Потухший огонёк

      Ода считал странным, что со знанием определённого дня убийства и списка возможных жертв до сих пор не удалось поймать убийцу, или хотя бы предотвратить смерть учеников. Чего стоило в день «зачистки» поместить всех грязнокровых первогодок под надёжную защиту преподавателей и патрулировать замок и территорию школы? Такая идея вообще приходила в голову директора и педагогического состава? Если нет, то Сакуноске стоило всерьёз задуматься о подозрениях в их сторону, хотя они и так были. Анго днями напролёт пытался найти что-то общее, связывающее эти пять убийств, помимо того, что уже было известно, строил логические цепочки, цепляясь за каждую улику, и Сакуноске ему безмерно благодарен, ведь с его помощью список подозреваемых сократился вдвое.       Засиживаться допоздна в пустой и тёмной библиотеке уже стало обыденным, как и засыпать там. Чаще всего не выдерживал Анго, погружаясь в сон сидя на стуле и едва склонив голову вперёд. Он часто читал в таком положении, а потому Ода даже не сразу замечал, что друг уже давно спал. В такие моменты он тушил несколько свечей, оставляя лишь одну для освещения, чтобы яркий свет не тревожил чуткий сон слизеринца, и продолжал делать какие-то заметки в толстом, почти полностью заполненном блокноте. Бывали случаи когда засыпал и Сакуноске, опустив голову на сложенные на столе руки и тихо посапывая. Анго заботливо укрывал его мантией и забирал из его рук перо, перечитывал его некоторые записи и дополнял их своими мыслями. Но в обоих случаях, как бы не хотелось тревожить сон друг друга, приходилось будить товарища и расходиться по комнатам пока не уснули оба, а то Луиза Мэй Олкотт, которая следила за порядком в библиотеке, была очень робкой и тихой, что можно было сказать даже по её внешнему виду, и никогда не делала замечаний ученикам, а доставлять ей неудобства не хотелось. Она каждый раз встречала ребят мягкой улыбкой, а провожала едва слышным «Спокойной ночи!», была вежливой и дружелюбной, от чего её все любили, разве что за исключением Озаки Коё. Та всегда с неким презрением поглядывала на неё, не доверяя людям, пришедшим к ним из Министерства Магии. Порой казалось, что смотритель Гриффиндора пытала взглядом бедную пугливую Луизу, безмолвно предупреждая, что если она вдруг окажется каким-нибудь шпионом из верхов организации, то в первую очередь попадёт под расправу тяжёлой руки Коё.       Шестикурсники часто ходили по коридорам Хогвартса в людное время, наблюдая за некоторыми студентами, которые в их списке маячили на первых местах, но зачастую натыкались лишь на дерущихся Дазая и Чую. Никакие воспитательные беседы и разговоры с профессорами на них уже давно не действовали, поэтому оставалось только растащить их по разным концам замка и остудить их пыл. Анго после таких происшествий часто приходилось выслушивать нытьё Осаму, которое делилось на две стадии: первая заключалась в рассказе о том, насколько сильно его бесит этот рыжий коротышка и как же сильно хочется заткнуть его; вторая же повествовала о том, каким именно способом он собирался это сделать — зачастую Осаму просто понижал голос до едва слышного шёпота и произносил: «— Поцелуем…». А Сакагучи оставалось лишь тяжело вздохнуть и закатить глаза на этого горе-влюблённого. Причём Дазай отрицал свою влюблённость даже после самим им сказанных слов, оправдываясь перед другом, что просто оговорился, однако замена слова «поцелуй» на слово «кляп» в воображении Анго ничуть не меняла значения. И, признаться честно, ему было жутко стыдно за подобные мысли.       Одасаку было куда сложнее справиться с Накахарой, волоча его за капюшон мантии, порой приходилось даже за волосы из-за ярого сопротивления, в башню Гриффиндора и силой заставить его сидеть на диване в гостиной. В отличие от Осаму Чуя не произносил ни слова, хмуро уставившись на уставшего от всего этого шестикурсника, мечтающего о том дне, когда между Двойным Чёрным, наконец, воцарится мир. Кажется, об этом мечтала вся школа.       — Прости. — единственное, что произносил рыжий, когда желание рвать и метать сходило на нет. После этого он ещё какое-то время сидел у камина, стыдливо глядя в пол, ожидая, что Сакуноске хоть что-нибудь скажет, но тот молчал, осматривая Накахару так, как обычно смотрят на младших братьев, из-за непослушания которых частенько попадало от родителей именно старшим.       Сакагучи и Сакуноске настолько привыкли ко всему этому беспределу, что встретить этих двоих, спокойно общающихся в школьном дворе и, на удивление, не пытающихся прикончить друг друга, для них было кратковременным шоком. Видимо просиживание целыми днями штанов в библиотеке так сильно их отвлекло от окружающего мира, что они упустили тот долгожданный день примирения. Кажется вся школа вздохнула с облегчением. Остаётся загадкой надолго ли. Их дружеский диалог казался таким натянутым, словно им сложно и не в привычку говорить подобным образом, хотя это и не удивительно — после почти четырёх лет вражды они, наконец, нашли общий язык, вот только шансов, что это не завершится очередной дракой, учитывая омерзительный характер Осаму, и не менее агрессивный характер Чуи, почти не было. Два сапога пара, ей Богу. Они определённо стоили друг друга. Это хрупкое спокойствие напоминало хрустальный бокал на высокой ножке, уже однажды разбитый и только недавно кропотливо склеенный по кусочкам, что на данный момент стоял на самом краю высокой стены готовый сорваться вниз от малейшего дуновения ветерка, малейшего неверного движения, единственной неверно подобранной фразой и всё… Звяк, бреньк и с концами! Другими словами — на этот раз, если он и упадёт, то уже разобьётся окончательно, без возможности восстановления. И на это было больно смотреть…       Дазай старался быть как можно более осторожным, боясь совершить роковую ошибку, которая, скорее всего, поставит крест на дальнейшем развитии их отношений. Чуя же был более робок, холоден, но, кажется, совершенно не жалел о сделанном выборе, всё же простив Осаму, он пусть немного, но расслабился; в последнее время ему казалось, что слишком много всего давило на него. Им предстоит заново пройти тот долгий и мучительный путь к доверию, который преодолевают лучшие друзья за многие годы, проведённые вместе, и Одасаку с какой-то печалью отметил, что если бы тогда, на первом году обучения Дазай не был так импульсивен, скорее всего, на данный момент эти двое были бы отличными друзьями и не мялись бы в неуверенности друг перед другом.       — Он повзрослел. — Анго смотрел точно на старосту своего факультета. Уголки его губ были слегка приподняты. — Помнишь тот день, когда вы познакомились?       Ода медленно развернулся на пятках и так же медленно направился в обратную сторону. Отвлекать пятикурсников своим появлением совершенно не хотелось. Друг последовал его примеру.       — Ну разумеется помню. — его губы тронула грустная улыбка. — В тот день он так рыдал на моём плече, что я едва сам не пустил слезу. Единственный раз в жизни я видел его таким разбитым, и этот момент никогда не забудется.       В тот день Осаму узнал о родстве Рандо и своего лучшего друга Чуи. И именно в этот день всё пошло по наклонной…

***

      Пусть студентов и предупредили насчёт проверки, та всё равно свалилась будто снег на голову — так же неожиданно, болезненно и с вредом для здоровья. Ацуши вместе с Джуничиро всего за пару часов после прибытия делегации в строгих, пошитых на заказ костюмах с галстуками, научились сливаться со стенами в коридорах и на всякий случай задерживать дыхание — это уже так, для лучшей маскировки. Другими словами — всеми силами старались как можно меньше попадаться на глаза членам Министерства, а при возможности так вообще не сталкиваться. И не только эти двое первогодок придерживались такой тактики. Люди в чёрном, как их единогласно окрестила вся школа, были не очень дружелюбными, мрачными и настолько серьёзными, что становилось даже страшно при взгляде на них. Лишь их главный, которого представили ещё за завтраком и у которого было просто непроизносимое имя — Фрэнсис Скотт Кей Фицджеральд, — выглядел немного иначе: на нём был костюм кремового цвета и его внешность сама по себе отличалась от остальных тем, что он был светловолосым и голубоглазым, в то время как его подчинённые все до единого были брюнетами, или же шатенами. Только холодный пронзительный взгляд был у всех одинаков, и это пробивало до дрожи костей.       Несмотря на проверку, учёбу было принято не отменять и отправить студентов на дисциплины по старому расписанию, причём в каждом кабинете, где проводилось занятие, сидел один проверяющий, наблюдая и за профессором, и за студентами, и за тем, как они пользовались магией. Всё было под строгим наблюдением, однако даже это не так сильно напрягало обитателей Хогвартса, ведь было кое-что по-страшнее. И это «что-то» происходило за дверью кабинета Фукузавы Юкичи, куда по одному приглашались студенты, начиная со старших курсов, и никому неизвестно, что там с ними делал Фицджеральд и ещё несколько членов министерства, а все те, кто уже побывал там, говорили лишь то, что им запретили рассказывать об этом и молчали в тряпочку. Но сам факт, что оттуда возвращаются живыми немного успокаивал, а то были некоторые ребята, судя по всему ответственные за байки на Хэллоуин, которые уже понапридумывали новых пугающих историй о тёмной комнате, в которой пытали учеников, а может быть даже и убивали, отправляя вместо них искусно подделанных копий. Набить им морды желающих было достаточно, вот только для начала следовало найти тех, кто первым пустил подобный слушок по школе и уже тогда бить, чтобы неповадно было. Атмосфера и без того напряжённая, первогодки и многие студенты постарше метались из стороны в сторону и не могли спокойно сидеть за партами, нервно ожидая своей участи, подготовленной за той самой большой дверью из тёмного дуба.       Время уже близилось к вечеру когда по коридорам Хогвартса разнёсся низкий голос по передатчику, прося Осаму Дазая подойти к кабинету директора. Вот на этом моменте напряглись абсолютно все, включая преподавателей, которые сами были проверены ещё с утра и не беспокоились насчёт большинства студентов, которые по их мнению были совершенно безобидными. Дазай же не входил в этот перечень ни под каким предлогом. Гоголь, сидевший вместе с ним в Большом зале, даже подскочил с места, вот только непонятно: то ли от беспокойства за друга, то ли от осознания того, что уже добрались до пятикурсников и скоро настанет его очередь, то ли от того и другого сразу. Сам же Осаму был чертовски спокоен, по крайней мере снаружи. Он, не торопясь, поднялся на нужный этаж, вошёл в кабинет и уважительно поклонился всем присутствующим в знак приветствия. Его усадили за стол, который перенесли сюда специально для этого, попросили вытянуть на столешнице обе руки, на одну из которых поместили небольшую прозрачную сферу, холодную как лёд на ощупь, что даже пальцы непроизвольно сжались вокруг неё, а ко второй подключили… Детектор лжи? Это что, допрос какой-то? К трём пальцам левой руки присоединили какие-то провода, один такой же зацепили на запястье, прощупав перед этим пульс и тут до него дошёл смысл слов Сакагучи, который прошёл через это ещё во время обеда: «— Если будут задавать вопросы, то лучше отвечай правдой, даже если это будет сугубо личного характера. Поверь мне, они не позволят соврать». Соврать здесь и так не выйдет. Неожиданно сфера поднялась над замёрзшей ладонью и повисла в воздухе, принимаясь невесомо парить на высоте примерно пятнадцати сантиметров от руки. Если верить словам Фицджеральда, то так и должно быть. Дазай покосился на детектор лжи, а затем поднял недоверчивый взгляд на Фукузаву, что стоял в стороне и внимательно наблюдал за процессом.       — Итак, пожалуй, начнём. — Фрэнсис, предвкушая, потёр ладони и уселся прямо напротив студента, заинтересованно оглядев его. — Как тебя зовут, юноша?       — Осаму. — слизеринец заинтересованно повернул голову в сторону чиркающего звука и заметил парящее неподалёку перо, выводящее что-то на пергаменте. Что ж, это было ожидаемо.       — Фамилия?       — Дазай.       — Возраст?       — Пятнадцать.       Пока всё шло по старому проверенному шаблону, начиная с личных данных, вот только когда эти безобидные вопросы сменятся чем-нибудь серьёзным оставалось загадкой. Внутри сферы начало формироваться бледное облачко, слегка отливая голубым цветом. И, как стоило догадаться, это тоже было только начало.       — Какова твоя роль в жизни школы?       — Студент, староста факультета. — Дазай непринужденно пожал плечами.       — Сложно быть старостой?       — Не особо. Но бывают и трудные моменты.       — У тебя есть друзья?       — Да, и их много. Я довольно дружелюбный.       — Это хорошо. — Фрэнсис ухмыльнулся и пододвинул стул немного ближе к столу. — А что насчёт врагов?       Осаму тут же вспомнил про Чую, немного помолчал, подумал и только спустя какое-то время дал ответ:       — Ну, наверняка найдутся люди, которые недолюбливают меня по своим причинам, но чтобы я с кем-то враждовал… нет, теперь нет.       Фицджеральда немного смутило слово «теперь», и Дазай это отлично понял по его выжидающиму взгляду. Он со вздохом откинулся на спинку стула, стараясь не сильно шевелить руками, чтобы не сбить прибор, и принялся пояснять о его вражде с неким гриффиндорцем, но опуская при этом все подробности о том, что это была вовсе не вражда, а самая настоящая четырёхлетняя война, и не забыв в конце упомянуть, что отношения между ними уже налажены.       — Есть человек который тебе нравится?       — Хмм, думаю да.       — В каких вы с ним отношениях?       Вопросы и вправду личного характера, вот только зачем им всё это знать? Осаму краем глаза заметил, что другие два члена Министерства как-то слишком резко достали волшебные палочки, направив их прямо на него, однако Фрэнсис жестом приказал продолжать, не обращая на них внимания. Слизеринец стоически держался и по его внешнему виду даже нельзя было сказать, что он нервничал. Его выдавал лишь слегка участившийся пульс. Облачко в сфере стало тёмно-синим с небольшими просветами голубого и фиолетового оттенков. С чем это связано? Дазай надеялся, что скоро им, студентам, объяснят все эти странные манипуляции.       — Мы дружим. — тихо и слегка неуверенно, но отчасти правдиво.       — Есть проблемы с гневом?       — Нет.       — А если честно?       — Возможно раньше были, но теперь не замечаю за собой такого. — и этот ответ больше устроил Фицджеральда.       — Когда-нибудь задумывался о суициде?       Не в бровь, а в глаз, как говорится. Слишком личные вопросы, чтобы спокойно на них отвечать. Он медленно кивнул, почему-то не решаясь сказать этого вслух, но Фрэнсис засчитал такой ответ и уже собирался задавать следующий вопрос, как вдруг его перебил один из подчинённых:       — Сэр, думаю уже достаточно. — он явно был чем-то обеспокоен, и только сейчас Осаму заметил, что его палочка направлена не на него, а на сферу, внутри которой помимо синего облака появились яркие молнии, которые словно оголённые провода сверкали беспрестанно и однонаправленно.       — Я полностью согласен. — отозвался второй и на всякий случай обошёл стол, за которым вёлся допрос (да, именно допрос, потому что назвать это по-другому у Осаму язык не поворачивался), становясь напротив товарища и так же направляя палочку на сферу. — Для анализа этого должно хватить. Нам придётся принять меры безопасности, если Вы продолжите в том же духе.       Юкичи безмолвно опустил руку на плечо Дазая, слегка сжимая ткань мантии, прося тем самым не беспокоиться. Слизеринца отпустили, напоследок спросив на каком факультете он учится и в какой комнате живёт, чтобы в случае чего с ним могли связаться. Перед уходом Осаму заметил, что ту сферу, которая парила над его ладонью всё это время, поместили в специальный контейнер, сделав на ней какую-то надпись, скорее всего его имя и фамилию, к другим точно таким же сферам, вот только их «содержимое» было светлых оттенков: голубого, жёлтого, розового, зелёного… И только его было тёмной, практически чёрной, да ещё и с всполохами молний. Здесь определённо что-то неладное и Дазай более чем уверен, что с ним и вправду свяжутся, а не так, как это обычно бывает с фразой «мы Вам перезвоним».