Friday evening

Что-то невнятное срывается с моих губ, а Чонгук ухмыляется в мою кожу и одним резким движением сгребает в охапку, тут же подхватывая на руки, а вместе с тем ловит сорвавшийся с языка вскрик неожиданности своим поцелуем, совершая при этом шаги в неизвестном мне направлении. Разве он человек? Как можно делать так много дел одновременно? Ухватившись за шею парня, я не могла не отвечать на его поцелуи, а от этого голова кружилась еще больше, чем кружилась от слишком быстрой смены положения в пространстве. Но вот уже руки Гука отстраняют меня от себя, усаживая на край кухонного стола, а его губы все не отпускают мои еще какое-то время, пока Чон становится прямо напротив, устроившись между моих ног, а руками упирается в стол по бокам от моего тела, слегка склоняясь ко мне лицом. — Ты скучала по мне? — фраза из фильма звучит чертовски странно и даже неуместно в каком-то смысле, но еще заставляет сердце замереть от испуга, что мои мысли коим-то образом были кем-то расслышаны, ведь, да, я чертовски сильно скучала. За несколько секунд, в которые мои губы были одиноки, в которые кожа была лишена прикосновений, я так сильно скучала… — Как сильно ты скучала? — А ты скучал? — сглотнув нервный комок где-то в горле застрявший, я выгнула бровь так же заинтересованно, как и мой лучший друг. Цитировать героев, существующих только на экране кино, что длится около двух часов, совсем не весело, если так подумать. Намного лучше было бы говорить о том, о чем нам самим хочется поговорить, о том, что мы чувствуем. Но, что поделать, если фразы, написанные кем-то, все же несут в себе смысл, который и мы бы в свои речи вложили? Что, если ответ Гука на мой вопрос меня на самом деле волнует? — Ты должен ответить первым, если хочешь узнать мой ответ. Взгляд путешествует по его расслабленному лицу, а Чонгук улыбается ассиметрично, придвигаясь ближе и гладя на меня глазами, в которых пляшут чертики в блестящих ботиночках. — Я и так его знаю, спросил ради веселья. — нет, это не слова парня из киноленты, но за ними следует протянутая ладонь и прикосновение указательным пальцем к коже моей шеи, что заканчивается тонкой линией вниз по коже и шепотом Чон Чонгука. — Ты скучала по мне очень сильно, не могла перестать думать обо мне и моих прикосновениях. — Ты говоришь это, потому что и сам не мог не думать о моих, так ведь? — чужие слова сказаны так, словно принадлежат мне, быть может, потому что я вложила в них слишком много своих эмоций. Сердце замирает в предвкушении ответа парня, стоящего напротив, хотя я знаю, что именно он ответит, ведь мы вместе смотрели тот фильм, сценарий которого позаимствовали на этот вечер. Но Чонгук говорит совсем другие вещи, совсем не те слова, что я ожидала услышать, а они звучат так… многозначительно. Очень непонятно и одновременно с тем кажутся чем-то очевидным и очень волнующим, а еще безумным. — Я не мог перестать на них надеяться и мечтать о них. В этот раз распухшие губы намного свободнее, хоть и трудно сдержать внутри желание целовать те, что такие же алые, что настолько же саднит, как и мои. Но таков сценарий, мы не можем отойти от него, потому что это странно и подозрительно будет смотреться, мы не сможем найти аргументов для того, чтобы просто свернуть с пути. Прямо сейчас мы оба такие слабые… И губы все так же ощущают себя одиноко, но кожа пылает там, где ее касаются мягкие пальцы, а мои пальцы сводит от ощущения подрагивающих импульсов электричества каждый раз, когда я прикасаюсь к Чонгуку. Такой глупый момент, если честно. Глупый и очень волнующий: взгляды сцепились в крепкий узел и не могут отпустить друг друга, губы распахнуты, жаждая ощутить вкус поцелуя, щеки покрыты легким румянцем, волосы в беспорядке, что у меня, что у Гука, а ладони курсируют по телам и дальше, как можно дальше, чтобы всюду коснуться и каждый миллиметр кожи выучить… Так хочется проследить взглядом за движением рук, осмотреть тело Гука внимательно, чтобы навсегда его образ остался в памяти, запомнить его вот таким именно в этот момент, но стоит глазам отпустить глаза, как Чон качает головой и заставляет смотреть только на его лицо снова, одновременно с тем наклоняясь ближе к моему лицу. — Прямо сейчас я больше всего на свете ненавижу правила. — вздыхает он раздосадовано и подается вперед, одновременно с тем устраивая ладони на моей пояснице и заставляя оказаться к нему ближе. — Иди сюда… Его слова теряются в нашем поцелуе, который сводит с ума и заставляет нас наполниться приятной и волнующей негой, а еще вновь ощутить искры электрического тока, что разлетаются с кожи в разные стороны. Поцелуй наш все глубже и резче становится, почему-то мало кажется того, что уже есть, что уже чувствуем, а узел внизу живота вновь стягивается с немыслимой силой, так что и усидеть спокойно на месте не получается, а от этого руки ближе жмут к себе тело Чонгука, а его руки оставляют в покое мою спину и одним резким движением придвигают за бедра к самому краю стола, тут же позволяя моим ногам обвить его тело. Чонгук вошел так же плавно, как и в прошлый раз. Как и в прошлый раз, мы оба простонали от того, как неожиданно прекрасно это вдруг ощутилось, но времени, которое Гук дал нам обоим, почти не было. Прошла всего секунда с того момента, как Чон заполнил меня собой, мы даже не успели вдохнуть, только сильнее сцепились языками, руками крепче обхватили тела друг друга, а Гук начал двигаться достаточно быстро и резко… Даже слишком резко. Правила игры, о которых Гук напомнил, усадив меня на этот стол, были неизменны. Мы не должны были целоваться сейчас, нам нужно делать другие вещи. Именно поэтому поцелуй разорван, губы снова распахнуты, а взгляды вновь ловят друг друга и не отпускают, пока руки исследуют взмокшую кожу. Чонгук движется слишком быстро, слишком глубоко и слишком резко, от этого тело дергается снова и снова с каждым новым толчком, поэтому я чувствую, как сводит каждую мышцу, поэтому ноги сильнее обхватывают бедра моего лучшего друга, и поэтому дышать нечем, только рваные лихорадочные вздохи срываются с распухших губ вперемешку с тихими стонами, которые держать внутри невозможно. Ладони цепляются за широкие плечи, пальцы буквально впиваются в кожу Гука, а он отпускает мои ноги и сжимает талию, оглаживает груди и жмет их, заставляя давиться воздухом и стонать громче, жалобнее, и вот он и сам теряет интимный звук из своей грудной клетки, а я еле держусь, чтобы не зажмурить глаза, наслаждаясь тем, как прямо сейчас выглядит Гук. Он взмылен, кожа лба покрыта испариной, пряди темной челки липнут к коже, образуя отдельные прядки, губы так прекрасно выглядят, когда по ним распахнутым проходится его язык… а глаза полны неизведанного и непонятного, но такого прекрасного, что вид этих глаз только и помогает держаться на плаву и не позволить себе опустить глаза ниже на соблазнительное тело. Так хочется, но нельзя… Я не знаю, что случилось, но вот мы целуемся снова, а я даже не помню, когда это началось. Но вот и руки Чонгука заключают мое тело в объятия, и он наклоняется ниже, заставляя и меня назад наклониться, и угол проникновения от этого меняется, а от этого, черт побери, дышать совсем нечем становится… Но Чонгуку все равно, что я задыхаюсь, он подается бедрами резче и сильнее, чтобы я вскрикивала и не замолкала, даже если мой голос почти полностью тонет в наших несдержанных поцелуях. А целоваться ведь против правил… Поцелуй разорван, когда кухню наполняет два протяжных стона. Лицо Гука отдаляется, а затуманенный взгляд опускается на мое тело, но ладонь быстро цепляет его подбородок, заставляя смотреть только мне в глаза… — Тебе нельзя смотреть. — тяжело дыша, шепчу я, а затем прикусываю с силой губу, потому что Чонгук даже не думает останавливаться, ничуть не сбавляя темп своих движений. — Правда нельзя? А что делать, если очень хочется? Я думаю, мы можем пойти против некоторых правил и кое-что поменять… — Ты же сказал, что хочешь в точности, как там. — Тогда… — тянет он, облизывая губы, и резко дергается вперед, замерев на мгновение, будучи запредельно глубоко, словно для него было важно дослушать звук, вырвавшийся из моей грудной клетки, до конца. — Если мне нельзя на тебя смотреть, ты можешь отвлечь меня? Это правда очень сложно… Правда ли тебе так же сложно, как и мне? — Как…? — как мне тебя отвлечь? Разве того, что происходит, не достаточно для того, чтобы от чего-то отвлечься? Ты сейчас издеваешься надо мной, да? Шутишь? — Поцелуй меня… Я целую, целую охотно и жарко, влажно, а он целует в ответ. Руки обвивают шею Гука, и именно тогда Чонгук ускоряет движения своими бедрами от того, насколько глубоки мои поцелуи. Я знаю, что, чтобы выжить, мне нужно хоть немного успокоиться. Но успокоиться не получается, так что язык проникает в рот парня глубже, а зубы царапают губы… дышать трудно, ведь движения Чона становятся глубже, резче, быстрее, и вдохнуть уже не можем ни он, ни я… нам приходится разорвать поцелуй, чтобы захватить ртом хоть немного воздуха, а руки не отпускают чужое тело, все так же крепко обнимая. Я лбом прислоняюсь к его лбу, потому что нет сил держать голову прямо, мы оба дышим через рот, зажмурив глаза. Мне не хватает сил на то, чтобы попросить Чонгука немного замедлиться, весь голос уходит на громкие несдержанные стоны, от которых тут же становится стыдно, и я краснею сильнее, но не могу думать о своем смущении, потому что Чонгук мешает сосредоточиться хоть на чем-то кроме него самого. — К черту — звучит побеждено, а Гук заставляет разорвать кольцо рук вокруг его шеи целует мою шею, задевая кожу зубами, ближе притягивает за бедра к краю стола, словно нашей близости ему недостаточно кажется, а ведь пространства между нами и так нет совсем. Этот жест со стороны парня заставляет меня отклониться назад немного, а когда его губы спускаются по телу к моей груди, и вовсе упереться руками в стол сзади, выгибаясь в позвоночнике назад еще выразительнее. — Гууук, так нельзя… — Мне все равно. Хочу, чтобы ты стонала громче… хочу смотреть, хочу касаться… правила не для меня. — Но, Чон… Мои слова для парня ничего не значат, именно поэтому он бросает на меня взгляд, лишающий дара речи, и касается пальцами живота и талии, заставляя кожу браться мурашками. Дыхание перехватило, и то не вернулось в норму, всего мгновение, я ничего не успела понять, но лопатки уже касаются прохладной поверхности кухонного стола, а прогиб в пояснице становится практически патологическим, потому что Чон Чонгук ни на секунду не собирается останавливаться, погружаясь в меня все так же глубоко и ритмично. Я сходила с ума от удовольствия, пока руки Чонгука гладили мои ноги, пальцы которых сводило от длительного напряжения, зубы оставляли слабые следы на моих ключицах и шее, губы целовали грудь и ребра, а бедра двигались слишком быстро ко мне навстречу… я сходила с ума из-за Чонгука, с силой сжимая край стола над своею головой. Временами мое тело вовсе оказывалось в воздухе, только руки, вцепившиеся в деревянный стол, не давали упорхнуть на небеса, и ладони моего лучшего друга, что крепко держали мои бедра, время от времени меняя угол, под которым те располагались по отношению к его бедрам. Не было сил смотреть на Чона, хотя я знала, что сейчас он безумно красив и еще больше соблазнителен, чем обычно. Наверняка кожа взялась густой испариной, челка наверняка намокла напрочь, плотно прилипнув к коже лба, глаза черны, как никогда, скорее всего, распухшие губы, что время от времени теряют приглушенные стоны, распахнуты в попытке облегчить парню дыхание, но это не помогает… мне стоило смотреть на это, стараться запомнить как можно лучше каждое мгновение и каждое малюсенькое изменение в нем, но вместо этого я сильнее жмурила глаза и кусала губы до боли, буквально крича снова и снова о том, как мне хорошо и как одновременно с этим плохо. Я никогда еще не ощущала такого коктейля чувств. — Я чувствую, что ты на грани… — резко дергаясь вперед, рычит Гук, заставляя меня закричать снова. — Я на грани… Аааааах… Тело, что было до сего момента раскалено до невозможности, наполнено тысячей эмоций и десятком тысяч чувств, просто взорвалось в этот самый момент, рассыпаясь на мельчайшие частицы моего существа. Я не смогла стерпеть того, что нахлынуло на меня, не смогла даже попытаться контролировать сладостные судороги, взявшие в плен каждую мышцу моего тела, не смогла контролировать то, что ногти сильно впились в кожу рук Чонгука, принося тому боль и оставляя маленькие шрамики в форме полулуний. Мне просто следовало и дальше цепляться за стол… Все было неважным, когда тело содрогалось от удовольствия снова и снова, а нависая надо мной, содрогалось еще одно тело, и чужие зубы с такой же силой кусали губы, с какой их кусали мои… Мы не могли смотреть друг другу в глаза, ведь у нас на это не было сил. У нас не было сил даже на то, чтобы вздохнуть, не было желания для этого. Все, чего мы хотели в этот момент — остаться здесь, в месте, где так безумно хорошо. Мы только что кончили, встретили очень яркий и красочный оргазм, оргазм, который я никогда не испытывала в своей жизни. Я не знала, что Чонгук тоже испытал это впервые, никак не могла узнать об этом, как и он не мог знать о том, что я чувствую. Никто из нас не сказал об этом, но мы могли бы догадаться по взгляду, по отсутствию пульса, по финальным стонам, что сорвались с губ… А мы не догадались… это так глупо, так жалко, так банально. До жути примитивно то, какими жалкими мы были прямо сейчас: счастливые, как никогда прежде, но, как никогда, несчастные… мы даже не были способны признать это или признать свои собственные чувства. Мы были слабы, по-настоящему слабы и безумно глупы. Нам казалось, что мы потеряны, казалось в этот самый момент, что мы самые одинокие люди на планете, что не было в мире еще таких несчастных и глупых людей, людей, которые так забвенно отдались бы своим мечтаниям стать счастливыми, своим фантазиям, что считали обреченными на провал, возможности почувствовать себя нужным и любимым тем, кто ценнее жизни и собственного достоинства, сердца, разума… людей, которые позволили бы своему сердцу и телу любить другого человека так ярко и так застенчиво, так очевидно и так запутанно. В мире не было еще людей таких глупых и нерешительных. Нужно было просто сказать то, что я чувствую… Он должен был сказать то, что не дает ему покоя… Я должна была догадаться, что он тоже чувствует это, что я нужна ему больше воздуха, что, будь его воля, он бы никогда меня не отпускал из своих объятий… Он должен был понять, что я тоже чувствую это, что если бы это было возможным, я бы никогда не отпускала его, одного не оставляла бы даже на мгновение… я бы даже не пыталась уйти из его объятий. Почему никто из нас не увидел этого в глазах напротив? Почему никто не понял того, что это взаимно? Мы правда настолько глупы? А может… нам просто страшно? Страшно, что если сердце загорится надеждой о взаимности, все станет только сложнее? Страшно, что будет очень больно столкнуться с реальностью? Это…так глупо, жалко и до невозможности банально. Об этом есть много книг и безмерное количество фильмов, таких как тот, что мы смотрели этим пятничным вечером, и что дал нам возможность окунуться всего на один этот несчастный вечер в другую реальность, в совсем другую вселенную. Но даже если это случается в реальной жизни, это все еще очень банально… мы такие жалкие…. Гук завис надо мной, упираясь одной рукой в стол рядом с моим плечом, а другой держа за поясницу на весу. Хоть и прошло какое-то время, и теперь мы могли посмотреть друг на друга, он не отпускал, не шевелился, а я не шевелилась в ответ. Мы могли только дышать шумно, глубоко, лихорадочно, и смотреть глазами полными безумия в такие же безумные глаза, в глаза, в которых счастья было столько же, сколько и в глазах напротив. — Я… я не думаю, что мы сможем… — продолжить, — звучит в моей голове, но сказать я не могу, потому что сил не хватает на это, не хватает воздуха в легких, голоса не хватает. Кроме сломанного шепота у меня ничего не получается выдавить из себя между шумными вздохами. — О, поверь, ты ошибаешься. — хмыкнув, Гук качает головой и слабо улыбается. — Впереди ведь самое интересное… — ухмыльнулся он и потянулся рукой, чтобы поправить мои волосы, прилипшие к лицу. — Хочешь немного передохнуть? Мне не хватит целой ночи, чтобы передохнуть после такого, но, что ты имеешь ввиду? — Самое интересное? — переспрашиваю я, сглотнув, и стараюсь припомнить, что там было в том фильме дальше, но совсем ничего не получается, ведь голова не хочет думать, мозг отказывается работать, все, на что он способен — позволять мне все еще оставаться в сознании и рассматривать прекрасное лицо своего лучшего друга и по совместительству самого лучшего любовника в моей жизни. Гук улыбнулся, словно выражение моего лица и вопрос его позабавили, мягко чмокнул в губы и снова поднял на руки, выпрямившись и потянув за собой, так что мои ноги были вынуждены крепче обхватить его талию, а руки едва могут сомкнуться вокруг шеи парня. Брюнет медленно шаркает ногами по полу, направляясь к дивану, на который буквально падает так, чтобы я оказалась сидящей на его коленях. Так вот, что там было дальше… Из-за нашего положения, я оказываюсь чуточку выше, а Гук ухмыляется шире, отпуская мое тело и протягивая руки, чтобы поправить волосы, беспорядочно разбросанные по плечам, чтобы собрать их вместе, перебросив пряди, что до этого липли к коже, за спину, открывая для своего взгляда мою шею и плечи, ключицы и то, что ниже. От его взгляда, прошедшегося по моему телу, становится так волнительно, хотя это не в первый раз, а внутренности скручивает и кожа берется румянцем так, словно все происходит впервые. — Теперь твоя очередь… — звучит слишком довольно и одновременно с тем вдохновлено и с предвкушением. В полутемноте комнаты, где все еще работал проектор, на который всем было плевать, я смотрела на Гука с трепетом и обожанием, смотрела восторженно на то, как он красив, и знала, что мне не хватит сил на то, чтобы даже заговорить с ним нормально. Я выжата… я истощена… моя нервная система перенапряжена настолько, что я практически овощ. Не могу поверить в то, что все это происходит, в то, что это уже произошло. Мы с Чонгуком переспали, мы только что переспали уже дважды, нет, почти трижды, а теперь должны сделать это снова. Мы лучшие друзья уже столько лет, и пусть наши души были обнажены друг перед другом всегда, сейчас и тела потеряли свои одеяния, а между нами совсем не осталось пространства. Быть может, все это сон? Это не всерьез, мы просто идем по сценарию, а по сценарию мы должны сделать это снова, должны вновь заняться сексом, а затем снова кончить и начать заново… прямо сейчас я просто должна что-то сделать, сделать то, о чем шла речь в том дурацком фильме, что все еще стоит на паузе за моей спиной, я должна была доминировать в этот раз. Эта идея кажется довольно привлекательной, особенно если мой партнер Чонгук — мужчина не только небесной красоты, что горячее ада, кто не только лучше других умеет доводить других до экстаза, но еще и нравится мне так сильно… очень сильно нравится совсем не как лучший друг, как мужчина. Доминировать над Гуком сложно, он никому никогда не позволял этого делать, я знаю, хотя даже не знаю откуда именно. Просто знаю, потому что он именно такой — властный и сильный, не позволяет собой помыкать, напротив, помыкает другими. Это касается не только происходящего в его постели, это касается всей его жизни. Чонгук никогда не передает бразды правления в чужие руки, даже в мои, хотя мы ближе друг другу, чем кто бы то ни было. И сейчас это так волнительно, так странно и так захватывающе, потому что Гук не только принимает как должное роль ведомого, он еще и делает это самостоятельно, намеренно, добровольно… его душа полна предвкушения, и это никак не вписывается в характер его личности. Никоим образом не вписывается. И все это звучит волшебно, волшебно выглядит, только вот сил у меня едва хватает на то, чтобы голову держать прямо и руками обнимать парня за шею… я уже не способна на большее… всего, что я испытала до этого момента, было уже слишком много, я не выдержу больше. Не смогу. — Чонгук, я… — начала я едва слышно, со смешанными чувствами глядя Гуку в глаза. Я не хотела говорить, что нам нужно остановиться, я не хотела останавливаться, потому что знала, что этого не случится никогда больше, мне хотелось насладиться Чонгуком сполна, забрать жадно все, что он готов мне отдать, пропитаться им до основания… но я знала, что должна сказать это, должна признаться в том, что перенасыщена. — Моя малышка устала? — улыбается Чон слабо, устало, позволяя одному уголку губ подняться выше другого. Пальцы тянутся к моему лицу, когда я замолкаю, ведь сердце так бурно реагирует на эти слова… подушечки пальцев мягко касаются моей щеки и заправляют волосы за ухо, а взгляд блуждает по лицу. — Я извел тебя? Нам правда стоит остановиться? — и хоть последняя фраза позаимствована у героя того самого фильма, эти слова звучат совсем иначе, нежели там звучали. Они полны грусти и неготовности услышать «да». Чонгук произнес их так, словно боится, что я могу с ним согласиться. — Мы слишком долго ждали, чтобы вот так остановиться, так ведь? — и пусть эти слова не принадлежат мне, я могу произнести их искренне, не думая о героях кино, думая о нас. Если представить, что мы влюблены, то мы правда слишком долго шли к этому дню, чтобы так скоро друг другом насытиться. Даже если тела обессилены, мы не можем остановиться, если сердце все еще жаждет большего, все еще жаждет любви… И моя усталость совсем ничего не значит, потому что Чонгук вот так на меня смотрит, потому что я ощущаю тепло его кожи своею кожей, потому что все еще желаю его, не смотря ни на что. Не только его тело, я хочу все: мысли, сердце, душу… с каждым новым его прикосновением я становлюсь более жадной, становлюсь еще более ненасытной, чем прежде. Взгляд Гука, тон его голоса, нежность прикосновений… они пробуждают во мне странные мысли, надежды, которым я никогда не позволяла существовать внутри меня. Мне начало казаться, что все это может быть всерьез, что все это — настоящее. От этого сердце стучало в груди быстрее, еще быстрее… неужели это и правда возможно? Сбегая от этих размышлений, я старалась сделать что-то с собой, разорвать зрительный контакт, как минимум и попытаться не дать Чонгуку понять, что со мной что-то не так стало. Взгляд просто старательно избегал глаза парня, а затем случайно опустился ниже, чем следовало, и не смог проигнорировать внушительных размеров эрекцию Гука, а я вынуждена была устало улыбнуться, хмыкая, потому что вдруг все это стало казаться мне до невозможности смешным. — Прошло совсем немного времени, а ты снова хочешь меня? — звучит в шутку, издевательски, я даже не знаю, зачем сказала это вслух или как это вообще появилось в моей голове. Я не ждала, что Чонгук признает мою шутку смешной, а он и не посмеялся, глядя на меня вполне серьезно. — Я всегда хочу тебя. — он говорит так потому что что-то такое сказал тот парень из киноленты? Или он правда обращается сейчас ко мне? Может… может, мне не показалось на долю мгновения, что все это искренне, взаправду? — А я тебя… — звучит так же честно, как и слова моего лучшего друга, и я не вру. Ни капли не привираю. Все случается быстро, стремительно, взгляды разрывают контакт, чтобы его обрели губы и потерялись в сладком и устало-тягучем поцелуе. Руки ближе жмут тела друг к другу, чтобы каждый миллиметр кожи соприкасался, насколько это возможно, языки путаются, дыхание смешивается, и снова становится невыносимо жарко. Приподнявшись немного, уже спустя мгновение, я опустилась на твердый широкий и рельефный, благодаря выступающим венам, эрегированный половой орган Чонгука, заставляя нас обоих восхищенно простонать на грани с болезненностью. Это оказалось слишком глубоко из-за нашей позы, слишком чувствительно, так что ясность моего сознания пошатнулась, и я лишь чудом смогла остаться в себе, начиная медленно двигаться вверх-вниз слегка волнообразно Губы продолжали целовать только глубже, руки Гука на моих бедрах сжались сильнее, когда мои движения стали увереннее, более сглаженными, ритмичнее… Со временем нам пришлось разорвать объятия и позволить пространству между нами образоваться снова, чтобы не задохнуться и не сгореть дотла от запредельной температуры тел, но были в этом и плюсы, так как теперь у нас появилась возможность лучше видеть друг друга, и ею воспользовалась не только я… — Ты прекрасна, ты так прекрасна… — шепчет Чон мне на ушко, выдыхая томно, робко, а затем покрывает поцелуями шею, спину невидимыми узорами украшает, и это так приятно… — Прекраснее тебя нет никого на белом свете… — тонет в моей коже, проникая сразу к сердцу, и вынуждает то остановиться. — Он тоже говорил, что она прекрасна… — так горько на языке ощущается эта печаль. Чонгук так хорошо запомнил все тонкости того пошлого сценария, все слова и каждое движение… если подумать, тот парень тоже целовал ее вот так, когда говорил эти комплименты. Почему так тяжело снова возвращаться в реальность и принимать факт того, что это всего лишь спектакль? — Ты говоришь точно, как он… — невесело хмыкнув, вздыхаю я, лишь чудом не замедляя движений. — Как ты мог так хорошо запомнить? — Я не запоминал… он сказал это по сценарию, а я говорю, потому что это правда. — качает головой Гук, от моей кожи отстранившись, цепляет пальцами подбородок и заставляет смотреть в его глаза, глаза такие честные, искренние… — Это правда, слышишь? Ты так прекрасна… А я верю, верю, хотя знаю, что мне не стоит. Я верю и позволяю своему сердцу наполниться счастьем, пропитаться надеждой на то, что этот вечер никогда не закончится, что мы в этом мире двух влюбленных застрянем навсегда. Возможно ли, что я тоже нравлюсь Чонгуку? Возможно ли, что он так же страдал все это время, как и я страдала? Может ли быть такое, что тоже не решался заговорить со мной о своих чувствах, потому что был не уверен в моих или потому что боялся сломать то, что у нас уже было столь долгое время? А может… может быть это взаимно? Что, если мы на самом деле влюблены друг в друга до потери пульса и остановки дыхания, что, если мы оба друг от друга потеряли голову? Разве такое возможно? Разве может это быть возможным? Я люблю тебя… — звучит в моей голове, так отчетливо видно во взгляде, но никто и никогда не поверит в то, что я правда чувствую это. Во время занятия сексом признания в любви, сказанные впервые, — самые нечестные, ненастоящие. Самые неискренние… так принято считать, к сожалению. Но что поделать, если прямо сейчас это озвучить так хочется? Что поделать, если так отчетливо я поняла это только сейчас? Я ведь правда тебя люблю, Чонгук… очень-очень люблю… Вместо слов поцелуи, которые передают больше, чем я могла бы представить. Мы тонем в нежности прикосновений губ и медленных движениях бедер, что с каждым разом становятся все волнительнее и трепетнее, ближе подводят к черте небывалого удовольствия, и совсем скоро заставляют тела замереть, наполнившись светом, теплом, счастьем, от которого кожа начала трескаться всюду, стараясь выпустить эти чувства наружу. Наши тела вновь бились в сладостных судорогах от полученного оргазма, а мы не могли разорвать поцелуй даже в этот момент, ведь он был таким важным для нас обоих… он был невероятно ценным именно в этот момент, именно этот поцелуй… это так по-детски, так наивно и искренне, что я почти что забыла о том, насколько я жалкая. Какая разница, если я счастлива?