Так же, как сатана — это падший ангел, ненависть — это выродившаяся любовь. — Генрик Сенкевич.
В Аду души Земо не оказывается, что еще больше давит на легкое чувство тревожности Старка. Он умер, точно умер, но его душа почему-то не спустилась сюда, хотя еще как должна была. Вариантов много — но почему-то самым вероятным кажется, что Гельмут заключил сделку не с тем, кем нужно. Хотел выиграть партию любой ценой, даже ценой своей души, с которой не считался. Тони вообще кажется, что Земо не боялся смерти. Еще один факт, который заставляет проникнуться к этому человеку уважением. А еще… ни в раю, ни в Аду не было души Питера. И Тони только остается надеяться, что он жив и здоров. Он ведь просил отца сохранить жизнь Паучка, и тот даже не потребовал ничего взамен. Просто оказал услугу. Безо всякой сделки. Наверное, бог и правда неплох. Иногда. Тони возвращается на Землю, стоит ему сложить руки в умоляющем жесте — и он оказывается там же, где какое-то время назад существовал яркий ослепляющий портал в Серебряный город. Старк разминает шею, потирает плечи, на которые давят железные крылья, ощупывает себя и немного шипит, когда пальцы касаются кожи на груди. Ему не требуется много времени, чтобы расстегнуть пару пуговиц и уставиться на неровный шрам в месте, где раньше была рана от пули. «Отец дал мне второй шанс, но пуля успела проделать во мне дырку», — брезгливо морщится Старк, не желая смотреть на это безобразие, а потому запахнув черную рубашку с пятнами запекшейся крови обратно и уставившись вниз. Тело Земо все еще лежит в том же положении. Старк вскользь задумывается о том, что здесь, на Земле, скорее всего прошло пару мгновений, несколько секунд, тогда как в Аду он пробыл не меньше суток, когда расправляет крылья и осторожно пикирует вниз прямо к нему. Гельмут лежит на спине; его затылок разбит, и вокруг тела все еще расползается густое темное пятно, но лицо, застывшее навеки, все равно не потеряло этой суровой решительности, четкого осознания своих действий и насмешки, брошенной судьбе. На губах играет легкая плотоядная улыбка, а потухшие карие глаза смотрят прямо в небо, словно Земо все еще вызывает небесных созданий на дуэль и не отстанет от них даже после смерти. Старку все еще кажется, что Гельмут был по-своему гениален, одарен и достоин лучшего — довольно странное чувство к тому, кто хотел убить всех его близких и забрать божественные Артефакты. Артефакты. Тони вспоминает о Пылающем Мече, который точно хранится в надежных руках отца, потом задумывается о других. Кольцо Лилит, Грааль, Саван… Старк вновь глядит на Земо, и вдруг понимает, что нужно делать, поэтому непременно звонит Хэппи с просьбой приехать на нужное место, а сам, чуть поколебавшись, осторожно берет бездыханное тело Гельмута, ничуть не обращая внимания на стекающую по нему кровь, и затем взлетает. Хоган приезжает к кладбищу за собором Святой Маркеллы ровно в тот момент, когда у входа приземляется изнеможенный Старк. Чувствуется банальная усталость, слабость и легкая ломка во всем теле, как отголосок недавнего ранения, и руки уже порядком затекают, держа тяжелое тело Гельмута, однако он старается держаться. — Ты принес?.. — Да. Хэппи безоговорочно достает шуршащий пакет и протягивает его Старку. Тони благодарно кивает. За это он и ценит своего помощника — приезжает куда нужно, не задает вопросов об окровавленном внешнем виде босса и приносит нужные вещи. Идеальный телохранитель. Знал бы он, как Старк его ценит, но не может об этом сказать… Тони собственноручно раскапывает яму в земле, устало вытирая грязный пот рукой, а затем осторожно достает ветхий Саван и некоторое время смотрит на старый кусок ткани. Артефакты нужно снова спрятать в разных уголках планеты — и почему бы не воспользоваться им сейчас, убив двух зайцев одновременно? Старк отрешенно заворачивает белый труп Гельмута в эту старинную оболочку, аккуратно кладет в своеобразную могилу и так же долго закапывает, разровняв кучку земли над ним ребром лопаты. Тело Земо всегда будет таким, его улыбка и вызов всему свету в глазах сохранятся вечно. Единственное, что Старк может сделать для такого достойного соперника. «Мы любим трагедию. Мы обожаем конфликты. Нам нужен Дьявол, а если Дьявола нет, мы создаем его сами. Это не хорошо и не плохо. Это просто способ существования человеков», — вспоминает Тони какую-то давно забытую книгу и легонько улыбается. В этом и состоит человеческая сущность — сваливать свои грехи на кого-то другого. А Земо всегда был Человеком. — Это конец? — тихо осведомляется Хэппи. Тони печально качает головой. — Для меня это только начало. Столько всего не сходится, столько еще нужно распутать… Кто-то помогал ему. Помогал Гельмуту, ведь он не мог знать обо мне столько фактов, читая только Библию. Значит, придется попотеть еще немножко. В машине Хогана Тони одолевает сонливость, однако он упорно держится сознанием за Питера Паркера. Где он сейчас? Смогли ли его спасти? Как себя чувствует? Ведь он видел, что Тони умирал… Старк не знает, как теперь объясниться с ним и рассказать, что он вообще-то живучий счастливчик, успевший наладить отношения с отцом, однако ни секунды не сомневается, что это стоит сделать. Пребывание в Раю открыло ему глаза на многие вещи, и Тони не собирается их закрывать обратно. Осталось еще столько дел, столько незавершенных загадок, однако сейчас Старк будет отдыхать. Заслужил, все-таки.***
Питер старается держаться, но глухие всхлипы сами разрывают грудную клетку, поэтому он закрывает лицо руками, словно это поможет Наташе или Брюсу не видеть его злых бесконечных слез. — Выпей это, — мягко советует доктор Беннер, подталкивая к нему чашку с ароматным чаем. Питер устало смотрит на белый фарфор и качает головой. — Питер, тебе нужно успокоиться. — Как? Как это возможно? — Он зарывается пальцами в волосы, словно боль от натяжения запутанных кудряшек поможет отвлечься от непереносимой боли в грудной клетке. — Почему вас это даже не тревожит? Он, черт возьми, умер! — На этом моменте голос ломается, отказывая Питеру, и он, всхлипнув, замолкает. — Он умер, умер, умер, — шепчет он, задыхаясь и никак не желая принимать эту реальность. Его просто распирает истерическим безумным смехом, а вслед за ним следует бесконечная пустота в душе, поедающая изнутри ядовитой кислотой. Питер слышал, как останавливалось сердце Старка. Питер чувствовал, как из него выходила жизнь. Это первый раз, когда он пожалел о своих суперспособностях, первый раз, когда он ничего не хотел чувствовать… и до сих пор не хочет. — Он сейчас в Раю, Питер, — осторожно говорит Нат, положив руку ему на плечо, но Паркер яростно скидывает ее, замотав головой. — Не смей, не смей этого говорить! Тетя Мэй всегда говорила так о моих родителях! Они все мертвы, ясно? Нет никакого Рая, Ада, это все чушь! — Паучок хочет наладить дыхание, но тяжесть потери сдавливает грудную клетку, вынуждая его вновь задыхаться слезами. — Он сказал, что я ему не нужен, что между нами ничего не было, а потом бросился спасать меня, обменяв тот дурацкий Медальон на мою жизнь, хотя его никто… не просил. — Питер смотрит на печальную Романову. — Я ведь не успел сказать, что готов простить все, что готов прибежать к нему как собачка за косточкой, — он горько смеется, облизывая пересохшие губы, — что готов начать все сначала… но нет, наша последняя встреча закончилась ссорой, и он умер, не зная, что я… что я… — Питер… — Он считал, что я его ненавижу, умер, думая, что это правда… — Питер вновь начинает плакать, не найдя в себе силы успокоиться. — Какой же я дурак, я должен был остаться там, помочь… — Брюс? — Питер слишком занят самобичеванием и попытками вытащить себя из пучины страданий, поэтому просто не слышит голос Наташи, кивнувшей в сторону Паучка. На плечо опускается знакомая ладонь доктора Беннера, мягко сжимающая тонкую кожу. — Питер, посмотри на меня. — Паркер упрямо качает головой, отводя взгляд. — Я хочу помочь. Тебе нужно расслабиться, приятель, все будет хорошо… Убаюкивающий голос и правда действует благоприятно — Паучок устало поднимает взгляд на холодные черные глаза Брюса и внезапно ощущает себя немного лучше, но не более того. Беннер чувствует это — и его брови озадачено ползут наверх. — Похоже, его паучьи чувства не подвергаются ничьему влиянию, не только Дьявола, но и моему тоже, — медленно протягивает он, капитулируя и делая шаг назад. — Интересно… — Дьявола. — Паркер печально усмехается. — Тони так любил эти метафоры… и в итоге они его и… — Кто-то позвал Дьявола? Питер дергается, потому что все внутри замирает, обрушивается вниз, как все рамки и барьеры, которые он безуспешно пытался построить эти несколько дней. Время растягивается. Замедляется, как в слоумо, когда Паучок на негнущихся ногах адски медленно поворачивается вокруг себя, практически не дыша. Взгляд ползет по лакированным ботинкам, дорогим черным брюкам, такого же цвета рубашке, остановившись на ярко-красном галстуке и не решаясь подняться дальше, словно Питер боится увидеть то, что может увидеть. Глаза непонимающе смотрят на черную ровную бородку, подрагивающую усмешку, наконец, медленно доходят до карих глаз — и Паркер неосознанно делает два шага назад, сдержав крик, рвущийся наружу. Перед ним стоит Тони. Тони Старк собственной персоной. Тони Старк, который умер полтора дня назад. Питер слышит, как болезненно ускоряется сердце. — Ну… — осторожно протягивает Старк, насладившись всеобщим изумлением, — если вкратце… то я жив.***
Тони не знает, что еще сказать. Он долго думал над этим, пока добирался до лаборатории Беннера, но, как только он увидел Питера, все мысли напрочь вылетели у него из головы, поэтому, отделавшись краткой фразой, он замолкает, оглядывая присутствующих. Если Брюс и удивился его приходу, то очень быстро спрятал свои чувства под непроницаемую маску. Наташа выглядит чуть более эмоциональной, хотя ее взгляд, осматривающий Старка с головы до ног, кажется задумчивым, анализирующим происходящее и приходящим к правильным выводам. А Питер… Питер стоит на месте, открыв рот, и не издает ни звука. Старк набирается храбрости, чтобы взглянуть в его потрясенные глаза и ужаснуться тому, каким заплаканным и осунувшимся выглядит его лицо. Сердце невольно сжимается — Паучок тосковал по нему, Паучок плакал и переживал вновь из-за него, — и Тони хочется непременно подойти к нему, заключив в объятья, однако он терпеливо стоит на месте, ожидая его реакции. Почему-то кажется, что Питер сейчас ему как следует врежет — особенно когда он делает шаг вперед, но, испугавшись, вновь замирает на месте. — Т-Тони? — тихо спрашивает он. Старку хочется посмеяться и съязвить над таким риторическим вопросом, однако все, на чем концентрируется его внимание — сломанные, невыносимо опустошенные нотки в его голосе. Будто бы он не верит своим глазам. Будто бы не верит в реальность. — Да, Питер, — кивает Тони, чуть улыбнувшись. — Это я. Улыбка подбадривает Питера, словно он улавливает в ней что-то знакомое и светлое. Один шаг, другой, все такой же осторожный и испуганный — Паркер становится рядом с ним, почти вплотную, не отрывая от Старка своего взгляда. Глаза в глаза, контакт, перетекающий в телесный — пальцы Паучка едва-едва касаются лица Тони, проверяя, настоящий ли он или нет, резковато двигаются в сторону с целью развеять эту иллюзорную голограмму, но вновь натыкаются на кожу Старка. Тони видит, как зрачки Питера расширяются. Он признал его. Понял, что это Старк. Тони даже не успевает сообразить, когда его лицо оказывается в плену горячих ладоней, ощупывающих всю его голову. — Господи, Тони! — всхлипывает Питер, а по его щекам вновь начинают течь слезы. — Сказал бы, что он здесь не причем, но в этот раз отец мне сильно помог, — иронизирует Старк в своей манере, прежде чем оказывается заключенным в крепкие объятья. Руки Паучка стискивают его сильно, намереваясь сломать его пополам, но Тони кажется, что он совсем не прочь умереть в этих объятьях, поэтому осторожно обнимает его в ответ. Питер плачет, не сдерживаясь, шепчет что-то невпопад, захлебываясь булькающими звуками в плечо Старка, а Тони ощущает облегчение, непонятную радость и безграничное счастье. Что может быть лучше, чем стоять, гладя Паркера по голове и плечам, ощущать его так близко к себе, вдыхать соленый аромат, исходящий от его дрожащего в плечо тела, слышать бормотание «ты жив, о боже, прости меня, прости-прости-прости» и больше не думать о том, что это нереально? Ведь нет ничего реальнее того сладкого томления в грудной клетке, именуемого любовью, которое сейчас испытывает Старк. Давно испытывал. Но боялся себе признаться. Тони хочется кричать об этом. Рассказать о своих эмоциях, признаться во всем Паучку, поведать о боге, Рае, Аде, гибели Земо. Однако он молчит, позволяя Паучку свободно выплакаться и выплеснуть все накопившееся на душе. Тони понимает его. Если бы с Питером что-то случилось, он бы чувствовал себя точно так же… поэтому сейчас хочется, чтобы воссоединение Дьявола и человека длилось вечность.***
— Пора бы уже успокоиться, малыш, — тепло улыбаясь, шепчет Старк, вытирая свежие дорожки слез с щек Паучка. — Не люблю целовать людей и чувствовать этот соленый привкус на губах. Они сидят в гостиной его пентхауса — Тони даже не помнит, когда они успели попрощаться с демонами и очутиться здесь, наедине, успокаиваясь в объятьях друг друга. Питер сидит на его бедрах, ощупывая-оглаживая лицо Старка, и легонько смеется, но глаза остаются печальными и грустными. — Я просто не понимаю, совсем не понимаю, — сбивчиво и торопливо бормочет он, ластившись под руки и пальцы Старка. — Я точно видел, что ты умер, а сейчас ты здесь, и я думал, что это твой двойник, или клон, как в Звездных Войнах, или призрак, но это ты, точно ты, я знаю это, но не понимаю… — Я и сам не понимаю, Паучок, — искренне отвечает Старк, запечатлев долгий поцелуй на его губах. Словно не было их ссоры, словно они уже успели простить друг друга — словно угроза жизни Тони раскрыла их общие приоритеты и отодвинула глупые предрассудки на второй план. — Но все почти кончено, и я здесь. С тобой. И больше никогда тебя не отпущу. Питер вздрагивает всем телом от его слов и внезапно как-то поспешно начинает целовать его, перенимая инициативу. Тони слегка удивленно откидывается назад, подставляя лицо под хаотичные быстрые поцелуи, которые Паркер оставляет где попало, совершенно не думая, лишь покрывая всю его кожу своими поцелуями. — Тони, — хнычет он лихорадочно, зарываясь в его волосы своими подрагивающими пальцами. — Я так боялся тебя потерять, потому что до невозможности люблю тебя. — Настает очередь Старка вздрогнуть, и Паркер, испугавшись, только крепче сжимает его, ускоряя темп поцелуев. — Я знаю, что это вряд ли взаимно и что ты не из тех людей, которые привязываются к кому-то, ты и не обязан отвечать взаимностью, но я так хочу… так хочу, чтобы ты это знал, — его голос с каждым словом становится тише и слабее, будто он пугается последствий таких откровений, — потому что больше не могу об этом молчать… Он завершает свой монолог над самым ухом Старка, запечатлев последний поцелуй на правой косточке, выделяющей линию скул. Тони гладит его колени, затаив дыхание и чувствуя, как сердце готово выскочить из груди. Питер сказал это, Питер признался в любви — и это его чувства, они настоящие, их никто не создал… так что же мешает сказать то же самое? — Посмотри на меня. — Тони осторожно берет его за подбородок, вынуждая взглянуть прямо себе в глаза. — Когда я лежал на той крыше, я даже не думал о смерти. Я думал о том, что ждет тебя. Что тебя могут убить. Что тебе будет суждено жить дальше, страдая и мучаясь чувством вины. Я молил небеса, чтобы этого не произошло. А я никогда не молюсь, понимаешь? Это что-то значит. — Он оглаживает губы Паркера большим пальцем, с трудом подбирая нужные слова. Кто же знал, что это будет так сложно произнести? — Это значит, что… — Тони? — неуверенно зовет его Питер. Старк кивает. — Я лю… — Он запинается. — Я люблю тебя, Питер. Я тоже тебя люблю, и мне потребовалось умереть, чтобы это осознать. — В зрачках Питера плещется такое недоверие, что Тони вновь смеется. — Неужели в это так трудно поверить? — Да, — ошеломленно подтверждает Паркер, но на его лице появляется несмелая радость. — Правда любишь? — Правда-правда. — Одно признание — а говорить эти слова стало намного легче. — Я очень сильно тебя люблю, Питер, и хочу, чтобы ты всегда был со мной. Они одновременно тянутся навстречу друг другу, поэтому их губы сталкиваются больно, поспешно, страстно, окончательно закрепляя сказанные слова. Целоваться, больше не боясь скрывать свои чувства, просто восхитительно — Питер трепещет в его руках, ластится к его телу, раскрывается, как цветок по утрам, и вновь приникает к губам Старка, не желая больше от него отрываться. Поцелуй одновременно нежный и страстный, успокаивающий и влюбленный, тихий, как морской штиль, и бурный, как ночной шторм. Они занимаются любовью всю ночь — именно любовью, а не просто сексом без обязательств. Каждое касание пальцев, каждое поглаживание выпирающих тазовых косточек или впадинок внизу позвоночника, под которое прогибается Паучок, каждый поцелуй на его теле — все так по-старому, но непривычно ново, словно Тони теперь смотрит на него совсем по-другому из-за розовой пелены любви перед глазами. Приглушенный неяркий свет то и дело перебивается легкими бликами луны, выделяющейся на темном безоблачном небе. Кажется, вот-вот упадет звезда, оставив за собой секундный белесый след, и можно будет загадать желание, вот только загадывать нечего: единственным желанием Дьявола на данный момент является Питер Паркер. И будет являться, потому что ему больше ничего не нужно. Темп постоянно меняется, иногда накатывает мощным приливом страсти, иногда отпускает, заставляя двигаться осторожнее, чтобы быть еще ближе друг к другу. Ночной стылый воздух дует через открытое окно, немного охлаждая их разгоряченные тела и создавая волшебную, почти сказочную атмосферу комфорта, так что в какой-то момент начинает казаться, что они занимаются любовью на природе, у небольшого домика перед озером, ощущая связь с природой еще четче, чем связь друг с другом. Питер пахнет этой морозной свежестью, постепенно успокаиваясь в объятьях Старка и почти веря ему, что он правда больше никуда не уйдет. Его руки гладят шрамы на лопатках Тони, и он только подставляется под них, позволяя трогать себя везде, даже в этих чувствительных точках, спускаются в груди, проводя кончиками пальцев по неровному шраму, оставшемуся от пули, вновь зарываются в короткие жесткие волоски на голове — где бы Паучок его ни трогал, все отдается сбивчивым ускоренным сердцебиением, которое ощущается еще ярче, когда Паркер целует его вену на шее. Они не спят до половины четвертого, когда за окном уже заметна алая полоска горизонта, расширяющаяся каждую минуту. Говорить уже нет сил — поэтому Тони и Питер просто лежат в объятьях друг друга, сохраняя хрупкую тишину. Паркер прижимается ухом к груди Старка, иногда потираясь щекой о его кожу, и Тони расслабленно думает, что, каким бы иррациональным ни было чувство любви, оно все еще прекрасно. — Меня успокаивает стук твоего сердца, — тихо бормочет Питер, блаженно вздыхая. — Это звучит жутко, — признается Тони, поведя плечами. — Нисколько. Я слышал, как оно перестало биться. Паркер поднимает голову, всматриваясь в усталые глаза Старка. Тот тревожно смотрит в ответ — меньше всего ему сейчас хочется, чтобы Питер вновь беспокоился о чем-то. — Тони, я… я все еще не понимаю, что произошло на крыше, — осторожно начинает он, запнувшись. — Ты… ты умер? — Если я объясню, то ты мне не поверишь, — кисло улыбается Старк. — Просто… мне дали второй шанс. И я планирую им воспользоваться. По лицу Питера видно, что такого ответа ему недостаточно, однако он кивает и вновь ложится на него, прошептав что-то невнятное. Тони гладит его спутанные кудряшки, поцеловав в макушку, и прикрывает глаза. Они еще это обсудят. Но только не сейчас. Сейчас Старк чувствует себя как никогда целым.