Марк не знал, чем напичкал вечером накануне его и Василису Тим, но пара таблеток вперемешку с витаминами подарили третье утро в Перми без больного горла и малейшего намека на простуду. Вася вчера заикнулась о чае с медом и лимоном — Тим только скривился и сказал, мол, чушня это та еще, но чай все-таки сделал. А потом нарыл некие коробочки из аптечного шкафа и строго проследил за тем, чтобы все лекарства были выпиты, а не выброшены куда-нибудь под стол.
— А сегодня куда пойдем? — спросила Василиса.
— А сегодня блинчики, парк и еще что-нибудь по дороге.
— На такси, я надеюсь?
— Я тебе куртку свою дам, ты задрал в пальто ходить в такой холод.
— Оно рассчитано на минус двадцать.
— Открытая шея и голова тоже на минус двадцать рассчитаны? Марк, ты сам ругался, когда я в ноль градусов в осеннем гонял.
Марк шумно вздохнул через нос и достал из шкафа землистую парку. Она села ровно по размеру, правда мешковатый силуэт был непривычен и хуже подчеркивал плечи. Глаза непроизвольно искали веснушки на ладонях, торчащих из рукавов, выраженный кадык за отогнутым воротом и янтарные завитки волос под капюшоном. Искали-искали да находили чужеродные бинты, невыразительное исполосованное полотно шеи и темные-темные сколопендры растрепанных с утра локонов как у матери, матери матери, прабабушки, прапра…
— Выглядишь на сотку, — сказал Тим с улыбкой.
На комоде позади телефон вспыхнул надписью «мама» и мгновенно приковал к себе лавиной смятений и жадных обрывков «а если, а если, а если, а ты, ты, ты, ты-ы, да я, я, мам». Марк взял его и побрел по коридору вглубь квартиры.
— Миллионов, надеюсь? — пробормотал Марк на ходу.
Позади неразборчиво доносились голоса Тима и Василисы, а в трубке затрещало восходящее «привет», от которого внутри все подернулось теплой дымкой, стоило закрыться в комнате Даши.
— Привет, мам.
— Как у тебя в Перми там дела? И ребят? Все хорошо?
Марк отошел к окну и плотно задвинул синие занавески перед собой.
— Все хорошо. А у вас как?
— Да тоже… Марк, у меня клиент скоро придет, я быстро, ладно? Мне вчера Веня звонил, сказал, тебя в Питер пригласил. Ты ему не говори, что я тебе об этом рассказываю… Я хотела тебя попросить съездить к нему.
«Я хочу попросить тебя заткнуться нахуй и никогда не звонить мне больше, если ты позвонила для этого», — мысленно выругался Марк и поклялся, что когда-нибудь обязательно не выдержит. Времени нет, времени мало, клиент скоро, а попросить съездить к Венечке время есть, всегда есть.
— Мам, он пригласил поехать перед сессией, мне готовиться надо.
— Возьмешь с собой конспекты и что там тебе нужно, —
а, вот как все просто. — Марк, я не знаю, что у вас там случилось, но вы же родные братья. Помнишь, вы столько времени вместе проводили, а ты будто бегать от него стал. Вы взрослые люди, в конце концов.
А, так это я сбежал? Это не он свалил на другой край страны три года назад?
— Пусть сам приезжает, раз ему так хочется.
— У Вени работа есть кроме учебы, ты же знаешь, ему тяжело в Москву выбираться. Да и я переживаю, что вы так отдалились…
А за то, что мы с тобой отдалились, ты не переживаешь?
— Мам, ты не думала о том, что если я не хочу его видеть, то у меня есть на это причины?
— Солнце, я все прекрасно понимаю. И я понимаю, что потом может быть слишком поздно…
— Почему нельзя поехать в каникулы?
— А ты поедешь?
Марк задохнулся от вихря поднявшихся мыслей, цепляющихся друг за друга и вопрошающих, что же там Веня наговорил матери. Нет, даже не так, — он и впрямь позвонил ей, серьезно? И как это было: «Ой, теть Тася, так по Маркуше соскучился, вы щас умрете! Ну вы, эт самое, нажмите куда надо, по-мамски прошу»?
— Мам, — наконец выдавил Марк из себя, — я не знаю, что он тебе сказал, но это не то, что можно исправить.
— Марк, вы одна семья. И
это — не то, что можно исправить, а любые ваши ссоры и обиды — можно, было бы желание. Ты подумай, ладно?
— Подумаю.
«Подумаю, блять», — прошипел Марк безмолвно под раздавшиеся гудки, убрал телефон от уха и тупо посмотрел на погасший экран в руке. Зачем-то снял блокировку, зашел в «инстаграм» и открыл первый же кружок историй — пользователя @veinaniev. Ничего кардинально нового там не было: общедоступные видео и фотографии ночных забегов по Питеру с Лорой и бутылками вина, спрятанными в рукавах объемных кожаных курток с меховым подкладом, скорый завтрак в булочной номер девяносто шесть, бэкстейдж съемок очередного каталога, спонтанный шоппинг в поисках растянутой футболки, похожей на все другие футболки в гардеробе. Одно как-то смутило: Веня не показывал своего лица.
Последние истории были выложены в закрытую для избранных подписчиков. На первой Лора пила что-то из бокала возле окна, от кухонного стола всполохами исходил дерганый свет зажженной свечи.
«Вино на самом деле безалкогольное... Бля, это так странно, не пить уже месяц», — произнес голос за кадром.
«Говоришь как алкаш», — ответила Лора.
«Скоро на турнички полезу, чекай».
На следующем видео Веня курил самокрутку в одиночестве и в тех же потемках, блекло освещаемых недолгими затяжками. Лицо он по-прежнему скрывал, виднелся лишь подбородок, поросший многодневной щетиной.
«Окей, чуваки, я нашел выход из этого дерьма, — с охрипшим тембром и смазанной дикцией заявил Веня и вновь затянулся. — Охуенно? Охуе-е-енно».
В динамике телефона зазвучал сиплый смех и оборвался, Марк быстро свернул приложение и смахнул его из списка в фоне. «Спасибо, что это травка», — зароилось в подкорке, эхо того горько-кислого смеха разбило ее и врезалось в душу колючей проволокой из недавнего беспокойного сна.
Иногда Марку казалось, он единственный человек в этом списке «близких друзей». Миг спустя вспоминал тысячу плюс подписчиков на аккаунте и крепко сомневался в своей избранности.
Виски внезапно раскололись, и что-то в ладонях заныло, так что Марк утонул в вороте куртки и вдохнул ее запах до боли в легких. На мгновение ориентация в пространстве рассеялась и тут же вернулась к телу, Марк снял верхнюю одежду и понес ее обратно в прихожую.
— Мама звонила? — спросил Тим, примеряя пальто перед зеркалом на дверце шкафа.
Марк убрал куртку в соседнее отделение.
— Звонила, — потухшим голосом ответил он и обернулся, когда осознал, что здесь что-то не то. — Тебе идет, — сказал он со слабой улыбкой.
— Да я тоже подумал… — Тим взглянул на Марка и сразу переменился в лице. — А ты че такой?
— Какой?
— Не знаю, с мамой же говорил. Все нормально?
— Че случилось? — громко раздалось из гостиной, где Вася меняла очередную кофту, потому что вон та колется, а другая села после стирки, а у той катышки торчат.
— Ничего не случилось, просто голова раскалывается.
Тим так и пошел в пальто к огромной аптечке, достал блистер с красными таблетками и налил стакан воды. Марк доплелся до стола и сел за него, сгорбился над поставленным стаканом и капсулой и почувствовал, как проваливается сквозь бетонный пол с непреодолимой тягой в недра планеты. Таблетка проскользила с холодными глотками по пищеводу и ударилась о пустое дно — обедозавтракать решили в той самой блинке, о которой Тим все уши затер.
— Не умирай давай, — тихо сказала Василиса за спиной и поцеловала в макушку, а затем села рядом.
Пульсация в висках наполовину погасла, на треть забылась. И так по-детски захотелось еще этих невинных поцелуев, даже жалко стало, что какие-то глупые столпы гордости не позволяли просить о них.
— Дайте мне пять минут и можете такси заказывать, — пробормотал Марк, спрятал лицо в ладонях и потер кончиками пальцев лоб.
Тим стоял возле тумбы, постукивал костяшками по металлическим ручкам. Глухие удары барабанили по ушам и отражались во всем теле, писали под сомкнутыми веками мутные фракталы залесья сознания, куда не ступала ничья нога, кроме собственной.
— А тебе кайфово в пальтишке, — засмеялась Вася.
— Ну все, меняемся, — довольно сказал Тим и расправил плечи, так что пальто наконец-то село так, как нужно.
И до дикости хорошо село, словно шили его под заказ и каждый шов сверяли с порами на коже. В голову тут же закралась кстатическая мысль пойти да вытрясти весь черный-черный гардероб Марка с разноцветными носками, примерить одну из десяти рубашек и какие-нибудь брюки — покрутиться возле зеркала и вновь убедиться в том, как сидит чужая одежда таки на сто долларов или весь миллион, лучше той, что валяется на личных полках.
— Брюки коротковаты будут, — промямлил Марк из-под ладоней.
— Носочки видно зато…
Тим снял пальто, ходить в нем по квартире стало жарковато. Резкие спады в настроении Марка после звонка матери облепили собой каждую молекулу воздуха, прожигающего оголенные нервы дотла. «Что-то не так с ним», — подумал Тим в совсем ином ключе, и почему-то в этот раз оправдывать все привычными отклонениями не хотелось. Нет, Марк и раньше так в одну секунду мог перекочевать со смеха и разнеженного взгляда на цедящую ругань и ядовитый сарказм, только в этом «раньше» было бесконечно мало этих головных болей и безжизненных глаз. Это как… как будто впереди нечто надвигается, а ты ни замер, ни бежишь, ты сознательно стоишь на месте и ждешь столкновения.
Попытки отобрать значащие кусочки в канве сложносочиненной семьи Маралиных вели в сплошные тупики: что там могло случиться? Мать что-то не то ляпнула? Это связано с отцом? С младшими братьями, сестрой? Бабушка простудилась? Мать разводится? Нет, Марк бы тогда сказал, он же говорил обо всем этом раньше, это никакой не секрет.
— Вы поссорились? Почему он не приехал? Вы сильно поссорились?
— Работа, учеба, не знаю. Я и видеть его не хотел… Это скорее накопилось.
— Он для тебя много значил?
— Много.
— А сейчас?
— Сейчас не знаю. Все в прошлом.
Двоюродный брат — о нем Марк почти никогда не заговаривал после того дня с МДМА, гелиевыми шариками и шоколадным тортом.
Почему он не хотел его видеть?
Можно же было тогда спросить, пока язык развязан дозой эйфоретиков и молчится куда меньше. Можно было, а сегодня уже ни о чем не спросишь. Тогда и не лезли идеи споткнуться на упоминании того, что девушка старшего брата притащилась на вечер из Санкт-Петербурга, чтобы передать подарок, пускай и включал он пакетик с психоактивными веществами.
— Марк, можно я кое-что спрошу? — сказал Тим, пока Василиса пропадала в его комнате, а Марк обувался на пороге.
— Спрашивай.
Да бред это. Еще бы через год спросил, че там за девушка брата приезжала и зачем.
— Тим?
— Не, забей.
— Это был тупой момент из фильма, где герой хочет что-то спросить, а потом говорит: «Нет, ничего»?
— Типа того.
Тим надел и застегнул старую бурую куртку, которую откопал в недрах шифоньера для забытой верхней одежды. Руки по привычке нырнули в карманы, оттопырили их и нащупали там обертки от жвачек, окаменевшие пластинки Wrigleys, крошки табака, смятую купюру и липкие монеты.
Василиса… Василиса может что-то знать?
О, нет-нет, она что, она правда знает больше? Почему она знает? Почему она, почему не Тим? Что это был за поцелуй в макушку? А что… а что было между ней и Марком, когда он мониторил ее в каждом баре, где она работала, а что было, когда она проявляла фотографии в квартире на улице Грина, а что было, когда Марк ночевал с Василисой в ноябре и когда они вместе покупали продукты, что было, когда Марк и Василиса пошли за сигаретами в день знакомства?
В затылок скреблись переплетения воображаемого шепота и едкого смеха, перекрыть которые не могли ни милая улыбка Васеньки, ни томные глаза Марка. Сознание изошлось наизнанку от ускоренного в стократ фильма-нарезки из сцен, где Тим оставался с Василисой или Марком наедине. О чем Тим говорил каждому, как клялся в предначертанной общей судьбе одному и бесконечно творил другую, как застывал в ее руках и таял в его. Нет, встречаться втроем — это не самое мерзкое. Самое мерзкое, мразное и отвратное закипает и точит в центрифуге разума и неосязаемых чувств.
Тим опомнился на заднем сидении такси, когда автомобиль проезжал мимо светло-голубого здания с высокой башней.
—
А почему она называется Башней смерти, пап?
—
Людей там в подвалах убивали, —
отвечал папа одной из десятка городских легенд.
Карельский рассеянно перевел взгляд влево и встретился глазами с Василисой. Она чуть улыбнулась, ровно до едва проступивших ямочек на щеках, и коснулась указательным пальцем кончика носа напротив, — ямочки углубились. Да какие там мрачняки захватывали перекресток назад, не вспомнить…
Думаешь, я ничего не помню?
— О чем задумался?
Я все помню, Вась.
— Ни о чем, — Тим покачал головой. — Мы скоро приедем, кстати.
— Это магазин музыкальных инструментов? — спросила Вася, немного пригнувшись, и ткнула в воздух в направлении крыльца за окном.
— Ага… Мне там гитару покупали семь лет назад.
— У тебя гитара есть?! А чего молчал?
— Да я не знаю, в каком она состоянии... Я пытался научиться, но забил. Так и валяется в чехле.
— Блин, а у меня своей гитары никогда не было…
— А как ты каверы записывала? — Марк обернулся и достал наушники из-под капюшона.
— В общаге брала у кого-то, сейчас Арчи иногда таскает у друзей.
— Если хочешь, могу свою отдать, — сказал Тим.
— Ты серьезно?
— Серьезно.
И в чем-то здесь до сих пор витало усопшее семнадцатилетие, а ломкие догадки родом из головы Тима прочно въедались вовсе не в старую куртку.
Рядом с изумрудным стеклянным торговым центром не нашлось свободного уголка для парковки. Водитель остановил машину поблизости и подождал несколько секунд, пока пассажиры вылезут наружу и бросят заветное: «Спасибо, до свидания».
— Блинчики, блинчики, блинчики-и-и, — напела Василиса и покружилась на тротуаре.
— Только я предупреждаю, что они прям гигантские, — Тим расправил залезшую вверх куртку, — двумя с начинками обожраться можно.
— А с шоколадом есть что-то? — спросил Марк и оглянулся на ходу.
— С бананом и шоколадом есть офигенный...
— Это у вас шифр такой или что?
— Юморесок перечитала?
— Блин, ребят, вы такие противные, — поморщился Тим.
— А я-то что не так сказал?
— Да ниче, аппетит мне портите оба.
— Значит, никаких блинов с бананом и шоколадом!
— А так хотелось…
— Я ща за отдельный столик от вас сяду.
В желто-оранжевом зале с окнами, выходящими на Комсомольский проспект и аллею посередине дороги, была всего пара посетителей. Блины здесь пекли на круглых плитах, раскатывали жидкое тесто и поджаривали, длинной лопаткой переворачивали сырой стороной вниз и выкладывали начинку. А маслом после жарки смазать — конечно, да, обязательно.
— У вас будет блинчик с брынзой и помидорами, один с ветчиной и сыром, один с вишней, один с топленым шоколадом, два с шоколадом и бананом, два зеленых чая и один черный.
— Так точно, — подтвердил Марк заказ и прислонил карту к загоревшемуся экрану терминала.
На лице Тима брови нахмурились до изломов между ними, а крылья носа сделались совсем острыми под стать горбинке. Василиса щелкнула Карельского по плечу и засмеялась, когда он мгновенно перестал корчить такую сложную физиономию.
— Тим, ты чего?
— Без комментариев, — пробормотал он и пошел к дивану возле незанятого стола.
Телефон в кармане куртки коротко завибрировал. «Мама, наверное», — подумал Тим, и в голове запестрели вероятные сценарии дальнейшего разговора из серии «вас спалили», а внутри все инстинктивно сжалось и заледенело, пронеслось микротелотрясениями и оставило землистое послевкусие притаившейся тревоги. Даже не знаешь, что страшнее — тот факт, что у тебя без разрешения гостят чужие люди и вы вместе прокуриваете балкон, или то, что ты вообще куришь, или то, что бокал по волшебству разбился, а скатерть заляпана не до конца отстиравшейся кровью. «Какая же херня», — подытожил Тим, выдохнул и на секунду зажмурился, чтобы вытолкнуть себя из болота затягивающих мыслей или, наоборот, впихнуть их как можно глубже за и под душу через какую-нибудь воронку и постелить сверху коврик для ног.
«даров Тимчанский»
«ты в Перми ща?»
«го по пивчику»
«расскажешь как життя общажная в Московии»
«все такое»
«привет, ща в перми да»
«позже напишу»
Тим быстро перевернул телефон на столе и застучал пальцами по крышке, подпер подбородок ладонью и заметил Василису и Марка, которые о чем-то говорили в ожидании заказа. Пойти встретиться со Стасом в одиночку — ну нет, встреча точно дело долгое, можно с ним пересечься и после того, как ребята уедут. А встретиться со Стасом и с ними вместе… Тим вообразил, как Стас воспримет признание в настоящих обстоятельствах личной жизни, вспомнил ту странную сцену на подоконнике полуторагодовалой давности и вновь сжался.
— Приятного-о! — Вася поставила перед Тимом поднос с чаем и ароматными блинами, один из которых был щедро посыпан сахарной пудрой. — А они реально огромные, в Москве таких нет.
Тим не успел ничего сообразить и ответить, как Василиса вернулась к кассе забрать второй поднос. Марк опустился на стул напротив и принялся разделывать блюда на аккуратные кусочки.
— Почему не ешь? — спросил Марк.
— Да загрузился чет…
— Что-то случилось?
— Друган позвал встретиться, и я вот думаю, норм ли с вами пойти. Типа, вдруг вы не хотите… А уходить и вас оставлять как-то не очень.
— Друган это «Стасик»?
— Что за Стасик? — сказала Вася и села на диван рядом с Тимом. — А-а, это тот, про которого Ксюша говорила? А про встречу я слышала, а чего не пойти, погнали? Марк, ты как?
Марк представил, как о нем опять говорят: «Мы вместе учимся» или «он четвероюродный племянник деда по маминой линии», и медленнее заелозил ножом.
— Вы же фотки из аэропорта с двумя билетами светили в «инсте». Как-то не складывается, что я с вами.
— Да бля, это же не специально так получилось. — Тим снял очки и положил их на куртку, сложенную под боком. — Стасу можно рассказать, он нормальный.
Как будто все, кому можно рассказать об этом, автоматически становятся нормальными.
— А кому еще можно рассказать? — Марк слегка прищурился и перестал разрезать полоски блинов поперек.
— Марк, ну че завелся опять, — промямлила Василиса с набитым ртом.
— Я с ним поговорю, все норм будет, правда… Ну, если ты не хочешь, то ладно, я с ним увижусь, когда вы уедете.
— Что он за человек? — спросил Марк спокойнее и продолжил методично подготавливаться к приему позднего завтрака.
— Блинчики офигенские! — прибавила Вася, доедая половину с брынзой и помидорами.
— А я говорил… Так, Стас, ну, прикольный парень, мы с ним на баскетболе заобщались, он на год старше. Я ни с кем не дружил особо из гимназии, обычно с ним зависали. Он ЕГЭ завалил и в армию ушел, мы год-полтора не виделись, получается. И-и…
И мы не разговаривали все это время, потому что последнее, что я от него услышал, было: «Тим, ты понимаешь, что ты подсел на эту хуйню? Ты же наркоман».
Тим осекся и закинул кусочек блина с ветчиной и сыром в рот, тщательно пережевал и поводил вилкой в воздухе.
— Да все, в принципе. Че еще рассказать?
— Достаточно. Короче, он раздолбай, который тебя научил курить и бухать, и казался очень крутым, потому что был на год старше.
— Ну ты загнул, — скривился Тим. — Да просто с ним весело всегда было, и поебланить, и тараканов в башке перетереть можно. С учебой у него херово все, это да, но человек сам не глупый.
— Добро-добро, пойдем, — сдался Марк, съел ровно выкроенный треугольный кончик блина и помахал ножом над тарелкой. — Реально вкусно, надо рецепт теста нарыть.
— А каким должен быть человек, чтобы ты отказался с ним встретиться? — пробубнила Василиса.
— Да мне все равно, какой он, это же на один раз.
— А зачем спросил тогда?
Марк внимательно посмотрел в зеленые глаза, мол, ну ты чего не понимаешь мои мудреные штуковины, вздохнул и сосредоточился на поедании пищи.
— Это значит, я не понимаю какие-то твои мудреные штуковины?
Маралин усердно посмаковал нежную, тающую во рту текстуру и затем произнес:
— Я спросил: «Что он за человек?» Как думаешь, ответ на какой вопрос я получу?
Вася промычала что-то невнятное и уткнулась в поднос.
— Марк, сколько тебе скинуть?
— Не надо.
— Я тогда билеты на колесо возьму.
— Это какое такое колесо?
— Оборзе… обозрения.
— М-м пойдьм на клесо обзрения-я?
— Вась, прожуйся, — засмеялся Тим. — Да зимой мало чего не работает из аттракционов, я думал в парке прогуляться и на колесо сходить. Оно не очень высокое… Жалко, ща не лето, на Емелю бы сгоняли, там прикольно. Такой лаптище по сто восемьдесят градусов качается, — Тим описал указательным пальцем траекторию открытой платформы с кучей сидений.
Новые сообщения отдались вибрацией в телефоне, так и покоящимся на столе экраном вниз, и Тим отложил приборы и зашел в брошенную переписку со Стасом.
«понял»
«жду тогда»
«да я тутъ»
«можно сегодня где-нибудь в 4 в тулуке»
«но я не один буду»
«у меня пара человеков гостят»
«ты не против?»
«даже пара, прикол»
«Василиса будет?»
«будет»
«только это»
«про юлю ни слова»
«базар»
«про алферову я так понимаю тоже)»
«ля ну ты вспомнил»
«пересечемся после пятого числа поговорим»
«а второй то кто?»
«ты его не знаешь»
«познакомлю»
Тим представил, как Стас в своем репертуаре выдает что-то мимо такта, а Марк ни за что не прощает и плавно подбирается ближе, нащупывает слабости и пробует их, ковыряет и потрошит. И черт знает, в каком там Марк настроении, не изменится ли оно к вечеру, не обернется ли этот вечер очередной околоистерикой и за кого тут бояться больше.
— Ты как? — спросил Тим. — Голова не болит?
— Все в порядке, — тихо ответил Марк. — Спасибо.
«А, ну если до "спасибо" дожили, то все прекрасно», — обплевался Тим и одернул себя: а что он хотел услышать?
— Если захочешь поговорить про маму, как вчера… — начала было Вася, и Марк сразу перебил ее:
— Проблемы не решаются от того, что ты про них кому-то расскажешь.
— Так смысл не в этом, — возразил Тим. — Типа, ты делишься с кем-то херней в твоей голове и легче становится.
Марк подумал, стало ли легче Тиму после второго трипа, где внезапно вскрылось отвратное, ранее неизвестное прошлое. Да, Тиму стало настолько легче, что потом он практически никогда не заговаривал с Марком снова о том, что произошло.
Что, легче стало?
— Как думаешь, почему становится легче? — спросил Марк.
А мне до сих пор становится страшно и ничего кроме, когда я открываю рот и ты меня слушаешь.
— Ну, например, ты себя виноватым из-за чего-то чувствуешь, и кто-то тебя выслушает и скажет, что это нихера не так…
— А если ты реально виноват?
Тим инстинктивно стиснул пальцами нож и погладил большим пальцем рукоять, а золотисто-персиковые глаза вперил в расфокусированные зрачки перед собой.
— Ты рассказываешь свою историю так, как видишь, — пояснил Марк. — Твой собеседник не знает полной картины. Получается, ты занимаешься самообманом, тасуя все так, как тебе удобно, осознанно или нет…
— Погоди, Марк, — оборвала Василиса и застучала ребром указательного по столу. — Вот я вам про тот случай в общаге рассказала, вы же оба мне поверили и на мою сторону встали, хотя тоже не знаете, как все было.
— В твоем случае обстоятельства не имеют значения, — мягче произнес Марк и немного склонился вперед.
— А мне кажется, если человек правда дорог, то его нужно поддерживать, даже если он не прав.
Маралин подался назад и вернулся к почти нетронутым блинам, которые сто раз успели остыть за время этих долгих разговоров. Внутри все подтрунивало над громкими словами Васечки да не могло дождаться, когда кто-нибудь обернет эти слова против нее же и ткнет в разыгранное безобразие как нашкодившего щенка.
Тим косился на быстро пустеющую тарелку Василисы, ел и постепенно ускорялся. И то ли кто-то опять баловался с минутной стрелкой, то ли вертел-разворачивал плоскости всех измерений, но когда Вася покончила с завтраком и Тим доел последние приторные ягоды, Марк остался лишь со смятыми салфетками.
— У тебя же дохера еще было?
Марк пожал плечами и встал из-за стола, поплелся за Васей, незаметно ускользнувшей из зала наружу. В ушах мелькнула алым молния куртки, пальцы застегнули ее и нашарили в кармане спасительную пачку сигарет, а губы такие сладкие после сахарной пудры и вишни, не налижешься, и зачем тебе эти бестолковые салфетки. За окном, под навесом у входа в торговый центр Марк с Василисой о чем-то говорили и смеялись, а Тим не смеялся и смешивался от того, как ему нравятся эти улыбки, и до чего они вместе с тем уродливы для него сейчас. «Это пройдет когда-нибудь вообще?» — выдохнул Карельский про себя и тут же списал все на острую нехватку никотина, за которым и поспешил на улицу.
