***
На поле для Квиддича было пусто и тихо. Шум, со временем ставший привычным, нескончаемые потоки студентов и извечно окружающие мрачные каменные стены — всё это осталось в замке. Здесь же было спокойно, просторно, свежо и до безумия ярко из-за приличного слоя снега, щедро отражающего яркие солнечные лучи морозного утра. Изо рта клубами вырывался пар и стремительно исчезал на фоне редких облаков. Как писал Александр Сергеевич Пушкин*: «Мороз и солнце; день чудесный!» Его слова как нельзя лучше подходят под описание воскресного утра. Ацуши, ещё плохо соображающий после недавнего пробуждения, сначала едва заметно вздрогнул от раздавшегося совсем рядом голоса Рюноске, просящего не отставать, а потом широко зевнул и поёжился, натягивая яркий шарф в широкие красные и жёлтые полосы повыше на покрасневший нос. — Почему мы выперлись на улицу в такую рань, да ещё и в мороз? Акутагава глубоко вздохнул, щурясь от слепящего снега. Он удобнее перехватил черенок метлы и замахнулся ей на Накаджиму, принимаясь шуточно дубасить его по спине, таким способом заставляя его наконец сдвинуться с места и побежать вперёд. — А кто упрашивал меня помочь с полётами? Часом не ты? А? — ворчал он, сам не особо довольный ранним подъёмом. — Позже тут будут тренироваться команды, притопчут весь снег. А пока он рыхлый, тебе будет не так больно падать. Ацуши во всю хохотал, убегая от нерадивого тренера, находя эту ситуацию забавной. Он смешно барахтался в глубоком снегу, застревая сапогами, и попутно пытался уворачиваться от ударов жёсткими прутьями. Рюноске сам невольно улыбался, наблюдая за игривым первогодкой. Тот ведь совсем ещё ребёнок. Когда-то он сам был таким: беззаботным, жизнерадостным, позитивным. Однако, он надеется, что в Накаджиме это сохранится навсегда, а не так, как было с ним. Он готов дать клятву, что не позволит тому же самому произойти и с его другом. Первым, единственным, а самое главное — настоящим. Другом… Друг… «Интересно, а друзья могут целоваться? Ну, по-дружески?» — подумал слизеринец, невзначай вспомнив о желании Дазая. В голове представилась яркая, чёткая картинка: Ацуши смотрел на него снизу вверх своими невероятными прекрасными глазами. На его щеках был лёгкий румянец, как и на его собственных, между их телами не было ни миллиметра расстояния: они обнимались. Обнимались и смотрели друг другу в глаза. С нежностью, заботой и безмерной любовью. Слегка приоткрытые в полуулыбке губы Накаджимы блестели и безумно манили. Наверняка они мягкие, даже очень. Он убедился в этом, когда подался навстречу, касаясь их своими всего на пару мгновений. В груди и животе взорвался целый фейерверк эмоций. Акутагава почувствовал, что его сейчас стошнит от всей этой сопливой романтики, а потому он старательно замотал головой из стороны в сторону, пытаясь выбросить эту картину из мыслей. Щёки стыдливо горели. Когда он вообще стал о таком думать? Нормально ли это? Вряд ли. Неожиданно откуда-то прилетает снежок, угодивший третьегодке прямо в лицо. Разлетевшиеся комочки застряли в волосах, попали за шарфик, проникая под свитер и противной ледяной жижей сползая по груди. Рюноске тут же оживился и принялся активно скакать на месте, вытряхивая снег. Неподалёку раздался заливистый смех. Ацуши схватился за живот и катался по снегу, будто в припадке. — Обалдел совсем?! — возмутился Акутагава и угрожающе направился в сторону стрелка́. — А чего ты застыл на месте, не реагируя на мои попытки дозваться тебя? Я уж думал, что на тебя кто-то замораживающие чары наложил. — Да, наложил. И никто иной как ты со своим снежком. Я ведь себе там всё отморозил из-за тебя, — причитал старший, уже готовя ответный снаряд. — Получай! Снежок полетел прямиком в первогодку, но так и не попал: Накаджима вскочил на метлу и, подражая кенгуру, поскакал на ней по полю, предпринимая попытки взлететь. У него ничего не выходило, и дольше чем на три секунды он не отрывался от земли, нелепо шатался, пытаясь удержаться на лету, а потом и вовсе свалился лицом в сугроб. Выглядело всё это так смешно, что Рюноске не удержался и расхохотался, сложившись пополам. У него даже живот заболел от неровного дыхания. В последний раз он так смеялся… Даже и не вспомнить, когда он вообще в последний раз смеялся. Гин наверняка бы в обморок упала, если бы увидела брата таким — давно забытым. И была бы на седьмом небе от счастья. Жаль, что её сейчас здесь не было. А Ацуши что-то слишком долго неподвижно лежал в снегу. Заметив это, Акутагава тут же взял себя в руки и стремительно направился к нему. В груди зародилась небольшая тревога. Неужто что-то случилось? — Ацуши! С тобой всё хорошо? — позвал он, но тот не отозвался, что заставило слизеринца сорваться на бег. — Накаджима! Эй! Упав перед ним на колени, Акутагава дрожащими от страха руками аккуратно приподнял его за плечи и перевернул на спину. Его сердце тут же пропустило удар. Взору предстали заплаканные глаза и такой несчастный вид, что у него самого́ едва слёзы не навернулись. Ацуши тихо плакал, прижимаясь к его груди, всхлипывая. Такой маленький и беззащитный. Хочется прижать его к себе и не отпускать, спрятать от всех бед и ненастий, обнимать, любить и защищать. На этот раз Рюноске даже не стал ругать себя за подобные мысли, лишь больше склонившись над первогодкой, устроив его сидя на своих ногах и успокаивающе поглаживая по спине. — Что такое, Ацуши? Тебе больно? Ударился? Только не говори, что что-то сломал, я этого не переживу. Преподаватели устроят мне выговор, в худшем случае исключат, но самое ужасное то, что Дазай… — Ничтожество! — неожиданно резко выпалил Накаджима и громко шмыгнул носом, сжимая в кулаке слизеринский шарф. — Что? — не понял нагло перебитый Рюноске. — Ничтожество! Я такое ничтожество, что аж в зеркало смотреть противно. Уже три с половиной месяца прошло с начала обучения в Хогвартсе, а я так намертво и прибит к земле, не в силах даже пару секунд попарить в воздухе. Многие с первого занятия манёвры выполняют, а я… Слёзы с новой силой подступили к покрасневшим глазам, срываясь блестящими хрусталиками по щекам. Сердце Акутагавы вновь предательски сжалось. Он пару мгновений не знал, что стоило сделать в первую очередь, но довольно быстро принялся вытирать слёзы с его лица своими рукавицами, приговаривая, что на морозе нельзя плакать, иначе кожа может растрескаться и будет болеть. Но это не остановило рыданий, и вряд ли смогло бы остановить вообще. Но попытаться всё же стоило. Над Накаджимой многие из однокурсников подшучивали. Хоть у него и был недостаток в весе, некоторые обзывали его тяжеловесом, выставляя это как причину того, что он не мог подняться вверх. Видимо, ничего другого более умного в их пустые головы не приходило. Подростки — самые жестокие обидчики. Ацуши часто раздумывал над этим, загонялся, даже всерьёз задумался о том, что он и в правду просто тяжёлый. Джуничиро, когда заметил, что его друг перестал нормально питаться, отвесил ему подзатыльник с такой силой, что наверняка мозги на место встали, а потом раскричался, поругал, а после сам и успокоил. Подкармливал вкусняшками, чтобы не обижался на него из-за гиперзаботы. Хотя, по сути, кто вообще будет обижаться на то, что о тебе заботятся. — Ты не ничтожество, Ацуши, запомни это. Кто бы что не говорил. Подумаешь, летать не умеешь, это вообще не основа Магии. У тебя зато замечательные успехи по дисциплинам, и это куда важнее, чем умение выполнять какие-то манёвры в воздухе. Нашёл из-за чего расстраиваться, тоже мне горе. Хироцу-сан замечательный учитель и неуд тебе точно не поставит за несдачу экзамена. — Рюноске очень надеялся, что его слова подбодрят друга. — Ничтожество здесь только я. — Рю… — Нет, не перебивай. Я хочу тебе кое-что рассказать…Тремя годами ранее…
Рюноске тогда был ещё наивным первогодкой. На своём факультете друзьями он так и не обзавёлся, общался лишь с сестрой, что волей судьбы попала на Когтевран. Зато обзавёлся кумиром. Третьегодка Осаму Дазай — школьная легенда, известный благодаря своим невероятным способностям к магии, пусть и с уклоном на тёмную сторону, и геморрой преподавателей, которые всё никак не могли найти на него управу. Кроме того он был очень популярен среди девушек. Ну а Акутагаву он заинтересовал после того, как однажды помог разобраться с одним сложным заклинанием. Тот просто проходил мимо и случайно наткнулся на тренирующегося посреди пустого двора первогодку. — Ты неправильно взмахиваешь палочкой. Рюноске дёрнулся от неожиданности и едва не подпалил шатену его шевелюру. Благо тот вовремя успел присесть за каменную оградку внешнего коридора. — Прошу прощения, Дазай-сан! — мальчишка неловко поклонился, сгибаясь под прямым углом. — Оу, так ты меня уже знаешь? — Осаму заинтересованно выглянул из-за убежища, словно крокодил из-под воды, и, убедившись, что его волосам больше ничего не угрожает, показался полностью, выходя во двор. — Хотя, чему я удивляюсь. Меня все знают. Хотелось бы знать и твоё имя, шкет. — Акутагава Рюноске, первый курс, Слизерин. — Да я вижу, что Слизерин. Форму разной расцветки для этого и придумали. — усмехнулся тот и совсем беззлобно щёлкнул паренька по носу. — Возьми палочку в руки и сначала рассеки ею воздух, только после этого плавно взмахни. Одними только плавными движениями ты не добьёшься успеха. При этом чётко произноси заклинание, а не бубни себе под нос. Попробуй ещё раз. — Рассечь воздух и взмахнуть. Рассечь воздух и взмахнуть, — едва слышно повторил Рюноске и приготовился, поудобнее перехватив палочку в руке. Он слегка резковато рассёк воздух перед собой, а после плавно взмахнул, чётко произнося заклинание: — Вингардиум Левиоса! Напоминалка — магический шар небольшого размера, напоминающий о каких-то забытых вещах и ближайших планах, на которой он безрезультатно тренировался всё это время, невесомо поднялась в воздух и принялась парить невысоко над головой. Рюноске, к слову, от радости едва не запрыгал на месте, хлопая в ладоши. С этого то всё и началось. Акутагава тогда почувствовал себя маленькой наивной девчонкой, которая влюбилась в парня лишь из-за того, что тот просто придержал ей дверь. Отличие было в том, что Рюноске не был девчонкой, а ещё он не влюбился, а пропитался симпатией к этому человеку. Наверное глупо было считать, что после того, как Осаму один единственный раз помог ему, и то, наверняка, от скуки, они стали друзьями. Но он был уверен в обратном, а потому часто таскался за ним всюду, изредка прося помочь с тем или иным заклинанием. Дазай и не сопротивлялся такому вниманию к своей персоне и даже с радостью помогал. Вот только, как выяснилось позже, радость эта была наигранной. Стоило лишь застать его в ситуации, при которой он покажет себя настоящего. — Кто это у нас тут? Рыжик Чуя! Давно не виделись. — слащаво пропел шатен, заприметив знакомое лицо в коридоре. Накахара лишь насупился, как ёж, и попытался быстро ретироваться, но был пойман за капюшон мантии длинной забинтованной рукой. — Не так быстро, Рембо. Куда-то спешишь? Акутагава знал о не самых лучших отношениях этих двоих, но никогда бы не подумал, что именно Осаму будет первым задирать кого-то. Он надеялся на это, ведь тот казался ему порядочным, не зазря же он выбрал его в качестве примера для подражания. Представшая перед ним картина заставила его остановиться посреди коридора. Что делать, он не знал. Пройти дальше, не обращая внимания? Или всё же дождаться Дазая, с которым они вместе направлялись на поле для Квиддича? Он остался. И допустил большую ошибку. Лучше бы он никогда не слышал тех слов, которые пришлось услышать в тот переломный для первогодки день. — Оставь меня в покое хотя бы сегодня, я прошу тебя, — едва не слёзно просил его Чуя. Сегодня он был явно не в том расположении духа, чтобы идти на конфликт. Выглядел слишком подавленно и даже болезненно. — пожалуйста. Но Осаму это не остановило, наоборот, кажется желание задеть побольнее лишь усилилось в разы. — Что такое? Почему такой несчастный вид? — протянул он издевательски и грубо схватил ровесника за подбородок, заставляя его смотреть прямо в глаза. — По маме с папой соскучился? Давай, поплачь! Накахара не слабо замахнулся и угодил кулаком куда-то под рёбра слизеринцу. Злость пересилила все его прежние эмоции, но не перекрыла окончательно, а меж хмурых бровей пролегла привычная морщинка. Дазай сложился пополам и закашлялся, кидаясь проклятиями в сторону спешно удаляющегося гриффиндорца. Однако он быстро выпрямился и нагнал его, ставя подножку. Чуя упал, а Осаму угрожающе навис сверху. В его глазах буквально пылал огонь ненависти к человеку под ним, который отвечал не менее презрительным взглядом. Акутагава не узнавал в этом вспыльчивом слизеринце своего знакомого Осаму Дазая. Его как будто в одно мгновение подменили на злобного и мстивого, готового издеваться до конца жизни над теми, кто не так перешёл ему дорогу. А Чую стало жаль, пусть он и не казался робкого десятка, неспособного дать отпор. — Слишком рано ты пришёл в себя после последней нашей встречи, — рычал он, замахиваясь для удара, но Накахара кажется и не собирался сопротивляться. Он лишь неподвижно лежал на каменном полу и злобно глядел в почерневшие карие глаза со вспыхивающими в них огоньками ненависти. — Ненавижу! Удар пришёлся по левой скуле, разбив в кровь верхнюю губу. Чуя на время прикрыл глаза, пережидая самые яркие болезненные ощущения, а потом вновь открыл их. Его взгляд не изменился, и это разозлило Дазая ещё сильнее. Ему не нужны были слова, причины или повод, чтобы набить морду рыжему гриффиндорцу. Ему хватало того, что тот был в родстве с убийцей его родителей, пусть тот сам с произошедшим никак не был связан. Проблемы с контролем гнева у него появились ещё на первом году обучения. Второй удар был прямо по челюсти, и от этого Накахара уже отключился. — Дазай-сан! — поздно среагировал Рюноске, подбегая к пострадавшему. Но был грубо откинут ударом кулака в лицо. Из носа тут же брызнула кровь, пачкая галстук и только постиранную школьную форму. Слёзы заполнили глаза и тут же сорвались вниз по щекам. Боль, обида, унижение. — Сгинь! И без того каждый день глаза мозолишь, проблемный. — После этого случая мой мир рухнул. Я разочаровался в нём. Мало того, что он притворялся всё это время, что помогал мне от чистого сердца, хотя на деле я был лишь назойливой занозой в заднице, так он ещё и на моих глазах избил того, кто даже не пытался дать ему отпор. Это сильно пошатнуло мою психику. — Акутагава тяжело вздохнул. — Именно поэтому я рекомендовал тебе держаться подальше от него. Дазай чертовски непостоянный. Он двуличен, а значит, хитёр и опасен. Но бо́льшую опасность он представляет, когда в поле зрения есть Накахара. Лишь при нём он снимает свою маску добряка, являя всем своё истинное лицо. Он страшен в гневе. И тебе ещё повезло, что ты ни разу не нарвался на него в таком состоянии. Даже с Чуей, у которого репутация ещё похуже Дазая будет, общаться безопаснее. Кстати, ты же не боишься контактировать с ним? Так попроси его тебя научить летать. Наверняка у него это получится. Он ведь, как никак — капитан вашей факультетской сборной по квиддичу, а, значит, ещё и тренер. — Я то не боюсь, но ты разве не знаешь? — тихо шмыгнул Ацуши, всё это время внимательно слушающий рассказ, что немало его шокировал. — Не знаю чего? — Его уже больше месяца никто не видел в школе…