addiction

      Иногда во время судебного процесса случаются и так называемые чистые победы, когда одному из участников «поединка» удаётся провести какой-то очень эффективный приём, после которого его соперник теряет способность продолжать борьбу. Хосок чувствует, как уверенность течёт по его венам.       Наконец-то бесконечное ожидание, неописуемое волнение и беспричинная паранойя вдруг исчезли, будто их никогда и не было. Хосок справился с этим делом и выиграл его, как подобает отличному будущему работнику юридической компании. Так уверенно он себя ещё никогда не чувствовал. А ведь он тот ещё высокомерный ублюдок. Да, он обожает смешивать своих врагов с грязью и топтать их гордость. То отчаяние и страх в глазах Югёма, когда доказательств, опровергающих его вину, больше не осталось… Хосок не смог сдержать ядовитой улыбки. В нём кипели чувства. Словно его организм был котлом для самого мощного зелья под названием «победа».       Два месяца непрерывной подготовки не прошли даром. Адвокат разорвал их в пух и прах, и когда судья огласил своё решение, Хосок вдруг почувствовал, как искра поджигает фитиль его раздражённого сознания. Он пережил настоящую катастрофу внутри своего сердца, которое чуть не разорвалось от волнения и, как ни странно, облегчения.       Да, он до конца верил в то, что что-то могло пойти не так. Но всё прошло просто идеально. И когда он сделал своё первый вдох после такого славного исхода событий, у него будто открылось второе дыхание. Дышать стало легче, а безмятежность охватила его перенапряженное сознание, ведь теперь он мог просто расслабиться. Избавиться от всех этих бумаг, попрощаться с этим подонкам и его выходками, ведь теперь этот парень на грани исключения. Да и просто насладиться спокойной жизнью.       Мама с улыбкой на губах обнимает сына и говорит о том, что она им гордится. Отец также показывает своё уважение, когда демонстративно хлопает в ладоши, а адвокат наслаждается проделанной работой и счастьем своих клиентов.       — Нам нужно пригласить гостей! И отпраздновать твою победу! Если госпожа Сон сможет прийти… Да она просто будет в полном восторге! — Госпожа Чон воодушевленно переплетает пальцы собственных рук и смеётся не в силах сдержать чувство невероятного счастья. Ей крайне сильно хочется похвастаться достижением своего сына, её можно понять.       — Да, это было бы здорово, — улыбается Хосок и поворачивается в сторону Юнги, стоящего рядом. — Но я пойду с ним.       — Только не допоздна. Юнги, приходи в любое время! И спасибо тебе за помощь. Ты очень нам помог, — женщина уважительно кланяется, а отец слегка кивает и достает из кармана пачку сигарет, привлекая к себе внимание адвоката — статного мужчины средних лет. Тот понимает его без слов, и они ненадолго отходят в сторону.       Юнги, что молча отстаивается в стороне, наблюдая за семейным счастьем, неловко улыбается, как только Госпожа Чон внезапно благодарит его без всякой причины. Однако глупыми вопросами парень считает нужным не задаваться, поэтому обходится таким же уважительным поклоном. Ему и так неудобно общаться с родителями Хосока, с его мамой — тем более…       Всему виной их отношения. Она ведь не догадывается, что между ними что-то происходит. Точнее, даже не имеет понятия, почему Хосок в последнее время чаще зависает в квартире напротив и почему ночует там же. Будь на месте Юнги симпатичная брюнетка, вероятно, Госпожа Чон поняла что к чему намного раньше.       — Я обязательно зайду как-нибудь, — выпрямившись, отвечает на предложение женщины юноша, поглаживая белую футболку, заправленную в чёрные штаны.       Госпожа Чон красиво улыбается, а после поворачивается в сторону сына и мягко целует его в щёку.       — Только не напивайся, — заботливо произносит женщина, что вызывает у Хосока смех, однако он уверяет её в том, что волноваться не о чем. И таким образом, родители Хосока возвращаются домой — готовиться к празднику, и заодно подвозят парней. Хосок в свою очередь не забывает зайти за бутылкой сладкого алкоголя, дабы приятно провести время в компании своего молодого человека. Ведь настроение оказывается до невозможности праздничным. Красивый костюм, безупречное чувство уверенности и стеклянная ёмкость крепкого спиртного. Не жизнь, а сказка.       — Мама сказала мне не напиваться, но… — Хосок ставит бутылку на стол, а после достаёт бокалы, расплываясь в довольной улыбке. — Как я могу отказаться от такой прекрасной возможности расслабиться и перевести дух?       Хосок заполняет стеклянные ёмкости вином, а после отдаёт одну из них Юнги.       Юнги бросает на Хосока короткий взгляд с мягкой улыбкой на губах, пока сам размеренным шагом подходит к заправленной постели, чтобы положить на неё свой жакет, и только потом подойти к юноше. Он принимает протянутый бокал, вдыхает приятный аромат красного полусладкого, прежде чем сделать не большой глоток.       — Всё равно одной бутылки будет мало, — по-доброму смеётся над ним Юнги, облизывая губы. — Но я правда рад, что всё наконец-то закончилось… Ты был таким взволнованным столько времени, вот и расслабишься, — он чокается с Хосоком, разглядывая сияющие от счастья глаза.       — Да, в точку, — горделиво соглашается Хосок, вздёргивая подбородок. Безусловно, он делает это в силу своего характера. Точнее, некоторых его особенностей. Высокомерие и власть плещутся в его крови, словно гнев самого Посейдона, поднявшегося с глубин океана. Но Хосок лишь по-доброму смеётся, после чего опьяняющая жидкость касается его горла, и он утопает в неге неописуемого наслаждения. — Как тебе… — «жизненный опыт», хочет спросить Хосок, но вовремя понимает, что у Юнги был суд, где он выступал не в роли свидетеля, а в роли жертвы. Потому юноша прикусывает язык и добавляет лаконичное: — Вино. Как тебе вино?       Парень ставит пустой бокал на стол и принимается расстёгивать пуговицы пиджака, стягивая его с плеч. Хосок вешает его на крючок, а после расстёгивает верхние пуговицы белой рубашки, возвращается к столу и наполняет стеклянную ёмкость алой жидкостью, имеющую манящий аромат вишни.       Любопытство сверкает на радужке его тёмных глаз, и он направляет свой взгляд на такого невероятно красивого сегодня Юнги.       Юнги тем временем всерьёз задумывается над чужим вопросом, считая себя абсолютным профаном в делах алкогольных, пускай его отчим является человеком, занимающийся виноделием уже более пяти лет. Это, конечно, не означает, что ему предоставилась возможность попробовать множество видов вин, ведь пить парень предпочитает редко и крайне мало. У Хосока всё наоборот: ему нравится выпивать и пробовать всякое, оттого чужой кругозор кажется обширнее.       Поэтому парень неоднозначно пожимает плечами, опустив уголки губ вниз, пока в пальцах покручивает бокал из-за чего багровая жидкость аккуратно плещется, касаясь хрустальных стенок хрупкой ёмкости. Он смотрит на Хосока, поймав его взгляд на себе, и делает ещё один маленький глоток.       — Я ничего в этом не понимаю, — честно признаётся он.       — Правда? — Хосок не верит в услышанное, ведь… — Ты, конечно, не выглядишь как какой-нибудь заядлый алкоголик… — юноша демонстрирует своё улыбающееся личико в качестве примера и с улыбкой на губах делает не большой глоток. — Но я был уверен в том, что у тебя есть опыт. А вместе с опытом приходят и знания, — рассуждает Хосок, однако внимания не акцентирует. Какая разница — разбирается Юнги в алкоголе или нет. В конце концов у него есть настоящий профессионал — его парень, который успел отравить свой организм невероятно огромным количеством яда разного вида. Хосок этим не гордится. Его организм справляется, хотя он не упускает мысли о том, что в будущем ему это аукнется. Он правда старается пить поменьше. И он контролирует себя. Но пока у него нет симптомов похмелья, он… Делает, что ему заблагорассудится.       Как беспечно.       Не удержавшись, Юнги прыскает в сторону, когда слушает поток чужих мыслей. Эта тема кажется ему изначально нелепой, словно они сидят на свидание, познакомившись на сайте знакомств, и Хосок беспощадно пытается спасти неловкое молчание. Но в одно мгновение настолько увлекается этим, отчего напоминает целого философа, который прямо сейчас будет рассуждать не о ценности алкоголя, а о смысле существования человечества.       — Боже, Хосок, — по-доброму смеётся Юнги, присев на стул. — Это самый странный комплимент, который я когда-либо слышал.       — Да я просто… Пф, — Хосок обиженно дует губы и отводит взгляд в сторону из-за смущающего чувства неловкости. Да, он понимает, что это глупо — вести себя подобным образом. Но его характер строится на поверхностных размышлениях о глубоких вещах даже в самые не подходящие для этого моменты. Любая тема может привести к какому-то великому умозаключению, даже если с самого начала речь шла об алкоголе. — Я сказал это, чтобы увидеть твою улыбку! — оправдывается юноша, скрещивая руки на груди. Это первое, что приходит ему в голову, когда он видит Юнги и слышит его смех. На секунду Хосок даже забывается и начинает откровенно пялиться.       Боже, да он готов стать самым настоящим клоуном, лишь бы Юнги было весело.       Юнги, продолжающий хихикать над возлюбленным, допивает остатки вина в бокале и поднимает глаза на Хосока. Он улыбается его серьёзности, подразумевающую под собой обиду, но вместо этого видит нежность.       В такие моменты дыхание перехватывает; когда ты непроизвольно становишься свидетелем чужих чувств, когда ловишь взгляд своего возлюбленного на себе, пока занимаешься самыми простыми вещами, либо ничем не занимаешься вовсе.       — Ладно-ладно, верю! — смущённый Юнги поднимается со своего места, желая подойти к Хосоку ближе и обнять поперек талии.       Хосок дуется недолго. В конце концов, он не видит причины для обиды. Юноша строит из себя недотрогу какое-то время, однако после сам прижимается к Юнги, потому что оказывается не в силах ему отказать. Всё худшее позади и сейчас ему остаётся только рассмеяться жизни в лицо. Он утопает в вине и любви своего возлюбленного, о чём ещё можно мечтать? Хосок, оказываясь под влиянием самых сильных чувств, шепчет тихое: «Я люблю тебя».       А после целует Юнги в губы.       Мягкая улыбка тонет в нежности соприкосновения губ, и Юнги довольно прикрывает глаза, отдаваясь ощущениям сполна.       Он редко признаётся себе в том, что млеет каждой клеточкой своего тела, когда Хосок наклоняется к нему за поцелуем. Такие моменты ему кажутся по-странному романтичными.       Особенно драгоценными они становятся, когда они остаются наедине; когда в груди разливается чувство полной расслабленности, а счёт времени прекращает иметь свою важность.       Хосок уверенно зарывается пальцами в мягкие волосы на затылке своего возлюбленного: большой палец нежно касается аккуратной линии чужой челюсти. И Хосок углубляет поцелуй, касаясь горячим языком желанных губ. Его желание целовать превращается в нечто большее. Закрытые глаза становятся причиной острого возбуждения; почти хронического, и Хосок утопает в удовольствии, разрывая себя на части.       Его руки опускаются ниже, касаются ворота футболки и оттягивают её. Он не переходит черту, но явно намеревается окрасить тонкую шею Юнги багровыми пятнами. Хотя бы на пару часов. Хосок прерывает поцелуй, смотрит Юнги в глаза и властно приподнимает его лицо за подбородок, освобождая себе место. Достаточно чувствительное, к слову, и Хосок не может этим не воспользоваться.       Юноша притягивает Юнги к себе за ткань футболки и проводит языком по нежной коже чужой шеи.       Юнги рвано вздыхает от чужой настойчивости, ощущая растекающееся по каждой клеточке молодого тела напряжение, странным образом перетекающее в настоящую эйфорию. Сопротивляться оказывается бесполезно — юноша сдаётся практически сразу, позволяя Хосоку сполна насладиться влажными поцелуями, пока пальцы его сжимаются на хлопковой ткани чужой рубашки.       Виски начинают пульсировать от одной мысли о том, что они смогут зайти дальше; что Юнги позволит Хосоку сделать это. И, кажется, абсолютно не пожалеет, потому что происходящее на его кухне ему уже нравится…       Худые пальцы заползают под ткань чужой футболки, словно змеи под густой слой живой растительности. Они касаются нежной кожи живота, и Хосок еле сдерживает улыбку, когда вспоминает об этой умилительной детали своего возлюбленного.       Мягкие животики всегда были куда лучше каменных прессов.       И вскоре кончики пальцев касаются нежного ореола сосков. Одна из рук опускается ниже, к пояснице, таким образом придерживая юношу и прижимая его к себе, а язык находит ямку прямо над ключицей, после чего Хосок нежно целует выпирающую косточку и оставляет засос на месте под ней.       Нутро приятно завывает от жара чужого тела, от обжигающего дыхания и шершавого языка, кончик которого ведёт вдоль пульсирующей артерии. Это расслабляет, и одновременно с этим вынуждает напрячься от пробежавшихся мурашек вдоль позвонков.       Сдерживаться становится невероятно сложно, однако срываться на грубости Хосок не спешит. Да и как он может себе позволить сорваться с цепи, словно зверь, когда Юнги оказывается настолько податлив? У Хосока, безусловно, появляется желание перейти злосчастную границу; это желание, словно пламя, разгорается внутри него, однако он помнит, что нужно быть осторожнее.       Хосок поднимает возбужденный взгляд на Юнги и мягко его целует. А потом углубляет поцелуй. Он притягивает юношу к себе за шею; вторая рука опускается ниже, накрывая шелковую ткань тёмных брюк. Пальцы скользят глубже: игриво заползают под ткань чужих боксеров и медленно оттягивают их вниз, а на губах Хосока вдруг появляется довольная улыбка.       Сердце внезапно ускоряет свой ритм, стоит горячей ладони коснуться ягодиц, и Юнги отстраняется от зацелованных губ в паре сантиметров, руками оперевшись на стол позади них.       Чёртов Чон Хосок и его ухмылка.       В одно мгновение мысли сужаются до признания очевидного. Юнги просто без ума от этого человека. От его нежности, граничащей с настойчивой грубости, от его красивых кофейных глаз, от длинных пальцев, от поцелуев и крепких объятий…       — Я люблю тебя, — признаётся одними губами, и прижимается к возлюбленному плотней обычного, соприкоснувшись пахом с бедром.       Невероятно, но Хосок ловит кайф от происходящего: его взгляд пьянеет, и дело оказывается далеко не в алкоголе. Просто Юнги сводит его с ума, когда так близко прижимается к его горячему телу; когда шепчет слова любви. И Хосок оказывается не в силах сопротивляться такому страстному желанию доставить Юнги удовольствие. Он целует юношу в губы, ловким движением пальцев снимает с него футболку, а после осматривает, словно экспонат в музее. И ему определено нравится то, что он видит.       Он аккуратно берёт Юнги за руки и начинает вести его за собой, словно демон-искуситель — свою жертву. Хосок мягко касается чужих губ своими. В его взгляде плещется целый океан любви, и он приглашает Юнги на кровать, таким образом советуя ему лечь и расслабиться.       Хосок сделает всё в лучшем виде.       Прохлада постельного белья вызывает на молочной коже мурашки. Дыхание вдруг спирает, когда перед глазами оказывается белёсый потолок. Он пальцами зарывается в одеяло, пытаясь совладать с бурей эмоций, которые растекаются по грудной клетке, словно горячая карамель.       Юнги поднимается на локтях, сдувая взъерошенную чёлку с глаз, дабы в следующую минуту притянуть Хосока за ворот рубашки.       Их губы сталкиваются в грубом, несколько настойчивом поцелуе. Юнги редко так целует, обычно это делает Хосок. Но сейчас, пока внутри закипают чувства, а возбуждение начинает тарабанить, ему хочется окончательно утонуть в этом разврате.       Тёплая рука Хосока оказывается на сгибе чужой шеи, а вторая тем временем принимается расстегивать пуговицы злосчастной рубашки, которую парень снимает с себя и оставляет где-то позади, оголяя смуглую кожу плоского живота. Юнги становится для него опасной дозой морфина. Кровь приливает к губам и, чего греха таить, к члену, однако Хосоку это не мешает.       Он нежно касается кончиками пальцев ореола светло-розовых сосков, а после опускается ниже, уверенно расстёгивая ремень и припуская приятную на ощупь ткань брюк. Хосок невольно умиляется тёмным боксерам с рисунком белой полосы на талии, а после, словно домашний кот, выгибается, оказываясь невероятно близко к члену Юнги.       — Позволишь мне… Попробовать? — любопытно интересуется юноша, пока пальцы его медленно стягивает резинку нижнего белья, излишне осторожничая.       Юнги, внимательно наблюдающий за Хосоком, тяжело выдыхает через нос. Его будто начинает потрясывать изнутри, когда тот оказывается небывало близко с пахом и когда пальцы его горячие касаются атласной кожи на подвздошных косточках.       К щекам приливает кровь, его лицо пунцовеет на глазах, а смущение окутывает с головы до ног, и Юнги прикусывает нижнюю губу, силясь сдержать жалостливый вой.       «Молчание — знак согласия», думает Хосок, не отрывая хитрого взгляда от Юнги, который выглядит сейчас невероятно красиво. Юноша будто открывает для себя что-то новое, и это манит его за собой — на самое дно шрамированной похоти. И он готов исследовать его; исследовать каждую клеточку чужого тела, каждую чувствительную зону и точку. Он найдёт их все, и позволит Юнги получить удовольствие. Он превратит страх в нечто иное. В нечто более приятное, вынудив Юнги позабыть о сомнениях и кошмарах, не покидающих его истерзанное судьбой сознание.       Хосок касается языком эрогированного члена и плотно прижимается им к налитой кровью коже. Он поднимается выше, окольцовывает губами головку, а пальцами принимается растирать густую слюну.       Он наблюдает за Юнги, словно преданный щенок, боясь оступиться.       Перед глазами на секунду темнеет от жара чужого рта, и Юнги непроизвольно запрокидывает голову кверху, пальцами касаясь своих покрасневших губ, с которых срывается тихий стон.       Хосок творит с ним что-то невероятное своими губами и испытывающим взглядом, шероховатым языком и горячими пальцами. Хочется зарыться в его идеальную укладку, испортив её к чертям, но Юнги сдерживается. По крайней мере, пытается совладать с новыми, абсолютно неизвестными ощущениями, от которых каждый вдох становится болезненно приятным.       Хосок обхватывает член худыми пальцами, принимаясь двигать ими вверх-вниз, пока вторая рука осторожно касается нежной кожи чужих бёдер, и юноша целует её, вырисовывая некую дорожку, ведущую все ближе и ближе к паху. Хосок испытывает невероятные эмоции, которые вдруг начинают разрастаться внутри, словно злокачественная опухоль. Дыхание спирает, из-за чего юноша позволяет себе передохнуть, дабы не задохнуться к чертям.       Его дыхание… Становилось тяжёлым; возбужденным. И всё же ему не хотелось доводить Юнги до оргазма так быстро. Он хотел растянуть это удовольствие, а потому сдерживался, пока грудную клетку не начало рвать изнутри из-за неописуемого чувства сладостного предвкушения.       У него был опыт в сексе с парнем. И видимо сегодня он решил воспользоваться им сполна.       — Юнги, — вдруг шепчет Хосок, в надежде привлечь внимание юноши. Ведь ему хотелось, чтобы Юнги смотрел на него как можно дольше; на то, как он мягко касается его члена губами и влажным языком; на то, как его взгляд цепляется за каждую мелкую деталь своего возлюбленного, и на то, как он пускает приятную волну мурашек, стоит рукам нежно коснуться мягкой кожи живота. — Я люблю тебя.       Пусть Юнги смотрит на то, как Хосок предоставляет ему возможность расслабиться и насладиться этим поистине замечательным вечером.       Юнги смотрит на Хосок сквозь призму, и низ живота начинает тянуть сладостной пыткой, от которой сводит ноги.       Его жарит изнутри, и от этого ощущения хочется куда-то деться…       Пальцы сами касаются лакированных волос, немного жёстких после множества окрашиваний, и мягким касанием убирают выбившиеся пряди назад.       — Я знаю, — шепчет одними губами Юнги, сгибая ноги в коленях.       Хосок безмолвно благодарит Юнги за такой невероятный жест милосердия, из-за чего на его губах появляется лёгкая улыбка. Спорить бесполезно, отсасывать становится намного легче и комфортнее, когда пряди не оседают на нежной коже чужого живота и не маячат перед глазами. Однако Хосок не заостряет на этом особого внимания, когда его худые пальцы касаются бледной кожи чужих бёдер, а после и мягких ягодиц.       Юноша берёт глубже и чувствует, как головка возбужденного члена начинает упираться ему в горло. Дышать становится физически невозможно, но если бы у Хосока спросили, любит ли он лёгкое чувство удушья, то он бы без сомнений ответил, что это лучшее, что он испытывал в своей жизни за её последние несколько лет. Если бы его глаза были открыты, то они бы точно были подняты вверх в знак невероятного удовольствия и возможной попытки взглянуть на Юнги и его невероятное личико.       Воздух встаёт комом в горле от небывалых ощущений, от горячего дыхания, оставляющее невидимые ожоги на тонкой коже, от шершавого языка на чувствительной головке и от узости чужого рта.       Пальцы, совершенно не слушаясь хозяина, сжимают тёмные пряди, а пятки упираются в пружинистый матрас, прогибающийся под весом обоих тел.       Хосок с характерным звуком вынимает возбужденный член изо рта и гулко сглатывает. Слюны скапливается достаточно, а девать её оказывается некуда, потому юноша переводит дыхание и уверенно окольцовывает половой орган, продолжая надрачивать своему возлюбленному. Он поднимает на Юнги невинный взгляд и расплывается в улыбке, когда волна невероятного удовольствия топит обоих. Хосок не спешит кончать. Наоборот, он немного замедляется, прежде чем прижаться к Юнги, словно кот, и нежно поцеловать его в щёку.       — Буду безмерно рад, если ты перевернешься на живот, — шепчет Хосок и отпускает чужой член, который с забавным звуком плюхается о мягкую кожу бледного живота.       В его глазах читается уверенное: «Доверься мне».       Ирисы чужие, практически чёрные, искрящиеся от возбуждения, заманивают своей красотой, словно мотылька свет фонаря. Юнги узловатыми пальцами прикасается к горячей кожи чужой шеи, оставаясь в нескольких сантиметрах от карамельных губ, что поблёскивают от собственной слюны.       — …Хосок, — зачем-то зовёт его по имени Юнги, опаляя своим дыханием уста напротив, прежде чем примкнуть к ним нежнейшим поцелуем.       Он проходится шероховатым языком по покусанным губам, зарываясь фалангами пальцев в волосы на затылке, после чего Юнги отстраняется, выполняя чужую просьбу, но перед этим окончательно избавляется от брюк.       Непривычное ощущение полной свободы прогуливается по разогретой коже мурашками, наполняя лёгкие тёплым воздухом.       Хосок испытывает что-то смешанное. С одной стороны, ему нравится то, что он видит. А видит он чужую слабость.       Юнги выглядит открытым. Слишком открытым, будто с него спустили шкуру. И Хосок ломается под давлением ответственности. Он даже ловит себя на мысли о том, что готов на всё ради такого Юнги.       Он станет для него убежищем; второй кожей и пуленепробиваемой бронёй.       Однако бархатная на вид спина сбивает Хосока с мысли. Он влюблённо прищуривается, пальцами ведёт по нежной коже чужих лопаток, а после опускается ниже — к ровной пояснице и привлекательным ямочкам на бёдрах.       Хосок действует осторожно. Почти непредсказуемо, когда касается кончиком языка внутренней стороны мягкой ягодицы, большим пальцем надавливая на неё и тем самым освобождая себе место. Кончики худых пальцев осторожно касаются напряжённого сфинктера и Хосок не может сдержать улыбки.       Чувство полной незащищённости и наготы перед другим человеком начинает поедать, как только горячее дыхание касается атласной кожи.       Смущение, от которого тело бросает резко в жар, накрывает волной, и Юнги ничего не остаётся. Он взмокшими ладонями зарывается в собственные волосы, уткнувшись лбом в постель, словно страус, и издаёт тихий стон.       Хосоку сносит крышу, и никто не знает, что становится толчком для безбашенных действий с его стороны. Долгое отсутствие секса, как причину, он даже не рассматривает. Хосок никогда не был зависим от чего-то столь дикого. Вероятнее всего, причиной такой неудержимой страсти является сам Юнги и любовь Хосока к нему.       Ему нравится прикасаться к бледной коже возлюбленного, чувствовать его дрожь и тепло, которое исходит от возбуждённого тела. Всё будто встаёт на свои места.       Однако, вспомнив их первую встречу, Хосок невольно ловит себя на мысли о том, что никогда бы не подумал о том, что сейчас окажется на кровати этого до чёртиков напуганного парня и будет рассматривать его задницу, как чёртов экспонат в чёртовом музее. Хосок возбуждён, он не станет отрицать очевидного. А ещё он невероятно голоден.       Потому юноша нежно касается кончиком языка колечка мышц, а после аккуратно входит, прикрыв глаза от наслаждения.       Оказаться между этих ног он мечтал ещё с момента зарождения первых искр их «неправильной» любви.       Это неописуемо и странно. У Юнги все мысли превращаются в какую-то кашу.       Всё тело горит от чужих прикосновений, от горячего дыхания, оседающего на нежнейшей коже, и от твердого кончика языка. Когда тот оказывается внутри, ощущения становятся запредельными. Юнги точно оголённый нерв, весь открытый перед Хосоком, сопение которого доносится за спиной, отчего любопытство становится превыше всего.       И Юнги, упершись локтями, выбирается из своего маленького убежища, и заглядывает через плечо. С его губ срывается томный вздох, как только между своих ягодиц он видит Хосока, сосредоточенного и в то же время абсолютно расслабленного, почти урчащего.       Хосок будто чувствует этот любопытный, оседающий на карамельной коже взгляд, что вынуждает его взглянуть на Юнги. Юноша останавливается всего на секунду, прежде чем вновь сконцентрироваться на сладком угощении, которое оказывается невероятно аппетитным. Хосок смотрит Юнги в глаза, не отводит взгляда и толкает язык вглубь. Ему нравится то, что он делает. И Юнги, видимо, тоже, а потому Хосок чувствует себя увереннее.       Он скользит пальцами по бледной коже мягких ягодиц, а после отводит их в сторону, открывая для себе шикарный вид влажного сфинктера. Хосок касается его кончиком пальца, а после аккуратно вставляет первые две его фаланги.       Проникновение ощущается необычно, немного дискомфортно, ничуть неболезненно. Юнги непроизвольно сжимается вокруг тонкого пальца, но пару глубоких вдохов помогают ему расслабиться. И он щекой прижимается к своему плечу, прикрывает веки и принимается ожидать дальнейших действий.       Хосок аккуратно давит на внутренние стенки чужого нутра, а после, нависая над расслабленным телом, касается языком бледной кожи нетронутой шеи. Юноша оставляет целую дорожку из мягких поцелуев, которая сопровождается уверенными движениями пальца. Его взгляд скользит по влажной поверхности алой шеи, худым плечам и тонкой талии возлюбленного. Всё тело Юнги становится до невозможности прекрасным. Его мягкие волосы, голая спина…       Хосок оставляет алый засос на изогнутой пояснице, а после нежно вставляет второй палец, опаляя горячим дыханием мягкую кожу чужих плеч.       Юнги в пальцах сжимает одеяло, когда давление изнутри становится сильней. Ощущения уже кажутся приятней, тягучими, как свежий мёд, от которого на губах остаётся только сладкое послевкусие. Все обостряется в несколько раз: размеренное дыхание Хосока над ухом вызывает трепет в каждой клеточке тела, а от каждого его поцелуя сердце на мгновение замирает.       — Всё хорошо? — Хосок нависает над чужим телом и шепчет Юнги почти на ухо. Тем не менее, его пальцы не останавливаются: Хосок продолжает аккуратно двигать ими, растягивая внутренние стенки чужого нутра. Он старается быть максимально внимательным по отношению к Юнги. В конце концов, парень боялся всего того, что было связано с сексом с детства. Наверняка сейчас он испытывает эмоциональное потрясение. Хосок не особо смыслит в этом. И единственное, на что он делает уклон, так это на эмоции Юнги и реакцию его тела.       — Пожалуйста, поговори со мной. Скажи что-нибудь, — движения становятся активнее, настойчивее, а губы, касаясь бледной кожи чужих лопаток, растягиваются в улыбке.       — Это странно, — Юнги опускает голову вниз, прикрывая глаза вьющейся чёлкой. Его дыхание становится тяжелым, а щёки наливаются розовизной, когда пальцы Хосока снова и снова скользят внутрь, как можно глубже. — Но приятно…       Уверенность, словно стрела, поражает Хосока прямо в сердце. Приятное тепло разливается по телу от осознания того, что Юнги нравится. Хосок может смело поклясться в том, что он жил всё это время только ради этого момента. Возможно, он придаёт Юнги немыслимую значимость, но он любит его; любит его, как никого другого. И он будет придавать ему значимость. Такую значимость, которой не стоит ни один человек на этой чёртовой планете.       Хосоку становится сложно сдерживаться, однако он решает спросить:       — Мы можем ограничиться пальцами… Если ты… — «не готов» хочет сказать Хосок, но не может. Юнги знает, что хочет сказать Хосок, но тактично молчит. Честно, он сам не знает, что ему хочется сделать сейчас: продолжить или остановиться, чтобы не заходить дальше. У него нет причины не доверять Хосоку, ведь он относится к нему с нежностью и осторожностью. К тому же, Юнги влюблён в него. Хосок первый и единственный человек, сумевший стать для Юнги ценным; тем, кому хочется довериться.       Но лёгкий страх перед неизвестным пудрит мозги. Юнги колеблется чуть меньше минуты, прежде чем повернуться к Хосоку, взглянув в его лицо.       — Я думаю, что я хочу этого, — он облизывает губы. — Это мой первый опыт, поэтому я хочу, чтобы этим человек был ты.       Хосок вновь утопает в любви к Юнги. Искренность этого человека поражает. Хосок никогда не встречал никого нежнее и чистосердечнее. Он влюбляется в Юнги снова и снова; думает о нём, как о ком-то свыше. Ему действительно повезло встретить этого человека и влюбиться в него. Они через многое прошли, но Хосок думает не о прошлом, а о будущем: через что ещё им предстоит пройти?       Вместе.       Рука об руку.       Хосок целует Юнги с излишней нежностью. Он вкладывает в этот поцелуй все разрывающие его изнутри чувства, а после касается нежной кожи чужих бёдер, прежде чем избавиться от лишней одежды и приставь головку к напряжённому колечку мышц.       — Расслабься, — Хосок делает всё, чтобы Юнги было комфортно. Он касается его тонких запястий, кладёт их себе на плечи, дабы Юнги обнял его и прижался к горячей коже возлюбленного.       Хосок собирается стать для него самым надёжным источником тепла. Юнги будет страшно, но это пройдет. Хосок сделает всё возможное.       Кончики пальцев начинает покалывать из-за жара во всём теле. Юнги чувствует горячее дыхание на тонкой коже шеи, чувствует, как под пальцами перекатываются чужие мышцы и то, как сильно бьётся чужое сердце. Кровь разгоняется по венам, ударяется о виски и истомой разливается по низу живота, как только головка проталкивается внутрь.       Юнги выдыхает над ухом Хосока, ладонями скользнув к лопаткам. Он чувствует, как сантиметр за сантиметром оказывается в нём, как член пульсирует и по ощущениям становится больше.       — В тебе так тепло… — шепчет Хосок, прежде чем вставить член полностью. Тепло становится частью каждой клеточки его тела. Он чувствует, как Юнги сжимает его, и от такой близости Хосоку сносит крышу. Он не чувствует боли, однако чувствует давление, которое оказывают внутренние стенки чужого нутра на его член. И от этого становится теснее.       Тело Юнги превращается в невероятной красоты картину: Хосок оглядывает его с ног до головы, а после целует Юнги в губы, без зазрения совести подливая масло в огонь. Его руки быстро оказываются на чужом животе, опускаются ниже, касаясь головки, и Хосок делает первый толчок: совсем не грубый, однако не менее точный.       Хосок, словно хищник, наблюдающий за жертвой: смотрит на Юнги, не отрывая глаз. Только в этом взгляде не присутствует и капли кровожадности. Его глаза полны волнения и заботы.       Юнги прикусывает нижнюю губу, вжавшись затылком в матрас, когда к давлению изнутри добавляется прикосновения к чувствительной головке. По коже бегут мурашки, его тело напрягается и позвоночник вытягивается, изогнувшись дугой навстречу Хосоку.       — Не трогай, — Юнги накрывает его ладонь, взгляд уводит в сторону, потому что стыдно; стыдно смотреть в любимые темно-карие ирисы возлюбленного.       Он становится таким мокрым, когда Хосок трогает его.       Такая реакция, безусловно, льстит, однако Хосок решает отступить. Он не собирается давить или обманывать Юнги, продолжая касаться его чувствительного члена со словами «тебе же нравится» или «я знаю, что тебе нравится». Хосок не знает и не собирается умничать. Только не перед Юнги.       — В таком случае… Где моим рукам следует быть? — Хосок начинает двигаться, а руки его касаются внутренней стороны мягких бёдер и опускаются до худых колен. Его язык скользит по нежной коже чужой шеи и поднимается выше, к проколотой мочке уха. Собственное возбуждение, словно удар под дых, лишает возможности дышать. Хосоку хочется ускориться: покалывание становится невыносимым и он позволяет себе продолжить в слегка ускоренном темпе.       Губы Юнги становятся самыми желанными в эту самую секунду, и Хосок целует их, будто они являются его единственным шансом на спасение; будто они являются глотком воздуха после долгого приступа удушья.       Юнги толком не слышит вопрос Хосока: уши будто закладывает, как только член скользит внутри него глубже, головкой упирается в атласные стенки, растягивает и ласкает изнутри. Это по-особенному приятно. Юнги не знал, что это может быть так — и дело вовсе не в травме. Его тело, не знающее чужих прикосновениях в местах интимных, как бомба замедленного действия, реагирует на каждый толчок с трепетом.       — Это странно… — шепчет на ухо Хосока Юнги, а затем пальцами опускается на живот.       Он скользит под влажным членом, давит в районе паха и чувствует толчки внутри. Крупная головка ударяет по простате, его колени начинают дрожать, и Юнги чувствует, как почти кончает из-за всплеска ощущений.       Неописуемая волна возбуждения сбивает Хосока с ног, и он, сжимая простынь в пальцах, совершает последние толчки, прежде чем кончить, нависнув над телом Юнги. Его тяжелое дыхание становится менее сбивчивым, кровь вновь начинает течь по венам, концентрируясь не только на органах малого таза, а ноги наконец расслабляются. Приятное тепло разливается по телу, и Хосок вновь ловит себя на мысли о том, что Юнги невероятен.       Хосок снова и снова утопает в любви к человеку, который медленно дышит, сгорая изнутри, и прячет взгляд, прикусывая губы.       — Я люблю тебя.       У Юнги перед глазами мушки. Его нутро заполнено — он чувствует горячую сперму и то, как быстро бьётся сердце Хосока и не отстает собственное. Чувство эйфории растекается по частям тела, расслабляет и окунает в минуты тишины.       — Я тоже, — Юнги ладонь вытирает о простынь, чтобы обнять спину Хосока, наслаждаясь его теплом, — люблю тебя.