Я не демон

      Рассказывала бабка Матрёна, что внучек её по утрам крепко спит, не добудишься. Герман и сам не раз убеждался. Видать конкретно Сашку демон ночными проделками своими утомлял. К тому же Сашка по вечерам с друзьями тусовался, напитки алкогольные употреблял. Минуя стадию алковозбуждения, которая у Сашки различными пакостями богоборческими проявлялась, он приходил домой и крепко-крепко засыпал. Герман этим и воспользовался. Решил ведь изгнать из Сашки демона обходным путём, безопасным, чтобы Сашка не узнал, не препятствовал, а именно – через задний проход. Сашке больно не будет, а демон вытерпеть эдакой мерзости не сможет, покинет тело, осквернённое содомским грехом и не вернётся. Неспроста ведь демон-атеист целомудрие Сашкино бережёт. За душу девственную большую награду от хозяина своего стремится получить. Девственники и в аду ценятся. Хвалятся ими демоны друг перед другом, как трофеем. А посему один способ оставался Сашкино тело чистоты мальчишечьей лишить, чтобы демону невинный не достался, – анально-половой контакт. Герману Сашка очень даже понравился. Загорелся он монахом его сделать. Заладил: «Отличный монах из Сашки получится», и всё. Наташа отговаривала:       — Батюшка, пожалейте – ведь совсем ещё мальчишка!       — Мальчишка? — удивился Герман. — А тебе рассказать, что этот мальчишка вчера натворил? Он новорождённого телёнка погубил и через ограду церковную перекинул! Он беззащитному существу горло перерезал и брюхо вспорол, а кровью телячьей стены, окна и крыльцо измазал: жертву сатане принёс!       — А может не убивал он, — защищала Наташа, — может мёртвым телёнок родился? Сашка же мёртвых животных подбрасывал.       — Кровь у мёртвых в сгустки сворачивается, темнеет, а то алая была, размазаная везде, значит свежая, после убийства. Демона Сашкиного нужно пресечь, а то он таким макаром скоро людей убивать начнёт, и никто в эту глушь не приедет убийства расследовать.       Если Герман что-то затевал, то его уже не отговорить. Рано утром, при помощи ключа, проник он к Сашке в дом, а Наташку на стрёме поставил, чтобы если кто придёт: соседи, друзья или бабка, – не впускала, объясняла, что просветительно-исправительный процесс над хулиганом идёт, серьёзный разговор у батюшки с Сашкой и мешать им нельзя.       Оглядел Герман Сашку. Тот на животе на диване дрыхнет. В одних трусах. Потники свои вонючие с ног снять не забыл. Как представил Герман, что ему предстоит с Сашкой сделать, так кроме отвращения ничего не почувствовал. Ибо нет ничего тошнотворнее в мире Божьем, чем мужское очко. Главное, чтоб демон Сашкин тоже так думал.       Приспустил монах с парня труселя: задница белая-белая на фоне поясницы загорелой. На правой ягодице след от ожога слегка зарубцованный. Похоже горчичником в детстве сжёг или пьяный в костёр жопой сел. За полужопия Сашкины Герман взялся, развёл… фу-у… мерзость какая: очко волосатое, в волосах какахи залипшие, засохшие, на трусах отпечатки говна. Вчера бабушка баньку топила, хоть сходил бы сраку свою подмыл! Опять на паперти ночью наделал! Не подтёрся даже.       Посмотрел Герман на засранное очко, повздыхал. Чего только не сделаешь ради души чистой, надо так надо… Брюки, трусы с себя снял (рясу не стал снимать), Сашку оседлал, приподнял рясы подол. Чтобы встал на Сашку, представил: как тот в рясе монашеской по лугам изумрудным бегает, и так идёт она ему мерзавцу, так идёт; как резвится Сашка, солнышку радуется, цветочки на бегу срывает и нюхает; как одежды его чёрные длинные да волосы густые чернявые на ветру развеваются, как грива у коня вороного; как притомляется Сашка, на травку шёлковую в замедленном кадре падает, ложится, ножки в коленках сгибает и в сторонки разводит, подол рясы чёрной медленно приподнимает… а под ней… подрясник чернее ночи; задирает его выше колен… а под ним… ещё выше приподнимает… ещё и ещё… а там…       Возбудился Герман, да так, что не заметил, как головкой слюнявой в Сашкино гнусное нутро нырнул. Нырнул, а тому похер. Храпит. Не шелохнётся. А нутро под действием алкоголя расслабленное, мягкое, податливое, горячее-прегорячее. Сразу впустило в себя, не упрямилось. Герману и приятно – и отвратно, и сладко – и гадко… Поелозил головкой туда-сюда, глубже продвигать не стал, руками себе помогал – надрачивал, но кончить так и не смог, из-за мерзости происходящего да с непривычки. Член извлёк – головка вся в дерьме. Видать, действие регулакса не вышло ещё. Что ж, первый блин комом… Салфетки на столе кухонном нашёл, член от дерьма обтёр, говняные салфетки в печку бросил. Дома под умывальником ручным хорошенько свою плоть с мылом вымоет. Завтра продолжит Сашку спасать. Пути обратного нет. Коли взялся, то нужно идти до победного, пока демон из Сашки не выйдет.       А Сашка к обеду проснулся, как ни в чём не бывало. Бабка уже над ним кудахчет. Обед горяченький в кастрюле, в сковороде притащила, чайник вскипятила, стол накрыла, ждёт его. Нельзя, чтобы дитятко перетруждалось, кушать к бабушке ходило. Далеко ведь: соседский дом обходить надо. Вдруг по дороге друзей окаянных повстречает, и уведут его, работать не дадут? А работы сегодня много: нужно в бане полы перекрыть. Прогнили. Вчера вечером Матрёна в баню ходила, провалилась, упала, бедро ушибла, хромает. Хорошо хоть не сломала. Переломы у людей пожилых – вещь коварная. Коли сляжет бабка, кто хозяйство будет вести, запасы на зиму делать, любимого внука кормить?       Пошёл Сашка в сарай за инструментами и увидел под крышей осиное гнездо. Большое. С футбольный мяч. Редко хозяева в сарай заходили, вот и облюбовали осы сарай. Нужно уничтожить гнездо, пока твари дьявольские не расплодились. Сашка палку взял, поближе подошёл, чтобы гнездо сбить, а осы чухнули: всполошились, из гнезда повылетали. Чуют смертную угрозу, сучки! Поздно теперича: отложили личинок и защищать их будут. Глядь – одна оса Сашке на запястье села и ползает. Сашка остолбенел, как столб соляной. Не стал осу стряхивать. Резких движений делать нельзя в таких случаях. Замер с палкой в руках и стоит, ждёт, когда улетит, шалава. А она и не собирается. Вспорхнула и на лицо Сашке перелетела. На губы села, ползает, щекочет. Сашка дыхание задержал, чтобы на осу перегаром не дыхнуть. Эти твари посторонних запахов не любят. Глядь – блять: ещё одна подлетела, на голову села, а за ней ещё и ещё. Сашке на открытые участки тела садятся, ползают преспокойно, лапками щекочут, не жалят, не трогают. Что за диво дивное? Сашка палку из рук выронил, воздух из лёгких выдохнул, глаза от восторга прикрыл, губы в улыбке злодейской растянул. Оставил улей в покое – пусть живут черти полосатые.       Весь день Сашка с банными полами провозился. Заебался. Ежели бабка упадёт, кости переломает, сляжет, помрёт, то как он без пенсии бабкиной жить будет? На что бухло покупать? Поэтому надо работать, ублажать бабку. Без помощника тяжело было, но к вечеру справился, сделал. Безотцовщина, а руки выросли откуда следует – всё парень умеет. После баню затопил, попарился, пот рабочий смыл и пошёл с друзьями на бабкину пенсию пиво пить. Матрёна сама деньги дала. За работу.       Утром рано пришёл Герман из Сашки демона изгонять и удивился: парень чистенький лежит. После гулянки в баньку повторно сходил, ополоснулся. А в нетрезвом виде опасно в баню ходить. Холодную воду с горячей можно запросто спутать, равновесие потерять и на раскалённую печь попкой присесть. Сашка однажды так присел отдохнуть. Лавочку с печечкой маленько попутал. Теперь пожизненно отпечаток кирпича на заднице.       Герман за полужопия Сашкины взялся, раздвинул – ляпота! Вот это другое дело! Даже волос меньше стало, входные ворота видно чётко. Сашка в баньке мочалочкой-шкуродёрочкой хорошо потёрся. Под действием алкоголя мышцы послушные, мягкие; чуть-чуть пальчиками попочку раздвинул – ворота сами приоткрылись. Герман святым маслицем капнул в щёлочку, сам смазался и вошёл – Боже, кайф-то какой! Не утерпел, засадил Сашке на всю длину немалую. Чуть не помер, когда кончал, – так приятно, офигительно, классно! Душа от тела отделилась и на минуту в рай улетела. Герман на Сашку повалился, задыхался, ртом кислород глотал как рыба, дёргался на нём в судорогах посторгазменных как в предсмертной агонии, пока душа обратно в тело не вернулась. А Сашка ноль эмоций, спит как спал. Молчит демон. Глубоко засел. Завтра Герман снова продолжит…       Сашка к обеду проснулся, с дивана поднялся – ломота внизу живота от чего-то. Газы от проклятого регулакса, видать, скопились. Завязывать со слабительным надо. Перерыв сделать. Потужился, газы спустил – в трусы что-то жидкое из задницы вылилось. Грёбаный регулакс! Трусы говняные переодел, регулакс в мусорку выбросил.       А Герман весь день по Сашке страдал. Не ел, не пил, стены церковные от гудрона чистил, чистил, очко жаркое и тугое Сашкино вспоминая. Скорее бы завтрашний день! Молился, каялся, поклоны земные совершал, не утерпел – захотелось с Сашкой пообщаться, увидеть плод своего труда. Сделал Герман вид, что к Матрёне пришёл, а той нет – ушла куда-то. Калитка открыта, значит ненадолго ушла или внучек дома. Только подумал о нём, как выходит… Сука!.. Распрекрасный-то какой! Или кажется так после траха утреннего незабываемого? Сама невинность, футболочкой и шортиками обтянутая. На крылечко выходит, наклоняется, кроссовочки надевает, завязывает, попочку свою оттопыривает – хорош! Так вот где сливочки коровкины да булочки сдобные бабушкины скапливаются! Монаха, забор подпирающего, Сашка заметил не сразу. На крыльце обувался, по мобильнику разговаривал, на Германа боковым зрением искоса поглядывал. Разговор окончил, мобилу в карман шортиков сунул, к гостю незваному резко обернулся:       — Чё зыришь, падре? Нравлюсь тебе, да? — застенчиво улыбается, губу нижнюю эротично прикусывает, глазки прикрывает, соски свои через футболку теребит, рукой соблазнительно вдоль тела вниз ведёт, над ширинкой тормозит, останавливается, на реакцию монаха смотрит. Увидел, как тот пялится и взбесился: — Пидор!!! А ну, вали отсюда! — гонит его со двора. — Все вы пидоры! Вот чем вы в монастырях занимаетесь: друг с другом трахаетесь! — угрожающе приближается, а Герман не был трусом и бежать не собирался. — Педики!!! — рычал Сашка. — Все вы попы — педики! А Христос ваш…       Вдруг мощная пощёчина хлестнула его по лицу, не дав договорить.       Нижняя губа попала в промежуток между зубами. От удара они клацнули — брызнула кровь. Сашка пошатнулся, а Герман набросился на него, схватил за грудки и прижал к забору.       — Только попробуй! — хрипел он, подбираясь ближе к его горлу. — Что угодно можешь обо мне говорить, а о Христе я тебе не позволю! Понял меня, мудак?! За имя Христово люди жизни отдавали, и я отдам! Скажешь хоть слово на Сына Божьего, я тебя собственноручно придушу, змеёныш!       Сашка молчал. Кровь из его губы текла вниз по подбородку и капала Герману на руки. Они стояли сцепившись и пронзительными взглядами испепеляли друг друга. Спустя несколько минут, Герман отпустил его и, подойдя к калитке, потянул за ручку, намереваясь уйти.       — Если твой Бог существует, Он меня за это накажет, — прошипел ему в спину Сашка.       — Накажет. Не сомневайся, — не оборачиваясь, сказал Герман и ушёл.

***

      Близился праздник Святой Троицы. Герман на пару с Наташей еле успели выкрасить стены церкви и привести её территорию в порядок. Из-за боязни, что Сашка может в одну из ночей всё испортить, Герман последние дни перед праздником ночевал на паперти. Ночевал, а после шёл изгонять из Сашки демона. Без Наташи. По утрам к Сашке никто не заходил, и Герман перестал брать Наташу в качестве охранницы. Справлялся. Понравилось! Руками себе уже не помогал – член сам вставал при взгляде на спящего парня. А тот даже не подозревал, что его каждый день в жопу трахают. Герман делал дело аккуратно, бережно. Щедро попку Сашкину маслицем оливковым смазывал. Причинять боль нельзя – это не по-христиански. Кончать старался в маленькое полотенчико, которое носил в кармане рясы. Но не всегда получалось в полотенце. Уж слишком в Сашкиной попе было хорошо, ярко и головокружительно! Не мог Герман в самый приятный для пениса миг взять и извлечь его нагло из местечка тёплого, уютного. Не мог контролировать наступление кайфа и часто изливался в Сашку обильно. Немного отдыхал и начинал по второму кругу, потом по третьему… Разок попробуешь и затягивает в анал на всю жизнь. Стояк непокорный через рясу хорошо просматривается, поэтому трахал Сашку Герман до изнеможения, пока на полшестого не упадёт и яйца полностью не опустошатся. Десять монастырских лет в Сашку спускал. Так увлекался порой, что демон Сашкин внутри сжимался, ругался, выражал недовольство:       — Э-э, чё за хуйня, блять?!       «Ага! Не нравится?! Терпи, адская козявка! Терпи или выходи!»       Просыпался Сашка, как после драки, – разбитый. Вроде накануне не дрался, пил как обычно, ни больше, ни меньше. Башка трещит, живот распирает, срать хочется, из члена выделения непонятные, на поллюции похожие и трахаться охота. Видно время подошло с девственностью прощаться. Ощущения с утреца странные у Сашки были. Примерно такие: дрочить и какать хотелось одновременно. Сомневается Сашка. Чем сначала заняться?       «Сперва в толчок, а потом в кулачок… Или к бабке зайти – корову за сиськи подёргать и себя заодно?»…       Пошёл в сортир. Удобства в отдалённых деревнях, как известно, на улице. А если невмоготу, или чтоб зимой жопу не застудить, то на помойное ведро сходить дома можно, а после вылить на огород как удобрение. Женщины чаще нужду на ведре справляют, или на биотуалете, так как им это дело сложнее даётся, да и недержание после родов частенько бывает. Мужики на ведро не могут. Слишком для них унизительно. Лучше в штаны обосрутся, но до сортира уличного добегут.       Вот и Сашка побежал. А кончина монашеская в заднице бурлит, булькает, плещется, на клапан анальный давит, так наружу и просится. Еле добежал. Фекальная яма была неглубока, а потому Сашка поинтересовался, что у него из жопы так смачно выстреливает. Увидел – испугался. Туалетной бумагой подтёрся и как заорёт. Бежит к бабке, кричит на всю улицу: «Бабуля, я помираю, – у меня из жопы гной идёт!» Бабку перепугал. У той давление подскочило. Звонит она в больницу, мол, так и так, парень гноем испражняется, что делать. Сказала врачиха, чтоб завтра анализы Сашка сдавать приходил с утра. Что кишечную инфекцию возможно подхватил: дизентерию, холеру или сальмонеллёз, если кал со слизью. А до завтра смекта в помощь и никакого алкоголя.       К счастью, как просрался Сашка – сразу ему полегчало. Успокоился. Дерьмо в банке в больницу нести стыдно как-то. В сельской больнице одни старики на приёме. Его молодого увидят, о чём подумают? Смекты Сашка напился. До завтра может пройдёт и идти никуда не нужно будет.       А завтра Троица. Матрёна в церковь идти собирается. Платье выбирает, платочек в тон, яблочки, конфетки в сумку складывает – ребятишек угостить. Лампадку в красном уголке накануне затеплила и пошла на вечернюю дойку в коровник. Сашка в комнату мимо красного уголка проходил, остановился, на иконы порычал немного и дальше пошёл к шкафу, за одеждой. На гулянку с друзьями собрался.       Пацаны на мопедах покатались, пивка чуток выпили, а Сашка не стал. Испугался, может панкреатит у него, энтероколит из-за алкоголя начался. Гноем срать не хочется больше. Решил несколько дней от пития воздержаться. Захотели парни дискотеку устроить, на краю села под музон из автоколонок жигулёвских поколбаситься. Поехали девчонок собирать. А Сашка не поехал. Что это с ним сегодня случилось?       — Поезжайте без меня, я в следующий раз, — не поддавался он на уговоры пацанов, а когда те завели мотоциклы и уехали, злобно усмехнулся и сказал сам себе: — есть у меня одно дельце…       А на завтра, в день Святой Троицы в церкви случилось ЧП. Откуда-то налетели осы и покусали прихожан. Трёхлетнюю девочку с анафилактическим шоком увезли в районную больницу в тяжёлом состоянии. Литургия шла полным ходом, как кто-то из прихожан вдруг крикнул: «Осиное гнездо!» Люди не успели ничего понять, как насекомые разлетелись по храму и жалили всех, кто встречался им на пути. Герман остановил богослужение и призвал срочно покинуть храм. Пока народ толпился у выхода, священник принялся открывать окна, чтобы выпустить ос. Подойдя к одному из окон, обнаружил стеклопакет вскрытым, а рядом на полу лежало нечто похожее на серый мяч. Он жужжал, шелестел и роился полосатыми насекомыми.       Это было уже слишком! Доставив несколько человек с множественными укусами в больницу, монах газанул по бездорожью, выжимая из Лэнд Крузера все его лошадиные силы и «полетел» к Сашке. Застал его дома не спящим, абсолютно трезвым, спокойно сидящим за столом, ухмыляющимся и пьющим ароматный чабрецовый чай. Сидел и спокойно ждал, подонок. Не говоря ни слова, Герман подошёл и выбил чашку с горячим напитком у него из рук. Она упала на пол и разбилась. Сашка с наигранным огорчением посмотрел на пол, а потом на гостя и демонично улыбнулся.       — В тебе нет ничего человеческого! — старался сдержанным голосом говорить Герман, хотя злость и ярость пробирали его насквозь. — Ты хоть понимаешь, что натворил?       Сашка молча пожал плечами и безобидным взглядом слабоумного олигофрена смотрел на священника.       — Из-за тебя может умереть ребёнок! Маленькую девочку увезли в больницу! Вдруг она?.. — священника охватило отчаяние. Он отвернулся. Слёзы подступали к глазам, а он не хотел, чтобы безбожник их видел.       — Эй, падре, зачем так убиваться и горевать? — «утешал» Сашка. — Если Бог существует, Он этого не допустит. А даже если и допустит – ничего страшного. Ты ведь сам говорил: наказывает – значит, любит. Эх… ну почему вас всех любит, а меня не любит?. — вздохнул он, смеясь над чужим горем. — К тому же, согласно учению твоей церкви, дети до семи лет попадают в рай. Верно? А если неверно, то на одного спиногрыза станет меньше. От местных не убудет, не расстраивайся. Они себе ещё нарожают. Они знаешь, какие у нас в Покровке плодовитые?       — Был бы твой ребёнок, ты такое говорить не стал бы, — обернулся к нему Герман, промокнув рукавом слёзы. — Когда у тебя будут дети, вот тогда ты поймёшь…       — Не будет у меня детей, — наплевательски махнул Сашка рукой. — Я не люблю детей. Они портят жизнь, портят удовольствие жить. Мне они не нужны. Я и с бабами не сплю из-за этого. Бабы хитрые. Чихнуть не успеешь, как залетят, если захотят. А потом круглосуточно вкалывай, с огородом ебись, чтобы эту бабу и детей прокормить. На говно изойдёшь и никто тебе спасибо не скажет. Когда жить-то тогда? Ты на бабку мою посмотри. Пристрелил бы меня батя двенадцать лет назад, жила бы сейчас припеваючи, жизнью наслаждалась. А вынуждена до смерти спину гнуть, чтобы меня содержать, урода такого морального… — тут Сашка начал смеяться над словами своими.       — Смотри, как бы не пришлось тебе раскаиваться в собственных словах. Слово материально. Пострадаешь за слова свои, ох, как пострадаешь…       — Не пострадаю. Лекции мне, падре, не читай, я не маленький глупенький мальчик.       — Раз не маленький и не глупый, то зачем осиное гнездо в храм подкинул? Какова была твоя цель? — негодовал Герман. — Ты спрашивал, почему Бог не делает так, чтобы люди перестали воевать, убивать, ненавидеть друг друга… Ответь, что должен сделать Бог, чтобы ты прекратил вредить людям? Разве Бог заставляет тебя причинять им зло?       — Нет, конечно! — смеялся Сашка. Ему было весело.       — Тогда кто?! — внезапно набросился на него монах, хватая за шиворот и стаскивая со стула. — Кто заставляет тебя это делать?!       — Ты что, больной?! — завопил Сашка. — Меня никто не заставляет! Я сам это делаю и буду делать! А знаешь, почему? — в ответ схватил он монаха, суля вступить с ним в драку. — Потому, что я тебя ненавижу! — злобно хрипел ему в лицо, задыхаясь от собственной ярости. — Ненавижу всех вас – поповское отродье!       — Это ты церковь старую поджог?! Отвечай! — встряхнул его Герман, разя ответной ненавистью.       — Я! Я! Я! Я! — крикнул Сашка ему в лицо, брызгая слюной. — Только ты попробуй докажи! Докажи! Если мелкий спиногрыз подохнет, я буду счастлив, а ты будешь виноват! В твоей церкви это случилось, на твоей территории, на тебе и ответственность! И если больше не хочешь крупных неприятностей для своих прихожан, убирайся! — рычал он словно дикий зверь, так что сосуды на глазах лопались, окрашивая белки кровью. — Сгинь отсюда, тварь! А иначе…       — Мразь!!! — кулак священника врезался парню в челюсть.       Ударной волной Сашку вывело из равновесия. Он отшатнулся, ударившись спиной о кухонный шкаф, тут же оттолкнулся от него и налетел на врага, стараясь вмазать ему в ответ, но тот увернулся. Тогда Сашка резко схватил его за плечи и рванув на себя, вскинул колено, ударив монаха в живот. От боли Герман согнулся пополам, чуть не пропустив удар в голову; успел перехватить тяжёлую руку мальчишки и оттолкнуть его от себя всем своим весом. Сашка споткнулся, ударился об электроплиту и полетел на пол, зацепившись за рясу и утаскивая противника вслед за собой.       — Остановитесь! — кричали рядом женские голоса.       — Сашенька, сыночек, умоляю, не надо!..       — Отец Герман! Батюшка! Ради Христа!..       Но мужчины не слушали. Сцепившись на полу, они толкались, били друг друга в лицо, ломая носы и забрызгивая друг друга кровью, бились об окружающие предметы. Каждый старался добраться до горла соперника. Кухонный стол ходил ходуном, посуда в шкафу дребезжала от ударов сильных мужских тел; пустая кастрюля и стеклянная банка с вареньем, стоявшие на плите, с грохотом опрокинулись на дерущихся. В какой-то момент, оказавшись в более удачном положении – сверху, Герман, уклоняясь от бесчисленных ударов кулаками, наложил руки Сашке на горло и надавил так сильно, как только мог. Дом наполнился визгами и криками. Герману пришлось отпустить Сашкино горло прежде, чем тот задохнулся, потому что сосед Валера и ещё какой-то мужик с улицы, вовремя подоспели на помощь и разняли их.       — Я убью его!!! Сотру в порошок!!! — Герман, спустя два часа после драки, не мог угомониться и нервно расхаживал туда-сюда по храму, в который пришёл обрести спокойствие.       Не мог. Не получалось. Ни раскаяние, ни молитвы, ни лобызание икон, ни чтение псалтири, ни пинание ногой осиного гнезда, валяющегося на полу, не помогали. Все светлые мысли и чувства священника переросли в одно: отомстить! Дождаться утра и выебать Сашку в жопу! Без вариантов, после драки и после того, как бабку его с подозрением на инфаркт отвезли в больницу, Сашка сегодня напьётся до беспамятства.