Смертью венчается мой обет

Королевская гавань. 284 год от З.Э

В покоях королевы душно и светло. Они пропахли болью, страхом, отчаяньем и горелой плотью — явным и неоспоримым доказательством того, что недавно тут побывал сам король, свидетельством того, что недавно в тронном зале вновь разводили костёр и огонь полыхал, треща, заглушая предсмертные крики умирающего. Джейме поморщился помимо своей воли. Ему стало тошно, то ли от чада свечей, то ли от воспоминаний, или же от того и другого. Руки в стальных перчатках сжались, он и сам поёжился, а хохот короля до сих пор стоял в ушах, безумец забавлялся смертью, словно ребёнок новой игрушкой, радовался, едва ли не хлопая в ладоши. Его никто не пытался остановить, ведь пойти против воли короля истинная, неисправимая глупость. Белый плащ на плечах казался слишком тяжёлым, тянул вниз, заставляя ссутулиться и потупить глаза, но не пристало гвардейцу Королевской гвардии показывать свои слабости, сыну Тайвина Ланнистера из Утёса Кастерли не позволено падать в глазах королевы. Хотя королева была такой же игрушкой, как и тот тощий алхимик на костре в тронном зале. Она лишь тряпичная кукла, которой король забавляется, ломает, разрывает на части, а после оставляет, потому что становится скучно и привычно. Гадко. Джейме было гадко от самого себя, от этого места и этой жизни, Серсея лгала, не будет никакого счастливого будущего, не будет славных рыцарских подвигов и благородства, будет лишь смрад трупов и безысходность, бездействие и отчаяние, потому что он всего лишь тень. А тень не имеет права на слово, она лишь молча следует, наблюдает и охраняет. Охраняет того, кого давно стоило бы убить. Нужно всего лишь вогнать меч в его паршивое тело, хватит одного движения, и с Эйрисом будет покончено. С Джейме, в таком случае, тоже — для него будет уготован эшафот. Глупые мысли и духота. Дышать становилось тяжелее, смотреть на измождённую женщину перед собой тоже. Когда-то она была, несомненно, красивой — гордая осанка, тонкие черты, — всё в её облике говорит об этом, но стоит резко поднять руку и она заслонится, испуганно сожмётся и маска её треснет, обнажив усталый взгляд, в кровь искусанные губы, следы кровоподтеков на шее и длинные, рваные царапины на правой щеке. И Джейме вновь станет страшно, в его памяти вновь всплывут приглушённые крики боли, мольбы, просьбы остановиться, темный коридор и дубовая дверь, открывать которую ему не позволено. — Сир Джейме, — улыбка на её лице фальшива, уголки губ дрожат, в глазах остекленели слёзы, — Я вижу, вы чем-то обеспокоены, не утруждайтесь объяснять, наверное вас волнуют будущие битвы. Он улыбнулся в ответ. Не говорить же ей, такой предельно учтивой и сдержанной, что его заботит лишь день, когда он напялил на свои плечи этот плащ, сковал себя им, сломал, заточил в вечные обеты и бесконечны запреты. Каждый день — попытка искоренить из тела всю жалость и человечность. Восстание кипело, действительно, предстояло ещё немало битв и сражений, но этому он, напротив, был лишь рад, ведь там, на поле брани, не слышны крики сгоравших заживо, мечущихся в жаркой агонии, там лишь лязг клинков и боевой клич. Там смерть выглядит более правильно, более привычно. — Верно, Ваша Милость, — неуверенные, слишком тихие слова. Разве так должен говорить один из лучших мечников королевства? Громче, Джейме, громче. — Я уверен, с помощью Семерых мы одолеем узурпатора Роберта Баратеона, Эддарда Старка и Джона Аррена, который покрывает это безумие. Рейелла слегка удивленно нахмурила брови, он явно выбрал не то слово, ему ли не знать, что такое истинное безумие, где его корень и как оно выглядит. Оно тощее, с длинными, нестриженными ногтями и взлохмаченными прядями седых волос, сбившихся в тяжелые колтуны. Думай, Джейме, думай, не это ли тебе говорил Эртур Дейн в башне Белого Меча, думай или молчи, иначе и сам окажешься в гуще Дикого Огня, будешь гореть и орать, как поросёнок на вертеле, а пощады не будет, подобной милости здесь не дарят никому. — Возможно, я огорчу вас, сир, но в этом восстании вы участия не примите, — королева тяжело поднялась с мягкого кресла, её длинные волосы давно утратили блеск, спадая на острые плечи безжизненными серебристыми локонами, в них затерялась небольшая брошь с красными рубинами, неописуемо похожими на кровь. Осознание приходило медленно. Этого ты хотел, Джейме, ради этого произносил клятвы? Н-е-е-т, ты просто хотел быть с Серсеей, хотел, но вновь остался одинок, один на один с королём-безумцем и его малочисленной свитой. Сначала он просто смотрел сквозь неё, будто не осознавая суть и значение слов, а после молча буравил взглядом стену, понимая, что все его надежды рушатся. Из семерых в замке остается лишь он, самый младший, и, по их мнению, самый достойный лицезреть, то, как король медленно впадает в бездну безумия, смотреть и терпеть, молча и не возражая, быть немым и глухим, черствым и бесстрастным. Седьмая преисподняя. — Ваша Милость, прошу, — Джейме почтительно склонил голову, надо будет, опустится на колено, будет просить, пока это ещё возможно, пока решение не стало окончательным и неоспоримым. — Прошу позволить мне наказать предателей, мечом и кровью, моя королева, мой долг нести справедливость от имени нашего короля. Она молчала. Кажется, совершенно равнодушная и холодная, но королева умела слышать, в отличии от сумасшедшего Эйриса и надменного Рейегара, который выступил к Трезубцу больше недели назад, его он тоже просил, как мальчишка выпрашивает на кухне очередную сладость. Но в ответ услышал лишь что-то невразумительное, мол жди, и вскоре всё измениться, вот только ничего не менялось, вещи стояли на своих местах, костры, как и прежде, горели. — Я и Визерис отправляемся на Драконий Камень, — королева смотрела в его глаза, её кожа белая, словно жемчуг, под ней виднеется каждая жилка и сосуд, на ней, ужасно яркие, следы королевской милости, — король посчитал нужным сделать это, хотя полностью уверен в нашей победе и стойкости. — Подол свободного платья зашаркал по земле, Рейелла подошла к окну, бессильно оперлась на подоконник. — От них нет вестей, Джейме, уже неделю ни один ворон от Трезубца не прилетал в замок, и это дурной знак, я чувствую. Он сглотнул сомнения и слова, повисшие на кончике языка, молчать, нужно молчать. — Это восстание казалось всем незначительным, — Её Величество присела — в последнее время ей всегда не хватало сил, — мы все были чересчур самоуверенны, и теперь поплатились за это. Не молчите, сир, нарушьте тишину, вы можете не опасаться, всем и без того известно, что мы обречены, только говорят об этом тихо. Это побег, а не обычный визит в крепость рода, потому что на кону жизнь Визериса, и жизнь ребёнка, которого я ношу под сердцем. И вы отправитесь со мной. В горле встал ком. То, о чём она говорила так открыто и просто, никогда не посещало его мысли, разве что вечерами, украдкой. Джейме был уверен в их славной победе, в том что узурпатора вскоре сожгут в котле Дикого Огня. Теперь уверенность эта таяла, как рябь на воде, её место занимало нечто другое, отверженное нетерпение и упрямство. — Но я должен защищать подступы к столице, город, замок, — он замешкался готовясь произнести последнее слово, — короля. Повисла тишина, она смотрела в его лицо, словно разглядывая что-то до боли знакомое, после усмехнулась, но улыбка эта была горькой и невозможно печальной. — Тебе шестнадцать, Джейме, это ничтожно мало, — её мягкий голос, нежный голос, звучал спокойно и чётко, такой голос был у его матери, или ему просто почудилось. — Погибнуть под стенами замка не то, что ты заслужил. Джоанна не хотела тебе такой судьбы, я знала её ещё в дни нашей молодости. Ты сильный, гордый, упрямый — истинный лев и сын своего отца. — Она сократила расстояние между ними, положила руку на его плечо, легкую, кажется, совершенно лишенную плоти руку, кости да кожа. — Я прошу тебя, Джейме, не откажи мне, отправься со мной, ведь здесь ты просто заложник короля, гарантия покорности Тайвина, а там не будет костров и смрада горелой плоти, ты будешь исполнять свой долг, ведь поклялся защищать и королеву. Только не от короля. Когда безумный Эйрис входит в её покои, Джейме обезоружен, он всего лишь стоит за дверью, молчаливая тень в белом плаще, свидетель всех её мучений. — Да, моя королева, мой меч Ваш. — Он вновь клялся, клятва верности выходила скомканной, быстрой, спутанной, но практически искренней, Джейме не держал на неё зла, она ли виновата в собственном несчастье. За окнами стоял мучительно жаркий день, солнце нещадно палило землю, в воздухе висел мучительно горький запах жженной кожи, дым от нового костра вздымался вверх, клубился, а после летел в ярко-голубое небо. Джейме Ланнистеру шестнадцать и в тот же вечер он сядет на корабль, не зная, что видит Красный Замок в последний раз, а после он будет навещать его только в кошмарах.