Если не боишься

Она спит, положив ему голову на грудь. Обнимает во сне, словно у них все по-настоящему. Какаши немигающе смотрит на светлеющий угол потолка, зачеркивая мысленно первый из трёх подаренных судьбой дней. Спать не хочется совершенно. У него так мало времени. Сакура шевелится во сне, укладывая поудобнее подбородок, трется щекой о его грудь. Замирает. Ее теплые выдохи расползаются мурашками по коже. Какаши тянется рукой, приподнимает уголок покрывала и укутывает ее плечи по самые глаза. Словно по-настоящему… — Теперь моя очередь! Она умеет быть настойчивой. А он не умеет ей отказывать. Особенно когда в зеленых глазах начинают плясать любопытные черти. Минуты не проходит после первого оргазма, как Сакура вскакивает, разворачивается и, дернув на себя полотенце, оставляет его абсолютно обнаженным. Замирает, рассматривая его член. Какаши видит, как смущение уступает, как забавная морщинка перечеркивает высокий лоб, утягивая за собой вверх одну бровь. — Так вот почему было так неудобно сидеть! — торжествующе. Как ещё кулачки в бока не упирает? И тут же, беспокоясь: — Вам же не больно? — Не больно… Улыбку сдержать не получается. Какаши откидывается чуть назад, опираясь на прямые руки, позволяет рассмотреть себя во всех подробностях. И Сакура смотрит. Ведет взглядом от паха по мышцам живота на грудь, по старым шрамам, зацепившись за пятна сосков, косит в сторону на руки, на перекатывающиеся под кожей мышцы, снова камнем падает вниз, отчего-то смущается и отворачивается. Сколько раз она видела его тело на осмотрах? Сколько раз он раздевался перед ней? Но сейчас все иначе. И от этого взгляда, от каждого — быстрого или медленного — движения ее глаз Какаши ведет. Ведет так, что хочется обнять и сказать: «Я уже не различаю боль, когда ты рядом, …я только рядом с тобой живу». — Мне тоже нужно раздеться? — А ты хочешь? Ему приходится сглотнуть вязкую слюну, прежде чем ответить. Воображение любезно подсовывает открывающиеся перспективы. Обнаженная Сакура с ним в одной комнате. В одной кровати. В его объятиях. От этих мыслей все внутри закипает, и скрыть свою реакцию уже невозможно. — Что, если да? — она шепчет, так и не глядя ему в глаза. Крутит между пальцев уголок туники, оттягивает его вниз, прячет свою нерешительность в мелком. — Если да, я могу тебе с этим помочь, — Какаши привстает на кровати, чувствуя, как сводит от напряжения низ живота, как потеют ладони и сердце… сердце падает. А голос предательски густеет, скатывается полутонами вниз по коже и слова такие… неожиданно мягкие. Она колеблется недолго. Кивает ему и зачем-то поднимает руки над головой. Словно подбадривая себя, спрашивает: — Это же тоже часть обучения? — Конечно… Он забывает, что нужно дышать, пока расстегивает крохотные пуговки туники. Пальцы, неуклюжие и тяжелые, совсем не слушаются. Тонкая ткань падает на пол, скатываясь с худеньких плеч. Какаши застревает ладонями на их покатости, поглаживает, игнорируя желание сжать чуть сильнее и приятнуть Сакуру к себе. Проводит раскрытыми ладонями вниз, поглаживая предплечья, задевая большими пальцами слишком чувствительную кожу с внутренней стороны, замирает на запястьях, на частом пульсе, бьющем в подушечки больших пальцев. Становится на колени, расстегивает молнию на бриджах, медленно спускает их с бедер. Не удержавшись, мажет губами по гладкой коже, будто бы случайно, наслаждаясь протянувшей все ее тело дрожью. Заставляет приподнять одну ногу, другую, пока штаны не отлетают в угол комнаты. Сакура остается в одном белье — простые хлопковые трусики серого цвета и спортивный топ. Какаши уточняет взглядом — «И с этим нужна помощь?» Сакура обреченно кивает — «Да». На передней части трусиков мокрые пятнышки — свидетели недавнего безумия. Какаши тянет тонкой струйкой исходящий от них запах. Запах Сакуры. Подцепляет пальцами боковые перемычки белья и очень медленно тянет вниз. Завороженно ждет, когда из-за кромки появится первый розовый волосок. — Эй, мы так до следующей мировой войны дотянем! Сакура портит момент своей нетерпеливостью: двигает бедрами, стряхивая трусики, и в два движения стаскивает топ через голову. Оставляет Какаши хмурится в попытке прикрыть довольную улыбку. Руки сами поднимаются по нежной коже стройных ног вверх. От подколенной ямочки по задней стороне до ягодиц и выше, на поясницу. — В сексе скорость не главное, Сакура. Когда… Саске… будет раздевать тебя, не мешай ему наслаждаться процессом. Помоги ему оценить твою красоту. Какаши прижимается губами к пушистому лобку, шепчет горячее прямо в чувствительную плоть, ощущая, как под его ладонями кожа Сакуры покрывается мурашками. Старается не думать о том, что сказал только что. Старается не представлять. — В неспешности есть особая прелесть. Ты поймешь… Нетерпеливая. Она обрывает его наставления, повторяя свою просьбу: — Теперь моя очередь. Сакура берет его за руку и заставляет встать. Замерев рядом, совершенно обнаженные, они смотрят глаза в глаза, сталкивают потоки шумного дыхания, но ни один не может сделать первый шаг и прикоснуться к другому. — Хорошо, — Какаши отступает полшага к кровати, делает приглашающий жест и ждет, — чего ты хочешь? Кажется, ему удается ее застать врасплох. Она безумно мило краснеет и быстро-быстро моргает, пытаясь вытолкнуть из себя свое желание. Ни за что на свете он не стал бы перебивать ее красноречивое молчание. Сакура стреляет взглядом вниз, заставляя Какаши вздрогнуть. Что еще придумала? — Я хочу сделать то же, что вы делали утром! Он корчит недоумение на лице, намекая на уточнение. На самом деле смысл понятен более чем. Эта игра в откровенность заводит обоих. — Я хочу потрогать ваш… Осекается. Еще не настолько свободно чувствует себя с ним. Ей пока сложно проговаривать вслух то, что горит внутри. Смотрит умоляюще. Как тут откажешь? — …пресс? — пытается помочь Какаши. Сакура мотает головой из стороны в сторону. — …бицепс? — еще одна попытка. И снова мимо. Кажется в яркой зелени появляются грозовые тени. — Даже не знаю… что я сегодня еще трогал? Может, нос? Она бросается на него с кулаками и валит на кровать. Прямо на спину. Садится сверху, чуть выше коленей, показывает пальчиком на приподнявшийся член и с умильным негодованием спрашивает: — Вот. Эта. Штука! Как она называется? Выдержать серьезное выражение лица почти невозможно. Но Какаши очень старается. — Она называется «член», Сакура. — Значит, я хочу потрогать ваш член… можно? Он знает, на что подписывается, разрешая. Знает… и все же сердце сладко замирает в груди, когда ее тонкие чуткие пальчики замыкаются кругом, обхватывая твердый ствол. Приноравливаются к форме. — Только не говорите сейчас ничего! Я помню, как вы это делали. Можно, я сама попробую? Она смотрит. Не отрываясь, смотрит. А он пытается не застонать слишком громко от легкого прикосновения. Лицо заливает горячим, когда Какаши кивает. — Так правильно? Ее рука начинает медленно ходить вверх — вниз, вверх — вниз, поддевая чувствительный край головки и натягивая уздечку. Трение нежной кожи о грубоватую ладонь выбивает весь воздух из легких. — Дааа…аах… Сдержаться нереально. Ему хочется смотреть. Ему хочется видеть, как она продолжает ласкать его. Запоминать. Но яркость ощущений запредельная — глаза закрываются сами. Какаши сминает в кулаках тонкую простынь и тянет на себя до треска. «Боже… боже… только не останавливайся…» Голова запрокидывается назад, с губ слетают глухие стоны. Ее рука движется все быстрее и быстрее, каждое, даже нечаянное прикосновение пальцев к головке, рассыпается фейрверком резкого удовольствия внутри. Еще… еще… вниз, по чувствительной коже, задевая зудящие от нетерпения яички, вверх, почти соскальзывая влажной ладонью… освобождение близко, еще чуть чуть… — Мне не торопиться? Сакура вдруг сбавляет темп и начинает водить ладошкой медленно-медленно, выдергивая его напряженное тело из сладкого морока близкого оргазма. Прямо в холодное гадкое чувство неудовлетворенности. — Что? Какаши приподнимает голову и смотрит затуманенным взглядом в озорные глаза. Какая-то мысль мелькает в голове, но ухватить не успевает. — Вы же говорили, что скорость в сексе не главное, помните? «Ах ты ж!» Какаши снова откидывается назад, пытается отдышаться, приготовившись вытерпеть пытку до конца. Нашла момент, чтобы припомнить ему его же нравоучения. «Моя умница». Плевать. Пусть. Пусть она забавляется. Пусть выводит его. Пусть только будет рядом еще чуть-чуть. Вот так. На предельно возможной короткой дистанции. — Все верно. Скорость не г… Он давится согласным, не успевая признать свое поражение, потому что Сакура наклоняется без предупреждения и облизывает языком головку. Поясницу разламывает от накатившего удовольствия. Какаши выгибается, пытаясь удержаться в собственном теле. А Сакура продолжает, довольная полученным эффектом. Лижет еще раз, и еще. Обводит вокруг, мягко обволакивая теплой слюной. Втягивает самый край и замирает, продолжая поглаживать чувствительную кожу изнутри. Отстраняется, проводит пальчиком по влажной головке, размазывая слюну, и снова касается языком. — Са…ку…ра… Имя рвется на слоги. В голове набатом одна лишь мысль: остановить! нужно остановить ее! Что она такое делает? Какаши пытается приподняться, чтобы сказать ей, чтобы просить прекратить… И не может произнести ни слова. Ни звука. Только смотрит, готовый умереть от счастья здесь и сейчас. Розовые прядки на его животе, щекочут кожу. За ее волосами совсем не видно лица, а ему так хочется смотреть. Он тянется дрожащей рукой, отводит их в сторону, собирает в небрежный хвост и удерживает на затылке. Пальцы сами начинают поглаживать теплую кожу головы. Сакура. Сакура… ее язычок вытворяет что-то совершенно невозможное, заставляет сердце проламывать ребра. Какаши молчит, задыхается от подкатывающего удовольствия, заворожено наблюдая, как смыкаются пухлые губы на его члене, как ее пальчики продолжают ходить вверх-вниз. Застывает в моменте, заполняясь им до краев. — Нравится? Она поднимает голову и смотрит ему прямо в глаза. Она не спрашивает: «понравится ли так Саске», она спрашивает его, Какаши. И это отчетливо слышно. Она спрашивает у него, потому что? Потому что…что? Разумных объяснений нет. Только глупый самообман, который раз за разом сбивает его с ног. Он не хочет сейчас думать. Не хочет впоминать, как разбивается в кровь о собственное глупое желание верить. Не сейчас. Только не сейчас. Пусть у нее будут любые мотивы, любые цели. Ему не хочется думать об этом. Когда она так спрашивает, ему отчаянно хочется думать, что ей важно знать именно его ответ. — Да… Только и может, что выдавить из себя слабое признание ее власти над собой. Только и может, что любоваться ее улыбкой, букетом лучистых морщинок в уголках глаз, пропадающих, когда она вновь наклоняется, чтобы поцеловать головку. Боже… Он весь сейчас удивление и ожидание. Восторг и страх. Желание большего и неподъемные кандалы. Быть к ней ближе… быть ближе… Нельзя. Нельзя. Нельзя! Какаши рвет тонкую материю простыни, сдавливая кулак на каждом чертовом «не». Ему уже почти плевать. Неважно, как и что будет потом. Завтрашний день и все остальные дни без нее. У него есть сейчас, есть эта ночь. И он хочет почувствовать. Почувствовать ее всей кожей, ощутить на себе, под собой, хочет быть рядом. Какаши тянется к ней, берет за плечо, приподнимает и приближает к себе. Переворачивает на спину, заводит руки вверх, обхватывает тонкие запястья одной ладонью. Ложится рядом, нависая. Одной ногой проскальзывает меж ее бедер. Целует, больше не сдерживаясь. Жарко, открытым ртом, глубоко погружаясь языком. Скользит губами по ее шее, почти грубо прихватывает зубами кожу у самого основания, чтобы тут же вылизать чувствительное местечко. Этот голод невозможно утолить, ему всегда будет мало. Замечает, как напрягаются мышцы в низу живота. Он почти на пределе. Еще немного и кончит… Сакура вздрагивает, стоит ему скользнуть пальцами меж мокрых складок, стоит сдавить клитор. Двумя пальцами внутрь, в горячую влагу до самого упора, до тонкой девственной плевы, преступать которую он не имеет права. Гладит набухшие стенки, ускоряет темп. Сакура срывается в крик. Дрожит всем телом. Что-то шепчет. Какаши пытается удержаться. Еще немного на самом краю. Удержаться, чтобы кончить вместе. Он совершенно безумен. Происходящее настолько же реально, насколько невероятно. Он слушает, как разрываются стоны в ее горле. «Да, кричи, пожалуйста, кричи для меня». Ему хочется притвориться, что Сакура сейчас с ним. Что она отдается ему, не вытаскивая из подсознания образ темновлосого мальчишки. Ему так хочется верить в это… Когда она замирает, обессиленная и довольная, Какаши аккуратно ложится рядом, запихнув как можно больше одеяла между их телами. Мешкает, прежде чем положить свою руку, обнимая, Сакуре под грудь. Утыкается носом в ее чуть влажные, пахнущие шампунем и потом волосы. Пытается расслабиться. Не думать о собственном удовольствии. — Сенсей? Она шепчет тихо, сонным медленным голосом, приходится приподняться на локте и приблизить голову к ее губам. — М? — А когда у меня все будет по-настоящему — это будет так же невероятно? Ему приходится заставить себя. Сделать вдох. Сглотнуть слюну. Открыть рот, чтобы ответить: — Да, Сакура, у вас с Саске все будет по-настоящему. Обязательно. Утро вступает в полную силу. В комнате совсем светло и сквозь плотно зашторенные портьеры пылятся тонкие лучи. Какаши все смотрит и смотрит в тот дальний угол потолка, словно загадал что-то и теперь не может отступиться. Сакура забрасывает на него во сне ногу, елозит, выискивая оптимальное положение и снова замирает. Какаши улыбается. Улыбается. Потому что пока не время грустить. Пока можно притвориться, что это все словно по-настоящему. У него еще целых два дня.