То, что осталось за кадром

1925, ноябрь — Пап, — Энтони забрался на диван, подтянув под себя замерзшие босые ноги, — а Азирафаэль завтра приедет? — Не знаю, дорогой, — Казимир отложил в сторону газету и повернулся к смотревшему на него с любопытством сыну, — наверно, нет. — Почему? — Энтони склонил голову, удивленно моргнув. — Ну, — он пожал плечами, — мы не договаривались об этом с мистером и миссис Фелл. И у них, наверно, запланированы другие дела. — Опять? — Энтони нахмурился и немного обиженно надул тонкие губы, вызвав у отца улыбку. — У людей достаточно часто бывают разные дела, знаешь ли, — он потрепал сына по рыжей голове, — впрочем, мы можем к ним заглянуть, если кто-то пообещает не напрашиваться в гости. — Обещаю-обещаю-обещаю! — Энтони сразу же подскочил с дивана, начав бегать вокруг него. — Завтра? Мы поедем завтра? Да? Да? — Да, — Казимир закрыл глаза, так как от мельтешащей перед ними рыжей макушки, ему периодически становилось нехорошо, — да, завтра. Успокойся, пожалуйста. Услышав ответ на свой вопрос, Кроули-младший с восторженным визгом вылетел из гостиной, чтобы поделиться новостью с мамой. И с сестрами. И со всеми встречными. Утром в субботу Энтони встал чуть ли не раньше всех, что было редкостью, и даже сам, без напоминаний и уговоров, умылся и почистил зубы. С завтраком он тоже расправился раньше сестер. Отчасти потому, что в этот раз вместо того, чтобы упрямиться, отказываясь от манной каши с изюмом, и требовать кашу без «этой гадости», он просто взял ложку и вытащил из тарелки весь изюм. Марта удивилась такой покладистости своего сына, но ничего не сказала ему, только молча переглядывались с мужем, с лица которого не сходила самодовольная улыбка. На улице уже давно было серо, сыро и промозгло, но в последнюю пару недель погода испортилась окончательно, и дожди шли не переставая, а по ночам было настолько холодно, что лужи покрывались тонкой корочкой льда. Дорога до скромного дома Феллов заняла совсем немного времени, в течении которого, однако, Энтони не замолкал ни на секунду. А когда машина остановилась, он первым вылетел из нее и, не дожидаясь отца, побежал ко входу в дом. К тому моменту, как Казимир, держа в одной руке зонт, а в другой — бумажный пакет с продуктами, подошел к двери, она открылась. В проеме возник Иеремия Фелл, сонный, с синяками под глазами, в старом растянутом свитере. От того насколько он был не похож на себя обычного, Энтони замер на месте, испуганно спрятавшись за отцом. — Оу, — неловко произнес Иеремия, потом, прочистив горло, добавил: — мистер Кроули, здравствуйте. Я, признаться, не ожидал, — крупные капли дождя стучали по крыше, — проходите, — он пропустил гостей в дом. Казимир легонько подтолкнул все еще немного напуганного и сбитого с толку сына в дом, но, перейдя порог, мальчик застыл на месте. — Проходите, проходите, — повторил Иеремия, — у меня, к сожалению, нечего вам предложить, но… — Все в порядке, мистер Фелл, — Казимир поставил пакет с продуктами на старый, покрытый облупившимся лаком стол, — в гости с пустыми руками не ходят, — он мягко улыбнулся. Как ваши дела? — Дела? — растерянно переспросил Фелл, после чего тряхнул головой. — Да, дела… Оливия на дежурстве, а… — Иеремию перебил громкий, тяжелый кашель, донесся из комнаты, что служила общей спальней. — Это, — Казимир наклонил голову и подался немного вперед, заглядывая в усталое лицо Фелла, — Азирафаэль так? Услышав имя друга, Энтони поднял голову и встревоженно посмотрел на отца. Потом сделал неуверенный шаг вперед, глядя на Иеремию исподлобья. — Да, болеет он, — тихо ответил Фелл, опустив взгляд. — Давно? — Так, с месяц… — А что врачи? — Был бронхит, а теперь… — он помотал головой, тяжело выдохнув. — Пневмония… — Вот черт… Простите, — Казимир нервно облизал губы, — я не хотел. — На хорошую больницу у нас с женой нет денег, а другие… Тут мы с Оливией все время с ним, а там он будет один из десятков, сами понимаете, — Иеремия виновато пожал плечами. — Энтони, дорогой, подожди тут, хорошо? — А Азирафаэль? Где он? — Подожди тут, хорошо? — уже тверже повторил Казимир. — Да, папа. — Могу увидеть мальчика? — Кроули тихо обратился к Иеремии. — Да, пройдемте, — тяжело вздохнув, ответил Фелл, пропуская Казимира перед собой. Казимир медленно прошел в небольшую комнату, где стояли две кровати: большая и поменьше. На второй, под ворохом одеял лежал Азирафаэль, бледный, крупно дрожащий и непривычно худой. Дыхание у него было тяжелым и неровным, а губы отдавали синевой. Кроули медленно протянул руку, осторожно коснувшись влажного лба, и тот был горячим. Даже слишком. — Делаем все, что можем, но… Уходит мальчик… — Куда? — за спинами раздался взволнованный голос Энтони. — Чтоб тебя, — рыкнул Казимир. — Я тебя о чем попросил?! — Куда уходит Азирафаэль? — Дома я тебя выпорю, — сухо произнес Казимир, — ты меня понял? — Куда? — настойчиво повторил свой вопрос Энтони. — Куда? Азирафаэль, ты… Азирафаэль снова начал кашлять, задыхаясь, бледнея еще сильнее, хотя казалось, что сильнее некуда, и содрогаясь всем маленьким телом. Ему явно было очень трудно откашляться, он согнулся пополам. А когда приступ кашля прошел, Казимир увидел вязкую, с примесью крови, мокроту. — Мистер Фелл, — Казимир погладил мальчика по влажным от пота волосам, успокаивая, — мальчик поедет со мной, — он посмотрел на Иеремию, внимательно оценивая его реакцию, но тот смотрел пустыми уставшими глазами перед собой, — вы поедете? — Я? Я лучше дождусь Оливию и… — Энтони, бегом к машине, — скомандовал Казимир, не оборачиваясь на сына, — живо! — у него за спиной раздался топот, свидетельствовавший о том, что сын приказ исполнил. — Иди сюда, малыш. Казимир наклонился и, закутав Азирафаэля в тяжелое, отсыревшее пуховое одеяло еще плотнее, взял его на руки. Мальчик отозвался тихим, измученным стоном, он даже приоткрыл глаза, но явно не понимал, что происходит вокруг. — Все будет хорошо, — произнес Кроули, осторожно уложив Азирафаэля на заднее сиденье и подложив ему под голову свой шарф. — А Азирафаэль не уйдет? — Энтони, до этого тихо стоявший за спиной отца, все же подал голос. — Нет, — мягко ответил Казимир, — он поедет с нами. Садись вперед. — А можно? — недоверчиво спросил Энтони. — Ты же говорил… — Садись, — строго повторил Казимир. Обратная дорога заняла без малого час: Казимир старался ехать как можно аккуратнее, чтобы лишний раз не тревожить Азирафаэля. Несколько раз, когда у того начинались приступы кашля, приходилось останавливаться, чтобы мальчик мог спокойно откашляться. Энтони в это время перепугано сжимался, вздрагивая от резких звуков. — Марта! — с порога крикнул Казимир, держа на руках почти отключившегося Азирафаэля, — Марта! — повторил он, не дождавшись ответа. Но когда жена опять никак не отреагировала, он обратился к сыну: — найди маму и скажи, что мы приехали с Азирафаэлем. Пусть поскорее спускается. Энтони, наспех разувшись, но не сняв верхнюю одежду побежал вглубь дома. Кроули принес ребенка в гостевую спальню и осторожно разместил в мягком кресле, принявшись искать чистое постельное. — Дорогой, — в дверях возникла Марта, — что случилось? Энтони чуть не плачет, и… — Надо бы его переодеть в чистое, — Казимир, кивнув на кресло, продолжил запихивать перьевое одеяло в пододеяльник, — и попробовать накормить. — А что с ним? — произнесла Марта, посмотрев на закутанного Азирафаэля, полулежавшего в кресле. — Воспаление легких, милая. Я сейчас поеду за Уоткинсом. Надо, чтобы мальчик его дождался. — Все так плохо? — Надеюсь, что нет. Но лучше подстраховаться. Ты справишься? — Да, езжай. Пока Марта переодевала мальчика в чистую пижаму, в комнату вошел Энтони и тихо замер на месте, испуганно наблюдая. Она аккуратно уложила Азирафаэля на постель, поправила подушку у него под головой, ласково погладив его по голове. — Можно я останусь? — тихо попросил Энтони, когда мама обратила внимание на его присутствие. — Азирафаэлю надо отдохнуть, милый. — Я буду тихо. Просто посижу тут. Пожалуйста. — Милый… — Я правда тихо. Правда-правда. Чтобы он не ушел. — Ушел? — Мистер Фелл сказал, что он уходит. Если он начнет уходить, я уговорю его остаться, — Энтони смотрел на свою маму широко распахнутыми разноцветными глазами. — Хорошо, подождем папу с доктором Уоткинсом тут, — согласилась Марта, с горечью глядя на сына. Было странно осознавать, что он, не понимая всего, так точно чувствовал происходящее. — Ему больно? — Энтони посмотрел на Азирафаэля, который заворочался на постели. — Ему плохо, — кивнула Марта, усаживаясь в кресло, — он болеет. Иди сюда, — она указала себе на колени. — А можно я, — он бросил взгляд на постель, — я осторожно. — Не надо. Дай ему отдохнуть, иди ко мне. Энтони опустил голову, послушно подошел к маме и уселся у нее на коленях. Марта погладила его по голове, мягко обняла и совсем скоро Энтони уснул. Казимир вернулся чуть меньше, чем через час, сопровождаемый сонным и взъерошенным доктором Уоткинсом, который тихо ругался себе под нос. Он вошел в комнату, окинув ее раздраженным взглядом, разложил на столике свои инструменты, разбудив при этом и Энтони, и Азирафаэля. Второй, не поняв, что происходит, начал плакать. Больше от испуга, чем от боли. Уоткинс смерил усталым взглядом Казимира, начав копаться в чемоданчике и по привычке пригладив светлые волосы рукой. Марта не успела поймать Энтони, он сразу же подбежал к Азирафаэлю. — Не плачь, — Энтони погладил друга по голове, неловко, но искренне, — не плачь. — Выведите ребенка, — все так же недовольно попросил Уоткинс, — мешает же. Марта взяла сына за руку и, несмотря на его активное сопротивление, вытянула его из комнаты, закрыв за собой дверь, Казимир и Уоткинс остались в комнате. — Я видел кровь, — тихо сказал Кроули, когда Азирафаэль зашелся в очередном приступе кашля, явно задыхаясь, — когда он… — Не кипишуй, сейчас посмотрим, — отозвался Уоткинс. Когда холодный металл стетоскопа коснулся горячей кожи, Азирафаэль вскрикнул, зарыдав с новой силой. Казимир ласково погладил его по голове, стараясь хоть немного успокоить его. Где-то за дверью раздалось недовольное «пусти меня» и приглушенный грохот. — Сделай так, чтобы он не орал, я же ничего не слышу, — произнес Уоткинс. — Это ребенок, а ты его пугаешь, подожди. Тише-тише, — Казимир слегка заслонил собой Азирафаэля, обнял его, поглаживая по голове и по горячей спине, — все хорошо, малыш, не бойся. Ну, — он слегка отодвинулся, заглядывая в голубые глаза, — помнишь меня, ну? Я тебя в обиду не дам, тише. Все хорошо, — он снова обнял ребенка, который начал постепенно успокаиваться. — А это доктор Уоткинс, он тебя осмотрит и полечит, хорошо? Только не плачь, все хорошо. Когда Азирафаэль перестал кричать, Уоткинс продолжил его осматривать. Послушав его легкие, он встряхнул градусник и вставил его Феллу под мышку. Прошло около пяти минут, и столбик ртути остановился на отметке 39,4. — Так, — врач поднялся с постели и подошел к своему чемоданчику, — это точно воспаление легких. Для начала надо сбить температуру, а потом будем думать. — Над чем, Джим? — У него в легких жидкость. Немного, правда, но это надо исправлять. — А кровь? — При кашле? Не бери в голову, горло разодрал. Ничего страшного. — Ему больно? — Что ж ты над ним так трясешься-то? — Уоткинс посмотрел на Казимира, приподняв удивленно бровь. Казимир промолчал. — Больно при кашле, хреново от температуры, но в целом — терпимо. Ничего смертельного. Вот наведайся ты к ним через недельку-другую, там бы было хуево, — он похлопал себя по карманам в поисках сигарет. — А что с воспалением? — Я ж не волшебник, — он развел руками, — не ко мне вопрос. Хорошее питание, отдых, и надеяться, что организм справится. — А справится? — Казимир сел на край постели, поправил одеяло и погладил начавшего снова засыпать Азирафаля. — Ну, мальчишка, конечно, истощен, но должный уход ты ему обеспечишь. Я бы сказал, что да. А это тот самый, который священника и медсестры, да? — Угу, — кивнул Казимир, — он самый. А что? — Да удивляешь ты меня, Кроули, удивляешь. Он твоему не ровня. А впрочем… — он выудил из кармана брюк папиросу, и зажал ее в зубах. — Если понадоблюсь — заезжай, но тут я мало что еще могу сделать. Как только Уоткинс уехал, Энтони сразу же вернулся в гостевую спальню и забрался в кресло с ногами. Даже когда Казимир привез маму Азирафаэля, Энтони отказался покидать комнату. Казимир прикрикнул на него, припомнив, что обещал его выпороть, но Оливия попросила оставить мальчика в покое. И Казимир сдался. Ближе к ночи Марта зашла за сыном, и тот нехотя, после долгих уговоров, ушел спать к себе. Оливия дремала, сидя в кресле, укрывшись пледом, после долгой и тяжелой смены в больнице. Марта не стала ее будить и, поставив поднос с ужином на столик рядом с креслом, покинула комнату. Ночью, когда Оливия уже почти уснула в кровати рядом с тяжело дышавшим сыном, дверь в комнату тихо приоткрылась, выпустив полоску света из коридора. Женщина обернулась и увидела застывшего в дверях Энтони Кроули. Мальчик был сонным, держал в одной руке одеяло, а во второй — потрепанного плюшевого зайца. Постояв несколько секунд на пороге, Энтони осторожно прикрыл за собой дверь и прошел в комнату. Оливия молча, стараясь не выдать себя наблюдала за тем, как он забрался на кресло с ногами, обнял зайца и закутался в одеяло. Она ожидала, что Энтони скоро уснет либо начнет возиться и шуметь, как все дети, но мальчик только тихо полулежал в кресле, наблюдая. Это было совсем на него не похоже. — Иди сюда, там же не удобно, — Оливия не выдержала первой, — места хватит. — Правда можно? — шепотом спросил Энтони, моментально оживившись. — Только не разбуди Азирафаэля. — Не говорите папе, он будет ругаться, — осторожно забравшись на край кровати, тихо попросил Энтони. — А ты что тут делаешь? — Оливия приподнялась, чтобы лучше видеть мальчика. — Михаэль сказала, что когда люди уходят, они оказываются на небесах и становятся ангелами, — Энтони съежился, прижав игрушечного зайца к себе, — и что после этого они наблюдают за нами и помогают нам. А еще она сказала, что с небес нельзя вернуться, — он серьезно посмотрел на удивленную Оливию, которая хотела было что-то сказать, но так и не решилась. — Я уверен, что Азирафаэль станет хорошим ангелом, но… — Кроули прикусил нижнюю губу, — я буду скучать, и, — он тяжело сглотнул, а Оливия отчетливо слышала, как задрожал детский голос. — И я решил остаться рядом. Если он попробует уйти, я скажу ему остаться. Он же меня послушает? — он посмотрел на Оливию с надеждой, от которой щемило сердце. — Послушает, правда? — Конечно, — сдавленно ответила Оливия, не ожидавшая ничего подобного, — конечно, дорогой. — Вот, — Энтони, довольный своим планом слабо улыбнулся. Оливия, отвернувшись на мгновение, быстро вытерла рукавом ночной рубашки выступившие слезы. Слишком странно было слышать такое от маленького ребенка, который совсем не понимал ужаса всего происходящего. — Тебе рассказать сказку? — спросила она, надеясь отвлечься от своих мрачных мыслей. — Про кролика Питера, пожалуйста, — тихо попросил Энтони, устраиваясь около Азирафаэля так, чтобы не потревожить его. — Но ты говорил, что это скучная история. — Она нравится Азирафаэлю. Если он проснется, ему будет приятно, — просто ответил Кроули. — Ох, милый, — Оливия села, подложив себе под спину подушку, потом погладила Энтони по голове. — Жили-были на свете четыре крольчонка, и звали их так: Флопси, Мопси, Ватный Хвост и Питер… 1963, декабрь В детстве из них двоих более слабым здоровьем обладал Азирафаэль: начиная с воспаления легких, которое чуть было не оборвало его жизнь еще в раннем детстве, заканчивая постоянными простудами. Но с годами здоровье Фолла стало лучше, стали лучше условия жизни. Да и медицина с ее современными чудесами помогала. Но теперь все переменилось потому, что годы проведенные Кроули в Бедламе не могли не оставить свой жуткий отпечаток. До самочувствия пациентов, особенно в военные годы, никому из персонала особого дела не было. И теперь Азирафаэль старался делать все, чтобы сберечь пошатнувшееся здоровье Энтони. Но сейчас Кроули лежал на диване, укрытый пледом, головой на коленях Фолла, прикрыв чувствительные к свету глаза. — Мгм, — тихо простонал Энтони, с трудом повернув голову. Простое движение отозвалось тупой болью в висках и затылке. — Спи, — тихо прошептал Азирафаэль, поправив плед, — спи, дорогой. — М-м-м… — Я здесь, — Фолл отложил книгу и обеспокоенно взглянул на Кроули, который, казалось, все еще спал, — все хорошо. — Не надо… не надо… — голос у Энтони был слабым и хриплым, — пожалуйста, не надо… Я буду… Только не… — Эй-эй, — в голосе Фолла сквозила тревога, он слегка сжал худое плечо и осторожно потряс Кроули, пытаясь разбудить от болезненного полусна-полузабытья, — все хорошо, ты дома. — Не надо транквилизатор*… Я буду… буду хорошим… хорошим… — Энтони, — позвал Азирафаэль, — Энтони, проснись, посмотри на меня, — он погладил его по голове, а потом положил прохладную ладонь на горячий лоб. — Нгх, — Кроули все же приоткрыл разноцветные, слегка воспаленные глаза и осмотрел комнату ничего невидящим взглядом, — не надо… — Все хорошо, не будет транквилизатора, не будет ремней. Посмотри на меня, — он осторожно обхватил горячее лицо Кроули ладонями, мягко разворачивая к себе, — посмотри, дорогой. — Ангел, — расфокусированный взгляд, что блуждал по комнате на несколько секунд сосредоточился на лице Фолла, — ангел… — Вот так, — выдохнув, Азирафаэль невесомо погладил его по щеке, — молодец. Ты дома, со мной, видишь? — Мне казалось, что я там и… — Ты здесь, а я с тобой. Кроули закрыл глаза, в уголках которых тут же выступили слезы, и сразу почувствовал, как теплые пальцы мягко стерли их, а потом начали так же мягко массировать пульсирующие, влажные от пота, виски. — Я брежу, да? — едва шевеля сухими губами, не то спросил, не то констатировал Кроули. — Я в больнице, обколот всяким и снова вижу тебя, ангел. — У тебя жар, могут быть и галлюцинации. Но я — настоящий, — он слегка повернулся, забрался одной рукой под плед и нащупал горячие пальцы Кроули, — вот, я держу тебя, чувствуешь? — Мг, — Кроули слабо сжал руку Азирафаэля, — ангел… Только не исчезай… — Я с тобой и никуда не денусь. Не бойся, — он наклонился, неловко обнимая, закрывая собой от всего мира, — ничего не бойся. Кроули затрясло, он отчаянно сжал ладонь Азирафаэля, и начал что-то бессвязно бормотать. Фолл молча держал его за руку, надеясь, что Энтони все же успокоится, если дать ему время. Но он дрожал все сильнее, пытаясь всхлипывать как можно тише. — Иди-ка сюда, — Азирафаэль подхватил Кроули под мышки и, пересев, усадил его себе на колени, устроив рыжую голову у себя на груди, обняв за спину. Больше всего Фоллу хотелось успокаивающе поцеловать Кроули в висок или лоб, но он решил не спешить. — Ты в безопасности. — Прости, — Кроули уткнулся носом в теплое плечо, пытаясь хоть как-то справиться со всеми эмоциями, что накрывали его с головой, — прости, что я такой… — Бедный мой, — Фолл запустил пальцы в рыжие волосы, — ты ни в чем не виноват, тише-тише, — он слегка надавил на ему затылок, вынуждая устроиться головой у него на груди, — все наладится. Мы все починим, не бойся. — Ты только не исчезай, — Кроули нервно сглотнул, — ладно? Умоляю… — Я здесь, — отозвался Азирафаэль, — а ты отдохни еще немного. Я обещаю, что буду рядом. Когда Кроули снова открыл глаза, он уже был у себя в спальне. Было темно, первое что он услышал — звук завывавшего за окнами ветра. Энтони попытался пошевелить рукой, но понял, что не может: что-то в районе запястья крепко держало ее на месте. Кроули вскрикнул от ужаса и резко сел, что отдалось острой болью в голове и неприятной ломотой — по всему телу. — Все хорошо, — тут же совсем рядом раздался голос Азирафаэля, — это я тебя держу, не волнуйся. Никаких ремней, только я. Энтони несколько раз моргнул, а потом присмотрелся к полумраку комнаты: рядом с кроватью стояла стойка, на которой была закреплена до боли и ужаса знакомая стеклянная банка, тонкая трубочка от которой тянулась к худой руке. Кроули снова резко дернулся и сразу же почувствовал, как теплые пальцы сжались у него на предплечье. — Тише-тише, все хорошо, — те же пальцы, слегка ослабили хватку, мягко прошлись по коже, — никаких ремней, это я, слышишь? У тебя температура поднялась еще сильнее, я не смог тебя разбудить и вызвал врача, — Азирафаэль звучал устало, но спокойно и уверенно. — В капельнице только физраствор и глюкоза, чтобы снять обезвоживание и немного поддержать организм. Минут через десять ее уже можно будет отключить. Кроули закрыл глаза и коротко кивнул. Азирафаэль пересел со стула на край постели, от чего та слегка промялась, жалобно скрипнув, и обхватил Энтони за плечи, помогая лечь обратно. Еще некоторое время он придерживал руку Кроули, чтобы тот случайно не выдернул тонкую иголку и не навредил себе. — Знаю, что неприятно, потерпи, — словно ребенка начал уговаривать Азирафаэль, — еще немного. Энтони в ответ только кивнул, но продолжил напряженно сжимать и разжимать худые пальцы, вытянув руку. Фолл почти невесомо прикоснулся к месту, где иголка входила в кожу, и пальцем проскользил вверх по руке. — Что ты хочешь на ужин? — Азирафаэль решил попытаться отвлечь Кроули от неприятных ощущений. — Не хочу, — тот плотно закрыл глаза и тяжело сглотнул подступивший к горлу ком. Он услышал тяжелый вздох, а потом почувствовал, как кровать распрямилась — Азирафаэль встал. Но теплые пальцы, что гладили предплечье, никуда не делись. Внутри у Кроули все болезненно сжалось от ожидания того, что они вот-вот отпустят его. Но вместо этого он почувствовал теплое дыхание у себя на щеке. — Но ты ужасно ослаб, дорогой, — вкрадчиво произнес Фолл. — Тебе надо поесть, хотя бы немного. Кроули повернул голову и приоткрыл разноцветные глаза: Азирафаэль сидел на полу рядом с ним, упираясь подбородком в постель и с тревогой смотрел на него. — Все, что хочешь приготовлю, — очень тихо добавил Азирафаэль, — только скажи. — Я, — Энтони запнулся, понимая, что не может, просто не может снова ответить ему «ничего не хочу», — не знаю, ангел. — Давай немного супа, хотя бы пару глотков? — Кроули смотрел в глаза Азирафаэля полные такой щемящей надежды, что он просто кивнул. — Я попрошу Энтони принести, а сам посижу с тобой. Забота, которой Фолл окружил Энтони, его стремление помочь и поддержать то, как самоотверженно и бескорыстно он заботился, делало больно. Кроули сдавленно заскулил от невозможности иначе выразить все, что его терзало. — Ох, дорогой мой, — горло предательски сдавливало, — я рядом, совсем рядом, — он накрыл горячую ладонь своей, но вопреки его ожиданиям этот жест Кроули не успокоил — тот только громче завыл на одной ноте. В этот момент у Фолла все слова застряли в горле. Больше всего хотелось крепко прижать Кроули к себе, спрятать от всех, защитить от мира, главное — защитить от него самого. Но Азирафаэль боялся слишком поспешить, поэтому только поднес ко лбу чужую раскрытую ладонь и уперся в нее. Он почувствовал, как чужие пальцы дрогнули, а потом Азирафаэль почувствовал, что Кроули неловко гладил его большим пальцем по мягким волосам, продолжая при этом плакать в голос. — Я… я не достоин… не… — Достоин, конечно, достоин, — возразил Азирафаэль, — больше, чем кто-либо другой. — Н-н-нет, — Кроули, казалось, давился собственными слезами и внезапно захлестнувшим его отчаянием. Фолл понял, что говорить с ним сейчас было бесполезно, поэтому он молча прижал его руку себе к груди туда, где билось сердце. Прошло около десяти минут прежде, чем Кроули стих, выпустив всю боль или окончательно выбившись из сил. Азирафаэль отключил уже пустую капельницу, оставив иглу-бабочку на руке Кроули, позвал сына и попросил принести кружку теплого бульона. — Прости, — хрипло произнес Кроули. И без того саднившее второй день горло теперь раздирало от боли, — прости. — Все хорошо, — Азирафаэль старался звучать уверенно, хотя сам был голов поддаться собственным эмоциям, — все хорошо, — повторил он. — Не расстраивайся так, не надо. Мы все-все исправим, обещаю. Энтони отвернулся, свернувшись в комок, кутаясь в одеяло. На место отчаяния пришла волна отвращения к себе. Он натянул одеяло так, чтобы головы не видно было. Кроули слышал, как спустя какое-то время дверь в комнату скрипнула, но Азирафаэль остался сидеть на месте, расположив раскрытую ладонь на спине и медленно поглаживая. — Он теплый, — прошептал Фолл-младший, — остынет минут через десять. — Спасибо, — так же шепотом ответил Азирафаэль, — спасибо, милый. Энтони, — он дождался пока сын выйдет из комнаты перед тем, как обратиться к Кроули, — прошу тебя. Кроули совсем не хотел оборачиваться, но знал, что Азирафаэль напряженно ждет. Ждет, с надеждой и болью глядя на него. А он уже итак достаточно испоганил чужую жизнь, чтобы игнорировать просьбу. — Я помогу, — Фолл слабо улыбнулся и потянулся к Кроули, — ладно? Тот слабо кивнул в ответ, и сразу же Азирафаэль обнял его за плечи и помог сесть. Он подложил Кроули под спину подушку, поправил одеяло и протянул кружку с густым бульоном. Энтони взял кружку и затравленно посмотрел на Фолла. Есть, точнее пить, ему не хотелось совсем, но Азирафаэль, его ангел, смотрел на него так пронзительно, что Кроули сдался. Бульон оказался и правда не горячим, а приятно теплым, но боль в горле все равно была настолько сильна, что даже пара глотков далась Кроули с большим трудом. Когда он снова посмотрел на Азирафаэля, тот, кажется, светился от счастья. Энтони прикрыл глаза и, переборов себя, допил бульон. — Спасибо тебе, — отставив кружку на тумбочку, Фолл взял Кроули за руки, — спасибо, дорогой. — Да ладно, — Энтони неловко повел плечом и отвернулся, — ничего такого, — Кроули снова лег, закутавшись в одеяло. — Можно я, — Азирафаэль протянул руку и, получив согласный кивок, опустил прохладную ладонь на горячий лоб, успокаивающе поглаживая. — Утром, возможно, придется сделать еще капельницу, хорошо? — Мг. — Хочешь, чтобы я остался? 1964, декабрь — Ангел, — Кроули, покачиваясь, возник в дверях кабинета, бледный и дрожащий, — мне плохо. — Господи, Энтони! — воскликнул Фолл, откладывая документы в сторону. — И поэтому ты решил, — он, покачав головой, встал из-за стола и быстро подошел к Кроули. Он сразу же подхватил его под мышки, помогая удержаться на ногах, и отвел к дивану. Кроули бил озноб, но он не спешил кутаться в предложенный теплый плед, а только доверчиво обнял Азирафаэля. — Ну, зачем? Ведь ты мог меня просто позвать. — Я соскучился… — Глупый, — фыркнул Фолл, выдыхая в рыжие волосы и крепко прижимая худое тело к себе, — глупый мой. — С тобой теплее. — Ты — наглец, рыжий, невозможный наглец, — Фолл даже не пытался скрыть улыбку, — родной и любимый. И горячий. Температуру мерил? — Чуть больше тридцати восьми, — он прижался еще теснее, утыкаясь носом в изгиб шеи и жадно вдыхая родной запах, — а ты тут пропадаешь… — Ну, прости, родной, прости. Я думал, что ты проспишь пару часов… — И просплю, — перебил Кроули, — а если кто-то не будет торчать у себя в кабинете, то и больше просплю. — Тогда пойдем, тебе надо отдыхать. Хочешь есть? — Не, — он мотнул головой, — не сейчас по крайней мере. Сейчас я хочу теплого тебя рядом, — Кроули устало, но нагло улыбался. — Наглец, — констатировал Азирафаэль, поцеловав Кроули в горячий висок, — самый наглый наглец из всех. — Тебе что-то не нравится? — Кроули вскинул рыжие брови, наигранно возмущаясь. — Нет-нет, что ты, — Фолл крепче обнял его за спину. — Пойдем. Когда они оказались в спальне, Кроули сразу же забрался в постель, завернувшись в одеяло. На прикроватной тумбочке стоял стакан с водой, около которого стоял открытый пузырек с таблетками. — Таблетку принял, — поймав взгляд Фолла, подтвердил Кроули. Азирафаэль стянул с себя домашнюю одежду, оставшись в нижнем белье и тоже залез под одеяло. Кроули сразу же прижался к нему всем телом, уткнувшись носом в широкую грудь. Фолл обнял его за спину, поглаживая ласково и укладываясь удобнее. — Не уходи, ладно? — тихо попросил Кроули. — Я подумаю. Ай! — Азирафаэль почувствовал тычок в бок. — Да куда ж я от тебя денусь? — Опять пойдешь в бумажках копаться, — Кроули широко зевнул, закинув руку Фоллу на грудь, а ногу — на бедро. — Хорошо, — в этот раз Азирафаэль ответил абсолютно серьезно, — я всегда буду рядом.