Если не боишься

Новый день начинается резким росчерком головной боли. Секунду назад все было хорошо — и вот виски выворачивает от давления, а у диафрагмы отчетливо — голодная тошнота. Кажется, последний раз Какаши нормально ел два дня назад еще в Конохе. На торжественном обеде в честь открытия турнира выпил пару бокалов вина, да утащил у кого-то с десяток канапе. Несерьезно как-то. И все же проведенная в поисках пропавшего шиноби ночь помогает отвлечься. Спрятаться в быстрых решениях и важных заданиях. Сделать вид, что ничего не было. Ничего такого. Ведь не было? Пока Какаши собирает команду, разрабатывает план поисков, вызывает Паккуна, отправляет послание Казекаге, мозг загружен предельно, нет и минутки свободной, чтобы достать из памяти папочку с произошедшим в номере, как следует просмотреть каждый кадр, каждое слово, каждую реакцию, и наконец-то устроить себе заслуженную порку. До тех пор пока от него ждут уверенные, точные приказы, требующие беспрекословного выполнения, пока от него зависят другие люди — зависит жизнь как там его зовут? — Татеваки, Какаши с большим удовольствием игнорирует призывы совести разобраться. Держать в голове донесения, связывать факты, делать выводы и брать на себя ответственность — вся ночь проходит в попытках обойтись малой кровью, но пропавший шиноби, чье участие внесено в таблицу турнира самым первым поединком, так и не объявляется. — Вы проверили все трактиры и публичные дома? Какаши сверяет списки мест, осмотренные поисковой командой, и все ближе к переносице сводит седые брови. — Так точно, Хокаге-сама. Трое агентов прочесали каждый закуток. С ними был шиноби из клана Хьюга, так что недосмотр исключается. — Больницы? Морг? Какаши трет переносицу, пытаясь отсрочить подкативший к глотке зевок, — спать хочется невыносимо. — Там тоже искали. Безрезультатно. — В лесу, на окраине деревни? У реки? В убежище? Докладывающий АНБУ отрицательно кивает на все перечисленные из списка места. — И куда же он тогда подевался? Горничная и портье видели его всего за пару часов до полуночи в его номере. Не обзавелся же он за это время риннеганом, правда? Риторические вопросы — признак растерянности, скрыть которую не удается. Какаши гасит поднявшееся недовольство, переведя взгляд на вымазанный огненно-алым горизонт. Там, за кривой челкой леса, занимается заря. Минутное созерцание, чтобы растрясти навалившиеся бесформенной кучей мысли и увидеть иной путь решения проблемы, нарушается внезапным появлением Сакуры. Она входит незаметно, спокойно стоит за спинами АНБУ, даже ее чакра не ощущается. И все же что-то не то происходит с его легкими и сердцем, когда за спиной раздается этот голос. Такой привычный, деловой, серьезный. Совсем не похожий на тот, которым она говорила с ним ночью, когда просила показать ей… черт! — Позвольте предложить вам помощь, Хокаге-сама. Знаю, вы ищете шиноби Песка. Мой призыв позволит нам охватить бОльшую площадь, исключая возможность ошибки. Предложение дельное, и Какаши привычно солгал бы, если сказал, что не думал об этом. Думал и даже собирался послать за Сакурой кого-нибудь. Вот только… Он дает себе три, нет, пять секунд на якобы обдумывание, на самом деле, старательно подавляя желание сбежать. Пяти секунд достаточно. Да. Все. Он готов. Какаши отворачивается от окна, смотрит — впервые после того поцелуя — прямо в глаза стоящей у дверей Сакуры и утвердительно кивает. — Хорошо. Кажется, он все-таки подцепил у своей ученицы заразную манеру говорить односложно. Сакура возвращает ему кивок, принимая приказ, и выходит. И вместе с ней исчезает противная тяжесть в животе. И слабость под коленями. И даже мышцы лица расслабляются. На самом деле, идея подключить Кацую — отличная. В случае, если пропавший шиноби ранен, ему будет оказана своевременная помощь, умножая многократно шансы найти его живым. Хотя надеяться лишь на слизней не стоит. Какаши раздает новые задания присутствующим членам поисковой группы. Верить в то, что за пропажей рядового участника турнира стоит что-то большее, чем пьяное легкомыслие или любовный угар, — не хочется. Однако исключать этот вариант не стоит. В небольшом кабинете резиденции Мизукаге, отведенном под нужды распределителя турнира, никого. Только Какаши, прислонившись бедром к столу, стоит, напряженно всматриваясь в огненную горбушку на горизонте, и мучительно пытается найти хоть какую-то зацепку. Подсказку, которая поможет решить проблему. Звуки проснувшегося города заполняют льющийся в открытое окно воздух. Шорохи, стуки, полусонные разговоры. Голова болит все сильнее, и мысли разбегаются испуганными тараканами. Собственная бесполезность раздражает. Какаши потягивается, бросая взгляд на чашку крепкого кофе, давным-давно остывшую на краю подоконника. Делает пробный глоток — гадость! Не глядя, выливает содержимое за окно. — Надо бы поспать, наверное. Идти в гостиницу или устроиться на самом неудобном в мире кресле здесь — выбор даже не стоит. Какаши садится, откидываясь на скрипучую спинку, вытягивает ноги, укладывая их одна на одну прямо посреди подоконника, и скрещивает на груди руки. Закрывает глаза. На миссиях приходилось спать и не в таких условиях. По крайней мере здесь ему ничто не будет напоминать о Сакуре. О том, как она смотрела на него, как прикасалась к нему, как училась целоваться … черт! — Можно? Словно вынырнув из его мыслей, Сакура стоит в дверях. И Какаши, зачем-то убравший ноги с подоконника, только сейчас обращает внимание, что на ней форменная одежда шиноби Конохи. А на нем все еще традиционное кимоно с открытия. — Входи. Есть информация? Серьезный официальный тон. Общение только по делу. Никаких чувств. Он прекрасно это умеет. Тут ничего сложного: представить, что там стоит не Са… черт! Представить, что там стоит… эм… Мизукаге! И все в порядке. — Я отправила Кацую прочесать все жилые постройки в деревне, включая подвалы и чердаки. Через час будем знать точную информацию. Потом окрестности Амэгакуре и главной дороги. Я подумала, пока можно дать отдых тем, кто участвовал в поисках ночью. Какаши согласно кивает, отмечая важные детали, запоминает сказанное, фиксирует на карте указанный район поисков. — Спасибо за помощь. Можешь тоже идти отдыхать, если это все. Он говорит, не отрывая взгляда от карты, словно вдруг увидел там что-то важное. Чертит ненужную кривую прямо посреди главной улицы деревни. Трус. — Еще кое-что, сенсей, — короткая пауза развешивается между ними, прогибая в лопатках внезапно потяжелевшую спину Какаши. От того, как звучит это «сенсей», у него вся кожа покрывается мурашками. Надо бы запретить ей впредь обращаться к себе так, — я подумала, что вы не успели вчера переодеться. И… вот… В общем, я принесла вам чистую одежду. — Спасибо, Сакура, — все, на что хватает его железной выдержки: посмотреть на нее, улыбнуться и кивнуть в сторону стула у двери, — положи там, пожалуйста. Она послушно оставляет одежду у входа, почтительно кивает и уходит. Но в этот раз и тяжесть, и слабость, и сбивающееся с привычного ритма сердце остаются. Какаши подходит к стопке с формой, выправляет из широких рукавов кимоно руки и облачается в свою любимую водолазку. — Да уж, поспать сегодня точно не удастся … Из-за пропажи участника турнира приходится менять расписание боев. Благо в команде деревни Песка находится доброволец, согласный заменить исчезнувшего земляка. Поединки проводятся на двух площадках за чертой деревни под специальным куполом, чтобы используемые техники не навредили простым жителям. Горы земли, огненные шары, залпы ветра и ветвистые всполохи молний — красота происходящего поражает. Какаши судит три из десяти боев. За целый день он больше ни разу не встречается с Сакурой. Наверное, это к лучшему. Вот бы еще голова перестала болеть. Донесение от Кацуи и агентов поступают в штаб к оставшемуся там дежурному шиноби. Ни радостных, ни утешительных новостей нет, так что сидеть в тесной комнатке безвылазно просто не имеет смысла. Все, кому положено, занимаются поиском. Если случится что-то важное, ему сразу доложат. Душ, мягкая постель, пару часов сна. Разве он мечтает о многом? Какаши спокойным шагом направляется к своей гостинице, впервые за день радуясь и накатившей усталости, и рвущей череп на куски боли. Потому что ни одной мысли о девушке с розовыми волосами не проскакивает в голове. Ни когда он, вежливо махнув рукой, проходит мимо портье, ни когда открывает дверь номера, даже не подумав вставить в нее ключ, ни когда падает спиной на стоящую у окна кровать, раскинув руки в стороны и заснув еще до того, как первая седая прядь касается подушки. Сакура приходит во сне, заблудившись между кошмарами прошлого и страхами настоящего. Приходит и садится рядом на кровать. Отводит прохладной рукой волосы с его лица. Обводит контур брови, цепляет маску на кончике носа, спускает к губам. Она кажется настоящей: тепло ноги под его рукой и лимонный запах ее одежды очень реальны. Какаши улыбается самым краешком закрытых глаз. Пальцами забирается под тонкую ткань форменной водолазки, слегка сжимает плавный изгиб талии. Нахально ползет ниже, минуя резинку штанов, пока раскрытую ладонь не заполняет приятная окружность бедра. Поглаживает, впитывая ощущение гладкой кожи, чертит круги под мягкой тканью. Сердце начинает отстукивать ускоренно. Во рту неожиданно сухо. — Поцелуй меня… Выдыхает заветное, сладкое. Вдыхает мяту робкого касания, привкус апельсина на языке. Она почти сразу отстраняется, оставляя вместо себя горячие струи шумного дыхания. — Еще… Снова робкий поцелуй: легкое касание губ, пугливое движение языка. Слишком быстро. Слишком мало. — Еще… В этот раз он не дает ей уйти, обхватив затылок свободной рукой, притянув к себе. Ее волосы щекочут лицо, ее ладони упираются ему в грудь, ее губы… ее мягкие, влажные, послушные губы… Какаши медленно и нежно проводит языком по нижней, прежде чем втянуть ее, слегка прикусывает, дразня. Улыбается в приоткрытый рот, когда Сакура возмущенно охает, стоит ему сжать ладонью горячее бедро чуть покрепче. В низу живота закипает возбуждение. Сладкой болью отдается нечаянное касание ее локтем паха. Поцелуй становится глубже, ярче. Требовательнее. К черту прелюдии… Это не урок для Саске, это сон. Его сон. И здесь между ним и Сакурой никто не встанет. Быстрым движением Какаши поворачивается, утянув неожиданностью стройное тело под себя. Устраивается сверху между разведенных в стороны ног, нависает, облокотившись по обе стороны от ее головы. Не оставляя ни секунды на протест, проводит широким языком по тонкой шее, перебирает губами, втягивает нежную кожу так, что будь это реально, Сакуре пришлось бы ходить в шарфике пару недель. Тишина комнаты дрожит от влажных звуков поцелуев и тихих стонов неконтролируемого удовольствия. Еще…еще… Гибкое тело под ним реагирует на каждое прикосновение. Ее руки на его затылке. И похоже они уже смирились с тем, что оттащить настойчивые губы, вырывая прядями седые волосы, не получится. Изначальная попытка протеста и неизбежное поражение лишь усиливают ощущения. Сакура стонет в голос, громко, почти реально, чередуя сладкое "да" с обжигающим "нет". Он ловит один из рваных слогов ртом, припечатывает на ее губах, вталкивает языком обратно. Растирает в ладони горячий отпечаток ее щеки, поглаживает большим пальцем чувствительное местечко под челюстью, снова, и снова, и снова целует вишневые губы с ненасытной жаждой. Дыхание одно на двоих — мятная свежесть и кофейная горечь. Желание быть ближе, чувствовать ее всей кожей становится необходимостью. Какаши приподнимается и задирает одной рукой темно-синюю водолазку, быстро опускается и накрывает ртом вздрогнувшую под его ладонью грудь. Небольшая, упругая, с тугими горошинами сосков, она уже давно просится в его руки. Облизать каждую, втянуть в себя чувствительные ореолы и раствориться в сладком посасывании… — …сенсей… Какаши-сенсей… Гладкое полотно сна идет рябью. Какаши пытается игнорировать настойчивый голос, зовущий его ненавистным словом. «Убирайтесь! Вон!»… Он практически молится, чтобы проклятая реальность не врывалась в его заповедное, в единственное место, где он позволяет себе любить. — Сенсей! Голос Сакуры. Она где-то рядом? Какаши открывает глаза. В полумраке проглотившей комнату полночи не сразу различает окружающие предметы. Но почти сразу чувствует, что под ним кто-то лежит. Кто-то… — Проснитесь, пожалуйста… На одних рефлексах отскакивает в сторону, упирается спиной в стену, смотрит, как встает с кровати, с того самого места, где он только что лежал, Сакура. Как поправляет задранную до шеи водолазку и приспущенные на бедрах штаны. Как убирает волосы в хвост. И только потом поворачивается в его сторону. — Простите, что разбудила… — в темноте блестят влагой глаза. Она что — плакала? Какаши сжимает кулак, так что кожа трещит. — Я принесла донесение из штаба, но вы так крепко спали… Что? Что она говорит? Что это такое она говорит? Нет. Нет-нет, это был сон. Это. Был. Сон. Сон, твою мать! Какаши пытается вдохнуть поглубже и тут замечает, что на лице нет маски. Но не это, а вкус мяты и апельсина во рту убеждают лучше любых слов. Сакура подходит ближе и протягивает к нему руку, словно хочет взять за плечо. Словно хочет успокоить. — Нет, — голос непослушно хрипит, отталкивая, — не надо. «Не трогай меня, не трогай!» Ее рука замирает в воздухе, висит мгновение, а потом падает, ударяясь о бок. Сакура замирает в двух шагах от него, но кажется, будто между ними теперь бездонная пропасть. Грязь растекается по венам, быстро заполняя своим склизким холодом все тело. Грязь осознания того, что он только что делал. Того, что он делал… делал с Сакурой. По-настоящему. Смотреть в ее сторону почти физически больно. И все же он смотрит. Смотрит, потому что не знает, как объяснить произошедшее, как оправдаться, да и возможно ли это? Слов нет. Нет. Он не знает таких слов, после которых можно вернуться на день — лучше два — назад и снова притворяться только другом. Другом… Какаши дергается, когда она вновь протягивает к нему руку, но в этот раз никаких жестов, зажатая тонкими пальцами, в темноте белеет бумага с донесением. Донесение из шта… Головная боль возвращается. Разделывает мозг на мелкие кусочки, рвет в клочья нервы, невыносимость зашкаливает, так что ноги подкашиваются. Какаши сдавливает виски, пытаясь облегчить хоть немного свое состояние, но спасения нет. Последнее, что успевает заметить, прежде чем сознание меняется с обмороком местами, — мерцающее зеленое свечение исцеляющей чакры над головой.