Сборник перед сном

Франкенштейн понял, что вляпался в дерьмовую историю, слишком поздно. Барахтаться и пытаться что-то исправить мирным путём уже просто не получилось бы. Да, сначала он и правда подкатывал к тебе и оказывал знаки внимания только лишь за тем, чтобы позлить своего неприятеля, вывести того из себя и спровоцировать на очередной конфликт. Но теперь… что изменилось теперь? Франкенштейн чувствовал, что проиграл в битве, которой нельзя было проиграть. Это не обычный бой, раны после которого быстро затягиваются, а хитрые мысли прокладывают путь к победе даже при перевесе сил. Нет. Не тогда, когда главный судья — чужое сердце, не поддающееся физической силе и здравому смыслу. У тебя всегда были свои идеалы, свой ход мыслей и свои убеждения, которые Франкенштейн никогда не мог понять до конца. Что ты предпримешь в следующую секунду? Как распорядишься словом? Кому подаришь свою благосклонность? Он ничего из этого не знал. И именно поэтому так сильно привязался к тебе за небольшой промежуток времени знакомства. Ты не называла его жалким человечишкой даже в мыслях, чего нельзя было сказать о доброй половине Лукедонии, не считала его ниже себя и чем-то хуже. Как вообще можно было не влюбиться в тебя? — Когда же ты, наконец, отвянешь от моей жены? — устало спрашивает Юроки, стараясь держать себя в руках при Господине Райзеле. — Разве тебя не учили, что чужое трогать нехорошо? — Она ещё не твоя жена, вы двое всего лишь помолвлены, — ловко ускользает от ответа Франкенштейн. — Когда выпью на вашей свадьбе, тогда и поговорим. — «Всего лишь помолвлены»? — возмущение нарастает в груди Юроки. — Ты хотя бы имеешь представление о значении этого слова? — Имею. А вот ты, похоже, — нет. — Чёрт бы тебя побрал, — шепчет в сторону благородный, потихонечку начиная закипать. В этот раз всё не перерастает в очередную жестокую схватку. Не потому, что Райзел рядом и молча наблюдает за происходящим, вовсе нет. Потому что ты вовремя вошла в комнату, неловко улыбнувшись всем присутствующим, но ярче всего ему — своему будущему мужу. Франкенштейн чувствует, как его сердце источает черную ненависть, разрываясь от странного непривычного чувства ревности; он хочет противостоять этому мерзкому проявлению порока, но ощущает себя таким слабым и жалким перед ним. Франкенштейн готов бросить к твоим ногам весь чёртов мир, так почему же ты всё равно никогда не выбираешь его?..

***

Спустя столько лет, Франкенштейн по-прежнему готов бросить к твоим ногам весь мир. И хотя заветный час в прошлом так никогда и не наступил, он по-прежнему не чувствует себя победителем. Юроки предал Лукедонию прежде, чем вы успели пожениться, но изменило ли это хоть что-то? Он не посчитал нужным забирать тебя с собой — очевидное скотство и явное предательство, но ты всё ещё веришь в него: он просто не хотел ввязывать тебя во всё происходящее дерьмо, которое поставило обязательно бы твою жизнь под угрозу. Под прицел Союза, Господина Райзела и ещё многих сопутствующих существ. Да, всё именно так. Ты отказывалась верить в нечто иное. — Может быть, чаю? — учтиво спрашивает Франкенштейн, с тяжелым сердцем наблюдая за тем, как ты безучастно сидишь за обеденным столом мрачнее самой тёмной грозовой тучи. И если молчание Мастера вызывало лишь понимание и умиротворение, от твоего молчания веяло жгучей тоской и тревогой. — Не стоит, благодарю, — монотонно отвечаешь ему, не поворачивая головы. И вот, случилось то, чего Франкенштейн в тайне хотел больше всего когда-то — ты осталась с ним. Но какой ценой? Ты была теперь постоянно рядом, но всё ещё не принадлежала этому дому. Твоё сердце ушло вместе с Юроки, оставив после себя лишь бездушную оболочку. — Всё ещё думаешь об этом? — Нет. — Сделаю вид, что поверил. Наконец поворачиваешься в его сторону, едва заметно поднимая краешки губ. На прикроватной тумбе в твоей спальне каждое утро лежат букеты свежих цветов, ты знаешь имя отправителя, но оно негласно замыкается в суете будних дней, оставаясь неназваным и пустым, как всё твоё настоящее существование. Ни один в мире цветок не способен заглушить боль от потери любви. Говорят, благородные влюбляются только раз в жизни. Франкенштейн никогда не верил в подобные сказки. Пока его собственная не превратилась в кошмар.