***
Долбаные… отжимания… — Давай, Джек, тебе нужно немного накачать эти тоненькие ручки! Хотя бы чуть-чуть! Иначе не быть тебе лучшим в мире косплеером! У меня не выйдет накачать ручки! — со злорадством, про себя, простонал я, в очередной раз приподнимая свое девичье напряжённое тельце над физкультурным ковриком, — по крайней мере, визуально. Суккубье телосложение никто не отменял! — Давай, давай, Джек! Постарайся! Ты почти у цели! — попросил меня голос тренера, — вон, Габриэль смотри как старается! А Габриэль, — между отжиманиями, когда моё лицо поднималась достаточно высоко для того, чтобы увидеть выпяченную назад в глубоком приседе упругую накаченную попку, — действительно старался. Если бы мы с ним занимались в мужском зале, а не в женском, а ещё, если бы в зале сейчас вообще были люди помимо нас, думаю, все бы их лица (как, например, лицо моего тренера) были бы направлены на его атлетично сложенное гибкое тело. Я, сделав десятое отжимание, едва не завалился своим лицом на мат, потому как больше моё надрывно скрипящее дыхание этого изуверства над моим скромным телом не выдержит. — Молодец! — Тренер дружески похлопал меня по заднице и, едва отдернув свою волосатую руку, в которую полетела ведомая моим гневом нога, словно ничего не произошло, добавил: — Еще один «подходик», и можно переходить к твоему животику. Мы сделаем на нем линию пресса, будь уверен! Пошёл бы ты на хер! — едва живой после таких нагрузок, мысленно всплакнул я.***
Фу-у-у-ух, тяжёлое «кардио-утро», вошедшее в мой дневной «моцион» с тех самых пор, как меня пригласили в клуб качалки, подошло к концу. Мы с Габриэлем, ныне отошедшим в уборную, засели в маленькой кафешке, — она была приурочена к богатому на награды кружку Качалки, за огромное количество баллов клуба, где-то с три года назад, — что находилось на территории Хогвартса, в небольшой пристройке, со входом возле спорт площадки в виде стильной современной двери. А сидели мы здесь, значится, чтобы немного перекусить, немного пополнить свои запасы калорий белковой продукцией (в виде стоящих на столе шейкеров с протеиновыми коктейлями) и морально подготовиться к последующим после завтрака занятиям. Ага, вы не ослышались: «занятиям после завтрака»! Ведь утро, а вместе с тем, завтрак, в академии начинались только через полчаса. Клубная же деятельность в качалке приходилась на шесть утра и заканчивалась в семь, оставляя мне на сон, фактически, четыре часа, поскольку мои ночные занятия: обмен баллами, рукопожатия с серыми личностями, и настройка своей собственной информационной сети, — тоже требовали времени. Немыслимо, правда?.. Коротко говоря о кафе (под названием «Кайф»), оно собой всем: от современного минималистичного дизайна, до своих вкусных напитков — выражала этот самый чарующий и непревзойденный, успокаивающий и заряжающий позитивом — кайф. Соки здесь были вкусные. Коктейли здесь были вкусные. Протеиновые печенья здесь были вкусные. Всё здесь было вкусное! Я с немалым, значится, «кайфом», лениво потрепал свои, после душа, влажные волосы, вытянул тяжеленькие, с молящими мышцами, ножки и присосался к соломинке, втягивая через ту в себя, словно это была сказочная вода из волшебного ключа, банановый протеиновый шейк. Яркий волшебный и непревзойденный. А ещё, по словам моего тренера: Джеймса Куппера, — шейк целительный и укрепляющий повреждённые после глубоких приседаний коленные суставы. И, тварь такая, дорогой! Полтора галеона за одну порцию! Грабёж! Чистой воды грабёж! — Ух, что-то я сегодня перегнул с весом, — подсев ко мне и, точь-в-точь как я, присосавшись к своему коктейлю, доверительным тоном осведомил меня Габриэль. Я согласно, немного лениво закивал: — Есть такое, — снова отпив холодненький великолепный ни с чем несравненный напиток — протеиновый шейк — я стал наслаждаться домашним видом задумчиво смотрящего «в себя» Габриэля. Его большие голубые глазки, аристократичный вздернутый носик, хорошенькая ключица: ярко выраженная и женственная, — в ее женственности, а также исключительности, было легко убедиться, потому как две верхние пуговицы на своей приталенной рубашечке Габриэль предпочитал расстегивать, — пухлые губки, белая кожа… да все в нем было хорошо, замечательно и великолепно! И я, ведомый каким-то нелепым чувством, в который раз ему в этом признался: — Миленько выглядишь, Габи. Он допил свой коктейль, весело фыркнул, по-собственнически хватил меня под столом за упругую ляжку и тихо, — придвинувшись ко мне вплотную, — на ушко, проговорил: — Я знаю, Джеки, что я великолепен. Не зря же вся эта физическая нагрузка и наше с тобой здоровое питание? Но, я рад, что ты, наконец-то, переборол себя и смог мне в этом признаться в обычной дружеской беседе! — А раньше? Раньше я разве не называл тебя миленьким? — прикончив свой коктейль, я тихо млел от жарких жадных прикосновений под столом. Приятно, Дьявол меня побери, как же приятно, когда тебя под столом лапает такой милый юноша, похожий на девочку! — вроде бы называл… И не раз назвал! Габриэль, прочертив горячую линию от внутренней поверхности бедра к моему привставшему паху, скользнул рукой глубже. При этом, он лапал меня так внешне непринуждённо, так, со всей своей вежливой добротой, искренне спокойно, что мне оставалось, закусив губки, довериться поведению друга. Габриэль не ответил. Вместо этого он продолжил неотрывно, нещадно трогать меня сквозь плотную ткань коротких шортиков, ловко — сквозь шорты — скользя своей умелой ладошкой по моему напрягшемуся члену. — Ты знал, как сильно я возбудился, когда ты приседал? — сжав пальчики на моих яичках, Габриэль вынудил меня скрестить ноги от его приятной доминирующей хватки. — Ты ведь делал это специально передо мной, да? Специально выпячивал свою попку всякий раз, когда я старался сконцентрироваться на своём прессе? — Нет же! Такое, конечно, имело место быть, однако ему в этом я признаваться не намерен. Тем более, у меня был другой вариант: повернуться задницей к своему тренеру, но это — увольте! Большие волосатые мужики, и их маслянистые взгляды, меня никогда не привлекали и привлекать не будут! — К тому же, — пока Габриэль с азартной улыбкой мял мой млеющий в шортиках небольшой член, я с укором заметил одну интересную вещь, — ты сам передо мной приседал! И, в отличие от тебя, я хожу в зал не так долго, и вес, при приседаниях, не беру вовсе! Оттого и моя задница не такая упругая и большая. Поэтому, изволь заметить-… Тут я поперхнулся, взглянул с праведным изумлением в синие лучившиеся детским весельем ехидные глазки блондина и замолчал. Тогда как сам хозяин глазок, один блондинистый прохиндей, без зазрения совести, отпустил пуговицу моих джинсовых шорт, скользнул внутрь своими горячими пальчиками и, нарочито небрежно посмотрев по сторонам, просто-напросто схватил меня за основание вставшего пениса, при этом, безбожно тот сжав. — Чего же ты делаешь?.. А если кто-то зайдёт? — тихим голосом, задышав тяжелее прежнего, с ужасом спросил я у него. — Кто сюда войдёт? На утренние тренировки почти никто не ходит, кроме тебя и меня. Продавец же, за стойкой, зная, что кроме нас с тобой здесь никого не будет, ушёл курить и вернётся, думаю, только через полчаса — когда начнётся нормальный завтрак в Академии. А если сюда кто и зайдёт из «мужской» качалки, то это будут — либо Поттер, либо Уизли, а ты знаешь их отношение к подобным штукам. Какое там у них было отношение к «подобных штукам» в голове у меня: едва сдерживающего себя, чтобы не попросить Габриэля, наконец, перейти от шуток к действию, — так и не отпечаталось. Сейчас мне вообще не хотелось думать ни о чем, кроме милого улыбавшегося мне своей женственной улыбкой блондинка, и ни о чем, кроме его пальчиков, взявших меня прямо в общественном месте и прямо под столом закусочной. В ней кроме нас действительно никого не было, а оттого, не сдержавшись, я стал, опираясь ладонями о краешек стула, беззастенчиво подаваться вверх своими тяжёлыми бёдрами, натурально трахая милую ладошку довольного таким раскладом блондина. А он, хитрец такой, за время нашего знакомства, научился обращаться с членами. Вот как умело работает ручкой! И выбрал момент, поганец этакий, самый хороший: как раз после тренировки, во время которой я неустанно пялился на его округлую попку и, с едва скрываемым смущением, — при его глубоких приседах, — внутренне облизывался на выпирающий под его пышными булочками пухлый бугорок больших яичек. К тому же, последний раз мы с Габриэлем «спускали накопленное добро» только позавчера ночью, когда, в душе, пару раз друг-дружке по очереди отсосав, закончили это дело грязным поцелуем с передачей тягучих запасов спермы друг-другу. Не удивительно, что меня так накрыло от уверенных ласк-… — О чем размышляешь, м? Никак о том, что может пойти дальше? — хитро осведомился у меня кокетливый Габриэль. Мои губы слегка пересохли, вынудив меня их облизнуть. Про какое дальше упоминал мой друг догадываться было не нужно, ибо даже дурак поймёт, к чему в итоге вела совместная мастурбация в славном кафе «Кайф» под столом. Но, несмотря на знание этого, я, закрыв глаза и подавшись навстречу теплому лобызанию, — из-за чего громко скрипнул случайно отодвинутый мною стул, — тихо спросил: — А к чему это ведёт, Габриэль? — О! Я думаю обычно это ведёт к совместной мастурбации, — он чуть усилил свою хватку, принял мою игру и добавил в голос побольше задумчивых ноток, — а затем, возможно, к помощи друг дружке посредством наших славных ротиков…ну, ты понимаешь, о чем я!.. — я, возбужденный грязной речью друга, снова вспотевший и взмыленный, понимал. Ещё как понимал! Чего же тут непонятного? Все идёт к тому, что вместо завтрака, нам придётся отойти куда-нибудь в тихое местечко и, возможно, не успев из-за этого на первое занятие к мистеру Снейпу, пару раз отсосать друг-другу наши красные от возбуждения члены-… Черт, такими темпами, если кто-то неожиданно войдёт сюда, этот кто-то определённо поймёт все превратно. Хотя так, превратно, оно и есть!.. Между делом, Габриэль продолжал водить своим плотно сжатым хлюпаюшим кулачком вверх: от самого основания моего взмыленного члена, до красной налитой кровью головки — и вниз, сильно натягивая мою нежную девичью кожу по всему стволу венистого толстого и гибкого «дружка». Он, по-дружески, с мягкой невинной улыбкой, дроча мой хуй, говорил: — Однако, я тут на днях вспомнил, что ты, ещё на нашем первом свидании, мне кое-чего пообещал. Не напомнишь: что именно? Что же такое, это — «что именно», — вспоминать мне долго не пришлось, потому как, словно это было сегодня, перед глазами, поверх кокетливого образа близкого друга, возникла ночная картина (подле домика Роби Боунса) с коротким проникновенным диалогом, — мне тогда ещё пообещали, что обязательно меня трахнут. В этом диалоге, который я, к своему внутреннему стыду, немного запамятовал, мной — торжественно и честно — была обещанна моя миленькая девственная попка, причём обещанная не кому-нибудь, а самому Габриэлю, изъявившему желание меня, в эту самую попку, хорошенько (в назидание за проявленную мною глупость) оттрахать. Отнекиваться, как и девственно тупить свой взгляд, я не решился, ведь, во-первых, стыдиться мне особо нечего, а во-вторых, идти сейчас на попятную, отнекиваться или просить друга немного подождать, — означало лишить себя удовольствия кончить, ведь Габриэль точно обидится! А если он обидится, продолжения славной дрочки мне не ждать, как своих ушей! Нет, идти в несознанку нельзя-… — Конечно… помню… — закусив губу, честно признался я, — а что? Довольный моим ответом блондин застарался пуще прежнего, — мой твёрдый небольшой пенис в его ласковом плену захлюпал, задрожал и засаднил от сладкой истомы, — и, сквозь грязные хлюпающие шлепающие звуки, вкрадчиво мне сообщил: — Значит, ты не будешь против, если я… — он почему-то неожиданно потерял весь свой пыл, начав говорить себе под нос, — Ну… все подготовлю и, после «посвята», прямо тебя в твоём «специальном» костюме… — тихий девичий голосок, вернув Габриэлю его милый невинный шарм, стал совсем тихим, — тебя, ну, трахну?.. — О, конечно-конечно… Честно говоря, сейчас, пока он умело дрочил мой хуй; пока так мило, облизывая свои губки, через стол на меня смотрел; пока вёл себя совсем как девушка: одновременно неуверенная в себе и, в это же время, ловкая, — я был готов согласиться с ним на что угодно: хоть на секс; хоть на совместную анальную мастурбацию; хоть на захват академии, чтобы, значится, ввести в её обиход правила дивизии эс-эс, и возвести в её главу, — в лице Габриэля, — нового верховного Фюрера. Однако, к счастью, вовсе не желавший, становиться, ни захватчиком, ни чистым арийцем, Габриэль хотел от меня лишь моей анальной девственности, ласки, тепла и, скорее всего, очень тесной, очень дружеской любви. И, конечно же, в этом я, его лучший друг, не мог ему отказать! — Для тебя, мой милый друг, все что угодно! Габриэль довольно воскликнул. Выскочил из-за стола, тем самым, не только тот отодвинув (вынудив пластмассовые прозрачные шейкеры с остатками коктейля с грохотом прокатиться по столу) но и выпустив мой член, своим резким движением так сильно напугал меня самого, что я, едва устояв на своих пяточках, проскользил, с воздвигнутым к небесам хуем, на стуле назад и едва от подобного кульбита не упал. Блондин забеспокоился и кубарем подскочил ко мне. — Прости! Прости Джек! О Мерлин, ты не ушибся?.. Давай помогу! Я с благодарностью позволил ему подхватить меня под колени, — сильные же у него руки! — и с его помощью принял сидячее положение, напоследок стыдливо хмыкнув. Мы с ним сейчас выглядели так нелепо, так не натурально, что, войди в этот же миг кто-то в помещение (например, продавец) и увидь меня в таком непрезентабельном для студента Хогвартса виде: с расстегнутыми штанами и с членом нараспашку, сердитого и буравившего своим хмурым взглядом счастливого рассеянного Габриэля, — он бы, наверное, подумал о том, что он неожиданно сошёл с ума. Хотя, не каждый бы подумал о нас нечто нехорошее. Продавец, например, будучи человеком высокой культуры, просто достал бы из своих штанов свою помятую пачку старых английских сигарет, а затем, не прощаясь с нами, неспешно удалился бы во двор, чтобы, и нам не мешать, и заодно, опять покурить. Славный он человек — Дональд — тактичный и тихий. — Прости, — снова повторил Габриэль и потупился, — я… просто, понимаешь, думал, что ты все же забудешь о своём обещании. Всё же, немало воды с тех пор утекло. Да и мы с тобой, за это время, никуда глубже поцелуев и минета не заходили. Вот я и подумал-… Я нежно потрепал Габи за рукав его белой рубашечки, — все же, хороший он человек! — и тихо вздохнул. Стало совсем совестно. Я ведь со своими делами действительно обо все забыл! И кого, главное, забыл: своего лучшего друга! Такого искреннего, несмотря на всю свою девичью хитрость и несмотря на все свое блондинистое лукавство, такого преданного! А ещё такого по-юношескому милого! Как он мог подумать, что я — его лучший друг — стану ему отказывать? Стану забирать свои слова назад? И зачем? Чтобы его обидеть? Так ведь я к нему так привязался, так проникся, что, скорее, сам бы себя убил, чем как-либо преднамеренно сделал бы ему больно! К тому же… сложно такое говорить, да мы с ним уже давно перешли за рамки обычной дружбы. Мне ведь самому интересно, какого это: с лучшим другом да в попу-… Блин, как-то уж очень пошло прозвучало! Но, ничего не поделаешь. Ведь интересно же Пока я медленно размышлял, что к чему, стоящий рядом Габриэль, — внимательно, нежно, неотрывно следя за моим лицом, — вовсю ждал ответа. Я тихо хихикнул от нашего с ним вида. Право слово, сидеть, спокойно переговариваться, когда рука одного грязна и горяча от сверкающих на свету любовных соков, а член второго, тоже скользкий и мокрый, бодро точит из расстегнутых шорт — это ведь как-то странно! Но, не мне: суккубу, шпиону убийце и вселенцу — судить о каких-то там странностях. — Никогда не думай о таком, Габи. Я ни за что не сделаю тебе больно, хорошо? — Но ведь это не больно, Джек… — удивился Габриэль, — я бы тебя, наверное, понял… — Нет-нет-нет! У нас с тобой все по-честному. Всё в рамках близкой дружбы! Ты делаешь приятно мне, а я — тебе! — Ну раз по-честному… Он облизнул свои пухлые губки, прищурился, вновь схватил меня, довольно щурящегося, за член, — вот же хитрая морда, все спланировал, да? — и, поправив свою вечно лезущую в его голубые глазки чёлку, наклонился. — … то сделаю тебе сегодня ещё приятнее! И, невзирая на время (до начала завтрака было всего-то десять минут), он сел на корточки, оперся на свои сильные красивые ноги, сунул свою левую ладошку в свод своих же тесных штанов, и, приблизив к моему обнаженному члену свое румянящееся девичье аристократичное личико, начал его жадно сосать, не преминув при этом начать дрочить ещё и свой возбужденный большой хуй. Сказка, а не жизнь!***
Прямо после занятий, вечером, меня из толпы гомонящих, весело о чем-то переговаривающихся студентов, выловила изящная рука пламенноволосой ведьмочки — Гермиона Грейнджер, вся из себя сердитая прохладная и сексуальная, решила почтить своим неожиданным визитом вашего покорного слугу. — Надеюсь, ты не планировал сегодня вечером ничего особенного? — вежливо, в отличие от своих решительный действий, осведомилась она. Я нерешительно кивнул, припоминая встречу с одним скользким типом — Мак-Майером — которую, в принципе, можно было пропустить. Все же, Мак-Майер — тот еще мудак, частенько опаздывающий на встречи. А Гермиона — красивая желанная девушка, что, получив сейчас мой отказ, могла и обидеться, посему: мой выбор был очевиден и значился точно не в пользу Мак-Майера, — отлично, тогда, не будем ждать ни минуты! Нам нужно действовать! Почему мы должны были действовать я, вспоминая о том нашем разговоре, догадывался, но вот как именно мы это будем делать — действовать — не представлял. Может быть, будем следить за теми самыми подозреваемыми? Или будем устраивать им допрос? Если так, то мне придётся поумерить пыл этой красавицы и попытаться уговорить ее действовать немного мягче, иначе она их — этих пройдох — закопает-… Пока Гермиона вероломно несла меня сквозь умиляющуюся такому зрелищу толпу (как же, доминирующая самка ведёт своего жмущегося в растерянности самца, чтобы, скорее всего, показать ему, почему даже не имея между ног члена, можно вполне себе искусно доминировать), тащив меня на себе через подземелья, — я пытался придумать логичное объяснение её действием. Если у нас не было времени, значит, скорее всего, что-то эти двоя проныр — шпионы какой-то злостной секты — затевают. Раз уж мы так торопимся, возможно, это "что-то" уже происходит. А еще-… Я размышлял, едва успевая передвигать своими маленькими ножками. Широкие упругие бедра Гермионы сноровисто по-деловитому покачивались. Коридор сменял другой коридор. Тёмные подземелья, из которых, позади нас степенно шли и гомонили обсуждающие школьные дела студенты, путь которых лежал в сторону желудка, то есть, к застолью, — давно исчезли, так что теперь, уже в тишине, мы шли по узким коврикам третьего этажа, скрывающего в своих коридорах кабинеты с современной артефакторикой, нумерологией, английским (для тех, кто на него ходил), а также с кружком по бальным танцам. А ещё, насколько мне помнится, именно здесь находился «запретный коридор» с загадочной комнатой, и именно здесь, в день Хэллоуина, некая нехорошая личность что-то искала. Это осознание придало мне сил. Я, даже позабыв о тяжелых из-за утренних тренировок ягодицах, а также постаравшись не думать о саднящих стопах, пошёл куда быстрее: почти шаг в шаг с Гермионой. — Так… куда мы идём? — на ходу заглянув в её красивое правильное сосредоточенное личико, сквозь одышку, с интересом уточняю. Не дожидаясь ответа, видимо, переняв от Габриэля азартную манеру говорить, пытаюсь угадать: — Мы идём ловить их на «тепленьком»? Или идём просто посмотреть, чтобы, значится, узнать, зачем этим людям понадобился этот коридор? Или?.. Гермиона тихо вздохнула — видимо, недовольная моим ярым юношеским энтузиазмом. Задумчиво прикусила нижнюю губу, резко остановилась и взяла меня за руку, — я от такого поворота едва не упал, по инерции завалившись вперёд, но, к счастью, девушка успела меня поймать, — она на ходу выхватила откуда-то волшебную палочку, указала той на запертую дверь кабинета… вроде бы, английского… произнесла короткое «Алохомора» и затащила нас внутрь. У меня от такого даже чувство Дежавю загорелось — столь это было похоже на нашу с ней недавнюю встречу. — Значит так, Джек, — прислонив меня спиной к стене, а сама упершись в меня своими упругими грудями, она тихо прошипела, — у нас тут серьёзное дело. Не твои шуточки, усек?.. Затем она опомнилась, увидела моё раскрасневшееся от такой близости улыбающееся личико (не каждый день тебя так властно и приятно прижимают к стенке), немного отпрянула грудью, — теперь только прижимая меня к стенке своей нависшей спортивной фигурой, — и продолжила: — Мы с тобой имеем дело с сектой. Самой настоящей сектой, которая смогла отыскать тролля Хагрида и как-то заставить его оказаться в нужном месте и в нужное время. Они не побоялись гнева преподавателей и спланировали, по твоим же словам, неплохую диверсию. Так что, давай не будем хватать Мерлина за усы и будем тихими и вразумительными. Ты меня понял? Какая же она все-таки властная… — внутренне умиляясь, а ещё, почему-то наслаждаясь её властностью и дерзостью, размышляю, — Надеюсь, я не зря тут с ней в игрушки играю. Секта… какая там секта! Просто кучка каких-то аристократов: небось, замыслили какую-то неведомую хрень, и играются друг с другом. Одни другим по усам дают! Ну ничего, это ведь отличный повод, и отомстить им (засунув тем в жопу по щербатому кактусу), за испорченный праздник, и большую попку Гермионы к своему лицу приблизить… Дьявол, и о чем я опять думаю?! — Так что? — нетерпеливо осведомилась Гермиона, — мне тебя здесь оставить, или ты начнёшь, наконец, вникать в серьёзность ситуации? — Таки вникать. В смысле, буду вникать, конечно же! Куда я тебя одну отпущу, хе-хе, никак опять встретишь на своём пути тролля и… извини, увлёкся. Она не обиделась. Она, вообще, перестала обижаться на мои шутки. — Ничего. Горбатого могила исправит, - спокойно, между делом, по-барски потрепав меня по плечу, заметили она. — Чего? — не понял я. — Ничего, — поджав губки и сверкнув во тьме своими тёмными зенками, повторила Гермиона, — ничего, Джеки. Сам рано или поздно поймёшь, что к чему. Я, — уже совсем неслышно, так, что у меня совсем не получилось разобрать её слов, она прошептала, — потом покажу тебе, что к чему, мой маленький наглый хаффлпаффец!