Спорынья

      Меньше всего Марк хотел засыпать вместе с двумя людьми, Карельский настоял на своем — кровать широченная, «я посередине буду, ложись с нами, еще обидишься потом». Больше всего Марк хотел, чтобы Тим не давал уснуть поцелуями тайком от спящей третьей (не)лишней, счищая нагие темные мысли, но не их источник. Тим укутался в свое одеяло, когда время давно утекло за двенадцать. Марк незаметно задремал, пока смотрел в полуприкрытые глаза перед собой, которые так хотелось закрыть полностью.              В последние дни Маралин редко высыпался, и за ночь то прибежавшая Чуча будила, то случайные телодвижения — Тим бормотал «она толкается», отворачивался к Василисе успокоить буйные ноги или руки. С рассветом все наконец крепко заснули, позже утром хозяин квартиры расслышал сквозь чуткий сон повороты ключа в замочной скважине.              Гостиная располагалась прямо напротив входа, так что вошедшему человеку сразу открывался вид на занятую постель. Таисия вопросительно вскинула брови, но не стала шумно расспрашивать сына о происходящем, словно ее это мало чем удивляло. Марк на маралиновском языке жестов попросил подождать на кухне, чтобы не разбудить гостей, а сам внутренне перекрестился за то, что вчерашний день рождения не закончился чем-то высокорейтинговым, и ни Тима, ни Василису внезапный визит матери не потревожил.              Меньше всего Марку хотелось объясняться сейчас перед ней. Он проклял себя за раннюю деменцию, осторожно выполз из-под одеяла, натянул брошенную толстовку и на цыпочках скользнул в коридор, попутно прикрывая за собой двери. Наскоро умылся, почистил зубы, пригладил торчащие пряди волос — не хватало принять полноценный душ перед этим, соорудить укладку и вырядиться во что-нибудь после.              На кухне картина была еще лучше: Чуча отъявленно защищала территорию от чужаков, гоняясь за собственным хвостиком возле плиты, мама курила под включенной вытяжкой и как бы молча звала присоединиться на пару с коробкой конфет. Марк взял сигарету из пачки Тима, оставленной на тумбе. Вчера перед сном пришлось глушить дымом потрепанные нервы, зря Карельский надеялся что-то сберечь к восходу солнца.              — Марк, я, конечно, все понимаю, — сдержанно заговорила Таисия, — но давай без разврата вот такого, ладно? А если бы вместо меня папа пришел?              Она все так же носила черное, храня по кому-то или чему-то вечный траур. Она все так же была идеально ухожена, заставляя вспомнить об отросшей на лице щетине. Духи, правда, сменила, и Марк обязательно выяснит, на какие же.              — Это была моя девушка и ее брат, он не хочет, чтобы мы спали до свадьбы, поэтому спит с нами посередине. — Маралин зажал в зубах фильтр, поджег сигарету. С первой затяжкой, дающей в голову, всплыло потрясающее дополнение к сочиненной на ходу чуши: — Мы все одеты и под разными одеялами, кстати.              — Марк, ты прекрасно понял, о чем я.              Марк вообразил, как вместо любопытной матери видит своего отца. Если его вообще успеешь увидеть, прежде чем тебе прилетит по всем живым местам. Отец никогда не бил Марка, но Марк, после его придирок к пальто (между прочим, выбранному мамой), оформленным бровям, отпущенным волосам, манере прямо и гордо держаться (не по-военному и назло), нежнее грубого говорить, отказа самовольно служить в армии и поступления в университет, явственно представлял, какова же будет реакция на одновременную компанию парня и девушки. Нет, возможно, папа учтиво притворится, что ничего не понял, подождет, пока посторонние торопливо соберутся и уйдут, и тогда-то он возьмется за главного в своей жизни «пидораса», как папочка некогда ласково и чересчур громко обронил себе под нос.              — Я не понял, почему ты пришла без предупреждения, — сказал Марк с широким зевком, который даже не потянуло механически укрыть ладонью. С родителями и Машей существовала гласная договоренность приезжать, обговорив это во что бы то ни стало с Марком заранее. — У меня личная жизнь есть, знаешь ли.              — Ты телефон иногда в руки бери ради интереса, я тебе названиваю вторую неделю. Я подумала, ты умер или с тобой еще что случилось, решила заехать. Дверь запирать надо.              — У двери звонок не отвалился вроде, — напомнил Марк. Нет, может, мама имела полное право врываться вот так, пускай и не живет в этой квартире уже много лет. — Что ты хотела?              — Документы кое-какие ищу.              Таисия вздохнула, задумавшись в очередной раз, в какой момент ее отношения со старшим сыном превратились в обмен невнятными сигналами с барахлящими фонариками на расстоянии. С переменным успехом она это расстояние сокращала, потому что оба помнили далекие дни, когда все было хорошо. Куда сложнее выстраивать дом без фундамента, заливать который нужно было долгие годы назад.              — Давно ты куришь? — спросил Марк.              — Это я балуюсь.              — Счастливые люди не курят.              — Я хочу развестись.              «Интересно», — пометил Маралин во внутреннем блокноте, накидал некую листовую смесь в заварочный чайник и поставил воду кипятиться.              — Все же хорошо было?              — Не знаю, Марк. Однажды просыпаешься с человеком в одной постели девятый год подряд и понимаешь, что больше его не любишь.              В перерывах между затяжками Марк объедался шоколадными конфетами и до конца не понимал, о чем говорила мама. Если он говорил себе, что больше не любит, что человек разонравился и стал «не тем», с каждым новым влечением сердце лишь тяжелело и резче притягивало к земле. Наверное, когда отпускаешь насовсем заплесневелые чувства и впитываешь другие, свежие и чистые, ощущаешь себя иначе. Вроде как на берегу моря или возле иллюминатора в самолете, тоже где-то над и под синью. Свободным и честным перед тем, кого подпустил так близко, а не скованным прогнившим старьем, балластом, который не решаешься забыть и сбросить.              — Ты кого-то встретила?              — Нет.              — А как же Ника и Саша?              Семь лет, проведенных с Машенькой, оставили в Марке слишком много того, чего меньше всего нужно закладывать в растущего ребенка и подростка, познающего мир. Как минимум — не предлагать ему регулярно дегустировать крепкий алкоголь и не прощать очевидную кражу сигарет.              — Со мной останутся, куда я их дену. Как ты здесь? Ешь нормально? Похудел так.              — Нормально.              — С учебой как?              — Все хорошо.              — Вы день рождения праздновали?              — Ага.              — Проигрыватель откуда?              — Веня прислал.              — Ты ответил ему? Он говорил, дозвониться и дописаться не может до тебя.              — Да, у нас все нормально.              — Бабушка не достает?              — Не, звонит иногда и варенье завозит.              — В обмороки не падаешь?              — Было на неделе, но я успел сесть.              — Я думала, их больше нет.              — Да я не выспался просто.              — А котенок откуда?              — С улицы. Ты только сейчас спросила… — Марк поднял на руки Соню, полезшую вверх по штанам. Таисия погладила ее по макушке и оттаяла до слабой улыбки, перед тем как Чучу пустили дальше бегать под ногами.              — Я тебя так давно не видела, что не знаю, с чего начать — с котенка или двух человек в постели. Вы вместе?              — Ага, шведская семья.              Еще неделю назад Марк не мог представить, что все начнет складываться именно так. Он думал, что потеряет Тима навсегда, когда он узнает о поцелуе с Василисой, а она исчезнет, когда все вскроется. Но Тим после вчерашнего признания дал понять, что никуда уходить не собирается, и с Васей у них все более чем замечательно.              — У меня ведь тоже такое было. До того, как с твоим папой встретились.              «Интере-е-есно», — мысленно повторил Марк, заливая кипяток в чайник. Теперь стало понятно, почему же мама так флегматически отнеслась к тому, что увидела, будто вместо Тима и Васи там лежала всего одна девушка.              — И как это было? — оживленнее спросил Марк, расставил чашки и жестом пригласил за стол.              Таисия затушила сигарету, села рядом с сыном. До чего тоскливо было смотреть на свою частичную копию (разве что цвет радужки и более смуглый оттенок кожи явно отличались от материнских черт) и вспоминать времена, когда Марка не существовало в принципе, и повернись жизнь немного иначе — его бы вовсе не было на этом свете. Иногда мама отводила взгляд к пустой (позднее наполненной) кружке или блеску розоватого лака на ногтях, а в своем рассказе никуда не спешила и порой молчала больше нужного.              — Когда мне девятнадцать было, в июне гуляла в центре... С мальчиком рассталась, экзамен завалила, отец чуть на улицу не выгнал, хоть вешайся. Ко мне подошли два парня, красивые такие, с гитарой. — Таисия прикусила верхнюю губу и тотчас ее отпустила, не сдержав улыбки. Каждое слово являло забытое перед глазами памяти как живое и настоящее, разглаживало мелкую сеть морщинок. — Спросили, чего я такая грустная, позвали на квартирник. Весь вечер смешили меня, истории всякие рассказывали. Один приехал из городка в Кемеровской области в актеры поступать, другой бродяжничал от самого Владивостока, в поезде встретились. После квартирника пили, я с ними на кухне до утра просидела, тогда все и закрутилось. Мы много гуляли, я Москву им показывала, они показывали на отдельные дома и говорили, как это похоже на дом в каком-нибудь городе.              — А потом?              — А потом лето кончилось. Один не поступил, второй хотел дальше путешествовать.              «Сколько же мы протянем», — невольно задумался Марк, вспоминая вчерашний разговор с Тимом. Все только-только завязалось, когда Маралин вмешался спустя какие-то недели в чужие безоблачные отношения. Вмешался... Лора убеждала, это Марка выбрали, ничего он не разрушал, но Марк привык терзаться чувствами одновременно к нескольким людям внутри себя, не вынося этот сердечный бред наружу. И хотя на словах все уладили, на деле это «все» казалось до безумия сложным. И расплывчатые перспективы таких отношений, и недавнее поведение Тима и Васи. Марк ощущал покой лишь тогда, когда человек в его руках поддавался любым предсказаниям, а не выкидывал сюрпризы, срывая прошлые шаблоны.              Марк думал, Тим весь такой мечтательный добрый парень, немного неуверенный в себе и наивный, но это ничтожно малая часть настоящей личности. Марк думал, Василиса не более чем глупая жертва обстоятельств, пока не нашел в ней знакомые тернии. Марк панически дрожал каждой нитью помрачневшего сознания, когда думал, сколько еще не знает об этих людях, и что бежать некуда, потому что хочет он знать о них все. А про себя хотел знать, почему он бесконтрольно заботится о Василисе с первых часов их знакомства, и почему не может сказать Тиму «нет», когда он касается его хоть мизинцем.              Марк всегда проигрывал людям, когда они начинали хоть что-то для него значить, осмысленно или нет.              И почему Тим постоянно спрашивает, все ли нормально, все ли в порядке, когда Марк хотел бы спросить о том же? У Тима вообще было что-то с парнями? Маралин десятки раз с собою смирился за последние годы, а поцелуи с тем, кого вроде как мерзко целовать, окончательно успокоили. До встречи с Карельским из парней нравился только Веня, и до конца было неясно, так ли важен пол партнера.              «У тебя было что-то втроем?» — на этот вопрос никто не мог ответить положительно, отчего он возводился в ранг неразрешимых. И чем это Марк так нравится Тиму и Василисе, что не заставит их отвернуться в один ужасный день?              — Вы больше не общались?              — Они письма слали, звонили. Со временем все забылось. Вот один из них объявился месяц назад.              — Ты же сказала, никого не встретила? Разводиться из-за него хочешь?              — Нет, господи, конечно же нет. — Таисия покачала головой и отпила чай. — Год об этом разводе думаю.              — Как все прошло? И где второй?              — Все прошло... хорошо. Грустно очень видеть кого-то спустя столько лет. Второй не дожил.              — Извини.              — Да ничего.              — Мам.              Таисия отвлеклась от своего безупречного естественного маникюра и посмотрела на Марка.              — Обещай не бросать Нику и Сашу, если разведешься. Можешь вернуться с ними сюда, я помогу тебе. Только не отдавай их Маше.              — Спасибо, — тихо поблагодарила мама. Она поправила рукав на предплечье сына, как часто делала вместо объятий. — Марк, я не хотела тебя бросать. Маша не отдала, сказала, мне беременной еще тебя не хватало. Сказала, потом заберу. А потом сказала, что мать из меня никакая, что я забыла тебя, и что подростка я не в состоянии растить, что тебе с ней лучше, что я ничего про тебя не знаю. Меня это так задело, и я подумала, может, тебе правда с ней лучше. Прости.              — Я знаю. Все нормально. У тебя была новая семья, и я не хотел ничего портить.              — Ты бы ничего не испортил. — Голос Таисии надломился, она поджала дрогнувшие губы и осторожно коснулась ладони Марка. Все эти слова никак не меняли годы затаенных обид и служили пластырем для иссушенных рваных ран.              Маралин проматывал этот момент снова и снова, когда готовил блины на завтрак после ухода матери. Губы поджимало точно так же, и к глазам подступал шквал необъяснимых надежд, хотя мама ни разу не говорила «обещаю». Тем не менее Марк не ждал, что одно из его загаданных желаний начнет претворяться в жизнь так скоро.              — А мы разве не тортик есть будем?              Прозвучавший за спиной вопрос Василисы и густая смесь запахов опробованных в душе бальзамов-гелей-шампуней отвлекли от зацикленных мыслей. Тим еще не вылезал из гостиной и продолжал отсыпаться.       — Его я себе оставил.       — Тебе с блинчиками помочь?              — Василиса, ты в гостях, — отказался Марк и тут же смягчился, когда увидел насупленное выражение на лице вместо былого энтузиазма. — Как себя чувствуешь?              — Голова побаливает.              — Что вчера с тобой было? — Маралин достал из навесного шкафа красную капсулу и налил стакан воды.              — Спасибо... — Вася запила лекарство и отнесла полные тарелки к столу. — Да так, неприятные воспоминания. Что там за изнасилованные матрицы у тебя?              — Это Тим готовился к пересдаче по линалу.              — У него проблемы с математикой? Сказал бы, я бы помогла.              — Ты же ушла из универа почти сразу?              — Да, но я высшую программу хорошо знаю. У меня родители преподают в вузе, гоняли с этим.              — И ты не работаешь репетом?              — Не нравится. Знаю, что денег много, просто не мое.              — Драить столы и разносить пивас, конечно, получше будет.              — Ты забыл, что я хочу свой ресторан! — Василиса толкнула Марка в плечо и налила аккуратный круг в освободившейся сковороде.              — Будешь моим репетитором? Скоро сессия, хочу повышенную стипендию. Платить буду хорошо.              — Да я бесплатно могу.              — Так на ресторан никогда не накопишь.              Насколько душа на самом деле грезила о собственном заведении — проблема не насущная, потому что сперва нужно добыть целую кучу денег. Процесс тормозили бесконечные заморочки и личные причуды, жизненные ограничения и тысячи «но», а также кое-какие моральные принципы. Для начала бы неплохо еще научиться распоряжаться теми копейками, что есть.              — Марк, я не по приколу из бара твоих друзей ушла.              — Они мне не друзья.              Маралин мягко подвинул Василису локтем от плиты подальше, разбираясь с пригоревшим блинчиком. Кто-то поспешил и забыл добавить масла.              — Все равно. Не хочу материально от тебя зависеть.              — Ты реально подумала, я тебя приглашаю математикой заниматься?              Марк беззвучно перематерился и еле отскреб приставшее тесто.              — А что ты имел в виду?              — Сама знаешь. Потом бы деньги налом отдал и сказал: «Это тебе за два часа».              — Если бы ты не стоял с раскаленной сковородкой, я бы тебе врезала.              Марк посмотрел на Василису так спокойно, как всегда смотрел, когда ему нравились ее слова или их отсутствие. Особенно Марку нравилось, что она не расспрашивала об играх с веществами. И особенно не нравилось, что надо как-то заставить ее молчать о прошлом.              — У меня к тебе просьба, — сказал он более серьезным тоном. — Взамен сделаю что угодно.              — Слушаю.              — Не говори Тиму ничего про передоз. И вообще тот случай. Соври ему или расскажи что-то другое, только не говори ему об этом, пожалуйста.              — Сначала скажи, в чем дело.              — Я не могу.              — Ты сказал, сделаешь что угодно. Я хочу знать, почему ему нельзя говорить об этом.              — Окей, что угодно, кроме этого.              — Марк, я не хочу больше скрывать от Тима это. Мне важно рассказать ему о том, что случилось со мной.              — И что это изменит? — Марк отвернулся и сосредоточился на готовке завтрака. — Он не влюбится в тебя сильнее из жалости.              — Василиса, я ничего не чувствую.              — Василиса, уйди хотя бы в спальню, не надо реветь здесь на полу, соседи услышат.              — Вась, харе тут истерить, пиздуй в свою комнату.              — Я хотела объяснить, почему вчера так вела себя. Если я ничего не скажу, это так и продолжит висеть между нами. Я почему-то расстроилась, почему — непонятно, и это все портит. Где-то мы продолжим недоговаривать друг другу, и так все исчезнет.              — Все исчезнет, если ты скажешь правду. Готова рискнуть — вперед.              — А ты меня пугаешь? — Василиса заговорила тише, где-то вовсе промолчала, и все равно ее слова разрывали перепонки, а вслед за ними и все срощенное внутри. — Марк, я не боюсь остаться одна, я привыкла. — Уйдете вы — придут другие, такие же самые особенные и единственные, и про них я тоже подумаю, словно это на всю жизнь. Но всю жизнь я их только вспоминать буду. — Спроси лучше себя, почему ты хочешь, чтобы я молчала.              А мы на всю жизнь?              В ногах у Марка напала такая слабость, какая ощущалась всякий раз, когда он видел глубоко пожилых людей. Сам он себе не мог объяснить, почему колени расклеиваются и кости обращаются в рыхлый песок, пока взгляд тонет в расселинах морщин прожитых лет, седине редких волос, почему воздух гниет в сладковатом запахе старости, болезни, перемасленных пирогов и таблеток по расписанию. Может, именно следующая сигарета обеспечит рак легких, или этот глоток алкоголя приблизит к циррозу печени, и тогда не придется никого вспоминать через лет шестьдесят?              А сейчас они так молоды, что на троих наберется всего пятьдесят пять — даже не средняя продолжительность жизни в России.