Спорынья

      Сон понемногу тлел.       Тим не спешил исчезнуть за металлическими массивными дверями и отошел в тень, отброшенную странного рода пристройкой. Высотой в главное двадцатиэтажное здание, она соединялась с ним лишь на нескольких уровнях застекленными переходами, а что внутри — останется загадкой до самого выселения. И только бог знал, сколько вопросов найдут свои ответы, какие тайны спрячутся под опавшими листьями и первым снегом, а какие полезут с воем наперекор блаженному неведению.       От бога Тим отрекся много лет назад. Много позже он понял, как ценно, гибко и удобно молчание. Та пристройка тоже молчала по-своему, как и все этажи, сотни улиц, что вот-вот разговорятся, в отличие от нее.       Смотря на столпившихся у входа курильщиков всевозможного внешнего вида, Тим потянулся за помятой пачкой красных «Мальборо» в карман. Нет, все-таки сигарета, выкуренная возле аэропорта, давала больше воздуха. Ни одного бесстыжего взгляда, прикованного к рыжей кудрявой шевелюре, как оно было в Перми. Это Тим теперь пожирал всех глазами, хотя изо всех сил старался дольше секунды ни на ком не задерживаться, как бы ни хотелось вон того парня заставить пояснить за укладку короткого ирокеза, а вон ту девушку — за берцы в августовский полдень. На них тоже никто не косился.       Это же… это же можно носить те вырвиглазные футболки, заношенный до дыр любимый бомбер с кислотными вставками, очки с огромными стеклами — для зрения во вторую очередь, в первую — из-за словленных впечатлений в угасшем периоде фанатизма по Хантеру Томпсону, отцу гонзо-журналистики, писателю и просто человеку с яркой безбашенной историей. Можно. Никто и не запрещал, но какой же это был кайф — перестать видеть десятки посторонних настырных зрачков, обращенных к тебе.       Недоавиаторы в прозрачной оправе упали на острую горбинку. Переносица поблескивала бронзой, а позолоченные дужки прятались за локонами волос. Щеки рассек солнечный зайчик, проскочивший в укрытие тонкой полоской. Как нельзя кстати в плейлисте поплыли «Две звезды», но не те, что про светлые повести. Накануне рейса в рекомендациях мелькнула музыкальная группа «СОЮЗ» и сейчас аккомпанировала обшарпанной невзрачной многоэтажке на Фестивальной улице и незнакомцам. В строках пели об отеле, который «должен подойти» и где «вроде даже нету тараканов». В последнем пункте Тим крайне засомневался, вынул наушники и убрал их в рюкзак. Со всех сторон понеслись разговоры и громкий смех.       — Блин, если не закрою ща сопромат, мне такая пиз…       — Да ну нахер, зимой переведусь в МФТИ, — выпорхнуло из другой компании.       — В рюмочную на Чистых пойдешь? — сказали в третьей.       Тим поморщился от подслушанного следом диалога о мохнатых макаронах, забытых в холодильнике, выкинул прожженную до фильтра сигарету в мусорку и потащился с багажом ко входу. Колесики чемодана подскакивали на буграх асфальта, вязли в сливной решетке и плавно скользили по гладкому полу холла.       Новоприбывших встречала улыбчивая девушка в кепке. Кучки первашей мигрировали между открытыми турникетами и четырьмя лифтами, попарно расположенными напротив друг друга.       — Коменданты вам все расскажут!       Изнутри общажные коридоры отличались чистотой и светлой плиткой. Голые стены иногда разбавляли картины неизвестного происхождения и плакаты с цветами или животными. Выглядело это, как выражалась школьная учительница по русскому языку и литературе, «потешно», и Тим подавил приставший к горлу смешок, прижавшись к углу просторной кабины. В отдельных закутках теснились горшки с фикусами-переростками, а вот голые подоконники и отсутствие занавесок на окнах бесконечно мало напоминали то, что обычно называют домом.       Очередь на заселение формировала хаотичный квадрат, но бойко двигалась благодаря добровольцам-старожилам. Они вызвались помочь за ништяки вроде обмена железной кровати с прогнувшейся матрасной сеткой на качественную из дерева, да и просто чтобы быть у руководства на хорошем счету, о чем «по секрету» рассказывали каждому второму. Спустя полтора часа с бюрократической возней и забегами с целью снятия налички в ближайшем торговом центре, похожем на апельсин, было покончено.       — Родион, — представился рослый крепкий парень со взъерошенными белесыми волосами, его назначили Тиму как проводника. Черная рубашка, наглаженные брюки и вычищенные ботинки в тон навевали мысли скорее о похоронах, нежели начале веселой общажной жизни.       Тим тоже назвался и пожал руку, а затем всю дорогу до девятнадцатого этажа молча фыркал с карикатурно важной походки и задранного подбородка.       — Курят на крайних лестницах, гостей с девяти утра до одиннадцати вечера водить можно, белье меняют раз в две недели на первом этаже по понедельникам, — отчеканил Родион возле двери с номером 1918. — С остальным разберешься.       — А где, если что, тебя искать?       — Найди себя. — В руки передали покоцанный «Самсунг» с открытым поиском по «ВКонтакте». — А так, наверху. Две тыщ седьмая.       — Понял. Покурим? — Тим быстро нашел свою страницу, нажал заветную кнопку и вернул телефон. В кармане раздалась вибрация, возвещающая о новой заявке в друзья.       — Покурим.       Лестничные пролеты составляли высокие да кое-где обколотые бетонные ступени, медовая плитка с редкими трещинами под ногами и зеленоватая краска вокруг белоснежных дверей в небеса.       — Тут решетки хотели поставить, прыгают иногда, — скучающим голосом пояснил Родион.       Он рассматривал Тима, а Тим разглядывал жирную муху, застрявшую в свежежеванной жвачке и лужице слюны на полу. Рядом стояла урна в цвет стен, только более темная.       — Если хочешь, пригоняй сегодня выпить. Я еще немного перваков собрал, — сказал Родион и кивком поблагодарил за предложенную сигарету, поджег ее бензиновой зажигалкой, пародирующей настоящую Zippo, так что дым ненадолго смешался с не менее едким сладковатым запахом.       — А сам-то с какого курса?       — Второй. На Оршанской учусь.       — Я на Таганской.       В ответ Родион вскинул брови и понимающе покачал головой, а затем рассказал о том, что не так давно два отдельных университета объединили в теперешний. Более крупное заведение поглотило то, что поменьше, и здешнее общежитие, как и оба названных корпуса, относится к поглощенному институту. Тим промолчал, он крутил в голове всевозможные сценарии, в ходе которых муха могла трагически застрять в жвачке. И где эта несчастная так отъелась?       — На Войковской городок страшный, лучше этой общаги нет. Там ремонт не делали давно, с тараканами все хуже, до метро далеко переться… У вас же опрос был, ты не отмечался, по какой программе учиться хочешь?       — Да я не понял, в чем разница, ниче не отметил, — пробормотал Тим, впервые услышавший о существовании двух образовательных программ на его направлении. Видимо, объявление об этом затерялось в горе непрочитанных сообщений.       — На Оршанке и Таге легче учиться, на Войке дрючат только так, — сказал Родион, — и все на нее хотят, думают, там престижнее. Повезло тебе.       «Повезло мне», — усмехнулся Тим про себя. Вот бы так всегда везло — ничего не делаешь и все лучшее само в руки идет.       — Пойду я коллег твоих разводить, — бросил Родион на прощание и выкинул окурок.       — Коллег разводить, — повторил Тим уже в одиночестве. Где-то на половине второй сигареты свыкся с непривычной мыслью о том, что как минимум ближайшие полгода так и будет выходить сюда покурить, смотреть на шпиль Останкинской башни и чьи-то дома. Ну, если не вылетит из университета. Или из окна.       Жилой блок из комнат под номерами 1918 и 1919 напоминал квартиру: в маленькой прихожей умещались плита и тумба, сложенная сушилка, санузел делился на туалет, душевую и «раковинную» со стиральной машиной. Комната с желтоватыми стенами, доставшаяся Тиму и кому-то еще, была продолговатой и хорошо освещалась огромным окном — занавесок на нем тоже не было, как и на окнах в коридорах. Несмотря на внешнюю чистоту, здесь все равно попахивало легкой затхлостью и едва уловимым флером пота вперемешку с химозными средствами, которыми точно недавно бегло прошлись по всем гладким поверхностям… А в ковролин лучше не вглядываться, пока волшебным образом не отыщется пылесос.       Немногим позднее прежде пустая комната сперва заполнилась на треть, а после и на все три, когда подселили двух оставшихся соседей. Тим сразу представился, распознав в этих невысоких молчаливых парнях тот типаж людей, у которых рот не отомрет, пока сам не заговоришь с ними.       — Меня Миша зовут.       — А меня Ваня.       По имени-фамилии на страницах в соцсетях Миша с Ваней оказались Иваном Михайловым и Михаилом Ивановым. Тим едва сдержался, чтобы не пошутить про Петрова и Васечкина, но сжалился. Наверное, они и так миллионый раз слышали эту шутку.       — Мы из Жигулевска, — прибавил Миша, не дожидаясь ответа.       — Это в Самарской области, — подхватил Ваня.       — Матерьяловедение.       — А куда хотели поступить? — спросил Тим, расправляя винтажную лоскутную рубашку на плечиках, прежде чем повесить ее в шкаф.       — Да никуда… Баллов сюда хватило, еще на энергетику и механику проходили, — пояснил Миша.       — Ничего, если мы тут столы займем на вечер?       Ваня уселся за ноутбук, а Миша тем временем уже пропал с концами в какой-то игре, звуки которой треском доносились через наушники.       — Ниче, я все равно уйду скоро.       Тим пробежался глазами по заметке в телефоне — списку покупок с едой и предметами первой необходимости, не приобретенных заранее, типа личной посуды и рыльно-мыльных принадлежностей. Потом подумал, надо бы из вежливости поинтересоваться, не нужно ли чего соседям, но те так увлеченно вперились в экраны, что тревожить их показалось плохой идеей.       Ждать лифт было гиблым делом. Тим бесцельно простоял возле четырех кабин по меньшей мере вечность-другую, неосознанно улыбнулся залитому солнцем парку за окном и двинулся к четвертой лестнице. На бегу закурил очередную сигарету, раздал парочку околачивающимся ребятам на пятнадцатом и девятом этажах. К последним ступеням в голове приятно загудело в предвкушении свежего и теплого ветра снаружи, а внутри вновь защекотала мысль о том, как же чертовски далеко осталась эта злосчастная Пермь со всеми ее тревогами и мертвым грузом.       По дороге до торгового центра что-то дернуло проверить диалоги в соцсетях, заходить в которые на фоне всеобщей университетско-поступательной суеты ни капли не хотелось. Сверху висело сообщение от Родиона, отправленное минуту назад, короткое и предвещающее нечто нетрезвое этим вечером:       «В 7 внизу»       В семь так в семь.       Нужное время нарисовалось незаметно, пока Тим пристреливал список покупок. Дорожная одежда сменилась чуть более выходной (было бы, перед кем красоваться), лоскутная рубашка покинула шкаф, а волосы завились пуще прежнего, как имели обыкновение делать с приближением ночи. Пиво по скидке, водка и сок, ерундовая еда вроде булочек (и все тоже с красным ценником) да пачка «Мальборо» сверху. Тим знал, что останется всего одна сигарета на утро. Голова будет проситься из тела, а горло неприятно задерет еще в сумерках, и всех только встретившихся знакомых придется заново разучивать в трезвом состоянии.       — Это Дана, Макс, и…       «Да-да, я вас всех обязательно запомню», — подумал Тим, и уже в следующую секунду напрочь забыл имена и разместился на свободной кровати.       — А ты из Перми? Это где «Реальных пацанов» снимали?       — Ага…       Он спрашивал себя в половине таких диалогов-близнецов: почему все узнают его город по сериалу с ТНТ, а сам Тим не видел этих «пацанов» ни разу?       — …А чем занимаешься? Типа, хобби или вроде того, — донесся женский голос справа сквозь бренчание гитары и завывания вразнобой «давай вот так просидим до утра». Матрац со скрипом прогнулся, и в поле зрения промелькнули зеленые гольфы.       «А чем я занимаюсь, действительно», — подумал он, допил третью бутылку пива подряд и поморщился от гадкого осадка в последнем глотке. Из всего, что можно было бы обозвать «занятием», на ум приходило только рисование, но ведь о таком не заикнешься, если не хочешь напороться на принудительный показ скетчбука и скверные замечания и откатить самооценку на тысячное дно.       — Ну, я… фильмецы люблю, — сказал Тим и промазал глазами по бисерному кольцу в форме лягушки на маленькой руке, которое теребила девушка, сидящая рядом на постели. Кажется, звали собеседницу Дианой, но это не точно.       Фильмы, кино — это хорошо, это безопасная тема для разговора, слово за слово, и вы болтаете о чем угодно, только не о тебе.       — А что летом смотрел?       — «Экстаз».       — Интересно?       — Красиво, — поправил Тим и взял пластиковый стаканчик с псевдокровавой Мэри, предложенный Даной — да, так ее звали, вспомнилось. — Он еще на русском не вышел, с сабами еле нашел… Не для всех, жестковато.       — А что там такого «жесткого»? — со смехом спросила она.       — Короче, — Тим прервался на глоток томатного сока с привкусом спирта, — там танцевальная труппа поехала отдыхать, или что-то такое, на закрытую базу в глухомани. Ну, не помню, там база или че, не суть, собрались потусить, и сначала все норм, а потом постепенно все скатывается в пиздец, потому что кто-то подсыпал наркоту в сангрию, которую все пили. Но там просто охере-е-енная вступительная сцена в начале без склеек, где они танцуют вог, вот ее обязательно глянь.       — Обязательно? — засмеялась Дана.       — Да! Блин, там просто все офигенское…       — А какой там слоган у фильма? Я люблю читать слоганы у фильмов вместо описаний, даже трейлеры не смотрю.       — Да хз, надо погуглить. — Тим достал из кармана джинсов телефон и в несколько кликов набрал запрос в поисковике. — «Рождение — уникальная возможность, смерть — невероятный опыт, а жизнь — ускользающее наслаждение».       — Блин, теперь хочу посмотреть!       — Если зайдет, можешь еще «Вход в пустоту» заценить, тоже Гаспар Ноэ снимал, — советовал Тим, поднимаясь с кровати. — Там про смерть и перерождение души, не такой стремный, но кайфовый.       Смерть — невероятный опыт.       Он протиснулся через столпотворение возле стола с ароматными контейнерами лапши быстрого приготовления и выбрался в тихий коридор, а оттуда — в курилку. Здесь курил Родион в компании каких-то парней, угостил подошедшего Тима сигаретой и оперся спиной о стену.       — Как общага тебе?       — Классная.       — Завтра на Войку поедешь?       — А че будет?       — Первое сентября. Сгоняй, не пожалеешь.       Официальное мероприятие на следующий день благополучно осталось за пеленой долгого сна после бурной попойки. Опухшее лицо пришло в себя после ледяного душа.       Со вчерашнего дня прояснилось: на девятнадцатый этаж лифт полз по несколько минут и никак не скорее, за исключением позднего времени суток. До метро — подать рукой, но дойти до него еще полдела. Тим никогда не ездил в метро, и весь этот подземный мир был для него неведомым зверем, но знакомиться стало уже так привычно. Покупка проездной «тройки» — до получения льготной соцкарты оставался целый месяц, — особый и неповторимый запах пропитки для шпал, устаревшие вагоны. Запутаться здесь не вышло бы даже у претендента на звание заядлого топографического кретина — везде таблички, указатели, стрелки, карта окрестностей на выходе.       Пара станций вниз по Замоскворецкой, продолжительная переписка в беседе с однокурсниками, плутания уже снаружи по выданным ориентирам, короткая поездка на трамвае. Не ржавом и рыжем, без кондукторов и гирлянд из плюшевых игрушек возле кабины машиниста.       Тим явился к главному корпусу поздновато, когда студенты уже давно развлекали себя сами. Отыскал своих по крикам «РАДИОЭЛЕКТР-Р-РОНИКА-А-А» и с ними попал в подворотню между строений.       — Тимчанский, а ты чего без пивасика? Непорядок, — сказал парень с полупустым ящиком светлого фильтрованного в руках и всучил едва холодную бутылку. — Ты это, как допьешь, во-о-он туда поставь, мы эмблемку универа собираем.       Чуть поодаль на асфальте и впрямь расположился целый арт-объект из стеклотары. Несколько авантюристов старательно заполняли намеченный контур аббревиатурой вуза и фигуркой самолета, зеваки вокруг снимали эту прелесть и тотчас делились шедевром во всех соцсетях.       Взрослая жизнь. Пить, гулять до розжига звезд по небу, курить, выбирать еду и на что тратить деньги, считать баланс банковской карты. Не бояться, что родители спалят за протравлением молодого растущего организма. Врать им о том, что берешь в супермаркете нормальные продукты и культурно проводишь время, а не за бутылкой пива по акции.       На обратном пути алкоголь отхлынул от сознания, сон навалился по новой, и сидения метро обратились в камень. В вагоне никого, кроме единственного пассажира, не осталось, но он так и не нашел себе места.       Не то это все, не то. Не хватает чего-то.       Неудовлетворение простиралось длиною в жизнь, а чего ты так бесконечно искал и ищешь — сам не знал и не знаешь. Наверное, оттого порывы поймать «то самое» теряли смысл только сильнее. Много на том мысли не застревали, соскакивая на перемотку прошедшего дня. Представлять завтра — еще абсурднее, чем мечтать о далеком будущем. И как мечтать о чем угодно — забылось в юности, некогда померкшей.       Или этой юности не было вовсе?