Черные дыры, по своей сути, являются областью пространства и времени. Их гравитация настолько велика, что за пределы черных дыр не распространяется даже свет. И эта мгла, окутывающая тебя с ног до головы, становится главной причиной достаточно спонтанного Хосоком решения — перекраситься в чёрный. От красного цвета не осталось и следа, а выцветшие пряди смотрелись довольно некрасиво, потому вопрос о покраске возник достаточно быстро. Юноша привык к чему-то яркому, несмотря на свой гнусный характер. Однако его вдруг переклинивает, и он покупает тёмную краску, останавливаясь на мысли о том, что внутренние кошмары бедного юноши должны наконец выйти наружу.
И как ни странно, ему правда становится легче. Переживания по поводу предстоящего суда рассеиваются, но не исчезают. Вероятнее всего, в данный момент Хосоку хочется побыть настоящим серьёзным мачо. Потому он и принимает такое решение. С чёрным цветом волос он больше напоминает какого-нибудь босса из всех этих смазливых дорам, который влюбляется в главных героинь и падает к их ногам.
В любом случае, это неважно. Он просто чувствует себя уверенно, когда вселяет страх.
— Всё под контролем.
Хосок осторожно толкает качели вперёд и ненадолго задумывается о сказанном, совсем немного сомневаясь в правдивости своего ответа. Он думает о том, что всё под контролем. Но это может быть лишь иллюзией, созданной Югёмом и его паршивой семейкой. Доказательств достаточно. Его адвокат сделал всё, что было в его силах. И этого должно было хватить, чтобы выиграть дело. Беспокоиться было не о чем.
— Да, под контролем, — тепло улыбается юноша и одаривает Юнги, стоящего рядом, тёплой улыбкой. На удивление, искренней. — Тебе не холодно?
Юнги, смотрящий на раскачивающуюся на качели Даон, переводит взгляд на Хосока. Он всматривается в его черты лица, забавно пушистые волосы, которые ко всему прочему вьются то ли из-за неправильной сушки, то ли по иным причинам. Но укладка его волнует в последнюю очередь, поскольку взгляд всё равно цепляет насыщенный чёрный цвет.
Наверное, связанно это исключительно с тем, что Юнги впервые видит Хосока таким естественным. И, если говорить честно, он ему нравится таким намного больше. Хотя кому может быть известно, что ещё взбредёт этому экспериментатору в голову через пару недель?
— Говоришь всё под контролем, а сам какой-то неуверенный, — бубнит Юнги, уткнувшись замёрзшим носом в обмотанный вокруг шеи шарф.
Сегодня, конечно, не так холодно, даже не ветрено, но небо всё равно затянуто серыми тучами. От такого неба складывается впечатление, будто всю ночь будет идти снегопад. И Юнги ничего против снега не имеет, к тому же, в Сеуле сугробы могут образоваться раз в несколько лет, а то и десятилетий.
— Мне, в принципе, нормально, — пожимает плечами молодой человек, невзначай окинув себя взглядом. Несмотря на то, что Хосок заранее предупредил Юнги о том, что прогулка не будет долгой, он, будучи мерзляком, всё равно предусмотрительно оделся в длинный пуховик и намотал вокруг шеи откуда-то взявшийся шарф, возможно, принадлежащий Тэхёну. Шапки, конечно, у него не нашлось, но капюшон худи тоже неплохо справляется со своей непосредственной обязанностью.
— Этот мир полон сюрпризов, — Хосок издаёт короткий смешок, за которым скрывается до невозможности тяжелый груз переживания. Ведь он прав. Этот мир полон чёртовых сюрпризов. Несколько миллиардов вариантов развития события прокручивается в голове каждого, кто хоть раз сталкивался с чем-то новым в своей жизни. Хосок ни разу не участвовал в суде. Да, он видел то, как происходил судебный процесс, читал о нём в книжках, но это не имеет вообще никакого значения, ведь то, что ты испытываешь, столкнувшись с этим лицом к лицу, не сравнится с какой-нибудь дрянной лекцией или лживым кино, в котором чаще всего лгут. Режиссёры идут на жертвы, чтобы создать нужный эффект — это ни для кого не секрет. Но речь идёт о достаточно важном событии. Это нарушение чёртового закона.
Да, Хосок уже почти вылечился. Он не испытывает проблем во время процесса дыхания, у него не болит грудная клетка и внутренние органы в полном порядке. Но парни должны понести наказание за избиение невинного человека. А если они смогут избежать последствий, то этот мир
развалится.
— И ты — один из них, — довольно улыбается темноволосый юноша. — Поцелуешь меня? Я буду очень рад, если ты сделаешь это, — Хосок, хитро прищурившись, смотрит на Юнги, не скрывая своей игривости, просыпающейся всегда, когда Юнги оказывается рядом. Хосок просто не может не флиртовать рядом с ним.
Он его любит.
И он готов доказать это целому миру.
То, что Юнги первым заметил в их отношениях — Хосок ужасно романтичный, настолько, что готов говорить неуместные просьбы в любой момент. По началу это казалось безумно странным как минимум потому, что Хосок всегда позиционирует себя, как человека абсолютно независимого от приторной романтики, при которой к тебе обращаются исключительно уменьшительно-ласкательно. Однако именно он называет Юнги его потайным псевдонимом, смотрит с ним какой-нибудь сериал в обнимку, а ещё иногда перед сном приходит пить чай или отправляет смешную открытку «спокойной ночи».
И иногда у Юнги складывается впечатление, будто он флиртует с ним нарочно, чтобы полюбоваться его замешательством или смущением. Даже сейчас карамельные губы растягиваются в двусмысленной улыбке, тем самым вызывая долгожданное стеснение, и Юнги поджимает губы в тонкую линию.
Он чувствует, как его щёки начинают гореть, как быстро они розовеют, но эта розовизна остаётся не такой замеченной исключительно благодаря холодной погоде.
— Я не буду тебя целовать, — Юнги поглубже засовывает руки в карманы пуховика и уводит взгляд в сторону, стараясь не смотреть Хосоку в глаза. — Здесь Даон, — совсем тихо добавляет он.
— Хорошо, как скажешь, — без лишних слов соглашается Хосок и легко пожимает плечами. Он не испытывает и капли разочарования, ведь больше всего на свете не горит желанием вынудить Юнги сделать что-то против своей воли. Всё остаётся в руках его возлюбленного: если он захочет, он сделает это, если нет, Хосок не будет заставлять. Что может быть хуже мысли о том, что твой любимый человек переступает через себя и свои чувства, чтобы оказать тебе услугу? Страшно подумать о том, что однажды Юнги будет неприятно брать Хосока за руку или смотреть тому в глаза. — Дан-и? Ты не замёрзла?
Девочка качает головой, однако после добавляет:
— Я устала.
И Хосок плавно останавливает качели, после чего девочка спрыгивает на ноги и берёт брата за руку.
Если Даон устала, значит, самое время пойти домой, попить горячего чаю и поспать. Или же заняться бездельем. Отличное времяпровождение, когда у тебя нет сил на какую-либо активность. И Хосок не считает нужным ругать ребёнка за это. Дети — не роботы, они тоже устают и иногда им нужно немного расслабиться и «полениться».
— Позволишь мне зайти к тебе сегодня? — осторожно интересуется Хосок, обращаясь к Юнги, и поджимает губы в ожидании ответа.
Юнги, до этого наблюдающий за действительно уставшей девочкой, задумчиво смотрит на Хосока. Это не говорит о том, что видеть молодого человека сегодня ему не хочется — скорее, наоборот, очень хочется.
Пускай они видятся каждый божий день, поскольку живут напротив друг друга, ему всё равно хочется видится с Хосоком настолько часто, насколько это просто-напросто возможно.
Конечно, ещё не меньшую роль играет в их отношениях последние события. Этот суд выжимает из парня все соки; тот, конечно, может делать вид, что ему не волнительно, сколько влезет, но факт остаётся фактом — любой в подобной ситуации будет переживать, ведь решение суда повлияет на многое.
Однако в настоящий момент на ответ Юнги влияет не столько желание провести время наедине друг с другом, сколько бардак дома. Сегодняшним утром ему вдруг взбрело в голову разобрать хлам: выкинуть всё лишнее и, наконец, разобраться с муками прошлого, которые столько времени, уже больше полугода, хранятся в коробке в углу комнаты. Закончить, конечно, с уборкой не удалось, поскольку предложение Хосока прогуляться вместе с Даон прозвучало неожиданно, а не разобранные стопки бумаг и вещи всё ещё стоят на полу, ожидая своей участи.
— Конечно, — кивает юноша. — Но я сначала закончу с уборкой, мне немного осталось…
— Уборкой? — Хосок очень напоминает шкатулку, которую наконец завели с помощью маленького ключика. Он оживает в мгновение ока, как только слышит об уборке. И он реагирует подобным образом, потому что, в какой-то степени, является домохозяином. Чёрствый характер достался ему от отца, а вот чистоплотность от матери. Он может приготовить большую часть корейских блюд, убраться во всём доме, заставив его сиять. Он не вгоняет себя в гендерные рамки, ведь искренне считает, что позаботиться о месте проживания должен уметь каждый. Но это неважно. Важно то, что у Хосока есть возможность помочь Юнги, тем самым блеснув своим опытом и умениями.
Нет, что вы. Хосок ни в коем случается не хвастается. Он гордится, но не выпендривается.
И вообще, кому не захочется показать свои таланты? Разве вы не чувствуете внутреннего удовлетворения, когда видите удивление в чужих глазах и оказываетесь его причиной? Вы удивляете людей тем, чему научились. Это же так здорово! Разве это не делает человека увереннее в себе? Ты будто начинаешь верить в то, что ты особенный. Полезный. Удивительный. Ты что-то умеешь. Ты являешь создателем чего-то необычного; какого-то чуда, которое поражает общество.
— Я могу помочь тебе с этим. У меня многолетний опыт, — Хосок весело смеётся и останавливается на светофоре, притягивая сестрёнку и Юнги (за сгиб локтя) к себе.
Юнги смотрит на Хосока с толикой непонимания, как только тот оживляется от одного упоминания уборки. Это кажется обоснованно странным, потому что любой другой мог сказать: «
да, конечно, я зайду попозже», только вот Хосок — не любой другой. Этот парень до сих пор кажется таким непредсказуемым, таким спонтанным и всё равно интересным. Стоит узнать его поглубже и первое впечатление развеивается на ветру, хотя такой пример определённо не касается этих двоих, ведь их знакомство — это отдельный анекдот.
Если бы Юнги в тот момент сказали, что он прыснул перцовкой в глаза своему будущему парню, он бы повертел пальцев у виска.
Впрочем, до дома они добираются через минут десять или даже меньше, разойдясь на лестничной площадке, потому что Хосок отправляется помогать Даон с одеждой и обедом, а Юнги — разбирать оставшийся хлам. Он специально не закрывает за собой дверь, чтобы в лишний раз не бегать и не открывать Хосоку, поэтому сразу избавляется от всей верхней одежды, вымывает руки после улицы и окидывает взглядом комнату.
На первый взгляд обстановка кажется чересчур плохой и под «плохо» Юнги подразумевает бумаги, валяющиеся в центре комнаты. Именно с ними он разбирается в первую очередь, точнее, сгребает всё в одну кучу и закидывает обратно в коробку. Он отряхивает ладони от воображаемой пыли, хотя готов поклясться, что именно из-за неё в ноздрях начинает неприятно свербить. Но долго думать о необходимости влажной уборки не приходится, поскольку взгляд падает на бардак на подоконнике.
Честно говоря, чистота на ней — дело абсолютно не долговременное как минимум потому что Юнги складывает свои принадлежности для живописи и не только исключительно туда. У него нет особых оснований для того, чтобы перестать это делать, ведь это удобно и никак иначе. Поэтому, собрав испачканные кисточки и палитру, он отправляется в ванную с надеждой всё это отмыть.
Хосок закрывает за собой дверь и с неким энтузиазмом окидывает взглядом просторы чужой квартиры, выученные наизусть. Сколько раз он успел побывать у Юнги дома? Достаточно. Он ходит сюда чуть ли не каждый день, как будто на учёбу. И никто ничего не имеет против. Родители думают, что Хосок весело проводит время с «лучшим другом», и не видят ничего этакого. Они не могут сказать и слова, ведь любят Юнги. Признаться честно, мама Хосока очень сильно хочет познакомиться с этим человеком, ведь как только речь заходит о соседе, на губах её дорогого сына появляется улыбка. И она искренне радуется появлению Юнги в жизни Хосока. Хотя и подозревает кое-что.
Юноша заходит в спальню и бросает короткий взгляд в сторону ванной, откуда доносятся звуки воды и трения (?). Будто Юнги чистит что-то, потому Хосок не смеет мешать.
Его внимание привлекает коробка, стоящая в углу комнаты, из-за чего он безоговорочно подходит к ней и опускается на колени, беря в руки что-то похоже на документ. Он уже видел подобный, причём совсем недавно. Обычное заявление. Буквально месяц назад Хосок заполнял такое же.
«
Заявление об изнасиловании.»
…
Что?..
Хосок раскрывает глаза в неком изумлении и гулко сглатывает, принимаясь судорожно вчитываться в слегка потёртый, но все ещё хорошо различимый текст.
«
Прошу вас привлечь к уголовной ответственности Мин Со Джуна и его брата Мин Ён Хуна, которые 10.09.ХХХХ года, находясь у меня дома, по указанному выше адресу совершили в отношении моего сына Мин Юн Ги действия сексуального характера с применением насилия.
Об уголовной ответственности за заведомо ложный донос предупреждёна.»
Что?..
Что это такое?..
Что это значит?..
Хосок не верит своим глазам. Он поднимает взгляд выше и замечает имя матери Юнги вместе со всеми данными, связанными с определением должностного лица.
Мелкая дрожь касается кончиков пальцев, а все тело содрогается в приступе температурного озноба. Глаза растерянного юноши теряют свой блеск и становятся мёртвыми. Он тупит взгляд и тяжело дышит.
Не верит.
Если Хосок возьмёт и перепроверит лист, то не обнаружит ничего кроме распечатанный лекции.
Точно.
Это просто игра его больного воображения.
«
…совершил в отношении моего сына Мин Юн Ги действия сексуального характера с применением насилия…»
Хосок кладёт лист на место настолько быстро, насколько это возможно. Он вытирает внезапно вспотевшие ладони о ткань плотных джинс и устремляет свой взгляд в пустоту, живьём поглощающую его душу. Юноша вспоминает о таблетках. Вспоминает о Юнги и его улыбке.
Мин Со Джун и Мин Ён Хун…
Тоже Мины.
Родственники.
Отчим и его паршивый брат? Может, отец?
Хосок устремляет свой взгляд на коробку, но после не долгих раздумий быстро убирает первый лист и берёт следующий.
Юнги выходит из ванной комнаты не сразу, а как только заканчивает с оттиранием палитры, поскольку кисточки всё-таки приходится замочить в растворителе на вечер, а лучше ночь. Он бросает короткий взгляд на Хосока, но первоначально даже не понимает, что тот сидит напротив коробки.
Той самой коробки, о существовании которой никто не должен знать как минимум из-за тайны, хранящейся в ней.
Тайны, которая до конца его жизни должна была оставаться таковой. Чтобы ни один человек не смог узнать о его прошлом, потому что именно это прошлое сломало его. Сломало настолько сильно, что кошмары до сих пор посещают его холодными ночами.
Юнги на каком-то подсознательном уровне выпускает из рук палитру, из-за чего та со звоном ударяется об пол, но это беспокоит его в последнюю очередь. Он, совершенно не задумываясь о последствиях, вырывает из чужих рук документы, ощущая глубоко внутри только гнев и обиду. И эти чувства смешиваются в какую-то атомную бомбу, которая в любой момент может рвануть.
Хосок не должен был узнать об этом.
Но он сунул свой нос туда, куда ему не следовало.
— Юнги.
Хосок хмурит густые брови и зовёт парня по имени. В надежде достучаться до, очевидно, разозлённого юноши и обрубить возможные предпосылки конфликта на корню. Он искренне надеется на то, что ему удастся взглянуть Юнги в глаза. Ведь эта резкость, обычно не свойственная юноше, не сулит ничего хорошего, из-за чего Хосок хватает Юнги за запястье и шёпотом просит:
— Юнги, прошу. Успокойся и посмотри на меня.
Успокоиться не получается.
Мысли концентрируются исключительно на вскрытой правде, и на глазах собираются слёзы. Теперь Хосок всё знает — скрывать от него больше нечего. И, вроде бы, в грудной клетке должно растечься облегчение вместо той тяжести, что прямо сейчас ощущает Юнги, но этого не происходит.
Эта тяжесть буквально угнетает, мгновенно лишает его всяких сил на объяснения всей ситуации, хотя в таковых Хосок уже наверняка не нуждается. Должно быть, он смог увидеть достаточно.
— Как много ты узнал? — Юнги нарочно избегает чужого взгляда проницательного, отворачиваясь в сторону. Он тыльной стороной ладони стирает первые дорожки слёз и делает глубокий вдох, призывая себя собраться.
Хосок искренне не понимает реакции Юнги. С одной стороны, она кажется ему верной, но только в том случае, если бы человек перед ним оказался не Хосоком, а какой-нибудь мало знакомой ему личностью. Если бы Юнги по воле случая обнаружил фотографию погибшего младшего брата Чона, Хосок не стал бы переживать. Да, эта травма сравнима с невыносимой болью, и он не хочет вспоминать о случившемся. Но если Юнги хочет знать, он расскажет, и поступит верно. Хотя смерть дорого человека и… Изнасилование. Это две разные вещи, и Хосок осознаёт это, а потому теряет уверенность в себе и своих действиях. Он не хочет давить на Юнги, а видеть его слёзы — тем более. Юноша перед ним оказывается на грани срыва, — Хосок это видит, но хочет предотвратить.
— Юнги… — Хосок осторожно забирает слегка помятый документ из чужих рук и кладёт его на место, а после отодвигает коробку в сторону и ласково обнимет юношу за шею, принимаясь заботливо поглаживать Юнги по волосам. — Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через это. Ты не виноват. Ты не вызываешь у меня чувства отвращения. Единственное, чего мне хочется — это того, чтобы тебе стало легче. Я до сих пор люблю тебя. Настолько сильно, насколько это возможно.
Хосок тщательно подбирает слова, но говорить становится всё труднее. Мысли путаются, и он боится. Впервые в жизни боится сказать что-то не то.
— Помни о том, что я не отвернусь от тебя. Я всегда буду на твоей стороне, — Хосок невольно представляет то, как Юнги выгоняет его из своей квартиры и закрывает дверь, а после и вовсе обрывает все связи. И юноша не переживает не за себя. Больше всего на свете он боится, что Юнги убьёт себя сам, позволив мыслям сожрать его заживо. — Господи, Юнги, прошу.
Не отдаляйся от меня…
Юнги неуверенно, с некой осторожностью укладывает ладони на чужую талию и лицом зарывается в чужой сгиб шеи. У него спирает дыхание от слов Хосока, голос которого звучит очень успокаивающе и нежно. Так, как умеет только он. И Юнги становится стыдно за самого себя — за своё поведение, за свою резкость и желание нагрубить, ведь Хосок абсолютно ни в чём не виноват. Он увидел то, что увидел.
Однако его реакция, его спокойствие и присутствующее в голосе понимание, даже его прикосновения, такие осторожные, но всё равно ласковые — всё это удивляет. Удивляет настолько, что Юнги громко всхлипывает ему в плечо, но разреветься себе не позволяет.
Он столько времени думал об этом: о том, что подумает о нём Хосок и что скажет, как потом будет смотреть на него и насколько их отношения изменяться, но то, что происходит сейчас… Это кардинально отличается от ужасных сценариев, которые снова и снова возникали перед глазами, как только Юнги поздно ночью пытался придумать предлог для того, чтобы поделиться чем-то важным с возлюбленным.
— Извини, — на выдохе произносит он, плотней прижавшись к Хосоку.
— Нет, ничего… — на выдохе произносит Хосок и гулко сглатывает, отгоняя плохие мысли прочь. Чувство тревоги и страха застаёт юношу врасплох. Он боится. Боится за Юнги. Складывается впечатление, будто изнасилование успело произойти не несколько лет назад, а прямо сейчас. В эту же секунду. И Юнги, оказавшись под давлением эмоций, отвергает Хосока и теряет над собой контроль, из-за чего Хосок не знает что делать. Он хочет встретиться с этими уродами в суде и впаять им пожизненное. Отменить этот чёртов мораторий на смертную казнь и повесить их на глазах у общественности.
Он злится.
В частности, на людей.
Ведь он их ненавидит,
И с каждым днём ненавидит всё сильней.
Ты думаешь, куда уж хуже?
А люди выдавливают из себя улыбки и демонстрируют настоящее шоу.
— Юнги, мне… Господи, мне так жаль, — Хосок невольно прислушивается к собственному сердцебиению. Импульс, исходящий из сердца, ломает рёбра, и юноша сжимает ткань чужого лонгслива не в силах устоять. — Юнги, прошу… Скажи мне, что этих людей больше нет. Они не могли избежать наказания, просто не могли! Они…
Они не имеют права даже на жизнь, — ядовито шипит Хо, надеясь на то, что Юнги расскажет о случившемся более подробно. Пусть он и не настаивает.
Вероятнее всего, дело оказывается в естественном любопытстве, присуще каждому человеку.
Юнги не понимает, почему Хосок злится, пускай причина, — ужасно очевидная, — не перестаёт вертеться в голове. Они встречаются и взаимно любят, заботятся друг о друге каждый день и волнуются по мелочам, будь то незастёгнутая куртка или отсутствие перчаток.
Тогда почему Юнги задаётся таким глупым вопросом именно сейчас?
Возможно, дело в реакции других? Его близкие родственники, на первый взгляд самые дорогие люди, отвернулись от него первыми. Однако Хосок, по сути неродной ему человек, прижимает его к своей груди и дарит ему самые горячие объятия, хотя это должна была делать
семья.
И Юнги никогда не цеплялся за данный факт, как за что-то очень веское, поскольку годы терапии и общения с психиатром внесли важный вклад в его жизнь и мышление. Но Хосок одними только словами заставляет задуматься об этом.
— Я… — Юнги отрывает голову от чужого плеча и рукавом обычного белого лонгслива трёт глаза. — То есть… — он делает глубокий вдох, пытаясь сформулировать свою мысль, хотя отчего-то сознание напрочь отказывается работать как надо. — Боже, я ничего не знаю.
Хосок понимает.
Он называет эту фазу фазой абсолютно нулевой резистенции. Резистенция — это способность организма человека оказывать сопротивление всем вредным для него внешним воздействиям. Но бывают моменты, когда ты бессилен. Мысли путаются, голова трещит, а ноги подкашиваются. Ты теряешь над собой контроль не в силах противостоять… Чему? Давлению? Эмоциям?
А может, самому себе?
Какое-то самоубийство, не иначе.
— Всё хорошо, Юнги. Я рядом, — аккуратно накрывая мягкие щёки юноши ладонями, с улыбкой на губах шепчет Хосок и стирает капли слёз большими пальцами своих рук. — Сделай глубокий вдох. И выдох. Давай вместе.
Вместе всегда легче.
Юнги неуверенно приподнимает уголки губ и кивает Хосоку без лишних слов, придерживаясь его совета. И это действительно помогает, хотя он всё ещё затрудняется ответить что именно: несложные дыхательные упражнения или тёплые ладони Хосока.
💕💕💕
Фильм близится к концу. Хосок осторожно приобнимает юношу за талию, а после делает глубокий вдох, когда на экране появляются титры. Такое лёгкое сюжетное повествование оказывается слегка скучным. Он привык к действительно сложным фильмам, которые заставляют твой мозг работать. Однако Юнги оказывается не любитель подобного, а Хосок решает остановиться на мысли о том, что сейчас ему необходимо расслабиться. И он принимает верное решение, ведь после просмотра чувствует себя куда лучше, чем до него.
Тяжесть предстоящих событий сходит на нет.
— Невероятно расслабляющий вечер с невероятно замечательным человеком, — Хосок тепло улыбается и мягко целует Юнги в висок.
Юнги, поджав губы, коротко смотрит на Хосока и только потом возвращается глазами к ноутбуку. Он неловко, практически мнимо проводит по его пальцам, наклонившись вперёд, чтобы закрыть вкладку сайта, а затем вернуться в прежнее положение.
Хосок, конечно, прав. Отвлечься от нагнетающих мыслей с помощью фильма было хорошей идеей. Юнги готов поклясться, что в определённый момент действительно забылся. Однако сейчас прежнее беспокойство накрывает его, словно с новой силой, ведь события сегодняшнего дня всё ещё мучают. Хотя причины для этого не должно быть, ведь теперь Хосок всё знает: он отнёсся с пониманием и даже предложил остаться на ночь.
Юнги, понятное дело, совершенно не против. К тому же, в некотором роде ему хочется побыть именно вместе, пускай они
вместе буквально каждый день. Но иногда ему кажется, что он перегибает, ведь ночёвки эти с каждым днём становятся всё чаще и чаще.
— Эм, правда нормально, что ты сегодня останешься? — помявшись, Юнги сплетает пальцы собственных рук и вновь смотрит на Хосока.
— Скорее всего, нет, — честно признаётся Хосок, неуверенно поджав губы. Он задумчиво уводит взгляд в сторону, потому что понимает Юнги и причину его беспокойства. — Маме не нравится, что я слишком часто остаюсь у тебя. Но дело не в том, что я остаюсь у тебя на ночь. А в том, что я много времени провожу с тобой, — юноша пожимает плечами и, если вдруг Юнги не понял, быстро добавляет: — У меня есть обязанности. И я не могу ими пренебрегать. Мама, конечно, рада, что я завёл друга…
Хосоку вдруг становится неловко, ведь ему не нравится называть Юнги другом. В конце концов, они уже переступили эту грань и официально являются парой. Но Хосок довольно честен, потому обычно он говорит всё как есть, и неважно то, насколько сильно ему это не нравится.
— Но на мне также лежит готовка, уборка, учёба, забота о сестре и так далее, — юноша не хочет, чтобы Юнги считал себя обузой. У Хосока есть время, и он будет тратить его так, как ему вздумается. Он независим от чужого мнения, так что вины Юнги тут нет. И он хочет, чтобы Юнги это понял. — Я хочу быть с тобой, Юнни. Хочу тратить на тебя всё своё время, которое у меня есть. Так что положись на меня. Если вдруг у меня не получится к тебе зайти, то я скажу. Я не стану делать себе хуже, я же не идиот.
Хосок невольно вспоминает пережитый период своей жизни и издаёт короткий смешок.
Юнги приятно слышать правду, нежели утешительную ложь в качестве бонуса. В этом заключается весь Хосок и его неотъемлемая любовь к честности, прежде всего, перед самим собой и близкими. Только вот проще от этого знания не становится — Юнги, наоборот, не нравится вырывать столько времени у Хосока, пускай это абсолютно обоюдно.
Он тяжело вздыхает, лениво пожимает плечами и головой опускается на чужую, медленно вздымающуюся, грудную клетку. Нет, он определённо понимает, что именно Хосок хочет до него донести, но факт всё равно останется фактом: ему будет лучше почаще бывать дома. К тому же, Даон наверняка ревнует старшего брата, у них ведь такой сплочённый союз, что позавидовать можно.
— Это, конечно, хорошо, что тебе хочется тратить на меня всё своё время, — он складывает руки на своей груди, прислушиваясь к биению чужого сердца. — Но я против.
— Эй, не лишай меня возможности провести с тобой время, — Хосок хмурится, словно дитя, и дует губы. — Я буду бороться! И просто так не сдамся, — на лице юноши расплывается яркая улыбка, после чего он убирает ноутбук в сторону и, изображая из себя воина, с боевым кличем валит Юнги на спину. — Не на того напали, командир Мин Юнги. Вам придётся постараться, чтобы заставить меня покинуть своё логово, — Хосок смотрит парню в глаза и играючи окольцовывает чужие запястья, после чего пальцы сами невероятно нежно переплетаются с чужими, а игривый пыл юноши на секунду утихает.
Юнги, неожидавший резкой смены обстановки, смотрит на Хосока первые секунд пять глазами-копейками, пока чужой взгляд, непривычно цепкий, не вынуждает почувствовать смятение. Кончики ушей предательски розовеют. Впрочем, так получается всякий раз, стоит Хосоку вычудить нечто подобное, совершенно новое для Юнги.
Хосок осторожно прижимается лбом к чужому и делает глубокий вдох.
— Я так устал… — шепчет юноша и отпускает запястья Юнги, после чего ладони его медленно скользят по худым плечам возлюбленного и поднимаются к щекам. — Глаза устали от света, а голова — от мыслей… Давай просто ляжем спать. Как тебе идея? — Хосок ласково касается бледной кожи кончиками больших пальцев и опускает взгляд на губы, манящие своей розовизной.
Юнги укладывает руки на чужое предплечье, разглядывая дрожащие ресницы перед собой, пока губ его касается тёплое дыхание. И это приятное ощущение странным образом растекается по всему телу, словно сладкий мёд, струящийся по ложке.
— Да, — он кивает предложению Хосока и следом ловко увиливает из-под него, чтобы убрать ноутбук на место, на полку шкафа.
💕💕💕
Уснуть оказывается непросто. Голова, переполненная кучей мыслей, никак не позволяет сосредоточиться на главном — собственной усталости. Вместо этого Юнги неконтролируемо снова и снова проматывает в воспоминаниях относительно неловкую ситуацию, считай вчерашнего полудня. Его даже не угнетает столь неподходящее время для разговора, как сам разговор. В конце концов, поговорить они так и не сумели: Хосок решил любезно промолчать — Юнги, если начистоту, струсил.
Однако теперь, с наступлением кромешной темноты, внутренние кошмары начинают рваться наружу. Юнги буквально ощущает себя запертым в ящике, из которого никак не выбраться, а кислород со стремительной скоростью начинает кончаться. Возможно, под кислородом он имеет ввиду заканчивающееся терпение, ведь скрывать переживания глубоко внутри тяжко, когда ты предпринимаешь бессмысленные попытки «самотерапии» — тем более.
Хотя, безусловно, всю эту глупость Юнги не единожды проговаривал со своим психотерапевтом. Говорить о своих проблемах — нормально, даже если это касается детской травмы… К тому же, Хосок — его парень и уже знает достаточно, чтобы рассказать ему больше подробностей.
Трусом можно оставаться до конца жизни, но разве есть в этом какой-нибудь плюс?
Итак, заключение долгих мыслей приходит к Юнги спонтанно, однако уверенности не придаёт. Лёгкое волнение, разливающееся по телу импульсом, вынуждает его прислушаться к сопению Хосока за спиной, будучи повёрнутым лицом к стене.
— Ты… спишь? — это, возможно, абсурд полнейший — будить человека ради разговора, который можно отложить на утро, но, вероятно, Юнги нарочно окликивает Хосок полушёпотом, надеясь на его крепкий сон.
Лёгкий полудрём не менее уставшего юноши испаряется, словно дымка, по причине возникновения шёпота, ласкающего слух. Хосок, повёрнутый к Юнги спиной, ловит себя на мысли о том, что что-то не так. Он не знает, что становится причиной его беспокойства, но остаётся уверенным в том, что Юнги не зря решил разбудить его посреди ночи. Хотя Хосок не спал. Мысли о произошедшем просто не позволяли ему закрыть глаза. Но это и к лучшему, ведь Юнги тоже не спит. А значит, они не смогут вернуться к привычному образу жизни, пока не поговорят о том, что произошло.
— Да, сплю, — в своём обыденном стиле отвечает Хосок, на девяносто девять процентов состоящий из сарказма. Но он не хочет обидеть Юнги. Он просто не может иначе. — Я довольно чувствительный. Особенно во сне, — Хосок поворачивается в сторону Юнги и любопытно подпирает щёку рукой, внимая каждому слову возлюбленного. — И весь во внимании.
Юнги, честно, оказывается немного разочарован, когда сквозь звенящую тишину раздаётся голос Хосока. Происходит какой-то закон подлости, словно кто-то наверху нарочно располагает его парня к ночным рассуждениям, хотя в существование всевышнего Юнги никогда не верил.
Но Юнги всё равно собирается с духом и переворачивается на другой бок, лицом к Хосоку. На улице глубокая ночь, но комната всё равно наполнена светом благодаря уличным фонарям, от которых не спасают даже жалюзи. Стоит задуматься о плотных шторах, но немного позже. А сейчас Юнги неуверенно поджимает губы и складывает руки под своей подушкой, пока борется с остатками сомнений.
— Я бы хотел поговорить, — спустя какое-то время выдыхает он, глядя на тёмный силуэт перед собой. — Эм, это немного не вовремя, но я что-то вроде настроился…
Хосок понимающе кивает, но сказать что-либо не спешит. Ему кажется, что стоит повременить с внезапно наполнившей его радостью. Стоит ему хотя бы двинуть головой, и пуф! Юнги убежит, словно испуганный зверёк, а Хосок упустит возможность узнать о своём возлюбленном кое-что очень важное. Да, он боится сделать что-то не так; сделать что-то, что заставит Юнги замолчать. Единственное, что Хосок позволяет себе сделать, так это взять Юнги за руку и мягко улыбнуться, таким образом оказав поддержку.
В своём стиле.
— Я слушаю.
Юнги ещё немного мнётся, поскольку вся выдуманная речь вылетает из головы за долю секунды. Начать говорить оказывается действительно сложно, хотя примерно так он представлял себе этот момент — затянуто и волнительно. Поэтому возникает желание поскорей с этим разобраться и не возвращаться к этому вопросу никогда, а пока, ради Хосока, он готов себя перебороть.
— Мне было не больше восьми, когда это случилось впервые, — Юнги смачивает сухие губы слюной, уткнувшись взглядом куда-то в темноту, стараясь особо не возвращаться с воспоминаниями в тот день. — Мой отец забирал меня из школы, а затем отвозил к дяде. У них были хорошие, сплочённые отношения, поэтому для дяди не было проблемой посидеть со мной. Мы много проводили время вместе, соответственно, я много получал его внимания. Ненормального внимания, — поясняет он. — Я был ребёнком, поэтому не давал себя отчёта. Я вообще не думал над происходящим, пока не услышал разговор отца и дяди. Я плохо помню, что они обсуждали, но мой отец кричал, — вздыхает Юнги, перебирая пальцы Хосока в своей ладони, ощущая себя отвратительно, но зато в безопасности. — В общем, он знал обо всём. Он видел мои синяки. Мой дядя иногда избивал меня. В лет десять я попытался сбежать от него, потому что отец сказал, что оставит меня на ночь. В тот период я уже соображал, чем это будет чревато… Дядя никогда не заходил далеко, но всё происходящее в его квартире всегда было мерзко.
Юнги замолкает. Это определённо не конец всей истории — только её середина. Просто он собирается с остатками смелости, пока в голове крутится мысль о бесконечном терпении Хосока.
— Мама не знала, — его голос вздрагивает, тем самым вынуждая продолжать полушёпотом. — Она заподозрила что-то неладное, когда сама пришла забрать меня со школы. Отец был недоволен. Дядя, соответственно, тоже. Но в тот день я впервые пришёл домой вовремя и рассказал ей всё. Она единственная поверила мне, потому что дальше начался суд. Все родственники по линии отца и брата никак не признавали, что они способны на такое, что мой отец, являясь любящим родителем, никогда не смог бы пойти на такое, а мой дядя — всегда любил детей. Даже когда все доказательства говорили об обратном, они продолжали утверждать, что всё это обман, что моя мама специально подговорила меня. Моя бабушка часто приходила к нам домой, после вынесенного решения суда. Они много ругались, пока мы не переехали. Уже в лет одиннадцать я начал проходить психотерапию. Я до сих пор иногда встречаюсь со своим психотерапевтом, когда у меня начинаются приступы: в основном это кошмары.
Когда Хосок в самый первый раз вынырнул из непроглядной черноты, которая предшествовала дымке, к нему пришла жуткая мысль. Эта мысль находилась на уровне табу. Она была недопустима.
Хосок начал обвинять себя в произошедшем. Но это было странно. Ведь вины Хосока в произошедшем не было. Верно? Он даже не знал о существовании Юнги. Обстоятельства сложились иначе. Парень находился на другом конце земли, но…
Если бы он только был рядом…
О чём он вообще думает? Это же абсолютно бессмысленно! Бесполезно! Как он вообще смог бы уберечь Юнги от этого кошмара?!
Голова начинает раскалываться, а грудная клетка — рваться изнутри. Невидимый зверь впивается зубами в глотку юноши и лишает его головы. Мысли становятся непосильной ношей, однако на лице Хосока не выражается ничего, кроме любопытства. Он продолжает внимательно слушать своего возлюбленного, искренне надеясь на то, что тот ничего не заметит.
Полумрак окутывает лица обоих, скрывая детали. Как никогда кстати.
Чужое молчание вызывает диссонанс. Юнги плохо понимает, что ему говорить дальше, хотя большая половина пути пройдена, и отныне Хосок знает всё. Однако ожидаемое облегчение не наступает — наоборот, обстановка становится, как будто, острей. Напряжённый пульс не перестаёт униматься, а в голову продолжают лезть неприятные мысли, касаемые неприятных воспоминаний и немногословия Хосока.
— Эм… — неловко выдыхает Юнги. — Точнее, я восстанавливал режим несколько месяцев назад, когда уезжал к маме, поэтому мне пришлось немного отложить возвращение… Но в основном это не было связано с прошлым, просто в голову иногда закрадывалось всякое…
— Да, точно… — Хосок горько улыбается, ведь понимает то, о чём говорит Юнги. Мысли, словно мерзкие лазутчики, — подкрадываются со спины, ищут слабые места, следят за каждым твоим шагом… А после наносят ответный удар. Ты скрываешься от них; душишь, отбирая у них возможность дышать. А они намертво впиваются в кожу, поражая клетки крови. Они врастают в стенку твоего головного мозга, и ты ничего не можешь сделать.
Юноша устало трёт глаза, а после делает глубокий вдох в попытках собраться с мыслями и сказать то, что Юнги хочет услышать. Он наверняка нуждается в поддержке, Хосок видит это и не может отказать. Но он не находит слов. Снова он боится совершить ошибку и всё испортить.
— На самом деле, я… Я плохо себя чувствую, когда думаю о том, что с тобой произошло. Я бы хотел оказаться рядом. Поддержать тебя, помочь и избежать случившегося… Знал бы ты, сколько эмоций я испытываю, когда думаю о тебе. Те самые чувства, что были похоронены несколько лет назад, вдруг ожили, как только я… Увидел твою улыбку, — Хосок тепло улыбается и прячет смущённый взгляд.
Волна приятных воспоминаний становится идеальной возможностью сделать глубокий вдох.
— Но теперь. Твоя боль — моя боль
тоже, — парень поднимает на Юнги решительный взгляд, пока на дне его тёмных зрачков не перестают сиять звёздные блики любви и невероятной серьёзности. — Я не отвернусь от тебя. Что бы ни произошло. Я правда постараюсь понять и поддержать тебя, ведь… — Хосок хмыкает от собственной глупости и добавляет кое-что крайне очевидное: — Я люблю тебя. Несмотря ни на что.
Юнги смущается, когда Хосок так откровенно заявляет о своих чувствах; когда вкладывает в них больше трёх слов, рассказывая об этом, как о чём-то волшебном, словно Питер Пен о Неверленде. В такие моменты его голос становится заниженным и оттого бархатным, а сердцебиение заметно учащается. Это, безусловно, нормально, но для Юнги всё равно по-своему особенно, ведь он ощущает абсолютно тоже самое.
Потому прижимается к возлюбленному, понятия не имея, куда ему деть это переполняющее его чувство…
— Я тоже люблю тебя, — совсем тихо шепчет он, куда-то в шею Хосока, мнимо касаясь горячей кожи губами.
Хосок мягко целует Юнги в макушку и закрывает глаза. Юнги делает тоже самое, и парни проваливаются в сон.
