Смертью венчается мой обет

Драконий Камень.284 год от З.Э

Дрова в очаге хрустят, трепещет нежно-алое пламя, искрится красным, пурпурным, золотым, чарует переливами и тысячью оттенков теплоты. Джейме осторожно подносит к огню холодные руки, кончики пальцев дрожат, и он в полголоса проклинает себя за это. И за то, что вдоль позвоночника вновь пробежала стая холодных мурашек, они — предвестники страха. А бояться позорно, недостойно рыцаря и сына Тайвина Ланнистера. Он медленно отходит в сторону, измеряя шагами небольшую комнату, чертовски пустую и одновременно наполненную сомнениями до самых краев. В мрачном замке всегда сыро, мрачно и темно. Твердыня эта — сплошь холодный камень, суровый гранит, темный базальт, уродливые горгульи на башнях и гордые драконы, высеченные из холодного камня. Их обсидиановые глаза, кажется, неотрывно глядят тебе прямо в душу, сопровождают презрительным взором, насмехаются над белоснежным плащом и золотом лат, так неумолимо выделяющихся среди полумрака коридоров и залов. Тут было тихо, словно в крипте, и тишина эта казалась мертвой, неправильной, давила, словно камень, не позволяя расправить плечи. Тишину эту разряжали лишь громкие раскаты грома, эхом разлетающиеся по длинным, пустым галереям, будто на небесах кто-то нещадно бил в огромные барабаны. Грохот этот не заглушали даже громогласные боевые рога. Джейме опять открыл окно. В пятый или шестой раз за час он распахнул тяжёлые ставни, впустив внутрь дикий порыв ветра и поток дождя, от которого мир за окном казался серым, окутанным в мутный дым, закрывающий скалы, море и небо. Сквозь него виднелись лишь длинные ряды кораблей, мечущихся на бурлящих волнах, да острые стрелы молний, кромсающих темный небосклон. Очаг потух в то же мгновение, позже его вновь нужно будет разводить заново. Лишь угли дотлевают в нависшем полумраке, медленно, тихо и осторожно угасают один за другим, превращались в тёмную золу, жалкую горстку пепла. Шестой день осады подходил к концу, шестой день страшного шторма, шестой день, больше похожий на ночь. Рога вновь затрубили в полную силу, их звук теперь походил на волчий вой, на тяжелый стон, вновь повисший в вязком, пропахшем дождём воздухе, и оборвался, столь же резко и порывисто, как начался. Он открывает дверь и осторожно ступает в темноту длинного зала с высокими арками стройных окон, достигающих пола. Вдоль каменных стен — горделивые изваяния, в центре — расписной стол, покрытый потемневшим от времени лаком. А высокий стул из белого чардрева стоит нерушимым уже, кажется, тысячу лет. Джейме делает ещё шаг, касается гладкой поверхности дерева кончиками холодных пальцев, стряхивает с края огромной карты вековую пыль. Вот Ланниспорт, омываемый Закатным морем, тут цветущий Хайгарден и жаркий Дорн, тут узкая полоска болот Перешейка, а здесь раскинулись белоснежные просторы сурового Севера. Он медленно чертит тонкую линию, примерно обозначая холодный остров посреди бурлящего моря. Это — первая твердыня Таргариенов, камень истинных драконов. Но взгляд неумолимо замирает на длинном ряде высоких витражных окон, сквозь них виднеется темная ночь, чёрные штандарты с золотым оленем Баратеонов и корабли с высокими мачтами, что пришвартовались вдоль берега, беспрерывно трубя в рога. Это конец — знал Джейме. Медленно огибая Палату Расписного стола и опускаясь на стул Эйгона Завоевателя, он уложил закованные в броню руки на резные подлокотники, вдыхая воздух полной грудью, Джейме закашлялся от подозрительно легкой свежести, наполняющей весь зал. Он бросил ещё один взгляд на выстроенные в боевом порядке галеи. Вот «Королева Алисанна», «Принцесса Рейнис», «Черная Честь», «Отважный», «Кошка», «Молитва» небрежно покачиваются на темных волнах, и ещё с десяток кораблей держится подальше, настолько, что их не видно за стеной дождя, но чтобы понять — дело проиграно, хватает и одной минуты. Выхода нет, гарнизон замка — сплошь кухонные мальчишки, конюхи, да чашники, караульни пустуют, стражники держали меч в руках ещё во времена войны Девятигрошовых королей, времена, когда на Драконьем камни держали оплот цвет рыцарства Таргариенов давно миновали. Огромный замок пуст и молчалив, здесь царствует тишина, тут её роскошная обитель. Джейме свободно откинулся на мягкую спинку стула, молчаливо радуясь, что Завоевателю не пришло в голову сделать её твердой, как Железный Трон. Губы тронула невесомая улыбка. Он чертовски устал, голова его болела, в висках саднило, Джейме и не помнил, когда спал в последний раз, должно быть больше, чем неделю назад, когда море вокруг ещё не превратилось в кипящий котел, а корабли с высокими мачтами не брезжили на горизонте. Продержаться можно ещё полгода — свирепо уверял кастелян замка, но Ланнистер был уверен, что продержись они ещё хотя бы час, — уже чудо. Ему казалось, что он и так держался долго, слишком долго, больше уже некуда. Драконий Камень возьмут, как бы неприступны не были бы стены. Если не сегодня в полночь, так завтра с утра, некому стоять на парапетах и лить кипящую смолу с бойниц, некому защищать ворота и пускать стрелы. Это всё бессмысленно, ведь Королевская Гавань пала, с Красного замка спустили штандарт Таргариенов, теперь на его месте возвышается венценосный олень. Всё потеряно, и Джейме не хотел потерять ещё больше, не хотел умереть от стрелы в боку или в отчаянной схватке против всего флота Баратеонов. Он всего лишь хотел к Серсее. Хотел обнять её, сказать, как сильно он скучал, уткнуться носом в лебединую шею, вдохнуть аромат золотых волос. Зачем пытаться изменить и предотвратить то, что неизбежно, это так же глупо, как плыть против течения бурлящей реки, это так же отчаянно, как хвататься за тонкую соломинку в попытке выбраться из бездны. В пекло всё: долг, честь, совесть, да сгорят они в седьмой преисподней, не оставив после себя и следа. Короткий щелчок. Небо за окнами озарилось сильной вспышкой молний, на миг ему показалось, что вместо ночи наступил день, но то было лишь одно короткое мгновение, далее мир вновь окутала густая тьма. И белый шелк соскользнул с позолоченного панциря ненужной тряпкой, свалился под ноги, оставленный, забытый и такой нелепый среди черного камня стен. «Так будет правильно, — мысленно повторял сам себе Джейме, — так будет хорошо». Ночь темна и его никто не заметит, он минует калитку возле главных ворот, обойдёт спящую стражу, предстанет перед лордом Станнисом без плаща и меча, преклонит колено и вновь увидит Ланниспорт. Всё так просто, ужасно просто. Он сможет поцеловать Серсею наяву, а не в упоительно сладких снах, сможет пожать руку отцу, обнять Тириона, сможет изменить себя, стать лучше, чем был раньше, наконец-то прекратить забавляться игрой в благородного рыцаря и ставить честь на первое место. Его обеты рассыпались в прах здесь, в мрачном замке, среди тихой темноты Палаты Расписного стола. Идти назад казалось тяжелее, длинные винтовые лестницы башни вдруг стали длиннее в тысячу раз, каждый поворот походил на замкнутый лабиринт, конца которому нет, а края его и не видно. Спускаясь, он слышал лишь дождь, что барабанил снаружи, стучал, стекая с черепиц, небо плакало, захлебываясь слезами, небо рыдало, неизвестно почему. Джейме не заметил, как цепкая хватка застыла на его предплечье, не почувствовал чужих, тяжелых шагов, не ощутил резкий запах металла и дерева, витающий над этим человеком, грузная тень которого нависла над ним, рассматривая пристально и тщательно. — Сир Виллем Дарри, — сухо заключил Ланнистер, стараясь не показать, как глаза лихорадочно стреляют по сторонам. — Что вы ищете здесь в это время? Оружейник нахмурил кустистые брови, выражение его лица стало казаться ещё суровее, темные глаза под тяжелым лбом смотрели прямо перед собой, хватка рук казалась стальной, такую не разжать без усилия.  — Я надеялся найти тебя на посту. Или же в твоей комнатушке, там, наверху, но вижу тебя здесь и, кажется, ты что-то потерял, разве не так, мальчик? Джейме чувствовал, что багровеет от ярости. Как этот старый и тучный, словно медведь, человек, давно забытый богами и людьми на этом проклятом острове, смеет указывать ему его место, как решается называть его мальчишкой, минуя все титулы и права, пренебрегая почтением и уважением. — Освободите мне путь, сир, иначе... — рука опустилась на рукоять клинка, пальцы нащупали эфес с прекрасной львиной головой, глаза которой заменяли рубины. Он никогда бы не извлек его из ножен, не посмел бы полоснуть человека сталью за грязные слова, но жест этот сейчас казался ему правильным, указывающим старику его место в этом замке. — Ты собрался бежать? Чувствую, ты насквозь пропах страхом, не забыл ли ты, сопляк, кого клялся защищать ценой собственной жизни? Джейме больше не молчал, гнев закипал в нём, усталость давала знать о себе, глаза болели, он небрежно потер переносицу рукой, вдохнул побольше воздуха и выпалил на одном выдохе в порыве злости и отчаянья: — Кого защищать? — Вопрос повис в воздухе острым лезвием, повернешь не туда — рискуешь сильно пораниться. — Король, которому я приносил клятвы, умер, и поберут меня Иные, я рад, что его повесили при захвате замка, хотя стоило сжечь его в том же костре, на котором горели Старк, алхимики и тройка невиновных слуг. Защищать королеву? Видят боги, я защищал её, как мог и как умел, но она лишь женщина, слабая и беспомощная, не в её силах изменить что-либо, пусть преклонит колено, пусть откроет ворота, выйдет из замка с Визерисом и младенцем на руках, нужно быть истинным зверем, чтобы не помиловать её, кем бы она ни была, нужно всего лишь просить о пощаде. Цепкая рука ухватила его за затылок, притянула ближе, заставляя неотрывно смотреть в обрамленные сеткой морщин глаза. — Хватит притворяться глупым, щенок, будто тебе не ведома судьба принцессы Элии, будто не знаешь, как твой отец самолично отдал приказ и его верные псы не посмели ослушаться. — Голос Виллема Дарри звучал, словно гром, боль в висках Джейме усиливалась, дождь за окном тоже. — Ты знаешь, что спасешь собственную поганую шкуру, тебя волнует только то, повредиться ли твой золотой мех снаружи, думаешь ли ты о том, что у тебя внутри? А внутри тебя гниль, Джейме, и с каждым твоим шагом её становиться всё больше, ты захлебнёшься ею однажды. На месте твоего отца я бы вышвырнул тебя из родового замка с клеймом предателя на лбу, но что поделать, раз Ланнистерам неведомы честь и чувство долга. — Пауза длинной в целую вечность заставила Джейме ссутулиться, ему вновь стало зябко. — Иди и скули, падай, целуй им ноги, но я не сдам замок, осада будет длиться, пока я жив. Рука внезапно отпустила его и Джейме отпрянул в сторону, вжимаясь спиной в чёрную каменную кладку. Путь был свободен, стоит лишь сделать шаг и понестись вперед, пропуская каждую вторую ступеньку, но шаг этот казался ему тяжелее всех предыдущих. Внутри кипела обида, досада, ущемленное достоинство и пряная горечь. — Я хочу поговорить с королевой. — отчеканил он, делая шаг назад. Джейме должен был сделать это, если не извиниться, то хотя бы проститься, она всегда была добра к нему, слишком добра, как к заложнику и гаранту покорности Запада. — Я бы не позволил тебе, — прошипел рыцарь, не удостовив его взглядом, повернувшись к нему широкой, будто ствол дуба спиной — но королева умерла в родах час назад, девочку назвали Дейнерис. Дейнерис Бурерождённая. Умерла. Ком стал у него в горле. Это несправедливо, ужасно, страшно несправедливо, она не была виновна ни в чем, разве лишь в том, что родилась принцессой, вышла за родного брата, стала королевой, но и это не её вина. В уголках глаз странно защипало, кольнуло что-то острое, как осколок льда, нет, это не слезы, рыцари не плачут, это всего лишь тень сожаления и горечь утраты, это призрак разочарования. — Дейнерис. — Он медленно распробывал это имя на вкус, гордое, величественное, громкое, как и у всех Таргариенов, как и у всех драконов. — Что будет дальше? — Дурацкий вопрос, на который было сотня ответов. — Голова Визериса может украсить пику, — предположил сир Виллем безстрастно покачав головой, — с младенцем могут поступить ласковее, может, ударят головой о стену, как принца Эйегона, хм… даже не знаю, сир Ланнистер, а как вы посчитаете нужным? Может, капля яда в молоко или… — Хватит! — выкрикнул Джейме, сжимая руки в кулаки. — Замок не выдержит осады, если выстоит камень, не выстоят люди, мы не сможем защитить их, даже если сложим голову среди этого безумия. Всё бессмысленно! — Смысл есть всегда, Ланнистер, всегда. Человеку стоит за что-то держаться, в поисках этого смысла. Клятвы, обеты, честь — всё это всего лишь усложняет выбор, который стоит за тобой, — грустная улыбка повисла на губах, затерялась в густой бороде. — Но твой выбор сделан. Спускайся, иди вниз по этой лестнице, и пресмыкайся, вымаливая прощение. Вот только Станнис словно чугун, и его не проберут до глубины души твои крики и вопли. Молния вновь озарила мир болезненно ярким светом. Вспыхнула, осветив лестницу через узкие бойницы, свет упал на мрачное лицо оружейного мастера, на позолоченные доспехи Джейме. Буря медленно утихала, сходила на нет, и море больше не казалось смертельным водоворотом. — Ты никогда не умел выбирать, Джейме, — повторял он в кромешной темноте, минуя флот с черными парусами, налегая на вёсла, обмотанные тряпьем. Тонкие ручейки дождя стекали по его лицу, волосам, броне, бороздили тело, а узкую лодку качало на волнах, то в одну, то в другую сторону. Через несколько лун ему исполнится семнадцать. Тёмные волны ревут, а небо горько рыдает, он плывет в неизвестность, всё сильнее сжимая руками два весла. В этот миг старший сын лорда Тайвина верит, что ещё ступит на эту землю, увидит Вестерос и родовой замок на вершине скалы. Вот только бурлящие волны шепчут: «Никогда, никогда...»