C9H13N

Стоило двери авто захлопнуться, а телу Юнги упасть на кожаное сиденье, как по всему телу волной пронеслась пульсирующая боль. Нос тяжело втягивал воздух после пары точных ударов, на языке играл металлический привкус крови из разбитой губы, а ноющие рёбра не давали нормально вдохнуть. И это не говоря о сбитых костяшках. Хмурясь, парень принялся медленно снимать специальные «бинты» с кистей: сначала с левой, а потом и правой. Казалось бы, ткань должна была защитить нежную кожу, но с этим она справилась хреново. Кровь проступала даже сквозь эластичный белый материал. Смотря на израненные руки, опустившиеся на руль, в голове Юнги пронеслась тысяча благодарностей: слава богу, он не додумался вытатуировать ничего на костяшках, иначе бы рисункам пришёл конец, оставив уродливые шрамы. Шуга кашлянул, сразу зашипев от боли. Наверное, ему стоило провериться: даже если рёбра не сломаны — а в этом парень был уверен, — на них всё ещё могла образоваться трещина. Но кого он будет обманывать, не в какую больницу Мин не поедет. Юнги приподнял чёрную майку, разглядев в темноте ночи огромную гематому. Участок фиолетово-синей кожи был размером с ладонь и выглядел как верный спутник на ближайший месяц. Он медленно поднёс подрагивающую руку к синяку, слегка надавливая. Острая боль пронзила бок, заставляя зажмуриться. Зубы плотно сжались, стараясь не пропустить болезненное мычание, брови сошлись на переносице, и Мин почувствовал, как рана на левой начала кровоточить. Дорожка алого медленно спускалась вниз по потной, покрытой пылью коже. — Эй, Шуга, — послышался знакомый прокуренный голос. Юнги повернулся к окну, натыкаясь на взгляд карих глаз, вокруг которых были отчётливо видны глубокие морщины. Парень опустил стекло, непонимающе смотря на Сэма. «Зачем он припёрся?», — пронеслось в голове, когда мужчина усмехнулся, протягивая пакет льда и произнося: — Неплохо для первого раза. Залижешь раны — приходи. Для такого бойца место всегда найдётся. Мин не планировал отвечать, проходясь языком по внутренней стороне щеки. Последнее, что он сейчас хотел, — это чтобы дядя Сэм раздавал ему советы своим снисходительным тоном. Мужчина же лишь вновь усмехнулся, кидая лёд на колени Шуги. Последний не успел и глазом моргнуть, как следом приземлилась приличная пачка налички. За погоней опустошить голову он и вовсе забыл, что у боя был денежный выигрыш. В конце концов, все присутствующие на том импровизированном ринге приходили не просто так. Шуга был единственным, для кого подобная стопка денег ничего не значила. Он мог бы спокойно швырнуть её в Сэма или даже сжечь. Это не играло никакой роли. Что же парень тогда здесь делал? Мин прикрыл глаза, нажимая пальцами на переносицу и чувствуя, как боль пронзает покалеченный нос. Лёд таял на коленях, пока ночной воздух заполнял салон, проникая через открытое окно. Вздохнув, Юнги перевёл взгляд на зеркало в салоне. Чёрные пряди прилипли ко лбу и кровь подсыхала на скулах. На него уставились пустые, почти безжизненные глаза, будто их обладатель находился в агонии так долго, что совсем перестал её чувствовать. Смог ли он заглушить одну боль другой? Да, на мгновение. Пока его били и пока он сам наносил удар за ударом. Но, смотря на собственное изувеченное лицо и не видя там ни капли облегчения, парень сильно засомневался, что оно того стоило. Стоило векам прикрыться — мысли вновь оглушили своим шёпотом. Будто тысячи людей одновременно начали говорить об одном и том же, но разными словами, произнося их прямо в уши Юнги. Хотелось закричать и сбежать. Приложить этот пакет льда не к костяшкам или рёбрам, а пропихнуть охлаждающие кубики прямо в черепную коробку. Может тогда это поможет? Мину срочно нужно было что-то с этим сделать. Заткнуть их любым способом. Юнги не знал, какого хера он здесь оказался. Почему сразу после изнурительно боя, где его тело практически примерило на себя роль боксерской груши, руки всё равно поворачивали руль не на тех поворотах, а нога всё сильнее и сильнее упиралась в педаль газа. Казалось, ему это было необходимо. Будто, получив десятки физических увечий, его телу нужно было удовлетворить и эмоционального мазохиста, живущего в миновой голове. Машина остановилась прямо напротив входа в общежитие Сеульского национального универа, мотор прекратил издавать звуки, а фары перестали разрезать ночную тьму, освещая дорогу. Чем ближе он подъезжал к этому месту, тем сильнее Юнги накрывало дежавю. По какой-то причине оказаться здесь было так же просто, как сделать вдох или затяжку. Будто тело делало это инстинктивно, и каждый поворот был рефлексом. Будто Мин может лишиться памяти, забыть кто он и что он, но посади парня за руль — тело само привезёт его именно сюда. Это было так иронично, ведь Шуга приезжал в этот район ничтожное количество раз, меньше, чем пальцев на руке. Хах. Однако, даже если оказаться у этого здания было просто и тело само притащило его сюда, быть — находиться — здесь оказалось до невозможности мучительным. Словно парень тонул, и теперь это был не рефлекторный вдох воздуха, нет. Сейчас его лёгкие наполнялись соленой водой океана, начиная гореть. Сердце замирало при одном взгляде на это место. Юнги должен был выйти, посмотреть на это здание во всей красе, но леденящее ощущение, отдалённо напоминающее страх, расползлось по коже, не давая поддаться порыву открыть дверь. Вместо этого рука сама потянулась к телефону, разблокировав экран и зайдя в список контактов. Тупая боль пронизывала всё тело из-за малейшего движения. Даже проводить пальцем по телефону казалось пыткой, ведь раны на костяшках то и дело норовили открыться и начать кровоточить, но Шуга не останавливался, пока не увидел нужное имя. «Чимин» Чёрные буквы на белом фоне резали глаза. Юнги помнил, как просто было нажимать на вызов; тогда он знал: парень согласится на что угодно. Наверное, Мин мог позвонить ему посреди ночи или даже пары, и Пак всё равно пришёл бы. Младшего тянуло ко всему чуть более захватывающему, чем его собственная рутина, в то время как Юнги был готов убить за такую же жизнь, как у Чимина. Когда-то Пак сказал, что чувствовал себя в клетке собственной обычной жизни, из которой Юнги казался свободным. Это заставляло усмехнуться: из них двоих именно Шуга был связан по рукам и ногам. Мог ли парень сейчас позвонить ему? После всего, что было? После стольких месяцев? Они с Паком встретились в конце августа, когда лето сменила осень. Сейчас же за окном была середина мая, и скоро вновь наступит тёплое время года, а они могли больше никогда не пересечься. Никогда не заговорить. Эта мысль била по Юнги сильнее любого удара. Он хотел позвонить Чимину. Это казалось таким простым — всего лишь ударить пальцем по экрану, и уже через пару секунд чужой голос окутает сознание. Однако, при одной этой мысли желудок скручивало узлом, и Юнги был готов выблевать внутренности прямо в салон машины. Чимин был болезненной точкой в его воспалённом сознании, не позволяющем вновь приблизиться к Паку. Даже если Мин хотел, он не мог. Парень ввалился в номер мотеля, спотыкаясь о порог. Из открытой бутылки пролилось виски, растекаясь лужей на полу и заставляя Шугу проматериться. Дверь захлопнулась, Юнги сделал ещё пару глотков, и тело поспешило упасть на мягкую кровать. За что он любил это место — так это за удобные матрасы и ноль вопросов к своим постояльцам. Что только Мин здесь не делал: пил, курил, трахался, закидывался наркотой и блевал по углам — ни слова в его сторону, хотя все всё знали. Рука отпустила стеклянную бутылку, и до ушей долетел приглушенный стук — она упала на пол и остатки алкоголя принялись покрывать грязный пол. Шуга усмехнулся. Он мог облить это место и собственное тело дорогим пойлом, черкануть зажигалкой — и его мучениям придёт конец. Почему-то казалось, что если ему и было предначертано умереть, то произойти это должно именно в «Мотеле». Так много всего связано с серой невзрачной комнатой, что Юнги не мог отпустить её, постоянно возвращаясь. Парень, считай, жил здесь, забывая о пентхаусе в центре Сеула. Раньше эта богом забытая ночлежка на задворках города служила пристанищем, лишь когда Мин с кем-то трахался или закидывался наркотой… Хотя, ничего не изменилось, просто теперь он делал это в разы чаще. Рука сама потянулась в карман кожанки, выуживая белый порошок в маленьком пакетике и поднося к глазам. Шуга хмыкнул: за эту ночь тело слишком часто делало что-то, совсем не советуясь с мозгом. Хотя тот уже давно пропитался алкоголем. Это было необходимо для изнывающего от боли тела и вопросов мозга. Однако виски не хватало, в голове всё ещё крутились мысли, а телефон с номером Чимина в кармане чувствовался непосильным грузом. Юнги нужно было остановиться, дать себе отдых. И физически, и морально. К счастью или к сожалению, у него был стопроцентный способ забыться. Глаза всё ещё смотрели на пакетик с феном*, пока пальцы не переставая крутили его из стороны в сторону. Юнги не стоило таскать наркоту в куртке. Копы могли легко остановить и найти заначку, но парень и так вёл машину с только что поглощёнными промилями в крови, не то, чтобы эта вероятность сильно заботила. Ему лишь хотелось отвлечься: забыть чужое тело, скользящее вдоль шеста, чёрные татуировки на гладкой коже и здание, у которого Мин успел сегодня побывать. До той ночи в «Стигме», Юнги крайне редко вспоминал о Чимине, словно собственный разум построил баррикаду, ограждая его от событий и эмоций того времени. Но вот стоило им столкнуться — даже если Пак и не знал о факте их «встречи», — как этот барьер снесло к херам. Всё, что тогда Шуга испытывал и переживал, накрыло его с головой, заставляя почувствовать то давление, которое запертые на замок эмоции производили. Оказалось, парень был в сотни раз слабее, чем привык думать. Резко вся та пустота, которая разрасталась под кожей месяцами, стала такой понятной. Юнги опьянял собственный мозг и заказывал парней по вызову, чтобы заполнить её. Перекрыть ужасное чувство, словно чернота собственной души смешивалась с кровью, превращая парня в пластмассовую пародию на человека. Но почему это происходило? Он ведь не любил Чимина, не испытывал к нему всех тех глубоких чувств, о которых кричат с экранов кинотеатров. Тогда какого хера его тело и мысли выворачивало наизнанку из-за этого мальчишки? Что это за чувство и почему оно поселилось в миновом сердце, пуская корни? Хотя… Юнги было всё равно. В руках находилось спасение, которое электрошоком выжжет все мысли и эмоции, даст забыться. (даже если это больше походило на попытку вылечить перелом, прикладывая подорожник) Парень поднялся с кровати, высыпая содержимое пакетика на тумбочку и, уже по отработанному, разделяя белые дорожки. Он выдвинул ящик, находя кучу скрученных купюр и стараясь не задумываться. Действовал на автомате. Тело уже склонилось над деревянной поверхностью, когда в памяти вспыхнула недавняя ночь: Сеул, он, Чимин. То, как двигались их тела, как Юнги целовал пухлые губы, чувствуя город; как они оба покрывались потом, как чужие стоны раздавались на всю улицу и как их накрыл оргазм. Они упали на траву, прикрывая веки и наслаждаясь моментом… А потом Юнги открыл глаза, и на месте скульптурно красивого лица оказался совершенно незнакомый парень. Эта картина ударила его тело словно током, заставляя отшатнуться от дорожек амфетамина. Он тогда так и не понял, что произошло, а сейчас, смотря на тумбочку с белым порошком, мысли против воли возвращались к ещё одной проведённой с Паком ночи. Нет, Мин был не готов проходить через это снова. Он не мог забыться, опять пережить встречу с Чимином, а потом разрушить это прекрасное воспоминание, видя вместо своей личной одержимости непонятно кого. Он сходил с ума и не мог позволить простимулированному мозгу провернуть это вновь (сначала воплотить, а потом разрушить слишком ценное воспоминание). Глаза наткнулись на бутылку алкоголя, содержимое которой так до конца и не вылилось на пол. Шуга не задумываясь поднял её, возвращаясь на кровать. Между губ снова оказалась сигарета, а пальцы то и дело проезжались по колесику зажигалки. Парень смотрел на то появляющийся, то пропадающий огонёк, понимая: вот он — его шанс. Одно движение — и это закончится. Юнги глубоко вздохнул, устало прикрывая глаза. Сгореть заживо казалось не таким уж плохим решением.