💕💕💕
Чонгук резко дёргает за ручку двери и смело проходит внутрь, сразу же снимая с себя обувь и оставляя все лишнее на тумбочке в коридоре, отправляясь на поиски одного важного и близкого для себя человека, даже не собираясь тянуть время. Младший не думает совершенно ни о чем: он ходит из комнаты в комнату, однако присутствия Тэхёна даже не замечает, из-за чего в голову начинают прокрадываться самые тяжелые мысли из разряда: «скорее всего, он ушел и оставил тебя одного, Чонгук, потому что ты сделал это первый». Тем не менее, шатен просто отбрасывает всё негативное прочь и буквально заставляет себя не думать ни о чем плохом. В конце концов, сейчас это было бы весьма неуместно, ведь он верит Тэхёну, и он знает, что Тэхён не мог просто провалиться сквозь землю, а значит, он был все ещё в квартире. Обойдя все комнаты, кроме собственной, Чонгук принимает к сведению то, что брюнета нигде нет, а потому заходит в последнюю и застывает на месте, как вкопанный, когда замечает на кровати свой лежащий комочек грусти, расплываясь в нежнейшей улыбке и почти бесшумно прикрывая за собой дверь, начиная двигаться в сторону Кима, причем достаточно тихо, чтобы не разбудить Тэхёна и позволить ему поспать: он ведь не мог заснуть полночи, потому было бы правильнее не мешать чужому сну и проявить заботу, но осведомить хёна о собственном присутствии. Потому Чонгук бесшумно стягивает с себя толстовку, а затем, складывая её в небольшой квадрат, кладет куда-то на стул, мысленно подмечая то, как в комнате жарко, но не акцентируя на этом особого внимания. Младший тихо подходит к шкафу, спокойно и медленно открывает его и сразу же находит там свои излюбленные домашние шорты, надевая их на замену обтягивающим джинсам и действуя при этом уж слишком осторожно, начиная частенько так поглядывать в сторону хёна в надежде на то, что он не проснулся, и Чонгук ему совсем не помешал. Тем не менее, парень все равно позволяет себе взглянуть в зеркало и посмотреть через него на Тэхёна, завёрнутого в одеяло, что выглядел максимально очаровательно прямо сейчас, откровенно говоря, вынуждая Чонгука с особой силой поджать губы, дабы скрыть рвущиеся наружу эмоции вместе с особо острым желанием наконец обнять хёна и расцеловать каждую клеточку его тела, окутав брюнета заботой и теплом. Впрочем, шатен времени не тянет, а потому аккуратно ложится на противоположную часть кровати и залазает под нагретое одеяло, окольцовывая тэхёнову талию и утыкаясь в чужой затылок носом, начиная мягко водить его кончиком по шелковистым темным волосам, с особым наслаждением наполняя легкие любимым и привычным ароматом сладкой карамели, выбивающим из легких весь кислород и заставляющий парня неосознанно расслабиться. Как же он скучал. Тело охватывает внезапная дрожь, стоит чему-то необъяснимо твёрдому и горячему оказаться позади. У Тэхёна спросонья даже сориентироваться в пространстве не получается, что заставляет его на долю секунды податься панике, но затем вмиг расслабиться, когда чужие руки осторожными касаниями обвивают его поперёк живота, прижимая к себе. Внезапное тепло и трепет одолевает грудную клетку почти моментально, отчего сердцебиение усиливается, кажется, в несколько раз, из-за переполняющих эмоций исключительного удовольствия и счастья. Потому Тэхён неторопливо переворачивается на другой бок, приоткрывает веки и пытается рассмотреть лицо Чонгука, но выходит это, честно говоря, от слова «плохо», ведь сознание до сих пор находится в неком пространстве. Однако и этого становится достаточно для того, чтобы поцеловать чужой подбородок, адамово яблоко и сгиб шеи, прежде чем уткнуться в неё носом, протиснув ногу между чужих бёдер, дабы избавиться от жалких сантиметров между их телами. Чонгук зарывается узловатыми пальцами в пушистые тэхёновы волосы и принимается мягкими массажными движениями массировать чужую кожу головы вместе с тёмными локонами, еле ощутимо оттягивая их в сторону и заметно расслабляясь, как бы принимая близкие объятия со стороны хёна и млея от каждого поцелуя. Шатен мысленно подмечает лёгкий табун мурашек, что незаметно пробегается по спине, как бы выражая собой высшую степень удовольствия от нежнейших касаний самого любимого человека, что были настолько приятны, насколько это было возможно, и прикрывает глаза из-за океана неописуемого наслаждения, позволяя себе буквально захлебнуться в нём и безвозвратно утонуть, причём даже не пожалеть об этом и ни капли не усомниться в собственном решении, пойти на подобного рода «самоубийство» добровольно. — Ты уже дома? — несколько хрипло произносит Тэхён и отчерчивает ладонями рельеф чужого тела в области лопаток, позволяя себе утонуть в чонгуковом тепле и буквально захлебнуться в безграничной любви и скуки по одному-единственному человеку. — Ох, нет, что ты. Я всего лишь твоя галлюцинация, Тэхён-и, — совсем тихо, почти шепотом отвечает Чонгук и мягко целует Тэхёна в макушку, блаженно прикрывая глаза от чувства лёгкой эйфории и полного спокойствия одновременно, еле заметно улыбаясь и прижимая брюнета к себе как можно плотнее, ловя себя на мысли о том, что парень был бы не против пролежать вот так весь день, а лучше всю неделю, весь год и всё десятилетие. Чонгук был бы не против пролежать так всю жизнь. Тэхён тяжко вздыхает и кончиками пальцев продолжает вырисовывать незамысловатые узоры вдоль чужого позвоночника, иногда опускаясь к пояснице и вновь поднимаясь к затылку. Он смиренно позволяет себе вспыхнуть в крепких объятиях, словно является практически потухшим уголком среди множественного числа остальных, ранее представляющих из себя невыносимо полыхающее пламя. В конце концов, Чонгук и его объятия предстают перед Тэхёном подобно единственному спасению: как протянутая рука, как внезапное чудодейственное лекарство, как колыбель матери, — настолько красивая и настолько завораживающая. Чонгук — это вообще что-то неизведанное этим чёртовым миром, потому что весь его облик кажется чем-то невероятно прекрасным и невозможным. И пускай слова Тэхёна могут показаться обычным глупым сказанием наивно-влюблённого человека, ему глубоко плевать, ведь иначе охарактеризовать возлюбленного для него просто-напросто невозможно. И медленно выбравшись из чужих объятий, Тэхён перехватывает чонгукову руку на собственной талии и тем самым заставляет Чонгука сместить её на матрас, чтобы позволить себе лишь наполовину выбраться из-под одеяла из-за невероятной жары, что сконцентрировалась под плотной материей из-за двух, крепко жмущихся друг к другу, тел. И вдохнув полной грудью более-менее нетяжёлый воздух, брюнет заправляет пальцами длинными взлохмаченные пряди чёлки за уши и позволяет себе рассмотреть черты лица перед собой снизу-вверх. Чонгук же смотрит на Тэхёна кристально чистыми глазами и буквально теряет счёт времени, останавливаясь взглядом на карамельных ирисах напротив и замечая на дне тёмных зрачков самую настоящую влюблённость, которая говорит сама за себя. Честно говоря, прямо сейчас шатен просто ни о чем не думает и подмечает про себя, что подобное состояние очень схоже с физической усталостью, во время которой тебе хочется поскорее оказаться в кровати, и когда ты всё-таки укутываешься в тёплое одеяло, утыкаясь носом в мягкую подушку, ты испытываешь неимоверно приятное облегчение и тепло. И это — именно то, что испытывает Чонгук сейчас. Парень даже ловит себя на мысли о том, что ради таких моментов люди и живут. Когда тебе настолько хорошо, — причём и ментально и физически — что тебя совершенно ничего не волнует, а все плохие мысли исчезают, словно их и вовсе не существовало, освобождая сознание от всякого мусора и грязи. Тэхён перед ним, словно бриллиант, заставляющий Чонгука хотеть прикасаться к нему, но очень осторожно, словно одно неверное движение и хён просто разобьётся, а восстановить его уже будет просто-напросто невозможно. У шатена в глазах буквально появляются искры, как только Тэхён направляет на него взгляд и мягко прикасается к оголённой коже, тем самым вызывая самые приятные мурашки из всех возможных. В голове — пустота. В сердце — Тэхён и его бархатный голос. — Если безумие выглядит так, то я безумно рад, — полушёпотом признаётся Тэхён, после чего ладонью накрывает чужую шею для того, чтобы кончиками пальцев ласково отчертить чёткий контур нижней челюсти. Он совсем осторожными касаниями, словно Чонгук является в данный момент хрупкой фарфоровой посудой или рассыпчатой иллюзией, обводит россыпь родинок на медовой коже шеи, касается проколотой мочки и убирает с глаз смолянистые — в тёмном свету — волосы. Сердце в груди подозрительно больно сжимается, и глаза непроизвольно наполняются жгучими слезами, словно на уголках собирается перцовая жижа. Невероятная тоска и долгожданное осознание заставляют почувствовать комок в горле, однако Тэхён всё равно отбрасывает эти никчёмные чувства в сторону, смаргивая слёзы, прежде чем приблизиться к покусанным губам и оставить на них совсем мнимый поцелуй, отстранившись. А вот Чонгук в свою очередь отстраняться вовсе не спешит, а потому лишь аккуратно кладёт руку на чужую шею и притягивает Тэхёна к себе ближе, сминая излюбленные губы в нежном поцелуе и блаженно прикрывая глаза от удовольствия. «Если сумасшествие выглядит так, то я точно сошёл с ума», ловит себя на мысли парень и с лёгкой улыбкой на кукольных губах скользит узловатыми пальцами под чужую ткань домашней футболки, ощутимо отчерчивая ими плоский живот, а следом и останавливаясь на стройной талии, осторожно сжимая её изгибы и прижимая к себе как можно плотнее, касаясь горячим языком чужих уст и мысленно закатывая глаза от удовольствия. Тэхён толком не удивляется поведению Чонгука, принимая ласку с его стороны как должное, потому подаётся навстречу возлюбленному и сминает его упругие губы собственными с непередаваемым трепетом. И сквозь грудную клетку проходится нечто похожее на высоковольтный разряд тока, что вызывает на кончиках пальцев толику покалывания, но настолько приятную, что у Тэхёна возникает безудержное желание назвать себя помешанным на этом ощущении, ведь даже ладони Чонгука, — столь горячие и широкие, — кажутся самым очаровательным пристанищем для сердца, что в бьётся груди, подобно влюблённому до ужаса. И стоит пальцам чужим оказаться под материей футболки, Тэхён непроизвольно на долю секунды втягивает живот, но мгновенно расслабляется, ведь только прикосновения Чонгука могут вызывать настоящий табун мурашек и желание получить их куда больше. И пускай в голове возникает необъяснимый поток мыслей, который вскоре превращается в самую настоящую кашу, Тэхён ласково ведёт ладонью вдоль предплечья Чонгука, чтобы обоими руками сцепиться на его шее, прижав к себе для крепких объятий. Чонгук, откровенно говоря, не понимает, что творит: почему сейчас действует подобным образом и седлает тэхёновы бедра, не отрываясь от искусанных губ и не переставая держать хёна руками за шею. Он просто испытывает неописуемое желание прикоснуться к брюнету, и сделать это настолько интимно, насколько это возможно, надеясь просто задохнуться в удовольствии и сказочной любви лишь к одному человеку.💕💕💕
Хосок не особо заметно отбивает ногой спокойный ритм играющей в наушниках песни и опускает задумчивый взгляд вниз, на свисающие через ограждение ноги, принимаясь рассматривать какие-то мелкие детали улицы, но продолжая думать о своём. Блондин буквально погружается в собственное сознание, словно в толщу воды, и начинает прокручивать в голове раз за разом один и тот же диалог, следом улавливая краем уха хлопок закрывающейся двери и слегка поджимая губы. «Наверное, не стоило выгонять Чонгука таким образом», ловит себя на мысли Хо и прижимает ладони к лицу, прикрывая глаза от очевидного нежелания раскрывать их и вообще держать открытыми. Слабый поток ветра щекочет нежную кожу лица, белокурые пряди аккуратно колышутся от лёгкого дуновения, однако Хосок даже не ёжится, ведь наслаждается теплом светлой безрукавки, что достаточно хорошо справляется со своей обязанностью и — благо — позволяет парню забыть о еле ощутимом холоде, полностью утонув в музыке и воспоминаниях. Может, он всё-таки был не прав? Может, он правда пришёл к поспешному выводу, когда подумал о том, что Тэхён причинил Чонгуку боль осознанно? Может, все это время он действительно являлся самой настоящей проблемой, далеко не спасающей Чонгука с тонущего корабля, а делающей только хуже, продолжая тащить его ко дну? — Нет, я… я просто хотел защитить, — совсем тихо шепчет Хосок в свое оправдание, пока слова растворяются в шуме вечернего города и заставляют парня снова раскрыть глаза, а следом и устало выдохнуть: честно говоря, он уже задолбался думать об этом, не видя в себе никакой проблемы. Признаться честно, Юнги ничуть не может ожидать чьего-то присутствия на прохладной крыше, когда суёт скетчбук под подмышку, застёгивает пуговицы кардигана цвета карамели и негромко закрывает за собой тяжёлую металлическую дверь, зачем-то окидывая взглядом тёмное пространство под открытым чёрном небом, звёзд на котором не видать из-за облачной погоды в преддверие первого снега. Конечно, ожидать увидеть кого-то ещё, помимо Чон Хосока — бесполезно, по крайней мере, потому что не многие осведомлены об этом месте. Поэтому Юнги задумчиво поджимает губы и подходит к соседу, что одет даже слишком просто для осеннего вечера, который пробивает до мозга костей. И пускай Юнги сам понимает, что своим кардиганом не упасёт себя от морозящей дрожи, парень всё равно не горит желанием возвращаться в квартиру, а потому он уверенно подходит к бетонному ограждению, что отделяет его от сумасшедшей пропасти полупустых улиц. Не пытаясь смутить Хосока собственным присутствием, парень без лишних слов укладывает скетчбук с большей частью пустых страниц и открывает книжку небольшого формата на одной из таких, после чего из кармана выуживает автоматический карандаш, щёлкает по нему несколько раз и принимается рисовать. Точнее, задумчиво окидывает взглядом город в ночном облике, что красиво переливается в многогранных цветах: то в красном, то в жёлтом, то в зелёном, пускай вдохновение особо не появляется, что кажется Юнги чем-то одновременно странным и обыденным, ведь приходит он на крышу именно за капелькой желания что-нибудь зарисовать. И стирая непонятную черту ластиком, что находится на другом конце карандаша, парень задумчиво дует губы и принимается постукивать стержнем по листку бумаги. Он снова и снова прогуливает тёмными омутами по ночному городу, а затем останавливается на таком задумчивом Хосоке, что кажется даже несколько уставшим. — Ты сюда не часто приходишь, — вновь обратив внимание на скетчбук, произносит Юнги, вздохнув, отчего клубы пара незамедлительно растворяются в морозящем воздухе, поднимаясь вверх. — По крайней мере, я тебя ещё не видел, — торопится добавить парень, ведь не так давно переехал сюда, чтобы быть полностью осведомлённым насчёт чужого присутствия на крыше. Хосок вынимает наушник из уха и поворачивается в сторону Юнги, какое-то время смотря на парня и смеряя его непонимающим взглядом: просто странно было слышать такое от человека, что переехал сюда совершенно недавно. Однако блондин даже не акцентирует на этом внимания, слабо кивая чему-то своему, а следом и полностью избавляясь от наушников, вешая их себе на шею и решая, что сейчас они ему не так уж и необходимы. Старший просто хватается длинными пальцами за холодную каменную часть парапета, расположенную между ног, и откидывает голову назад, бросая короткий взгляд на рядом лежащий скетчбук, тем самым заставляя себя вспомнить, что Юнги является своего рода художником: он ведь одногруппник Тэхёна, а они оба учатся в университете искусства, потому сделать вывод сейчас было не так уж и сложно. — Просто не часто появляется свободное время, знаешь ли, — решая всё же продолжить диалог, отвечает Хосок и нажимает пару раз на экран телефона, ставя играющую аудиозапись на паузу и снова возвращаясь к наблюдению за вечерней жизнью города, и людей живущих в нём. — Проводить его здесь становится всё труднее и труднее… — с долей грусти в голосе произносит блондин и коротко усмехается, ставя руки за спину, тем самым опираясь на них, следом устало прикрывая глаза, дабы получить некое легкое чувство умиротворения от своего рода приятной тишины. «Когда каждый день состоит из какой-либо шумихи, то невольно начинаешь ценить подобные моменты», ловит себя на мысли Хосок и недовольно хмурит брови, потому что… ему же не пятьдесят лет, чтобы думать подобным образом. Однако смотреть каждый день за сестрой, успевать ходить на учёбу и дополнительные, а также заниматься бытовухой — дело хоть и простое, но только не тогда, когда оно становится периодическим, ведь в этом случае усталость начинает накрывать с головой и моменты, когда ты можешь посидеть в тишине и отдохнуть, становятся буквально по цене золота. — Каким судьбами здесь? Ищешь вдохновение? — вспоминая про не большую книжечку и неудачные попытки темноволосого что-либо нарисовать, беззаботно интересуется Хосок и направляет взгляд темно-карих омутов на парня около себя, отбрасывая все мысли прочь и неосознанно радуясь появлению нового человека в собственном окружении. — Вдохновение? — произносит одними губами Юнги и хмурит брови, глядя на белый лист бумаги, на котором постепенно вырисовывается незамысловатое крыльцо бара, что можно разглядеть неподалёку благодаря пурпурной неоновой вывеске. «Очевидно, там пьют не только выпивку», думает про себя парень, ведь не является любителем подобных помещений, предпочитая выпивать в какой-нибудь рюмочной или дома: другими словами, совсем скромно. Впрочем, это сейчас не имеет весомой причины, чтобы продолжать об этом раздумывать, делает он своё заключение, прежде чем кивнуть. — Можно и так сказать, — добавляет темноволосый и кратко усмехается, пока тонкий грифель карандаша медленно вырисовывает лепестки замысловатого растения поодаль от широких стеклянных дверей. Старший изредка бросает короткие взгляды на попытки Юнги воспроизвести что-то на бумаге и подмечает в голове то, насколько у темноволосого юноши, оказывается, длинные и худые пальцы, а его манера рисования действительно смахивает на профессиональную. Аккуратные очертания предметов вскоре превращаются в рисунок, и наблюдать за этим, не зная, что получится в конце, действительно является чем-то завораживающим, однако Хо старается не испепелять бумагу глазами, а потому спокойно направляет взгляд вверх, прямо на ночное небо, и тяжело выдыхает, когда понимает, что завтра будет учебный день, и тогда хён с Чонгуком по-любому встретятся, однако начать общаться как прежде уже не смогут. По крайней мере, Хосок точно не собирается игнорировать произошедшее, будто шатен ничего не говорил и не втаптывал в грязь всю хосокову помощь, которую он предоставлял ему и, если говорить начистоту, был готов предоставлять хоть до самой смерти, но если человек в этом не нуждался, то заставлять его блондин не видел смысла. В конце концов, он просто хотел как лучше — вот и всё. Получившейся на бумаге набросок не совсем устраивает Юнги, ведь рисовать всяческие помещения и здания ему не очень нравится. По его мнению, рисовать людей намного интересней: в конце концов, пропорции человека могут рассказать о многом, пока какой-либо куст будет приманивать лишь оболочкой — красивыми сочными лепестками и цветущими цветами, словно слива поздним летом. Другими словами, эмоции человека, меняющиеся практически каждое мгновение, кажутся намного живописней и занимательней. На ум отчего-то приходят картины Тэхёна — настолько искусные и привлекательные, что глаз не оторвать. В какой-то мере Юнги даже завидует, пускай преподаватель и многие другие продолжают хвалить его работы. Тем не менее, парень считает не нужным вспоминать об этом, ведь настрой отчего-то становится поганым: вероятнее всего, виной является неудавшаяся попытка рисования. И закрыв скетчбук, Юнги прикусывает губу до желтизны, складывает руки на бетонном ограждении и облокачивается на них, чтобы насладиться живописным Сеулом. — Выглядишь загружено, — вдруг произносит юноша и сам непроизвольно удивляется сказанному, ведь интересоваться чужой жизнью редко себе позволяет, считая нетактичным задаваться вопросами о делах собеседника, когда тот ничуть не предрасположен к разговору. — Можешь выговориться, если хочешь, — кратко взглянув в сторону Хосока, добавляет Юнги и подпирает щёку рукой, вновь уставившись на глубину ночного города. Хосок измученно стонет, когда снова слышит чужой голос и трёт глаза пальцами, потому что… он итак думал об этом всё то время, что находился на крыше, а тут ещё и появилась возможность выговориться, то бишь парню буквально придётся пересказывать всё, что он надумал, ещё раз. Однако в чужом мнении блондин действительно нуждался, ведь со стороны людям всегда было виднее, кто прав, а кто нет, в чем ошибки каждой стороны и так далее. К тому же, этим «чужим мнением» обладал не кто иной, как Мин Юнги — не особо разговорчивый парень, но наверняка хороший слушатель, способный на рассуждение. По крайней мере, так кажется на первый взгляд, потому Хосок решает, что стоит поделиться произошедшими на днях событиями, а потом — для полноты картины — достать сигарету из кармана и закурить. — Даже не знаю с чего начать. Не хочется долго объяснять, ведь… — Хосок тяжело вздыхает, однако следом машет рукой, потому что, откровенно говоря, не хочет устраивать тут драм и снова думать о некой ссоре, как о какой-то тяжёлой вещи. Он ведь сам роет себе могилу сейчас, так почему бы просто не расслабиться? — Я поругался с близким человеком, которого всегда поддерживал. И когда я сказал ему о том, что ему стоит перестать так унижаться ради человека, который этого даже не ценит, он сказал о том, что я слишком часто выпендриваюсь и делаю вид, как будто всё знаю даже тогда, когда это не так, — буквально на одном дыхании произносит Хо и прикрывает глаза от усталости, потому что не чувствует абсолютно ничего: легче ему, как минимум, не становится. — Но я ведь просто говорю, как есть: говорю как лучше, однако это все для Чонгука оказывается лишь бредом, словно я — выпендрёжный всезнайка, — цокая языком, добавляет Хосок и опускает взгляд вниз вместе с корпусом, замечая вошедшего в подъезд соседа с собакой на коротком поводке и мысленно подмечая подсознательное желание спрыгнуть: конечно же, не из-за Чонгука, причин и так полно. Юнги задумчиво рассматривает карандаш, оставленный в собственной руке, пока в голове происходит некая обработка полученной информации. Всё-таки ему стоит высказать своё мнение на данный счёт, пускай и ругаться с кем-то близким парню ни разу не приходилось. По крайней мере, об этом Юнги хочется забыть раз и навсегда, ведь кошмары о безумных днях собственного детства терзают его до сих пор, несмотря на частые посещения личного психиатра. Впрочем, Юнги старается не подаваться малоприятным моментам в голове и прочищает горло, вплетая узловатые пальцы в тёмные волосы, слабо оттягивая пряди. И медленно развернувшись к ограждению спиной, он облокачивается на холодный бетон позади себя, локти ставит на его край и переключает своё внимание на тёмные облака, что плывут в своём неторопливом темпе вдоль по небу, позволяя луне скрыться и вновь осветить ярким светом тёмную площадку. — А ты уверен, что твоя помощь была необходима? — спустя недолгие минуты всё-таки интересуется Юнги, ведь не смог поймать в чужом рассказе той самый важной сути: нужды Чонгука в совете. — Думаю, раз уж Чонгук пришёл ко мне, то он явно искал помощь, разве нет? — задаёт вполне логичный вопрос Хосок и задумчиво склоняет голову вбок, а следом еле заметно хмурит брови, замечая в собственных словах некую не состыковку. Точнее, ложь. — Или же он искал всего лишь поддержку и ничего более… — предполагает блондин, однако следом пожимает плечами, потому что о чужих намерениях не имеет и малейшего понятия, а узнать это сейчас у него все равно не выйдет, даже если он позвонит Чонгук и спросит напрямую: это будет выглядеть, как минимум, странно. — Да и, если говорить откровенно, то я ведь просто хотел помочь, — достаточно тихо и спокойно выдаёт Хосок, опуская взгляд на собственные колени и еле заметно поджимая губы от толики волнения и беспокойства, ведь, несмотря на всё, блондин действительно переживал о Чонгуке и не хотел делать ему ещё больнее. Он был готов защищать младшего от всего на свете, лишь бы он забыл, что такое боль ещё на несколько лет вперёд, использовав возможность насладиться жизнью и её красой, а не испытывать на себе это адское пламя мук и страданий. — Видеть то, как страдают близкие люди — невыносимо. Мне не хочется повторять этот горький опыт, — почти шёпотом добавляет старший и делает глубокий вдох, поднимая взгляд на звезды, что были едва заметны, но всё же блестели где-то вдалеке, пусть и достаточно слабо. Плохие воспоминания сбивали с ног почти моментально: Хосок не хотел погружаться в них с головой. Юнги переводит взгляд на Хосока, точнее, на его затылок, что удаётся рассмотреть без лишних проблем из-за собственного положения, и, признаться честно, не замечает в голове нужных мыслей или слов, что следует высказать в знак поддержки. В конце концов, Юнги не похож на человека, который любой ценной заставит окружающих улыбаться, позабыв о всяческих бедах и прочих проблемах. Он вообще плохо понимает слово «настоящая дружба» и «всё сделаю для близких», пускай в последнем ему удаётся разглядеть что-то невыносимо знакомое, что-то невероятно любимое и тёплое сердцу, напоминающее маму. И медленно убрав замёрзшие руки в карманы кардигана, он откидывается головой назад, недолго рассматривает небосвод точно над собой и вбирает морозного воздуха полные лёгкие, отчего плоть изнутри начинает колоть, но весьма терпимо. — Говоришь, как ангел-проповедник. По-твоему, весь мир является сказкой? Без боли никуда. И как бы тебе не хотелось всех защитить — это просто-напросто невозможно, — цыкает Юнги, воспринимая слова Хосока наравне с бредом. — Человек, к великому сожалению, не является Богом или всемогущим существом, — ненадолго замолкает тот, сомкнув губы в тонкую линию из-за давящей боли в области грудной клетки, что, несмотря на частые вдохи, никуда не исчезала, создавая лишний дискомфорт. — Тем более, если Чонгук пришёл к тебе, значит, он тебе доверяет… Значит, ему хотелось всего-то получить поддержки, — на выдохе парирует юноша и кончиками пальцев касается холодного носа, пока рассматривает носки совсем небрежно завязанных конверсов. Слова Юнги, как ни странно, кажутся Хосоку очень знакомыми. Вроде он мыслил точно также лет семь назад, а то и больше, когда его не волновала чужая жизнь, что не была дороже собственной. Однако блондин подмечает для себя одну вещь, которую он принимает без каких-либо проблем, как должное: в этом смысле они с Юнги разные. И Хосок уверен, что во многом другом мнения парней тоже расходятся, ведь на первый взгляд, темноволосый кажется ему достаточно особенным, причём не в хорошем и не в плохом смысле: просто специфичной личностью. Тем не менее, старший понимает, что это нормально, потому даже не разочаровывается, а лишь спокойно продолжает. — Да, человек не бог, и не ангел, — как бы соглашается с соседом Хосок, однако мысль свою заканчивать не спешит, опуская собственные руки где-то в районе межножья и прикрывая глаза из-за некой задумчивости, концентрируясь на своём подсознании. — Но, если у меня есть возможность защитить дорого человека от каких-либо проблем, то я обязательно ею воспользуюсь, — короткая пауза. — Можешь считать это глупым самопожертвованием, но не забывай, что у всех людей свои принципы и в данном случае мои таковы: я сделаю всё, что угодно ради того, чтобы близкий мне человек почувствовал хотя бы капельку счастья. Другого смысла своей жизни я просто-напросто не вижу, — решая закончить на этом, договаривает Хосок, однако тут же жалеет о собственных словах, ведь Юнги об этом знать было вовсе необязательно, а потому старший мысленно бьёт себя по лбу, ведь последнее предложение, — хоть оно и было абсолютной правдой, — озвучивать было необязательно. Тем не менее, блондин уже произнёс его, а значит, сожалеть о чем-либо было бесполезно, так что Хосок заставляет себя отпустить все тяжёлые мысли и взглянуть на Юнги, облокотившись на раскрытые ладони позади себя. — Неужели у тебя никогда не было такого чувства, словно ты был готов собственную жизнь отдать, лишь бы спасти другого человека от боли, которую он испытывает? Про жизнь это, конечно, преувеличение, но я думаю, что ты меня понял: просто пожертвовать чем-либо, чтобы избавить человека от страданий, — более точно поясняет Хо и заостряет свое внимание на собеседнике, искренне не веря в то, что Юнги никогда не испытывал ничего подобного. Мин задумчиво начинает шарпать подошвой кед по неизвестному чёрному материалу под ногами, напоминающему больше чересчур толстый линолеум. Впрочем, это кажется ему не таким интересным, как заданный вопрос Хосока. И честно признаться, у парня в голове становится подозрительно пусто. Наверное, таковую ситуацию можно охарактеризовать, как полную растерянность, словно Юнги является пятилетним мальчишкой, застуканным за пакостью: разбитой вазой или с испорченным цветочным горшком, в котором несколькими минутами ранее цвела излюбленная мамой глоксиния. Всё-таки встречный вопрос Хосока действительно ударяет точно ниже пояса, отчего Юнги падает на колени, пускай лишь в прострации своего потока мыслей. И поджав губы в аккуратный бантик, он нервно облизывает высохшие губы и руки складывает на груди, пока омуты его рассматривают очертания полумесяца, что время от времени снова и снова скрывается за хмурыми тучами. Если задуматься, то каждому когда-либо хотелось защитить близких, делает своё умозаключение Юнги. Вот только открытого примера у него нет, ведь никого из родственников он не любит, кроме матери. Большая часть родни со стороны отца, включающая в себя бабушку, дедушку и ещё несколько дальних родственников, перестали поддерживать общение с Юнги, когда ему было ещё одиннадцать или даже двенадцать. Поэтому Юнги некого жалеть, кроме оставшейся на его стороне мамы, которая до сих пор остаётся его самой важной поддержкой и дорогой сердцу женщиной. На её плечи свалилось многое в те тяжёлые времена, однако она до сих пор представляет из себя невероятно сильного человека в эмоциональном плане. И Юнги действительно восхищается ею и считает ту своим примером. — Возможно, — пожимает плечами юноша, давая неоднократный ответ, ведь будучи ребёнком плохо соображал в прошлые периоды своей жизни. Безусловно, смотреть на растерянную мать ему было больно. Однако что он мог сделать, будучи беспомощным мальчишкой, который сам нуждался в терапии? Хосок, если говорить начистоту, ловит себя на мысли о том, что Юнги не является человеком, готовым так просто раскрыться, — очевидно. И парень понимает это не только по неоднозначному ответу: даже больше, этот ответ является абсолютно бесполезным. В целом, Юнги мог и не отвечать: у Хосока было бы столько же информации, сколько и сейчас, если бы темноволосый решил просто промолчать. Однако блондин не принимает это близко к сердцу, ведь темноволосый и не должен был делиться чем-то, верно? В конце концов, они встретились здесь совершенно случайно, а потому никто друг другу был ничем не обязан, и даже старший не должен был ничего рассказывать, о чем он, безусловно, жалеет в данный момент, ведь разговор с соседом ему совершенно ничего не дал: ни внутреннего спокойствия, ни приятного ощущения того, что в данный момент хоть кто-то находится рядом, ведь Хосоку типа «тяжело», а значит, присутствие кого-либо — по всеобщим правилам — должно его радовать. Потому парень просто медленно выдыхает и слабо кивает самому себе, как бы принимая чужой ответ к сведению и всем своим видом показывая то, что Хосок ровесника не держит, а потому тот может спокойно уходить. Разговор на сегодня был закончен. Задумчиво облизав губы в очередной раз, Юнги непроизвольно начинает царапать кутикулу вокруг ногтя — вредная привычка ещё с подростковых лет. Неприятные мысли начинают проматываться перед глазами, как самый жуткий покадровый фильм из старых семидесятых. И не желая погружаться в самую отвратительную часть собственных воспоминаний, темноволосый просто делает глубокий вдох, словно только-только выныривает из самой глубины океана бездонного. — Ладно, — через недолгую паузу произносит Юнги и разворачивается на пятках к скетчбуку, дабы взять небольшую книжку в руки и прижать к груди. — Думаю, мне пора. Ночь сегодня довольно-таки холодная, — между делом говорит тот и окидывает взглядом иссиня-чёрный купол, прежде чем остановиться омутами тёмно-карими на Хосоке, что среди ночной темноты кажется чересчур ярким в безрукавке цвета топлёного молока. — Не засиживайся, иначе простудишься. Спокойной ночи, — бросает Мин и на долю секунды приподнимает уголки губ, после чего расслабленной походкой направляется к тяжёлой металлической двери. — Спокойной, — почти шепотом отвечает Хо, но даже не прислушивается к чужим словам, снова надевая наушники и разблокировывая экран телефона. «Будь, что будет», делает умозаключение старший и поднимает взгляд к тёмному облачному небу, блаженно прикрывая глаза из-за морозного воздуха, что заполняет лёгкие и будто покрывает их тонким слоем льда. С каждым днём становится всё холоднее и холоднее. Естественный процесс, но кажется, будто грядёт что-то нехорошее и трусливо избежать этого не получится, как бы Хосок не старался. У него было очень плохое предчувствие, но с чем оно было связано, парень не имел и малейшего понятия.