***
Вейкко, Лемпи и Курундил начали немедля готовиться к церемонии. Город наполнился суетой, в которой несчастный Ранион болтался, как льдинка в проруби. Он пытался напомнить Лемпи, что она вроде как носила траур по Тойво, но девица была слишком занята, распоряжаясь направо и налево, и обсудить всё толком не удавалось. Тогда Ранион пристал к Курундилу. Схватил его под локоть и развернул к себе: — Ты предал меня! — А меня предал Хлодвиг, но ты утверждаешь, что я должен его простить. Так подай хороший пример — прости меня. Или ты такой добрый, отзывчивый и всепрощающий лишь тогда, когда лично тебе это ничего не стоит? — Хлодвиг не предавал тебя! — Возможно, он и сам так считает, но это не умаляет моей боли. Я, кстати, тоже считаю, что вовсе не предавал тебя. Как я уже говорил, после церемонии ты можешь забирать Лемпи себе. Она не воспротивится. — Это неправильно. Мне претит… забирать чужую жену. — Твоё благочестие — это уже твоя забота, — фыркнул Курундил. — Я даю тебе шанс не расставаться с возлюбленной, и ты не смеешь упрекать меня в том, что не хочешь его взять. «Это не стоит твоей благодарности, — эхом прозвучали в черепе Раниона вчерашние слова нолдо. — Так вот, что он имел в виду! Он не проявлял самоотверженность, а говорил буквально! А я, ослеплённый верой в своего друга, ничего не понял! Воистину, то, что он сделал, не стоит благодарности». К вечеру все званые гости собрались в большом доме с круглой дырой в крыше. Посреди помещения трещал костёр, чёрный дым столбом поднимался к небу. На оплавленных стенах плясали огнистые отблески и тени лоссотов. Встав между Лемпи и Курундилом, Вейкко поднял над головой плоский костяной амулет с глубокой бороздкой посередине и двумя кожаными петельками. Он долго что-то говорил по-северному, но Ранион не вслушивался — и так представлял, о чём идет речь. Закончив, Вейкко надел петельки на запястья брачующихся, будто сковав их едиными кандалами, и отступил назад. Лемпи и Курундил подняли связанные руки, лоссоты захлопали в ладоши и радостно загомонили. «Вот-вот поцелуются», — подумал Ранион, и к горлу подступила тошнота. Он вспомнил весёлые застолья у хоббитов, эльфийские гуляния в Имладрисе и подумал: «Неужели Курундил чувствовал себя на чужих праздниках, как я сейчас?» По счастью, видно, лоссотские традиции не велели жениху с невестой обязательно скреплять союз поцелуем. Лемпи и Курундил дёрнули руками в разные стороны, разломав амулет по бороздке на две половинки, и уселись на почётное место у огня. Начался пир, совсем не такой прекрасный, как сулила когда-то Лемпи. От музыки по спине бежали мурашки, и в жилах стыла кровь. Варганы издавали мерзкие дребезжащие звуки, протяжные и заунывные. Горловое пение походило на рычание голодных зверей, плач терзаемой хищником добычи, мертвенные завывания стужи, а то и вовсе на чью-то рвоту. Еда была не изысканней обычного. Пили терпкую непьяную настойку, вполне сносную в горячем виде, но противную в остывшем. Ранион жалел, что у лоссотов нет пива, вина или горькой браги. Хотя ему и так было горько. Однако лоссоты улыбались, смеялись, кто-то пританцовывал. «Всё-таки праздник удаётся на славу, — подумал следопыт. — Сиди я на месте Курундила, мне бы, поди, тоже всё нравилось». Нолдо, впрочем, не веселился, как и Лемпи. Чем бы они ни занимались ночью, они явно не спали, а потом провели целый день на ногах. Они сидели у огня, бледные, с осунувшимися лицами, и с трудом растягивали губы в улыбках, когда кто-то подходил поздравить их и пожелать удачи в браке и правлении. Был и ещё кое-кто, не радующийся торжеству. К Раниону подошёл хмурый Илмари и буркнул: — Научился по-нашему? Следопыт неопределённо повёл ладонью, и лоссот принялся брюзжать. Дунадан улавливал общую суть: — Я любил её как дочь, а она презлым заплатила за предобрейшее. Она предала всех нас! Мой бедный маленький Тойво погиб из-за неё, а ныне она и тебя бросила. Лукавая неверная обольстительница! Ранион слушал терпеливо, ибо знал, что злые слова Илмари рождены скорбью о сыне. Выговорившись, лоссот покровительственно похлопал следопыта по плечу и поплёлся к выходу. Курундил заметил, что Ранион снова сидит один и ни с кем не беседует. Шепнул что-то Лемпи, встал и, огибая лоссотов, приблизился к нему: — Я очень устал и ухожу спать к себе в мастерскую. Если хочешь и дальше ругать меня, приходи туда. Но Лемпи остаётся здесь. «Вероятно, раньше она отмалчивалась, потому что Курундил был рядом, и она боялась его гнева, если выболтает лишнее. Это шанс допросить её и понять, что случилось в капище! — обрадовался было Ранион, но тут же сник: — Однако Курундил не стал бы так беспечно оставлять её одну, если бы имел основания думать, что она проговорится…» С другой стороны, хотя следопыт не верил хуле, которую в последнее время возводили на Лемпи, она всё-таки умела быть себе на уме, и, может, умудрилась убедить Курундила, что не выдаст деталей его плана, а сама только и ждёт возможности объяснить всё Раниону. — Спокойной ночи, — проворчал он. Проводив нолдо взглядом, Ранион помедлил с полчаса. Он посматривал на Лемпи. Та всё вертела головой, старательно улыбаясь окружающим лоссотам и кивая каким-то их словам. Наконец, она поймала взор Раниона и похлопала по шкуре рядом с собой, предлагая занять опустевшее место Курундила. Следопыт поманил её пальцем и направился к выходу. Снаружи, как всегда, было холодно. Ранион затосковал по трубочному зелью и попытался выдувать изо рта кольца пара, подобные дымным. Вскоре из низкой двери дома выбралась Лемпи. — Ты хотел говорить со мной? — спросила она. — Милая моя, — взмолился Ранион. — Прошу, ответь, что сделал с тобой Курундил? Как он тебя заставил? Может… может, он пригрозил убить меня, если ты откажешься принять его в свой род, и ты согласилась, чтобы спасти мне жизнь? Ты пошла на это из любви ко мне? — Курундил никогда бы не убил тебя, — ответила Лемпи. — Ты его единственный друг. — Тогда в чём дело? Ты ведь любишь меня, правда? Нельзя же разлюбить одного и полюбить другого за несколько часов. — Меня глубоко тронуло его милосердие. — Но он освободил — если конечно и впрямь освободил — тебя от клятвы не ради тебя, а ради меня. Тебя он… От отчаяния Ранион чуть было не сказал «тебя он презирает», но вовремя остановился. — Меня глубоко тронуло его милосердие по отношению к тебе, — уточнила Лемпи. — Ради друга Курундил снял проклятие с той, кто, по его мнению, заслуживала кары. — Да что ты заладила: милосердие, милосердие! — воскликнул Ранион и, как утром, схватил Лемпи за плечи. — Объясни толком! Говори со мной! — Я прониклась к Курундилу великой приязнью и потому приняла его предложение, ибо сам ты брать власть не хотел. Но и тебя я не разлюбила, — сказала девица и отвернулась. Она повернула лицо вправо, подставив южанину слепой глаз под повязкой, словно не желала его видеть. Несмотря на заверения, что продолжает любить Раниона, Лемпи, казалось, ускользала куда-то. Следопыт так боялся потерять её, что его охватила напористая жадная страсть. Сжав девицу со всей силой, он припёр её к ледяной стене и начал покрывать поцелуями её губы, нос, щёки, лоб и подбородок. Кажется, даже кусал, будто хотел оставить себе хоть частичку исчезающей Лемпи. Она не сопротивлялась, но и привычной пылкости Ранион от неё не дождался. Круглые щёчки не рделись, губы были холодны, и чёрный глаз не блестел озорным задором. Следопыт взял её за руки — мягкие ладошки, всегда такие горячие, почудились ледышками. Раниона осенило: «Она хворает! Ей плохо, а я с ней непотребства творю! Что ж я за человек?» — Лемпи, прости меня. Прости, пожалуйста. Не знаю, что на меня нашло. Тебе худо? — Ночное бдение было утомительным, — безжизненно сказала Лемпи. — Завтра я поправлюсь. Ранион обнял её за плечи, завёл обратно в дом и усадил у огня. Крикнул: — Горячего питья! — и девице поднесли чарку настойки. Лемпи немного пригубила её и посмотрела на Раниона с благодарностью. У следопыта отлегло от сердца: «Может, всё и впрямь так, как говорят они с Курундилом. Я ищу подвох лишь от обиды, что Лемпи вышла не за меня. Странно, конечно, что Курундил, бессмертный, мало того, что женился второй раз, так ещё и запросто отдаёт мне свою жену. Но он всегда был странным эльфом — по здравом размышлении, это не диво. А посмею ли я нарушить привычные мне законы благочестия — жить с чужой женой как со своей и не опротиветь самому себе — решать действительно мне одному».***
Ранион пробудился на рассвете, но не встал. Натянув покрывало на голову, он зажмурился и заставил себя заснуть снова в глупой надежде, что вчерашний день окажется муторным кошмаром. Увы, время было неумолимо: оно не шло вспять, и прошлое не менялось. Ранион выбрался наружу далеко за полдень. От чрезмерного лежания у него жутко болела голова, сияющий под солнцем снег резал глаза. Щурясь, следопыт бродил по городу и искал Лемпи. Ему встретился Вейкко. — Ранион, ты, кажется, вчера говорил с Илмари? О чём? — Он горюет о Тойво, — ответил следопыт. — Да, — грустно вздохнул Вейкко. — Ему не понравилось моё решение, и мы поссорились. Он сказал, что Ахти был бы мной разочарован. Я хотел примириться с ним, но нигде не могу найти. Похоже, он больше не желает со мной знаться, и втихую уехал вместе с кем-то из гостей. Он ведь был ближайшим другом моего отца, моим наставником и советником! Неужели он вот так в одночасье отвернулся от меня? — Илмари нужно время, — рассудил Ранион. — Боль его утраты ещё слишком свежа, а вы с Лемпи и Курундилом закатили праздник. Кстати, где они? — У Курундила в мастерской. — Я к ним, — сказал следопыт. — Потом свидимся. Он пошёл было дальше, но Вейкко остановил его: — Сегодня точно не свидимся. Я уезжаю искать Илмари. Не знаю, в какой лагерь он подался, поэтому придётся объехать много мест. — Не береди, — посоветовал Ранион. — Дай ему покоя. — Пока я его ищу, он как раз успокоится. — Что ж, мне не по чину перечить вожю, — безразлично сказал следопыт. — Ах, да, совсем забыл. Ты же больше не вождь. — Ты тоже на меня сердишься? Я выбрал, как лучше для Лемпи. — Немножко, — признал Ранион. — Но ты не виноват. Это всё Курундиловы козни. Нолдо, как ни в чём не бывало, трудился в кузнице. Он бил молотом по раскалённому тонкому листу, чуть загнутому с краёв — видно, ковал новый шлем. Лемпи стояла в углу и молча смотрела, как он работает. Эльф бубнил что-то под нос, а девица едва заметно кивала. Учила квенья, что ли? — Ну и как прошла первая брачная ночь? — хмуро спросил Ранион. Курундил продолжал ковать, не удостоив следопыта вниманием. Лемпи же встрепенулась, подскочила к нему и крепко обняла. Встав на цыпочки, поцеловала в щёку — её губы снова были горячими. — Мне наскучило смотреть, как ты спишь, и я пришла сюда, — затараторила девица, вновь похожая на себя. — Курундил как раз выспался и взялся за работу. Очень интересно! Прости, что я тебя вчера… сегодня я совершенно здорова. Курундил сказал, что мы можем быть вместе, как раньше. Ты счастлив? Пожалуйста, обрадуся! Ты должен быть доволен! — Это неправильно, — отстранил её Ранион. — Вчера я не совладал с собою, но ты теперь не моя жена… Что ты замыслил, Курундил? — Я просто делаю то, что поклялся, — сказал нолдо. — А Лемпи будет править лоссотами и следить, чтобы мне никто не мешал… Ранион… Впервые с позавчерашнего дня голос эльфа прозвучал живо — и смущённо. Прекратив стучать молотом, но всё ещё не глядя на следопыта, Курундил пробормотал: — Ранион, прости, что вчера не удержался от грубостей. Я злился, что мне пришлось так поступить… Я вовсе не намерен отнимать у тебя Лемпи. Я знаю, как ты её любишь… и знаю, что хроа властно над людьми гораздо полнее, чем над бессмертными. Даже дунадану может быть недостаточно одних лишь бесплотных чувств… В конце концов, роду вождей нужны наследники… — Вчера ты выразился достаточно ясно, — прервал следопыт. — Я даже верю, что ты настолько оторвался от своих сородичей, что не видишь ничего дурного в подобном распутстве и предлагаешь мне Лемпи от чистого сердца. Но брак священен, и я не стану вторгаться в ваш союз, пусть и заключённый по расчёту. — Дело твоё, — сказал Курундил и вновь поднял кузнечный молот.***
Потянулись странные дни под владычеством нового вождя. Курундил безвылазно сидел в мастерской. Лемпи занималась делами правления, заключающимися, в основном в том, что она расспрашивала лоссотов, кто как поживает, кто сколько рыбы выловил, кто куда ездил и прочее в том же духе. В часы досуга она учила Раниона кататься на коньках. Тренированный следопыт быстро освоился и, кружа Лемпи в ледяных танцах, на мгновения забывал, что им уже не бывать мужем и женой. Редкие теперь поцелуи были тёплыми и нежными, как прежде, но словно бы суше, а иногда чудились холодными. Ранион полагал, что так проявляется его совесть, упрямо твердящая, что нельзя любить чужую супругу. Между тем маленький Сампса, только-только оправившийся от своей причастности к гибели Тойво, снова приуныл: его отец Пеллерво исчез, не попрощавшись и не сказав, куда поехал. Кюлликки, матушка Сампсы, обратилась за советом к Лемпи — явилась к замёрзшему пруду, где катались они с Ранионом. — Я послала твоего мужа обратно на восток. Хотя железные союзники Лоухи завалили горный проход, осторожность не повредит. Я решила усилить тамошнюю стражу, — объяснила Лемпи. — Усилить им одним? — переспросила Кюлликки. — Он могучий воин, — уважительно сказала Лемпи, и Ранион согласно покивал, ибо Пеллерво действительно был силён. — Но почему он тайком скрылся от меня и сына? — вопросила Кюлликки. — Мы бы поехали с ним. — Может, накануне вы поругались? — предположила Лемпи и, покосившись на Раниона, добавила: — В последнее время я узнала кое-что о семейных неурядицах. Кюлликки помотала головой и ушла. Ранион заметил: — Посылать в усиление одного человека и впрямь необычно. — Южане так не делают? — захлопала глазом Лемпи. — Да ведь Кюлликки сама удивилась. — Значит, я неверно рассудила, — потупилась девица. — Мне предстоит научиться ещё многому о том, как управлять народом и распределять людей. Она выглядела такой невинной и огорчённой своей ошибкой, что Ранион прижал её к себе, погладил по голове и заверил: — Ты умная. Ты станешь прекрасной предводительницей. Назавтра Ранион пошёл к Кюлликки и Сампсе, чтобы объяснить им суть недоразумения да попросить не судить строго юную правительницу. Их дом пустовал, а соседи не видели их с минувшего вечера. Позже Лемпи сказала, что жена и сын уехали на восток к Пеллерво. Тем же днём случилось страшное. Укко рыбачил на мелководье, когда волны вынесли к его ногам вздутый труп Илмари. Старик притащил тело в город, лоссоты сбежались к нему, и даже Курундил вылез из кузницы посмотреть, что за суматоха. Эльф хмурился. Лемпи шумно всхлипывала, прижавшись к Раниону. — Он не утонул, — сказал Укко, присев на корточки и повернув голову трупа. Половина шеи отсутствовала, плоть подгнила, голова Илмари чудом не отвалилась от позвоночника. Сев рядом с Укко, Ранион ощупал рваные края раны и заключил: — Я мало смыслю в рыбах, но на их зубы вроде непохоже. По-моему, Илмари настиг земной зверь, правда, не разобрать, какой. У волков челюсти длиннее. — Я подумал на небольшого белого медведя, — сказал Укко. — Да их не видали с тех пор, как Лоухи подчинила Туурнгаит. Говорят, ведьма с детства боялась этих страшных хищников и велела подданным истребить их всех. — Стало быть, и от ведьм есть польза, — буркнул Курундил. — Но главное — если Илмари погиб на суше, как его тело оказалось в воде? — спросил Ранион, обводя взглядом собравшихся. — Получается, он никуда не уезжал, а сгинул в ночь после свадьбы? Лоссоты растерянно переглядывались. Илмари хоронили подле сына. Проходя к могиле мимо обелиска, Ранион услышал, как под его стопой что-то хрустнуло. Он отстал от шествия и поворошил сугроб носком: под снегом обнаружились треугольные ледяные осколки, плоские с одной стороны и бугристые с другой, будто на них отпечаталась почва. Однако ледяной квадрат, посреди которого высился памятник, был гладок. Видимо, кто-то из лоссотов ненароком разбил лёд, пока чистил от пороши, и наново залил его водой. После похорон ноги сами понесли Раниона в капище Самны. Следопыта одолевала смутная тревога, связанная уже не только с его запретной любовью к Лемпи и обидой на Курундила, чьи уловки и вынудили честного дунадана на сей запрет. Протиснувшись через ущелье, Ранион размял плечи и шею, посмотрел в очерченный скалами небесный круг, из которого вяло падали снежинки. Сам не зная, что ищет, он покопался в устилающем капище снегу. Ничего не было: снег как снег. Тогда Ранион обратился и идолу Самны и прошептал, сцепив ладони у груди: — Возможно ли, что ты существуешь? Быть может, ты майа из свиты Ульмо, коей он вверил попечение о людях севера? Если ты есть, прошу, яви себя. Помоги уразуметь, что происходит, и как мне с этим быть. Идол безмолвствовал.***
Принято говорить, мол, «осень вступала в свои права», но Ранион не замечал перемены погоды. Снег и холод ничем не отличались от летних, разве что дни укоротились. Народу в городе поубавилось. Время от времени Лемпи кого-нибудь куда-нибудь усылала: то на восток, то на юг готовить зимние лагеря. Ранион обходил далёкие окрестности вместе с большим отрядом охотников, пытаясь выследить неведомого хищника, что убил Илмари и (предположительно) бросил его тело в море. Никаких подозрительных следов не было. Курундил всё трудился в мастерской. Будучи в городе, Ранион проведывал его, но Лемпи всегда оказывалась поблизости и утаскивала следопыта кататься на коньках, бегать на лыжах или играть с собаками. Бывало весело, но с каждым днём дунадану делалось легче обуздать тягу к девице. Она вроде была той самой Лемпи, которую он полюбил, но будто чего-то стало недоставать. Ранион уже не целовал её, уклонялся от её поцелуев и думал: «Неужто любовь проходит? И к чему тогда я столько из-за неё терзался?» Наконец, из бессмысленных поисков Илмари вернулся Вейкко. Раздавленный вестью о смерти друга и наставника, он поспешил навестить могилу. Лемпи куда-то запропастилсь, поэтому сопровождал его только Ранион. — Увы, — горестно вздохнул Вейкко, стоя рядом с дунаданом над ледяным холмиком, рубиново сверкающим под закатным солнцем. — Война кончилась, но северяне продолжают гибнуть. Не ведая о страшной судьбе Илмари, я впустую проездил по нашим землям: от южных окраин до восточных гор… Ныне мы с ним примиримся лишь в лоне Самны… Так значит, до сих пор неизвестно, что за чудище погубило славного Илмари? Ранион покачал головой и спросил: — А как поживает Пеллерво с семьёй? — Разве они не здесь? — озадачился Вейкко. — Лемпи отправила их на восточную границу, вот я и подумал, может, вы свиделись. — Я был в лагере у закрытого перевала, но не встречал там ни Пеллерво, ни Кюлликки с Сампсой, — ответил Вейкко. — Наверное, мы разминулись. — Наверное, — сказал Ранион, а сердце его отчего-то заколотилось чаще. Утомлённый дорогой и печалью, Вейкко заснул. Лемпи прибрала посуду после ужина и предложила: — Пойдём к нам домой? — Ты не соскучилась по брату после разлуки? — Он всё равно сейчас спит. — Для него Илмари погиб будто только что. Нехорошо оставлять его одного, — сказал Ранион и добавил с упрёком: — А то ты даже на могилу с ним не ходила. Мы тебя обыскались. — Я была с Курундилом. Его труды в разгаре. Интересно. — Он решил сделать полностью новый костюм, а не дорабатывать старый? — спросил Ранион. Перед походом на кладбище следопыт с Вейкко заглянули и в кузницу, и в дом Курундила, но внутри никого не было. Возможно, конечно, нолдо оборудовал себе другую мастерскую где-то за городом, но зачем? Лемпи неопределённо покивала и повторила: — Пойдём? У Раниона сводило живот и ныло в груди. Он словно получил письмо с дурными вестями, развернул, смотрел на строки, но не желал читать, страшась постичь весь ужас написанного. Против воли глаз выхватывал отдельные слова: они пока не складывались в единый смысл, но было ясно, что ничего хорошего они не сообщают. — Вейкко встретил Пеллерво на востоке, — соврал Ранион. — Он, Сампса и Кюлликки шлют тебе привет. — О, здорово! — улыбнулась Лемпи. — У них там всё спокойно? По дороге от могилы к городу Ранион выспросил у Вейкко, когда именно тот заезжал в восточный лагерь. Сопоставил дни и понял, что он никак не мог разминуться с Пеллерво. Воин с семьёй должны были быть там! — Я солгал, — признался следопыт и уличил Лемпи: — И ты тоже. Их нет в дозорном лагере. — Восток — понятие растяжимое, — сказала Лемпи. — Я послала Пеллерво приказ переселится в другое место — тоже на востоке — и подумала, что Вейкко столкнулся с ним там. — Почему раньше не сказала? — А зачем мне всё тебе докладывать? Ты же не хотел быть вождём, вот и не лезь в правление! — огрызнулась Лемпи. — Не твоё дело, куда я отправляю своих подданных! Нет, любовь Раниона ничуть не умалилась. Видя, что разгневал девицу, он устыдился собственных подозрений и горько сказал: — С каждым днём я узнаю тебя всё меньше. Лемпи приподнялась с места, подползла к Раниону на коленях и взяла его за руки. Мягкие ладошки были чуть тёплыми. — Я люблю тебя, как и раньше, — промолвила Лемпи. — Ужели твои чувства ко мне изменились? Курундил ведь сказал, что не стоит между нами. Мы с ним хотим, чтобы ты был счастлив. Почему ты сам этому противишься? Морочишь себе голову, выдумываешь причину за причиной, чтобы оставаться грустным. Всё идёт по плану. Ты должен радоваться. — По какому плану? — спросил Ранион, сжав пальчики Лемпи. — По плану Курундила? А в чём заключается его план? Почему он не посвящает в него меня, своего единственного верного друга? — Его план тот же, что и всегда: найти сильмарил. Ему больше не нужна твоя помощь, но он желает тебе счастья. Он хочет, чтобы ты был любим. — Любовь, любовь, любовь! — заорал Ранион; вскочил, грубо вздёрнув Лемпи на ноги, и оттолкнул её: — Пустые слова! Докажи, что любишь! Скажи мне правду! Что происходит? — Я устала от твоего буйства, — нахмурилась девица, скрестив руки на груди. — Раньше с тобой было весело, а теперь ты обижаешь меня. Я сержусь. Я ухожу к Курундилу. Возвращайся за мной, когда подобреешь. Да не забудь попросить прощения, ведь мы с Курундилом для тебя стараемся. Лемпи ушла. У Раниона подкосились ноги. Он рухнул на пол и натянул на себя шкуру. — Что такое? — сонно проворчал Вейкко, разбуженный воплями следопыта. — Вы с Лемпи опять поругались? Ранион не ответил. Скорчившись под покрывалом, он трясся от беззвучных рыданий. Вскоре Вейкко снова захрапел, но к Раниону сон не шёл. Он ворочался, прогоняя в памяти время, проведённое с Лемпи со дня, когда Курундил посетил с нею капище. Пытался понять, вправду ли творится нечто зловещее, или он попросту ищет внешних причин досаде, что гложет его изнутри, и видит тревожные знаки там, где их нет… «Видит! Она видит!» Обожжённый этой мыслью, Ранион рывком сел. Он вдруг понял, чего ему стало не хватать в Лемпи. Со дня — якобы — освобождения от клятвы девица ни разу не испугалась, когда следопыт возникал с её незрячей стороны. Либо так совпало, что она как раз приучилась чувствовать его приближение, либо… она теперь смотрит не глазами. «Нет, невозможно, — подумал Ранион. — Немыслимо, чтобы… И я ведь ничего такого не нашёл в капище. Хотя я не знал, что именно искать. Надо проверить прежде, чем обвинять моего друга!» Следопыт растолкал Вейкко и громко зашептал: — Вставай, пошли к Курундилу. Вейкко отрицательно замычал. — Дело не в наших семейных ссорах, — сказал Ранион и сбивчиво предстерёг: — Жизнь твоей сестры… возможно, в опасности. Этого хватило, чтобы взбодрить Вейкко. Наскоро одевшись и взяв оружие, следопыт и бывший вождь поспешили к мастерской Курундила.***
Обе постройки пустовали. В последние дни, если Ранион бывал с эльфом, они всё время сидели в кузнице. В дом следопыт и Вейкко уже заглядывали минувшим утром, но мельком, а сейчас Ранион осмотрелся пристальней. На полу беспорядочно валялись детали водолазного костюма. Стена, на которой нолдо вырезал карту залива, была завешана шкурами. Следопыт сорвал их и увидел, что крестов на ней прибавилось. Интересно, откуда столько отметок, если Курундил нырял лишь единожды, притом давненько? — Что это? — спросил Вейкко. — И о какой опасности вообще речь? Где они с Лемпи? — Поднимай людей, допроси ночных стражей и скорее ищите их, — распорядился Ранион. — Мне нужен пяток человек, большой котёл и топливо для костра. Ещё десяток пошли на могилу жертвам Лоухи. Пусть её раскопают. — Неуважительно… — возмущённо начал Вейкко, но следопыт перебил: — Если вы недосчитаетесь трупов, наши дела очень плохи. — Могила надёжно заморожена, падальщики не подкопаются, — заверил Вейкко. — Беда не в падальщиках, — омертвело обронил Ранион. Три четверти часа спустя Ранион и пятеро лоссотов в поте лица таскали снег из капища Самны. Они набирали полные мешки, волокли их наружу и выворачивали в котёл, под которым пылал жаркий костёр. Так повторялось, пока пол святилища не оголился до камня. Снег стремительно таял, вода закипала, и Ранион велел снять котёл с огня. До рассвета было ещё долго. Склонившись с факелом над прозрачной водой, следопыт прищурился: на вогнутом дне собрался осадок из мельчайших изжелта-серых крупиц. — Вылейте. Ранион не хотел тратить время на подробные объяснения, а ещё больше боялся проговорить свою догадку вслух, словно от этого она обязательно воплотится в жизнь, поэтому лоссоты пока не понимали, что за причуда одолела южанина. Однако его уважали и исполняли всё беспрекословно. Котёл накренили. Кипяток плавил сугробы, к небу повалил густой пар. Тут со стороны кладбища подбежал Вейкко: — Всё, как ты сказал! — в ужасе воскликнул он. — Вернее, наполовину, как ты сказал. Одни трупы действительно пропали… а другие прибавились! Это явно не падальщики: такое ощущение, что одни тела забирали, а другие тщательно укладывали на их место, чтобы почва не проседала. Мы нашли там Пеллерво, Сампсу и Кюлликки, и ещё с десяток бойцов, которые, по словам сестры, отправились в другие лагеря. Что это значит? Ранион зачерпнул оставшийся на дне котла горячий осадок и протёр его частицы между пальцами: — Вейкко, ты знатный резчик. По-твоему, это похоже на костяную пыль? — Да, пожалуй, — проговорил Вейкко. — Объясни, наконец, что случилось, пока меня не было? — Это случилось ещё до твоего отъезда, — прохрипел Ранион. Он задыхался, не в силах проглотить вставший в горле комок. Он больше не мог держаться, повис на шеё у Вейкко и заревел, уткнувшись в его плечо: — Лемпи нет. Лемпи умерла. — Что ты! — отшатнулся Вейкко и встряхнул раскисшего следопыта. — Не кликай смерть на мою сестру! Мы же оба видели её вечером! Ранион утёр лицо рукавом. Времени на горе не было. Сомнения, подозрения, страх, давно не дававшие следопыту покоя, больше не растекались по нему, пропитывая тело слабостью и нерешительностью, а словно застыли в глубине сердца, скованные холодной яростью. — Это была не Лемпи, — сказал Ранион. — Курундил убил её и сделал из её тела умертвие. — Я плохо знаю южный язык, — пролепетал Вейкко. — Я не понимаю тебя. — Он вселил в её труп Туурнгаит из амулета Арво. В суматохе битвы с Лоухи мне показалось, что Курундил использовал обе колдовских кости, но, похоже, одну он припрятал и неделями обманывал всех нас, утверждая обратное. Желая избавиться от запрета на ныряние, он подбивал меня взять власть через брак с Лемпи. Я отказался, и тогда он замыслил сам стать вождём, чтобы разрешить себе исследовать море. Помнишь, какой болезненной выглядела Лемпи в день свадьбы? Помнишь, как повторяла одни и те же фразы про «глубоко тронувшее милосердие», будто заучила только их, а других слов не знала? Потому что так и было! Умертвие не сразу освоилось в людское плоти, но впоследствии Курундил научил его вести себя, как настоящая Лемпи. Видимо, он остановил разложение с помощью чёрной магии, однако умертвие всё равно нуждалось в горячей крови, чтобы не остывать и выглядеть живым. По Илмари, наверно, нельзя этого сказать, ибо он долго пробыл в воде, но я уверен, что, пристально изучив тела Пеллерво и прочих, вы увидите, что они выпиты досуха. Я думаю, убивая Лемпи, Курундил собирался доделать костюм и нырять сам, но затем понял, что раз у него получается создавать умертвий, он может использовать их. Под покровом ночи он начал выкапывать трупы из общей могилы, призывать новых Туурнгаит, подсаживать их в промёрзшие тела и отправлять на дно. Жертвы умертвия-Лемпи пришлись кстати: их укладывали на место изъятых трупов, чтобы земля не просела, и никто ничего не заметил. Но Илмари был первой жертвой — Курундил с умертвием не сразу додумались, куда спрятать его труп, и выбросили в море. Либо же Курундил уже тогда надумал приспособить Туурнгаит к поискам сильмарила, и Илмари стал первой пробой. В пользу этого говорит, что труп находился под водой несколько дней: возможно, по неопытности Курундил напортачил с заклинанием, Туурнгаит в конце концов не удержался в теле, и, опустевшее, оно всплыло. — Это великое зло, — поражённо выдохнул Вейкко. — Даже Лоухи не творила ничего подобного. Пусть она хулила Самну, якшалсь с Туурнгаит и погубила многих моих сородичей, но тех, кто верно служил ей, она уважала и всячески старалась завоевать их приязнь, а не относилась, как к строительному материалу. Неужели твой друг способен на такое? Неужели моя сестра пала жертвой его коварства? — Да, — сказал Ранион. Единственно, чего следопыт пока не понимал, это как осквернённое умертвие сможет добыть сильмарил, ведь благой свет камня, скорее всего, испепелит его на месте. Возможно, тут-то Курундилу и пригодится водолазный костюм. Время от времени нолдо будет проверять умертвий, приказывая им подняться к поверхности: где труп не всплывёт, туда Курундил нырнёт уже сам, чтобы посмотреть, не нарвалось ли пропавшее умертвие на жгучий камень. Вейкко передавал сородичам страшные умозаключения Раниона. Лоссоты слушали молча, лишь изредка возмущённо гаркая да переглядывась. Следопыт сидел в грязи на том месте, куда вылили кипячёный снег, и думал о ночи, когда видел настоящую Лемпи в последний раз. Невзирая на страх перед гневом Самны, она не очень-то рвалась идти с Курундилом в капище. Подле любимого Раниона ей было уютно и покойно, она хотела остаться с ним навсегда, стать его женой и родить ему детей… Она была такой милой, сильной и доброй, смешливой и впечатлительной, озорной, любопытной, чуть-чуть хитроватой. Она была лучшей на свете… и её больше не было. Вейкко тронул Раниона за плечо. Следопыт вытер глаза и поднял голову к вождю, вновь взявшему бразды правления. — Поисковые группы вернулись. Курундила и Л… умертвия нигде нет. По крайней мере, поблизости, но вряд ли они далеко, ведь… тело Лемпи ушло от нас поздним вечером, а ночь ещё длится. Ранион медленно моргнул, принуждая себя опять собраться с духом, и сказал: — Ясно. — Нет вестей только от одного отряда, — добавил Вейкко, сглотнув. — Того, что поехал вдоль берега. Думаешь, они столкнулись с Курундилом? — Не исключено. Я отправлюсь туда. — Я с тобой! Я соберу людей. Ранион встал и положил руку на плечо Вейкко: — Нет, я один. Неведомо, каким могуществом Курундил ныне повелевает. Быть может, его достанет, чтобы истребить всех северян, кто к нему подступится. Если так, он и тебя не пожалеет. Однако меня он не тронет. В его извращённом разуме мы по-прежнему друзья, и он не хочет меня терять. Возможно, это даст мне шанс… — Ты сразишься с ним? — спросил Вейкко. — Ты отомстишь ему за Лемпи? Следопыт не ответил.***
Ранион мчал упряжку вдоль кромки воды, подгоняя собак кнутом. Пушистые звери обиженно взвизгивали и несли быстрее, быстрее, быстрее… Зачинался рассвет. Солнце алело за серой облачной пеленой, и небо чудилось текучей раскалённой лавой, подёрнутой тонкой плёнкой застывшего камня. Слева, на каменистом берегу, следопыт заметил две тёмные фигуры: высокую и низенькую. У их ног простёрлась дюжина лоссотов, высланных на поиски. Ранион спрыгнул с нарт побежал к ним. На волнах, видимые по плечи, покачивались десятки умертвий, словно воинство, выстроившееся перед королём. В своём синем камзоле Курундил походил не на грозного повелителя нежити, а на купца, ведущего строгий учёт товара. Но внешность больше не обманывала Раниона. — Ты чудовище! — воскликнул дунадан. — Злополучен день, когда я встретил тебя! — Однако без нашей встречи ты не изведал бы и любви Лемпи, — сказал Курундил, повернувшись. — Жаль, что ты открыл правду, ибо я желал, чтобы ты был счастлив с нею. Я не отправил её в море сразу после свадьбы лишь ради тебя. Она убивала лоссотов и пускала по венам их живую кровь, чтобы быть тёплой для тебя. Что ж, у всего две стороны: раз ты всё выяснил, необходимость в лишних жертвах отпала, и я могу послать Лемпи на дно к её сородичам. Приземистая фигурка подле эльфа казалась теперь совершенно чужой, и Раниона мутило от осознания, что он страстно лобзал ходячий труп. — Ты ополоумел! Это не Лемпи! — голос следопыта срывался. — Проклятый лицемер! Ты упрекал всех вокруг в предательстве, но ты сам предатель! Ты обещал, что освободишь Лемпи от клятвы, а не убьёшь её! — Я никогда не говорил, что не убью её. — Это подразумевалось! Мы же… ты был моим другом, я верил тебе! — Подразумевалось? — переспросил Курундил. — Не тот ли это случай, о котором ты толковал после похорон Тойво? Дескать, я вкладываю в людские речи угодный мне смысл, а потом выхожу из себя, когда выясняется, что люди имели в виду другое. Мой друг — ты, и тебе я никогда не причиню зла. А вот Лемпи… — Я убью тебя, — процедил Ранион, сжав рукоять меча в ножнах. — Не посмеешь. Ты связан зароком верности мне: нарушишь — и на твой род падёт проклятье. К тому же, обещанное тебе я исполнил. Прежде чем свернуть Лемпи шею, я освободил её от клятвы, дабы её фэа вознеслась к Илуватару, а не застряла здесь скорбной тенью, прикованной к миру роком клятвопреступников. В тоне Курундила не было и отзвука насмешки. Он искренне верил, что поступил настолько честно и по-доброму, насколько было возможно без ущерба для своих устремлений. Идя напролом к недостижимому сильмарилу, Курундил позаботился, чтобы душа Лемпи обрела покой, а Ранион не лишился возлюбленной. Брови Курундила страдальчески изогнулись, губы дрогнули, и он сдавленно проговорил: — Я не хотел причинять тебе боли, друг. Пойми: любые иные решения увели бы меня слишком далеко от сильмарила. Ты ведь с самого начала знал, что я ни перед чем не отступлю, чтобы добыть камень. Почему же тебя так возмущает то, что я сделал? И ты человек, твоя печаль не длится вечно. Через год, два, три ты найдёшь себе другую любовь. С помощью Туурнгаит мы подчиним лоссотов, как Лоухи до нас, и станем новыми владыками севера. У меня множество замыслов! Мы столько всего построим вместе — столько изобретений, облегчающих людскую жизнь. А когда мы найдём сильмарил, мы понесём его целительный свет на юг, и Свободные Народы… — Прекрати! — вскричал Ранион. — Я больше не могу тебя слушать! Курундил покорно смолк, вновь повернулся к морю и продолжил считать плавучих умертвий — запоминал их расположение, чтобы потом нанести на карту. Эльф кивнул тому, что сидело в теле Лемпи, и оно пошло в воду. Нужда притворяться отпала — движения трупа лишились резвости, были тяжёлыми и мерными. Кукла Лемпи — холодная, мёртвая, пустая… «Так вот, каков идеал Курундила, — подумал Ранион. — Неизменные застывшие куклы. Он хуже Моргота и Саурона! Враги признавали, что у нас есть свободная воля, хотя бы затем, чтобы сломить её и превратить нас в рабов. Курундил же видит в нас простые машины, вечно работающие не так, как ему хочется, и даже наши души для него — лишь детали механизма, которые можно выбросить и заменить на более подходящие… И он убеждён, что я — единственный человеческий станок, который ему удалось настроить правильно. Который никогда его не подведёт». Ранион пружинисто устремился к Курундилу. Выхватил меч и поразил его в спину, пронзив сердце. Нолдо стал заваливаться. Ранион припал на колено и поймал его на руки. К удивлению следопыта, ему на глаза навернулись слёзы: он оплакивал не только Лемпи, но и всё хорошее, что было в Курундиле. Ведь было же? Было? Гэндальф видел в нём добро, потому и поручил отзывчивому дунадану его спасти. — Прости, друг, — хрипло вымолвил Ранион. — Я должен был исцелить твою ущербную душу, но я не справился. Лицо Курундила отражало не боль и не гнев, а мрачное торжество. — Я же говорил, — победно просипел он. — Я был прав. Вы всегда предаёте.