***
Лента — особый предмет. Никому не дозволено прикасаться к ней, кроме семьи и человека, нареченного тебе судьбой, родственной души. Лань Сичень с очевидным сомнением передает ей ленту, но Лань Чжань успокаивает его мягкой улыбкой, притаившейся в едва заметном изгибе губ. Уже почти девять, и она обещает ему, что вернет ленту прежде, чем завтра на рассвете прозвенит колокол. Лань Ванцзи пообещала ему, что после этого он сможет отправиться в Ланьлин и наконец утолить жажду своего безутешного сердца. Ее одобрения было достаточно для принятия этого решения. Лань Сичень слишком долго томился в ловушке противоречивых чувств, и только остатки вернувшегося здравомыслия удерживали его от возвращения к ведьме. Теперь же, когда это решение одобрил кто-то еще, он готов был броситься навстречу своей коварной судьбе, ни на что и ни на кого больше не оглядываясь. Лань Чжань вшивает твердый от засохшей крови оберег и не может справиться с беспокойством. Она не переживает о брате, нет. Не после всех тех усилий, которые она приложила к организации этого дела. Оберег защитит брата от любого заклятия, которое решит наслать на него ведьма. Он не снимет ленту ни при каких обстоятельствах, потому что она накажет ему не делать этого. Ко всему прочему, Лань Ванцзи лично переговорила с доброй подругой детства Лань Сиченя, Не Минцзюэ. Они всегда были близки, и Лань Чжань полагала, что дело идет к свадьбе, но всему помешали печальные обстоятельства болезни дяди и дальнейшей пропажи Лань Сиченя. Не Менцзюэ гордая и сильная женщина, но в то же время преданная и справедливая в достаточной мере, чтобы Лань Ванцзи со спокойной душой передала всю заботу о дальнейшем благоприятном развитии событий в ее руки. Она проследит, чтобы ее брат не пострадал снова и наконец смог разобраться в своих сердечных привязанностях. Нет, Лань Чжань тревожило другое обстоятельство. С тех пор, как она начала свою подготовку к ритуалу, тень больше не появлялась. Она бесследно исчезла, и Лань Ванцзи едва могла спать, тревожимая мрачными идеями и домыслами. Вэй Ин могла обидеться или разочароваться в Лань Чжань, когда поняла, что та далеко не так чиста и невинна, как она думала. Быть может, она решила, что Лань Ванцзи достаточно оправилась от пережитого и теперь может обойтись без нее и ее заботы. Или, возможно, она просто потеряла к ней интерес после долгой разлуки. Самой пугающей мыслью было то, что с ней могло что-то случиться, но Лань Чжань старалась не думать об этом. В конце концов, мало что представляло для Вэй Ин настоящую угрозу. На всякий случай Лань Ванцзи продолжала следить за всеми слухами о проклятых Курганах, но не находила в них ничего необычного. До тех пор, пока Юньмэн Цзян не прислал им прошение сомнительного толка. Якобы несколько порученных им деревень и городов страдают от воды, отравленной энергией Инь. Движение скверны остановить не удалось, и совсем скоро она распространится на крупные реки и моря. Источник был выявлен быстро. Проклятые Курганы, попасть в которые если кому и удавалось, то найти обратную дорогу — нет. Юньмэн Цзян просил адептов Гусу Лань оказать им необходимое содействие для успешного совершения похода на проклятую гору с целью уничтожения источника. Из письма было понятно, что такие же призывы о помощи получили и другие Великие Ордены, также заинтересованные в том, чтобы справиться с угрозой такого крупного масштаба. Конечно, оскверненная вода оставалась проблемой долгое время, но теперь, когда в южных районах снег начал сходить, а реки полниться, это стало более невозможно игнорировать. Лань Чжань не забыла о ней после своего провала, хотя и обещала Вэй Ин оставить это дело и больше не рисковать своим здоровьем. Нет, это была неверная трактовка произошедшего. Никакого риска в написанной Лань Ванцзи песни не было, причиной неудачи стала ее собственная халатность. Благо она научилась делать выводы из собственных ошибок. Долгое время Лань Ванцзи занималась совершенствованием мелодии. Она изучала старинные свитки в запретной секции библиотеки, куда приходилось пробираться тайком, так как дядя запретил ей доступ без объяснения причины. Она также советовалась с братом и пыталась переложить музыку на другие инструменты, чтобы выявить влияние этого фактора на ее эффективность. Лань Ванцзи планировала забрать свой труд и отправиться в Курганы в первый месяц весны, где она могла бы убедить Вэй Ин попробовать снова. Очевидно, это время наступило раньше, чем она рассчитывала. При других обстоятельствах это было бы прекрасным предлогом поскорее вернуться в Илин, но теперь Лань Чжань находила ситуацию скорее тревожной, чем какой-либо еще. Письмо попало лично ей в руки, так как именно она встретила гонца Юньмэн Цзян у ворот. Лань Ванцзи пообещала ему, что позаботится о том, чтобы с письмом немедленно ознакомились ее брат и дядя, а гонец тем временем может со спокойной душой отдохнуть в гостевом павильоне. Итак, письмо не должно было попасть в дядины руки по крайней мере до того, как она сама не окажется для него вне досягаемости. При таких обстоятельствах он никогда не отпустит ее и, вероятно, даже позаботится о том, чтобы у нее не осталось шансов на побег. Ей не хотелось нарушать их уговор, но никакие чувства дочерней преданности не могли поколебать ее решимость. Если ситуация вышла из-под контроля, значит, что-то заставило Вэй Ин потерять этот самый контроль. Несмотря на всю ее внешнюю открытость и веселость, после происшествий с травмами Лань Чжань она категорически не подпускала Лань Ванцзи к тому, что считала для нее потенциальной угрозой. Она говорила, что всё в порядке, что она позаботится обо всём сама, что ее сил достаточно для этого. На периферии сознания Лань Чжань всегда тонким навязчивым звуком гудела неясная тревога, но она была слишком ослаблена и влюблена, чтобы сомневаться в словах Вэй Ин. В конце концов, та никогда не нарушала своих обещаний, была такой сильной и милой, так хорошо заботилась о ней и крепко обнимала в их теплой постели. Она не позволяла себе сомневаться в ее успехе, и это было ошибкой. В Вэй Ин было больше человеческого, чем чего-либо еще. Она ошибалась, позволяла своим эмоциям брать над собой верх и часто взваливала на свои плечи больше, чем могла унести. Лань Чжань смогла осознать это только в период их разлуки, часами прокручивая в голове все моменты, которые они разделили в Курганах. Пусть она все еще знала о Вэй Ин не так много, как хотелось бы, но и этого было достаточно, чтобы сделать определенные выводы. Лань Чжань надеялась, что, вернувшись в Курганы, сможет узнать больше, понять ее лучше и разделить то бремя, от которого ее так старательно огораживали прежде. Невозможно любить человека и не хотеть облегчить его ношу, подарить покой его душе и телу. Лань Ванцзи позволила себе поверить в то, что она способна на это. Способна подарить Вэй Ин мир. Лань Чжань прячет письмо в рукаве и направляется к комнатам брата. Его глаза горят лихорадочным нетерпением, когда она говорит ему, что находит посещение ведьмы неплохим разрешением его душевного конфликта. Она возвращается в Цзинши и забирает с собой его ленту и обещание не отправляться в Ланьлин без сопровождения его доброй подруги Не Минцзуэ. К счастью или к беде, ее брат еще не лишился рассудка окончательно. Спешно покончив с лентой, Лань Чжань начинает собирать свои вещи. Она укладывает в мешочек наряды и украшения, подаренные ей Вэй Ин, немного целебных трав и спрятанный в резную шкатулку колокольчик. Она разглядывает его некоторое время, с тревогой отмечая, как почернели его серебряные бока. С усилием подавляя растущее беспокойство, Лань Ванцзи аккуратно переписывает копию нот сочиненной ею мелодии и укладывает ее поверх письма от главы ордена Цзян на своем рабочем столе. Ее найдут завтрашним утром, когда она не явится на утреннюю трапезу. К тому времени, когда со всеми насущными делами покончено, ночь окончательно закрепляется в своих правах, и Лань Чжань наконец может покинуть дом. На пути к тайному проходу она не встречает никаких препятствий, но у самой расщелины, прикрытой густыми кустами, ее встречает высокая фигура в белом. Некоторое время Лань Цижэнь делает вид, что не замечает ее присутствия. Его выражение лица глубоко задумчиво, а глаза устремлены в небо, на щербатую луну. Сначала Лань Ванцзи овладевает легкая паника и неприятнейшее чувство быть застигнутой врасплох, но спустя мгновение она вспоминает о своей цели и берет себя в руки. Этой ночью она покинет Облачные Глубины с его разрешения или без него. Речь больше не идет о ее благополучии, на кону гораздо более важные вещи. — Ты все-таки уходишь, — на удивление спокойно говорит дядя, наконец оборачиваясь к ней. Лань Чжань не знает, что на это ответить, и не может разгадать, что скрывается за этими словами и напускным спокойствием, поэтому она просто утвердительно кивает. — Я надеялся, что твое решение изменится, но, как я вижу, этого не случилось, — он рассматривает ее лицо с тем особым выражением, с каким обычно рассматривал старинные музыкальные инструменты или проклятые артефакты. Так смотрят на загадку, над которой еще предстоит поломать голову. — Я не стану тебя удерживать, — дядя делает несколько медленных шагов по направлению к ней и осторожно достает из рукава небольшой деревянный футляр, такой же безликий, как и всё в Облачных Глубинах. — Но будь добра принять от меня кое-что на память о семье, которая тебя воспитала. Лань Чжань с очевидным недоверием принимает футляр, но, как ни старается, не может почувствовать от него никакой угрозы. — Это действительно оскорбительно, — ворчит Лань Цижень. — Ты думаешь, что я стану вредить тебе? — Неважно, что я думаю, — возражает Лань Ванцзи. — Раньше я никогда не думала, что в этих стенах может таиться угроза, но ошибалась. Дяде нечего ей ответить, но она видит гримасу, на короткое мгновение исказившую его черты. Это заставляет ее почувствовать укол вины. Безусловно, ее дядя никогда не пытался навредить ей и в конечном итоге пострадал не меньше, однако обида из-за его открытого недоверия к ней и беспокойство за Вэй Ин делают свое дело. Лань Чжань заставляет себя отвести взгляд от его лица и открывает футляр. С легким недоумением она рассматривает скромную черную шпильку, наконечник которой украшен поблескивающим в лунном свете янтарем. Лань Ванцзи взвешивает украшение на ладони, но не чувствует ничего, кроме холода металла и веса слишком крупного для подобного украшения камня. Осознание щелкает в голове, как щелкает вправленная на место кость. Ну конечно. Лань Чжань заносит украшение над головой и под пристальным взглядом дяди заменяет им простую серебряную шпильку в своей прическе. Она может видеть, как недоверчивое изумление вспыхивает на его лице, а после сменяется какой-то почти детской потерянностью. Это смягчает вспыхнувшее в ней ранее мелочное торжество. — Дядя, — она зовет его так, как звала однажды А-Юаня, заблудившегося в саду. — Я действительно сделала для нашего клана всё, что могла. Я благодарна за то, что вы вырастили меня. Позволили стать такой, какая я есть сейчас. Но я больше не ребенок. Мне удалось найти счастье в другом месте, и я хочу туда вернуться. Это больше не ваше решение, оно только мое. Лицо Лань Циженя становится пустым, хотя он все еще не сводит глаз со шпильки в ее волосах. — Прощайте, дядя, — наконец говорит Лань Чжань, так и не дождавшись его ответа. — Я надеюсь, что когда-нибудь вы также обретете счастье. Счастье, которого никогда не видели. Счастье, которое это место так и не позволило вам увидеть. Быть может, оно поманило вас пальцем и убежало, глумливо смеясь, когда вы поддались его очарованию и подошли ближе? Так или иначе, у каждого человека своя дорога, и Лань Чжань всегда хотела верить, что дядина не ограничится дорожками в безмятежных и мертвенно тихих садах Облачных Глубин. Она ушла, не оборачиваясь больше ни на величавые горы, ни на тусклые огни Цайи, ни на широкую, покрытую тонкой коркой льда озерную гладь Билина. Оставила позади маленькую девочку, дрожащую от холода и горя перед пустым домом своей матери. Распрощалась с неловкой и всем чуждой юной девушкой, которой собственная семья всегда пророчила несчастливое замужество. Там же она оставила и отчаявшуюся, сломанную душевно и искалеченную физически молодую госпожу Лань, которую от человеческой жестокости не спас ни меч, ни титул, ни три тысячи заповедей. Отныне в жизни ее сохранялся только один ориентир и тольно одна единственно верная дорога: та, что ведет к остроконечным мрачным вершинам проклятых Курганов.***
Ни единая живая душа не попадается ей на пути к Курганам. Лань Чжань не слышит ни пения птиц, ни журчания воды, ни шелеста ветра. Солнечный свет словно не доходит до этих мест, а воздух кажется слишком плотным и тяжелым. Чем ближе она к Курганам, тем сложнее ей дышать и двигаться. Это странно и совсем не похоже на то, что было прежде. Энергия Инь, пусть и была сильна в этих местах, никогда не распространялась так далеко и не казалась такой подавляющей. Когда Бичень перестает ее слушаться, Лань Чжань приходится спешиться. Она злится из-за того, сколько времени это займет, но не может придумать лучшего решения. Её сознание чуть мутится от волнения за благополучие Вэй Ин и Вэньцев, но она заставляет себя отгородиться от этих мыслей и вместо этого идти, идти и идти. Лань Чжань не позволяет себе ни минуты отдыха. Её ноги дрожат, а ступни очевидно стерты, отчего их пронзает острая боль всякий раз, когда она делает шаг, однако Лань Ванцзи не обращает внимания на эти неудобства и продолжает свой путь даже после захода солнца, когда темнота становится густой и почти осязаемой. Дремучий хвойный лес, через который пробирается Лань Чжань, под покровом ночи кажется еще более таинственным и жутким. Здесь нет ветра, нет шелеста травы или уханья ночных птиц. Молчание, воцарившееся в этом проклятом месте, неестественно глухо и напряженно, словно в немом ожидании того, что кто-то — или что-то — прервут его. В голову Лань Ванцзи лезут навязчивые мысли о том, что этот лес никогда не закончится, что она ходит по кругу и совершенно беспомощна. Лань Чжань понимает, что это не ее мысли, что они ей навязаны. Чем ближе Курганы, тем сильнее гнетущая атмосфера, ярче ощущаются все негативные эмоции, на какие только способен человеческий рассудок. К счастью, она может противостоять им. Практикующий становится уязвимым, когда теряет уверенность в себе и своих силах, но в эту ночь Лань Ванцзи уверена в себе так, как не была уверена никогда прежде. Она доберется до Вэй Ин чего бы ей это ни стоило. Пусть земля разверзнется под ее ногами или небеса рухнут ей на голову, но ничто больше не остановит ее. Обуреваемая этой слепой, почти безумной одержимостью увидеть Вэй Усянь как можно скорее, она сама не замечает, как оказывается у подножия горы, около того самого заброшенного колодца. Лань Чжань всегда знала, что энергию, которую излучают Курганы, очень сложно переносить, но теперь это просто неподъемный груз, рухнувший на ее плечи. Колени подгибаются под ней, но ножны Биченя помогают ей удержаться на ногах. Взгляд Лань Ванцзи скользит от черной мрачной скалы перед ней ко все еще темному беззвездному небу. Утро здесь всегда наступает позже, однако рано или поздно коварной темноте ночи все же придется уступить свои права дневному свету. Рассвет скоро наступит, и Лань Чжань должна успеть найти Вэй Ин прежде, чем это случится. Она не знает, откуда взялась такая слепая уверенность в этом знании, но не находит в себе сил и желания сопротивляться ему. Время здравых рассуждений прошло, противостоять силе Курганов можно, полагаясь только на свою интуицию и желание выжить. Лань Чжань делает вдох, еще один. Она думает о нелепых историях Вэй Усянь, которые та всегда рассказывала с поразительной серьезностью, о наивных светлых глазах А-Юаня, когда тот просил у бабушки десерт, о Вэнь Цин, которая с нежным упреком забирала из рук бабушки дополнительную порцию сладкого, о Вэнь Нине, который каждое утро приносил для нее чай и даже о А-Цин, бесконечно ворчливой и до забавного острой на язык. Это напоминание, клеймом выжженное на ее сердце, придает ей сил, позволяет снова твердо встать на ноги и продолжить подъём. По мере того, как в сердце Лань Чжань растет упрямая решительность и уверенность в своем успехе, попытки Курганов извести ее кажутся всё более и более незначительными. Дорога ко дворцу длится бесконечно долго, хотя она из последних сил срывается на бег, как только ее ноги перестают дрожать. Двор пуст, и на первый взгляд кажется, что ничего в нем не изменилось, а бросать второй у Лань Ванцзи нет времени. Она спешит внутрь, но никто не встречает ее в большом пустынном зале. Перед глазами мелькают каменные стены, увешанные гобеленами, нелепые картины и дряхлые доспехи. Лань Чжань почти настигает главных покоев, но краем глаза замечает движение в маленьком витражном окне в углу башни. Окна этой стороны башни выходят на сад. Конечно, сад. Там всё началось, там всё и закончится. Возможно, она бы пришла к этому раньше, если бы не творящееся вокруг безумие. Возможно, нет. Лань Чжань не уверена, она едва удержала себя от попытки разбить одно из окон и выпрыгнуть в него, чтобы быстрее добраться до сада. Вместо этого она позволяет отчаянному, глухому, схожему со звериным рычанием звуку вырваться из своей груди, прежде чем рывком развернуться на каблуках и кинуться вниз по лестнице. Снова бесконечные коридоры, неопрятный темный двор, она несется мимо деревьев, спотыкаясь, как маленький ребенок, и снова упрямо поднимаясь на ноги. Все дорожки в саду стекаются к его сердцу, к озеру, полному лотосов, цветущих круглый год. Лань Чжань знает, что Вэй Ин там еще до того, как оказывается на поляне. Она замечает бессознательные тела Вэньцев, разбросанные по поляне: Четвертый дядя у самой кромки озера, бабушка, прикрывающая своим телом А-Юаня, Вэнь Нин и Вэнь Цин, замершие у самого источника. И сам Источник. На самом деле, это единственное, на чем Лань Ванцзи действительно может сосредоточиться. Темная материя, похожая на ту, что однажды ранила ее руку, только теперь в гораздо большем объеме образует широкие подвижные кольца, которые темной завесой скрывают что-то — кого-то — внутри себя. Лань Чжань чувствует поток энергии Инь ошеломляющей силы, который ударяет ее прямо в грудь, но не сбивает ее с ног. Кокон шипит, как раненый зверь, все громче и разъяереннее с каждым новым шагом, который Лань Ванцзи делает в его сторону. Она больше не чувствует ни страха, ни боли. Всякое сомнение ей чуждо. Вся она теперь — воплощение чистого и яростного желания добраться до своей цели. Даже если энергия Инь начнет разъедать ее кожу или сдирать с ее костей заживо, Лань Чжань, вероятно, все равно упрямо продолжит идти вперед, вытянув вперед руки, как росток, пробивающийся к солнцу. Когда она делает последний шаг и оказывается в самом центре вихря, то это ощущается, как вывернутое ей на голову ведро ледяной воды. — Вэй Ин, — вырывается из ее горла невнятный хрип. Вэй Ин. Вэй Ин. Вэй Ин. Это она. Совсем не похожа на себя прежнюю, но это все еще она. На половину слившаяся с материальным коконом проклятой энергии, с горящими демоническим алым блеском глазами, с бескровным ртом. В ней так мало человеческого, но Лань Чжань не придает этому никакого значения. Главное, что это она. Это все еще ее Вэй Ин, неважно, в каком именно обличье и состоянии. — Вэй Ин! — кричит она и подбирается ближе. — Уходи, — бесчеловечный, чужой голос отвергает ее. — Вэй Ин, это я, — лепечет Лань Чжань и тянется к ее лицу руками. — Я вернулась. Я вернулась к тебе. — Уходи! Убирайся! — её ладони обжигает болью, но она не может отпрянуть, не может перестать в отчаянии ласкать дрожащими пальцами мертвенно бледные щеки. — Ты ушла! Ты не должна была возвращаться! Лань Ванцзи не знает, кто именно говорит с ней: Вэй Ин или Тьма, завладевшая ею. На самом деле, они всегда были единым целым, но в какой-то момент одна из них вышла из-под контроля и обезумела. — Зачем ты вернулась теперь? Я ненавижу тебя! Убирайся! Слышать эти слова больно, но Лань Чжань знает, что заслужила их. Ее сердце рвется на части, когда она осознает, что это если не истинные мысли самой Вэй Ин, то по крайней мере их отголоски. Если одна ее сторона была согласна великодушно отпустить Лань Ванцзи домой, присматривать за ней и нежно целовать на ночь, то другая никогда не была к этому готова. Она злилась и остро досадовала, выпуская из рук то, что было ей обещано, то, чего она так страстно желала. Вэй Ин игнорировала голос этой другой своей стороны слишком долго, скрывала его от Лань Чжань так старательно, что сама не заметила, как из ее рук ускользнул контроль. — Убирайся или я вырву твое сердце! Это не случайная угроза. Вэй Ин хочет ее сердце. Если это действительно то, что ей нужно, Лань Ванцзи готова позволить ей. Готова упасть на колени и умолять ее принять это. — Ты можешь, можешь, — шепчет Лань Чжань, глядя в горящие ненавистью алые глаза. — Оно принадлежит тебе, оно в твоей власти. Тонкие темные щупальца сковывают ее грудь, замирая прямо над тем местом, где заполошно колотится ее сердце. — Мое, — повторяет голос, словно ждет, что Лань Ванцзи откажется от своих слов. — Твое, — игнорируя железную хватку на своем теле, она из последних сил тянется к лицу Вэй Ин, все еще бережно укрытому в колыбели ее ладоней. — Я люблю тебя, — шепчет Лань Чжань, соединив их губы в твердом, полном глубокой тоски и нежности прикосновении. Она любит ее всем своим существом, каждую ее часть, даже самую неприглядную. И это последнее, о чем Лань Ванцзи успевает подумать, прежде чем мир вокруг них исчезает.