***
Имладрисом — или, на всеобщем языке, Ривенделлом — звалась глубокая долина у западного подножия Мглистых Гор. Жили в ней по большей части эльфы, но и всякий доброжелательный странник, будь то гном или человек, находил в ней приют и отдохновение от путевых тягот. Властвовал в Имладрисе Элронд Полуэльф — воин, целитель и книжник. Много тысяч лет назад его брат Элрос избрал смертную участь и стал первым королём дунэдайн. С тех пор силы благословенных Людей Запада умалились, их королевства пали под натиском тьмы, а от великих воинств осталась лишь горстка бродяг-следопытов. Они-то, пожалуй, и были самыми частыми гостями Элронда, которых он привечал с неизменным радушием. Так же хозяин Имладриса встретил и Раниона. Лечение пошло впрок. Когда кровохарканье прекратилось, Элронд наказал больному по три раза на дню вдыхать пары целебного отвара. В состав его входили солодка, ромашка, шалфей, подорожник и атэлас — словом, всё то, чем Раниона без толку пользовали люди-знахари. Однако то ли соотношение трав было как-то хитро высчитано, то ли играла свою роль добавленная в отвар капелька мирувора, то ли самый воздух Имладриса облегчал дыхание, а следопыту становилось лучше и лучше. Говоря, он ещё хрипел, но боль исчезла, и кашель почти не беспокоил. А главное — прошло воспаление горла, мешавшее наслаждаться душистым трубочным зельем. Хорошо было бы подымить в одной из множества витых беседок, слушая гул водопада, журчание реки и мелодичные голоса прохожих эльфов, да полюбоваться лесистыми склонами окружающих Имладрис гор. Однако зима есть зима — Элронд запретил Раниону подолгу ошиваться на холоде, поэтому курить пришлось в доме. Небольшую курительную комнату, нарочно отведённую для следопытов и гномов, заполнял белый свет из окна. Высокий потолок поддерживали тёмные балки, украшенные затейливой резьбой, на стенах висели картины, изображающие море. Войдя внутрь, Ранион вздрогнул: он не ожидал никого здесь встретить, а в дальнем углу сидел за столиком незнакомый черноволосый эльф в синем камзоле. — Добрый день, — окликнул следопыт. — Ранион, к твоим услугам. Я тебе не помешаю? Не обернувшись и не представившись, верно, поглощённый работой, эльф помотал головой. Ранион уселся в мягкое кресло напротив окна. Для начала он хорошенько почистил трубку, которой давно не пользовался, потом набил её зельем из кисета, раскурил и затянулся терпким дымом. Выдохнул — к потолку полетело зыбкое серое колечко. Другое и третье не замедлили. Ранион пустился в путь один, потому что не хотел досаждать собратьям своими хворями, но вообще-то компании он любил и был охоч до бесед, которые более замкнутые дунэдайн называли пустопорожними. Доносящийся сзади скрип пера не давал следопыту покоя, и он решил полюбопытствовать, что пишет эльф. Ранион на цыпочках приблизился к эльфу и заглянул ему через плечо. На столе, придавленный с краёв тремя камнями и чернильницей, лежал развёрнутый пергаментный свиток — древняя нуменорская карта западного побережья Средиземья. Суша занимала лишь малую её долю, зато на воде были отмечены всевозможные островки, рифы, отмели и показаны стрелками течения. Однако эльф не перерисовывал карту: поглядывая на неё, он делал на листе бумаги набросок какого-то странного шлема, шарообразного с круглым решётчатым забралом посередине и змеевидной штуковиной на макушке. Прежде, чем следопыт успел поинтересоваться, что это за чуднóй плюмаж, эльф проворчал: — Auta nillo, atan. — Ась? — растерялся Ранион. Он определённо услышал не синдарин. — Изыдi отъ мя, человѣче, — повторил эльф сквозь зубы, и следопыт смекнул, что он изъясняется на древнем квенья. С чего бы? Старинной речью изгнанников ныне пользовалось очень мало бессмертных, да и то лишь по особым случаям. — Прости, если побеспокоил, — сказал Ранион, отступив на шаг. — Но почему ты говоришь на квенья? — Не твоё дѣло. Эльф так и не повернулся к следопыту — наоборот, сгорбился над столом, закрывая плечами карту и рисунок. — Я назвал своё имя, — напомнил уязвлённый Ранион. — Не кажется ли тебе, что невежливо не представиться в ответ? Эльф протяжно вздохнул, признавая правоту человека, и буркнул: — Азъ есмь Курундiлъ. Он принялся сворачивать карту — похоже, Ранион выжил его из комнаты. Устыдившись своей нечаянной наглости, следопыт сказал: — Оставайся, господин Курундил. Я ухожу. Не стану тебя отвлекать. Всё равно умиротворённое курительное настроение было испорчено. Направляясь в свои покои, Ранион столкнулся в коридоре с Гэндальфом. Он не видел волшебника лет десять — с тех пор, как полурослики сразили Гольфимбуля, и вторжения гоблинов в Эриадор прекратились. — Здравствуй, Гэндальф! — радостно воскликнул Ранион и, запоздало поклонившись, спросил: — Какими судьбами? А впрочем, ты, верно, расскажешь о своих приключениях вечерком в каминном зале. — Не расскажу, — ответил волшебник, и Ранион заметил, что он довольно хмур. Нешто новая беда стряслась? Маги всегда ходят по пятам за несчастьем. — Во всяком случае, не при праздной толпе. Я прибыл нынче ночью… со спутником. Но пока я беседовал с владыкой Элрондом, тот куда-то запропастился. Ранион мигом сопоставил слова Гэндальфа с появлением незнакомого угрюмого эльфа и сообщил: — Я только что этого нолдо в курилке видал. Шлем диковинный рисует. — А, спасибо, — кивнул Гэндальф. — Годы всё-таки берут своё, голова не та, что прежде. Как же я сам не догадался, что Курундил укроется в комнате, куда эльфы не заглядывают? Любит он уединение. Последние слова волшебник уже бормотал себе под нос, спешно шагая по коридору; посох глухо постукивал о дощатый пол. Посмотрев магу в спину, следопыт пожал плечами и пошёл к себе. Ранион ещё трижды заставал Курундила в курительной комнате, куда нолдо таскал книги и карты из библиотеки — дескать, в читальном зале слишком шумно. Всякий новый знакомец подобен для следопыта нехоженой дороге, манящей неизведанностью, поэтому Ранион не мог удержаться от расспросов. Курундил отвечал односложно, а потом и вовсе прекратил приходить: то ли вычитал всё, что хотел, то ли ему надоел докучливый дунадан. Ранион курил в одиночестве, иногда — с Гэндальфом. Его так и подмывало поговорить о мрачном эльфе, но строгий взгляд волшебника пресекал всякие попытки. Когда Элронд в очередной раз призвал Раниона на осмотр, тот попробовал вызнать что-нибудь и у владыки. — Я знаю немногим больше твоего, — досадливо отвечал Элронд. — Я чувствую, что Гэндальф не сказал мне и половины о том, что представляет собою Курундил. И даже Глорфиндел как воды в рот набрал! Гэндальф бы и от него хранил секреты, но Перерождённого эльфа трудно обмануть. Он явно видит в Курундиле опасность, потому что настаивает, чтобы мы не выпускали его из Имладриса. Гэндальф же, напротив, утверждает, что Курундила нельзя неволить. Я, хозяин этой обители, должен принять решение, но как, если я не владею всеми сведениями? Признаться, Ранион не ожидал, что Элронд разоткровенничается с рядовым следопытом, но, видно, владыку изрядно утомил напущенный Гэндальфом туман, и он соблазнился возможностью посетовать. Зима перевалила за середину, настал новый 2758 год. Ранион чувствовал себя хорошо, и его потянуло в дорогу — он соскучился по собратьям и странствиям. Руки просили какого-нибудь дела, и следопыт отправился в кузницу поточить меч. Меха и горны стояли под открытым небом. С двух сторон кузницу окружали отвесные скалы, изукрашенные барельефами, с третьей — скала была нетронутой, а у её подножия звенел быстрый глубокий ручей. Ранион взял точильный брус из прикрытого шкурой ящика и, примостившись на вырубленной в каменной стене скамеечке, начал вострить клинок. Меч следопыта не был прославлен, но достался ему от отца, и в том заключалась его ценность. Поглядывая по сторонам, Ранион приметил Курундила — тот сосредоточенно бил молотом по наковальне. Примерно таким следопыт представлял Келебримбора, когда слушал в детстве рассказы о мастерах Гвайт-и-Мирдайн. Он вложил меч в ножны и подошёл к нолдо. — Что делаешь? — Собакамъ сѣно даю, — процедил эльф. Судя по форме заготовки, он ковал кинжал. Похоже, как и следопыт, готовился к путешествию. Если, конечно, Элронд его отпустит. Интересно, куда? — Ты скитался без оружия? — подивился Ранион. Курундил чем-то походил на пуганого кота, что выгибает спину, нахохливается и шипит при виде незнакомца, однако, чуть привыкнув к человеку, может подпустить его ближе. Верно, Курундил попривык к Раниону, потому что ответил достаточно обстоятельно — во всяком случае, не огрызаясь: — Митрандiръ отнялъ. Он налѣтел на мя дорóгой изъ Мiнасъ-Тирiта въ Долъ Амротъ, завязался бой. Я проiгралъ, и волхвъ приволокъ мя сюда. — Ты сражался с Гэндальфом? — опешил следопыт. Да что же это за эльф такой? — Он выразится иначе, — скривился Курундил; постепенно Ранион притерпелся к квенья в его устах, и старинная речь переставала звучать так уж странно. — Якобы он уговорил меня заглянуть в Имладрис, потому что здесь есть потребные мне карты. Но на самом деле у меня не было выбора. Маг взял меня под стражу. — Что же ты такого натворил? — вырвалось у Раниона. — Ничего, — отрезал Курундил и зловеще шепнул: — ещё… А когда начну «творить», лучше никому не путаться у меня под ногами, а то станут свечками. — Кем? — переспросил Ранион, знавший квенья не так хорошо, как синдарин, и потому не улавливавший смысла некоторых слов. — Лучинами, — раздражённо повторил нолдо. — Занозами. Щепками. Которые летят, когда лес рубят. Следопыт, наконец, понял намёк и отошёл от Курундила.***
Наступила ранняя оттепель, и окно курилки было открыто. В комнату врывался бодрящий влажный воздух, свисающие с козырька сосульки ослепительно сверкали под солнцем и звенели капелью. Гэндальф пристально следил за летающим под потолком дымным колечком. Пронаблюдав за волшебником достаточно долго, Ранион сообразил, что всё наоборот: кольцо следует за его взглядом. Дым рассеялся, Гэндальф снова затянулся и, неожиданно вперив в следопыта глаза-угольки, спросил: — Что тебе до Курундила? — Да ничего. Просто интересно. Вы с ним правда дрались? — А ты не замечал, что остальным как будто неинтересно? — наседал Гэндальф, притворившись, что не услышал вопроса. — Никто из здешних обитателей, кроме Элронда, Глорфиндела, тебя и меня с ним не заговаривает. А если разок и заговорит, больше к нему не вернётся. — Ну, Курундил ясно даёт понять, что ему не нужны собеседники. — А может, на него просто не обращают внимания? — прищурился Гэндальф. — Как на пустое место. — Пустых мест не бывает. В них либо таится что-то или кто-то, либо место само по себе примечательно. Вот, как эта комната: даже когда нас тут нет, в ней остаются красивые картины, ждущие, когда на них посмотрят. Да и из окна вид неплохой, — возразил Ранион и озадаченно почесал висок: — А про что вообще речь? — Я вижу, ты засиделся без дела, и думаю устроить тебе приключение, — хмыкнул Гэндальф. — Хочешь стать спутником Курундила? — А куда он идёт? — навострил уши Ранион. — И что, владыка Элронд всё-таки решил отпустить его? — Под надзором, — сказал Гэндальф. Следопыт припомнил, как нолдо заявил, что маг «взял его под стражу», и нахмурился: — Так я спутником ему буду или конвоиром? Курундил, конечно, тот ещё фрукт, но в чём он провинился? — А вот слушай, — выдохнул Гэндальф. — Двадцать один год назад супруга Курундила Кирсиэль погибла, и безутешный муж от горя повредился рассудком — возомнил себя потомком Феанора и возжелал добыть один из двух оставшихся в Средиземье сильмарилов. Потому он и пользуется квенья — поклялся говорить на древнем языке своих предков, пока не отыщет Феаноров камень. Ты знаешь, какое лихо сопряжено с той давней клятвой, и какой рок постигает всех, кто имеет к ней касательство. Владычица Галадриэль держала Курундила в плену, а меня попросила разузнать, действительно ли он из рода Феанора. В Эриадоре тогда свирепствовали орки, поэтому я промешкал, помогая вам бороться с ними. Помнишь, в какой-то миг нам всем показалось, что мы победили, и я тогда ускакал на восток? Вот я как раз и проводил изыскания относительно родословной Курундила. Узнав всё, что нужно, я поспешил в Лориэн, но оказалось, что владычица отпустила пленника: заглянув в магическое Зеркало, она увидела, что её судьба не должна быть связана с его судьбой. Я бросился было в погоню, чтобы вразумить Курундила, но тут меня застигли вести от Радагаста: в Эриадоре объявился могучий вождь Гольфимбуль, вокруг которого собираются рассеянные нами орки, — и я помчался обратно на запад. Курундил же тем временем пропал на много лет. Вначале он отправился в Эребор, предположив, что Сердце Одинокой Горы — королевский камень Аркенстон — это тот сильмарил, который Маэдрос бросил в разверзнутую землю. До Эребора он не доехал: смекнул, что сильмарил обжигал бы ладони смертного обуянного жадностью короля Трора, — и повернул на юг, в Гондор. Пользуясь тем, что тамошние мудрецы почитают эльфов, Курундил получил доступ в архивы, где хранятся книги и свитки, вывезенные из Нуменора. Он долго изучал древние карты течений, сверяя их с современными, и уверился, что тот сильмарил, который Маглор бросил в Море, могло отнести к северу — якобы ныне он зарыт на дне ледяного залива Форохель. Сомневаюсь, что это так, но упрямца не переубедить. Всё это я чуть не клещами вытянул из Курундила, когда перехватил его на пути из Минас-Тирита в Дол Амрот. Сильмарила он не найдёт, ибо Мандос предрёк, что камни вновь объявятся лишь в Конце Мира. Однако, если эхо страшной Феаноровой клятвы ещё не полностью выветрилось из Средиземья, поиски Курундила грозят великими несчастьями — ему самому и всем, кто захочет ему помочь или помешать. Согласен ли ты, дунадан Ранион, рискнуть жизнью, чтобы сохранить покой Средиземья… и душу Курундила? «Ничего себе», — поразился Ранион. Его давно тяготило, что из-за болезни он стал обузой для собратьев, а тут вдруг подвернулся шанс проявить себя по-крупному. Сильмарилы — это тебе не орков резать. — Но что я могу сделать? — спросил следопыт, подавшись вперёд и сжав руками подлокотники. — И я так и не понял, что ты узнал о происхождении Курундила. Он действительно потомок Феанора? А вот ты говоришь, камни вернутся только в Конце Мира… а вдруг Конец уже настаёт, и затея Курундила — признак этого? Или, если Курундил отыщет камень, это и вызовет Конец? — Нет, до конца ещё далеко, — обнадёжил Гэндальф. — И неважно, чей Курундил отпрыск, ибо клятва влияет на всякого. Что до твоей роли… наша надежда в том, что Курундилом движет не гордыня, не жажда могущества, а боль утраты. Так сложилось, что кроме Кирсиэли, во всём Средиземье у него не было родной души: когда он был мал, эрегионские сородичи сторонились его, а, выросши, он жил среди лесных эльфов, которые не жалуют нолдор. Одна только Кирсиэль полюбила его. Насколько я понимаю, Курундил хочет добыть сильмарил, чтобы отплыть с ним на Запад и выторговать за него супругу у Мандоса. Он во многом заблуждается, но в его намерениях нет зла. Увы, клятва извращает самые благие начинания и сеет вокруг себя раздоры и смерти. Мало кому удавалось сохранить благородство в том, что касается сильмарилов. Разве что Лютиэн и Берену… А Курундил отнюдь не Берен. Нрав у него, будем честны, премерзкий: любая мелочь может обратить его горечь лютой злобой. Курундил стал таким от одиночества, и вот ведь загвоздка: он одичал, потому что с ним не дружили, и никто не желает дружить с ним, потому что он дикий. Он никому не доверяет, в каждом видит врага, и любые обращённые к нему слова и действия истолковывает наихудшим образом из возможных. — Значит, вы с ним всё-таки не сражались? — спросил Ранион. — Курундил преувеличил? — Ему нужен надёжный товарищ, — продолжал Гэндальф, ничего ни подтвердив, ни опровергнув. — Если Курундил почувствует, что кто-то ценит и принимает его, что он кому-то здесь нужен, быть может, душа его успокоится, и он отринет свои глупые и опасные искания. Иди за ним, задерживай его в пути любым способом, отвлекай его… сдружись с ним, исподволь убеди, что не в сильмарилах счастье. Это и тебе полезно: Курундил не потомок Феанора, но он таки искусник из рода нолдор — будет славно, если в итоге он примкнёт к следопытам. — Я слышал, Глорфиндел предлагал снова пленить Курундила, — проговорил Ранион. — Он передумал? — Упрямство свойственно многим эльфам, — фыркнул Гэндальф. — Глорфиндел слишком боится… клятвы. И потому не внимает моим доводам. Если удерживать Курундила против воли, он лишь укрепится в своём убеждении, что кругом враги, и сильнее озлобится. А Феанорова клятва уже стучит в его сердце: если он останется, на Имладрис могут обрушиться неведомые беды. Полагаю, ты заметил, что я кое-чего недоговариваю — не только тебе, но и самому владыке Элронду. Это всё влияние древнего лиха клятвы: Курундил ещё не сотворил ничего ужасного, но вокруг него словно бы сама собой взрастает кривда. — Так скажи правду — делов-то, — развёл руками Ранион. — Что такого в Курундиле помимо желания заполучить сильмарил? И почему ты говоришь, что его долгое пребывание в Имладрисе чревато бедами, но при этом предлагаешь, чтобы мы, дунэдайн, приняли его к себе? Нам клятва не опасна, что ли? — Опасна, — поджал губы Гэндальф. — Но если всё случится, как я планировал, опасность сойдёт на нет, ибо зло порождает зло. Чем добрее будет Курундил, тем меньше печалей принесёт его неисполнимая клятва. — Получается, я должен стать его нянькой? — усмехнулся Ранион. — Следить, чтобы он был в хорошем настоении? Звучит несложно, да и не шибко героически. Вряд ли сородичи похвалят мою доблесть после этакого «подвига». — А ты попробуй, — нахмурился Гэндальф. — Я проехал с Курундилом из Гондора досюда, и, скажу тебе, терпеть его непросто. Увы, и оставить без призора его нельзя. — Что ж, я непрочь прогуляться на север, — решился Ранион. — Но сам-то Курундил согласится взять меня в спутники? — Это уж твоя забота, — подмигнул Гэндальф. — А главное, помни, что на север вам на самом деле не нужно. Тяни время… и проведи-ка его, пожалуй, через Шир. Вы, следопыты, привыкли считать хоббитов какими-то нелепыми беззащитными кроликами, но ведь они одолели Гольфимбуля без вашей помощи. В крайних обстоятельствах хоббиты проявляют несоразмерную их росту отвагу, выносливость и великодушие. А главное — обладают чудесным свойствам смягчать сердца Громадин, как они нас зовут. Если, конечно, Громадина — не совсем отпетый лиходей. А Курундил ещё не таков. Может, добрый Шир исцелит его боль, потому что пока она лишь усиливалась, и повсюду он находил только подтверждения своего мрачного взгляда на мир. Он искал в Лориэне помощи, а попал в плен, да и я обошёлся с ним круто. Увы, тогда иного выхода не было: он напал на меня первым, сочтя, что я хочу вернуть его в заточение… Волшебник осёкся. Тяжко вздохнув, отвёл взгляд, и тихо признался: — Тогда я почувствовал искушение убить Курундила, чтобы избавить Средиземье от бед, которыми грозят его поиски. Но я напомнил себе, что это Вражий способ решать задачи, и что, быть может, на мои суждения повлияла плодящая лихо Феанорова клятва, пробуждёння Курундилом от древнего сна и жаждущая крови. Каким бы членом Светлого Совета и Ордена Истари я был, если бы отнял жизнь эльфа? «Так вот почему Гэндальф избегал прямого ответа о том, как столкнулся с Курундилом, — подумал Ранион и плотнее закутался в плед, ибо ветерок из окна внезапно показался ему ледяным. — Если речь заходит о том, чтобы маг убил эльфа, дело и впрямь серьёзно. Братья обомрут, когда узнают, в каком приключении я поучаствовал!» — Разумеется, сообщать о цели похода никому нельзя, — сказал Гэндальф, словно прочтя мысли следопыта. — Ни сейчас, ни когда всё кончится… чем бы оно ни кончилось. Феанорова клятва подобна чуме: наша задача — помешать ей распространиться. Ранион кивнул. По крайней мере, он сам будет знать, что совершил в жизни нечто важное. Ранион редко пересекался с Курундилом в долине, потому что тот поселился не в хоромах Элронда и не в одном из гостевых домиков, а в пещере на южном перевале — подальше ото всех. Следопыт поднимался крутой тропой. Он изредка покашливал от холодного воздуха, но одышка пропала, и идти было легко. По обе стороны громоздились бурые скалы с белыми полосами заснеженных выступов. Иногда попадались витые башенки, и Ранион приветливо махал рукою стоящим в них дозорным. Наконец, следопыт добрался до цели — узкой скальной расселины, протиснуться в которую можно было только боком. — Курундил, ты здесь? — позвал Ранион и заглянул в каменную щель. — Можно войти? Шкура, занавешивающая вход изнутри, отдёрнулась, и следопыт пролез в пещерку. Попутно он отметил, что за почти три месяца безделья несколько раздобрел на щедрых эльфийских харчах. В обиталище Курундила царила тьма, рассечённая на две доли клинком дневного света из двери-трещины. Пол и стены были голыми, только в тёмном углу угадывались очертания большого походного мешка. «Да как он живёт тут? — удивился Ранион. — Ночами, здесь, наверное, совсем холодрыга… И следов от костра на полу не видно. Оно и понятно: в этакой тесноте огонь разведёшь — от дыма задохнёшься. А всё же как он греется? Может, пытается приучить себя к Форохельской стуже?» — Что надо? — буркнул Курундил; лицо эльфа мутно бледнело в свете из расщелины. — Гэндальф расскал мне о твоих исканиях. Ты ведь никогда не бывал в Эриадоре, правда? Возьми меня провожатым. Я исходил немало дорог северо-запада, я тебе пригожусь. Курундил отступил назад, светлый клинок соскользнул с него, и во мраке хищно сверкнули глаза. — Думаешь, я не знаю, что Митрандир приказал тебе убить меня, едва мы покинем Имладрис? — прошипел нолдо. — Лицемер не хочет сам марать руки и осквернять кровопролитием свой драгоценный Приют. С виду вы все такие благостные, а внутри — та же гниль, что и у орков. «Да что у него в голове творится?» — возмутился Ранион и сказал: — Ты ошибаешься. Однако это не имеет значения, потому что без меня тебя всё равно отсюда не выпустят, — натужно хохотнув, следопыт добавил: — Ты, главное, сам меня не убей, а то ишь, какой грозный. — Не убью, — пообещал нолдо. — Мне, как и Митрандиру, нужны чистые руки. Чтобы взять ими сильмарил. Тогда Кирсиэль убедится, что я безгрешен, и она напрасно меня бросила. Глаза следопыта изумлённо округлились, и Курундил осклабился: — Значит, Митрандир решил держать тебя в неведении. Видишь? Не такой уж он и честный. Моя жена покончила с собой — сбежала в Чертоги Мандоса, чтобы прервать наш брак. Вы, быстроживущие, неспособны на подлинную постоянную любовь, поэтому вам это покажется странным, но Кирсиэль не вынесла отвращения, которым преисполнилась, узнав, что я — плод супружеской измены. Для эльфов прелюбодеяние немыслимо. — А вот тут ты не ошибаешься: для меня твоя история и впрямь странна. Даже если ты незаконнорождённый, разве ты в ответе за деяния своих родителей? Ты-то не изменник. — Быть может, решение Кирсиэли было порывистым, и сейчас она сожалеет о нём, томясь в Мандосе, — грустно сказал Курундил. — В таком случае я выторгую ей новое тело в обмен на сильмарил, и мы заживём в Валиноре. — Так чей же ты сын? — спросил Ранион. Он доверял суждениям Гэндальфа, но интересно было узнать и точку зрения Курундила. Тем более что в истории, изложенной волшебником, было полно недомолвок. — Мой отец владыка Келебримбор, — ответил нолдо и едко ухмыльнулся: — А о матери-предательнице мне запрещено говорить. Такое условие освобождения поставила мне госпожа Лориэна. — Владычица Галадриэль? — вытаращился Ранион: «Неужто она взаправду изменила владыке Келеборну с Келебримбором? Что ещё Гэндальф и Глорфиндел могут скрывать от самого Элронда? Скрывать-то ладно, но Гэндальф точно сказал мне: «Курундил не потомок Феанора». Выходит, он напрямую наврал?» — Мне запрещено говорить, — повторил Курундил и издевательски-картинным жестом прижал палец к губам. «Ну и фрукт», — подумал Ранион. В одно мгновение Курундил представал просто ворчуном, потом вдруг обдавал свирепой ненавистью, вырывающееся из него, как пар из-под крышки, а затем резко начинал ядовито кривляться, точно площадной скоморох. — Так что, возьмёшь меня проводником? — спросил следопыт. — Похоже, у меня нет выбора, — вздохнул Курундил.