вездесущего фаллоса. Однако Магде уже нравилось здесь, а присутствие мужчин казалось как никогда лишним. Они это чувствовали и не рисковали открывать рот. — Сколько тут идти? — спросила Магда, лишь бы хоть чем-то растопить ледяную стену молчания, что воздвигла вокруг себя Кюликки. — Я никогда не засекала, — ответила финка самым безразличным тоном. Колокольчики в её волосах потускнели и сонно повисли. Лесное марево соблазняло опуститься на жидкую травку и прикорнуть. Магда со вздохом поправила лямку рюкзака и поморщилась, стоило тонкой травинке коснуться торчащих из босоножек пальцев. — Недалеко уже, — бодро обернулась Айно.       Шла она быстро, легко, и ни у кого из двадцатилетней молодежи, размякшей за шесть часов тряски в машине, не получалось её нагнать. Знакомиться поближе или хотя бы поболтать, чтобы скоротать дорогу, жительница Пайхолы не спешила, да и Кюликки вела себя рядом с ней непривычно сдержанно. Молчала, крепко закусив губу, и расспрашивать её никто не решался. Летняя депрессия достигла своего пика — вид у Кюликки был такой, будто она вот-вот расплачется. Но она держалась и не сводила неподвижных глаз с перекошенной спины Айно. Магда было протянула руку погладить любимую по плечу, и вяло опустила её. Если бы не тот поцелуй, рассоривший их, она бы могла утешить Кюликки. Выходит, Магда сама всё испортила. Все ласковые взгляды Кюликки адресовала не ей — Тубьёрну. А он, далёкий от земных переживаний, шёл позади всех, придерживая под мышкой мольберт, и неторопливо любовался лесом. Лес, как вскоре оказалось — Айно сказала правду — непроходимым частоколом окружал маленький зелёный островок. Магда немного засомневалась в естественности его происхождения — такой он был светлый, чистый и солнечный. Она совсем забыла, что Пайхола ещё недавно казалась ей страной вечного сумрака. — Это и есть Пайхола, — прошептала Кюликки. Зрачки её сузились, будто девушка смотрела на что-то ужасное, дыхание стало прерывистым, и она под пристальным взглядом встревоженной Магды ступила вслед за Айно на мосток. Крепкий и добротный, он нависал над широкой канавой с черной прозрачной водой — пересилив водобоязнь, Магда наклонилась и разглядела на дне бурые водоросли. Вот она, Туонела. — Пиелисйоки, — поправила Кюликки, но Магда уже не удивлялась умению возлюбленной читать чужие мысли. В этом зелёном раю всё было возможно.       Перейдя на ту сторону, Айно предупредила, что ей надо кое-кого позвать и скрылась, а Магда отметила — спрятаться здесь не получилось бы при всём желании. Во всей деревне не росло ни одного деревца, зато ровно по центру острова возвышался увитый зеленью шест. Издалека он казался похожим на весы, которые рисуют в руках слепой Фемиды. — Осторожно, — окликнула финка Лемми, который под скучающим взглядом Илмари озлобленно топтал идеально короткую зеленую травку, пестревшую розовыми и белыми маргаритками. Такие безупречные газоны Магда видела только в мюнхенских парках. А небывалое обилие полевых цветочков, глядевших на девушку сотнями ярких крошечных лиц, заставляло вспоминать цветочные узоры на старинных французских гобеленах. — Столько цветов, — таким же шёпотом ответила Магда, — даже ходить страшно. — Вот и не топчи их, — мрачно отозвалась Кюликки и придавила пяткой невинную маргаритку как раз в тот момент, когда к ним, плавно ступая между цветов, подошла высокая благообразная старуха. Она была в белом платье, как и Айно, и в её густых седых волосах, перекинутых на грудь, розовели кудрявые соцветия кипрея.       Это оказалась Лахья Куокконен — староста деревни, хозяйка Похъелы, старуха Лоухи и мать Кюликки. — Кюликки, мой весенний цветочек, поздний ребёнок, — объяснила она потом оторопевшей Магде, дребезжаще посмеиваясь, и притянула к себе напряжённую финку. — Долго же я молилась Солнцу, пока оно не послало мне мою земляничку!       Костлявая морщинистая рука с какой-то агрессивной нежностью зарылась в рыжий водопад. Кюликки поморщилась, отворачиваясь от матери, словно стыдилась её ласки. Но теперь Магда ничему не удивлялась — она сама сбежала бы от такой матери, в чьих выцветших синих глазах сверкало безумие.       Пока госпожа Куокконен знакомилась с Магдой — мужчин она не игнорировала, однако молчала, с опаской поглядывая на них — за спиной старухи возникли несколько женских фигур в белом. Они могли бы показаться похожими на призраков, если бы не стоял яркий день. Белые платья ослепительно сверкали на солнце, в светлых волосах пёстрыми огоньками пылали цветы, и таинственным блеском отливало питье, что пять девушек преподнесли гостям. — Угощайтесь, — обратилась госпожа Куокконен к Магде, хотя ту уже обступили ничего не понимающие мужчины, — а нам с Кюликки надо ещё кое-что обсудить.       Магда послушно кивнула, принимая глиняную кружку у красивой блондинки с цветами шиповника за ушами, и, прежде чем пригубить незнакомое угощение, проводила взглядом подругу. Вцепившись в плечо Кюликки острыми пальцами, мать увлекала её к дому неподалеку, возле которого мотыльками копошились одетые в белое женщины. Ни одного мужчины, кроме своих товарищей, Магда не видела, но это не казалось ей странным. Ей это нравилось. Настороживало лишь одно — чем-то общинный дом напоминал полуразрушенную больницу. Руины цивилизации в девственном лесу.       Она обернулась к мужчинам, которые недоверчиво принюхивались к питью, больше всего напоминавшему травяной отвар, и храбро сделала первый глоток. Остальные взглянули на неё недоверчиво и притронулись губами к краям своих кружек. Понравилось им или нет — Магда не разглядела. Мысли её вдруг заняло то, каким странным стал мир вокруг. Сознание стремительно таяло, но уцелевшие обрывки фантазии подсказывали — желто-зеленый мерцающий пейзаж выглядел так, словно она долго смотрела на солнце. Но отпечатки солнца на веках исчезали быстро, а сейчас зрение с пугающей скоростью теряло остроту — трепещущие листья деревьев смазались в одну сверкающую кашу. Магда с тревогой цеплялась взглядом за едва различимые силуэты крон, но и они скоро потерялись в черно-золотом сиянии. Вот, наверное, что видела Кюликки, когда тем летним днём свалилась в автобусе в обморок. В мозгу будто включился огромный двигатель — голоса и птичье чириканье исчезли в трансформаторном гуле. И последним, что слышала Магда, были странные слова старухи Лахьи, донесенные слабым горячим ветром: — Сколько ты гостей привела… Молодец.

***

      Магда вернулась в себя на перине, набитой какими-то душистыми травами — сухие стебельки прокалывали пахнущую мелиссой наволочку и больно кололись, но неприятные ощущения были лишь фоном к противному зуду в мышцах. Перед глазами мелькала зелёная рябь, но вскоре из неё проступил узор вышивки белого платья, некрасиво обвисшего на плоской женской груди. Магда разглядела сложенные на коленях руки, серую стену за спиной женщины и услышала знакомый голос — голос Айно: — У тебя был солнечный удар. Ничем таким мы тебя не напоили, не беспокойся. Твои друзья сейчас в полном порядке. Только один всё время чихает.       Магда чувствовала себя слишком плохо, чтобы обижаться на это заботливое тыканье и друзей, которые не навестили её, и осторожно перевела взгляд вверх, к лицу Айно. Встревоженное выражение светлых глаз как-то не вязалось с добрым скуластым лицом, однако женщина выглядела по-прежнему дружелюбной. Магда хотела отблагодарить её, но язык за пересохшими губами отказывался шевелиться, и Айно махнула рукой: — Можешь ещё поспать, обед только в два. А сейчас полдень, — поспешно прибавила она, видя, как девушка нахмурила брови. — На улице самая жара, не советую туда выходить.       Магда не любила, когда к ней, едва проснувшейся, лезли с разговорами, но негромкий спокойный голос Айно мягко скользил мимо уставших ушей, не раздражая их, и звучал с неприкрытой материнской заботой. По возрасту финка вполне годилась ей в матери, и Магда вздохнула, борясь с желанием нашарить руку Айно и взять её в свою. Увы, в Финляндии прикосновение к малознакомому человеку считалось чуть ли не оскорблением. Магда медленно вздохнула — лёгкие кололо, словно туда тоже затолкали по пучку соломы. Девушка слишком соскучилась по женскому вниманию, чтобы оставлять ласковый взгляд Айно без благодарности. — Нет, я больше уже не усну, — прохрипела она, отчаянно моргая. Вскоре чёрные мушки пропали, и Магда отчётливо видела каждый стежок на платье Айно. Зелёная веточка, красный цветочек, снова веточка, цветочек, уже жёлтый — яркая вышивка вилась по груди, и её затейливый рисунок с простым повторяющимся мотивом напоминал Магде трудную для игры, но легко запоминающуюся мелодию. — Если будешь вставать, надень вот это, — попросила Айно, приподнимая сложенное платье, что до этого держала на коленях. — В тёмном тебе будет жарко, да у нас и не полагается ходить в таком, — чёрные зрачки прокатились в светлых, как родниковая вода, глазах, из стороны в сторону, и Магда вдруг ощутила на себе жёсткие джинсовые шорты и пропотевшую футболку — казалось, эти вещи с каждой секундой пропитывали чудесный матрас городской скверной. Айно права — смотрелись они в здешнем цветочном раю крайне неуместно.       Она поднялась, желая рассмотреть предложенное платье, и травинки в матрасе укололи ладонь, словно маленькие иглы. В мышцах всё ещё зудело, и от движения, хоть и аккуратного, мухи снова замелькали перед глазами.       Платье было белое — похоже, остальные цвета в Пайхоле находились под запретом. Фасоном оно походило на сшитые вместе футболку с круглым вырезом и длинную юбку. Проймы чуть пожелтели — раньше платье, вероятно, принадлежало другой. Узор из крупных васильков и розовых маргариток вился вокруг воротника, переползая на плечи и грудь. От переплетений светло-зеленых стебельков у Магды едва не закружилась голова, и голос Айно удержал её в мире живых: — Нравится? — А это ручная вышивка? — Магда растерянно кивнула, расправляя платье. Кажется, размер подходящий. — Конечно, нет. Н&М, весенняя коллекция, — усмехнулась Айно, деликатно отворачиваясь.       В памяти всплыло воспоминание о воздушных нарядах, которые белыми мотыльками осаждали витрины магазинов, стоило асфальту показаться из-под снега. Магда усмехнулась и встала на ноги. От обморочных мушек не осталось и следа. — Если захочешь к нам присоединиться, то столовая в следующей комнате, — предупредила Айно, скрываясь за дверью. Магда даже не успела спросить, где Кюликки.       Она неспешно переоделась, заметив, что соломенный матрас лежал на невысокой железной кровати, очень похожей на больничную койку — такие кровати стояли в ряд у стены, напоминая не то общежитие, не то дортуар в женском пансионе. К каждой кровати был прислонен то рюкзак, то спортивная сумка, а то и вовсе маленький ридикюль. Городская одежда — платья, футболки, шорты — лежала поверх одеял, бережно разглаженная.       Магда поправила оставленную на кровати футболку и нахмурилась. Даже если это общинный дом, то на деревенский он похож меньше всего. Одно радовало — толстые оштукатуренные стены излучали приятный холодок. Странное место. У Кюликки наверняка имелись причины сбежать отсюда в чужой огромный город. Кюликки… Куда же она подевалась? Почему доверила подругу — Магда надеялась, что, несмотря на размолвку, они всё ещё друзья — незнакомой женщине? Ах да. Она же дочь старосты общины. До валяющейся в обмороке подруги ей просто нет дела. У Магды больше не осталось вопросов к тому, откуда у деревенской девушки такие организаторские способности.       От хлопкового платья исходил приятный городской запах свежей стирки, и Магда немного успокоилась. Над её кроватью оказалось окно, и за стеклянным квадратом в белой деревянной раме было отчётливо видно зелёный луг и черный лес, на чьем фоне ярко выделялся жёлтый дом в виде треугольника. Жара уже не казалась такой ужасающей, и Магда решилась выйти на улицу. Кюликки решила на неё плюнуть и оставить в незнакомом месте одну — ничего страшного. Всё можно исследовать и в одиночестве. Или отыскать мужчин и пойти с ними.       Выйдя на порог, она увидела Пуумалайнена — зажав в зубах кисть, он сидел на траве и торопливо чиркал в альбоме, изредка бросая взгляд вдаль. Услышав шаги, художник оторвался от рисунка, и, обмакнув кисточку в банку с водой, стоявшую поблизости на небольшом мольберте, спросил: — Как вы себя чувствуете?       Магда вопросительно взглянула на него, не сразу поняв, о чём он говорит — хотя из уст Тубьёрна звучал её родной немецкий. Это был шифр, на котором они переговаривались, когда никого не было рядом, и художник наверняка думал, будто умение говорить по-немецки может расположить Магду к нему. Девушка и вправду ему симпатизировала — но не настолько, как ему хотелось. — Нормально, — отмахнулась Магда, чувствуя, как застоявшийся воздух всколыхнул тонкую ткань рукавов. — А вы, смотрю, только приехали и уже рисуете?       Она любила природу, но опускаться прямо на траву побрезговала и осталась стоять. Тубьёрн кивнул, возвращаясь к рисунку. На листе плотной желтоватой бумаги постепенно появлялся вид, который Магда видела из окна. Выходило очень похоже. Совсем не так, как настоящее, гораздо проще и условнее — но Пуумалайнен везде видел несложные формы и чистые цвета. — Оказывается, тут есть табуированные зоны, — вдруг заговорил Тубьёрн, накладывая на набросок треугольного дома густую солнечно-медовую краску. — Руова Куокконен сказала, что мужчинам нельзя заходить вот в этот желтый храм, на мельницу и в лес вон там за рекой. — Странно, и почему бы? — равнодушно отозвалась Магда, замечая, что еловый лес вокруг островка выглядит совершенно непроницаемым и неживым. Провода не рассекали беспечную голубизну неба, а на земле не было видно ни шланга, ни колодца, ни каких-либо коммуникаций — если бы не современная архитектура общинного дома, Пайхола казалась бы местом, застрявшим в глубокой древности, когда люди не находили ничего необычного в том, чтобы выковать мельницу из пера лебедя, клочка овечьей шерсти и ячменного зерна. И Магде здесь нравилось. Тубьёрну, похоже, тоже. — Вдохновляет, — заметил он тихо, и жёлтый храм на его рисунке как будто ожил и засветился на густом, черно-зеленом фоне колючих елей.       Магда промолчала. Она наслаждалась необычным пейзажем, прикосновением тонкой ткани к горячей коже, отдаленным пением птиц в тёмном лесу — и на фоне всей этой торжественной летней красоты островка, принаряженного к празднику, все её дрязги с взбалмошной Кюликки казались совсем мизерными и незначительными. И понемногу, вместе с голубыми пузырьками небесного газа, в грудь Магды с весёлой бесцеремонностью врывалось ощущение беспричинного счастья. Ей захотелось рассмеяться и погладить выбритые виски Тубьёрна. Но вместо этого она уже не так мрачно спросила: — А вы не видели, где остальные? — Там, — указал Тубьёрн кисточкой на общинный дом. — Скоро будут обедать. Я спрашивал, можно ли чем помочь, но Кюликки напрочь отказалась. Для неё приготовление обеда — это нечто вроде обряда. А ваши мужчины сейчас в местной сауне. И мне кажется, что они не очень довольны происходящим. — Ну конечно, — грубовато фыркнула Магда. — Мужчинам и что-то запретить! Ладно, так и быть, проведаю их. Вдохновения вам!       Тубьёрн улыбнулся, не отрываясь от рисунка, и Магда осторожно сделала первый шаг по здешней земле, стараясь идти между цветов. Нежные стебельки щекотали ей ноги, и девушка, боявшаяся встретить здесь мерзких лягушек или злых муравьёв, понемногу расслабилась. Пушистый лужок с низкой бархатной травкой, которую как будто тщательно подстригали каждую неделю, выглядел совершенно стерильным и даже немного искусственным, словно газон на футбольном поле. Магда едва удержалась от безумной мысли снять обувь и пройтись по этой чудесной траве босиком. Но донессшийся с другой стороны общинного дома голос Лемми схватил её безжалостной рукой и опустил на землю: —…мы думали, тут будет какая-нибудь хиппи-движуха и бочка ячменного пива, а тут девушки в веночках, блять. И везде эти грёбаные цветы, — последнее слово утонуло в звонком чихе, и Магда ясно представила, какие у их варганщика-аллергика красные глаза. И поморщилась, услышав нецензурное слово. Лемми был из тех людей, в чём исполнении мат способен вызвать рвотный позыв. Однако справилась с отвращением и прислонилась к холодной стене, желая подслушать суровый мужской разговор. — Магде тут, в этом бабьем царстве, наверняка нравится, — язвительно отозвался Илмари, — она же феминистка. — А меня напрягает, что я до сих пор не вижу здесь ни одного мужчины, — глухо заметил Вяйне и резко перевёл тему, — чёрт, да эти венички с еловыми ветками хороши! Бодрят!       Магда медленно опустилась на траву — ноги её не держали.       Не боясь лягушек и прочих тварей, сотворенных дьяволом в приступе злорадного вдохновения, Магда просидела у стены до самого обеда. Мужчины её не заметили, и, беззаботно смеясь, хлестали друг друга березовыми вениками, а Магда, поджав колени, вцепилась оцепеневшим взглядом во мрак елового леса за рекой. Она хотела радоваться, собирать цветы и помогать новым знакомым плести праздничные венки, но, не в силах отделаться от бесконечной тревоги, слушала репетиции соловьев, желая провалиться в зеленую тьму. Что её так пугало? Безукоризненная голубизна горячего неба? Чего она боялась в этом цветочном раю?       Магда поднялась, и, собрав остатки самообладания в кулак, пошла дальше по узкой тропинке. Дорожек здесь не было — только множество кривых тропинок, приводивших к сосновому шесту. Этот действительно оказалась увитая виноградом тощая корабельная сосна, такая высокая, что её лохматая макушка будто подпирала прозрачный купол неба, не давая ему свалиться на землю. Больше деревьев на острове не было. Где здесь искали тени в жаркие дни? Магда замерла, ощущая, как припекает макушку. Безветрие стояло полное. В небе обрывком ваты застряло одинокое облачко. Река, огибавшая остров, не приносила прохлады. Хотелось спрятаться в тень и неподвижно лежать, дожидаясь, когда спадет жара, но Магда, настойчиво борясь с собой, прошла на другой конец острова — туда, где стояла совершенно нелепая на этом бархатном лужке мельница. Остров оказался совсем небольшой, примерно в два с половиной ара, и местные жители, разбив мавританский газон, явно не предполагали, что будут выращивать здесь зерно. Может, тут когда-то и шумело на ветру поле — ведь вид, открывшийся Магде, нисколько не соответствовал её представлениям о деревне.       Она сощурилась, оглядывая мельницу из-под приставленной ко лбу ладони, бросила любопытный взгляд на жёлтый храм и спустилась к реке. За спиной остался общинный дом, праздничный шест и сидящий на траве Пуумалайнен. Весь мир сократился до небольшого, но прочного мостика, перекинутого на другой берег к черной пропасти леса. В этом месте здешняя Туонела — девушка не запомнила её настоящее название — больше походила на канаву, чем на реку. При желании Магда смогла бы её перепрыгнуть, но замерла на берегу, всматриваясь в густую изумрудную мглу, шумевшую множеством листьев. На тропинке, начинавшейся у моста и терявшейся в чаще, плясали солнечные пятна.       Лес. Мужчинам сюда нельзя заходить. На лбу выступил пот. Магда машинально утерлась, и вздрогнула, когда за плечом раздался дрожащий голос: — Пойдём в дом. Там прохладнее.       Магда послушно обернулась. Позади стояла Кюликки, и лица на ней не было.