За день до суда.
— Как у тебя дела? Не скучаешь? — Ведьмочка вымученно улыбается, рисуя кончиками пальцев незамысловатые узоры на заляпанном куске стёкла, что разделяет нас. — Превосходно, Агата. — Стараюсь скрыть дрожь в голосе, но ловлю её обеспокоенный взгляд и тут же одёргиваю себя.
Не сейчас, Александр, не сейчас. — Каждый день ловлю себя на мысли, что задница Макото очень даже аппетитная. А эти его облегающие брючки, ммм… — Нильсен. — Она впервые за долгое время искренне улыбается. — Будь нежен с ним, я тебя слишком хорошо знаю. — Думаешь, ему не понравится та симпатичная семихвостка? Жаль, что так и не опроб… — Александр, ты же в курсе, что переговоры прослушиваются? — Да, пусть завидуют. Агата, я верю тебе и знаю, что ты не убивала Аннет, но следователь роет носом землю и постепенно складывает доказательства твоей вины в толстенную папку. Совсем скоро состоится слушание о залоге, и, возможно, тебя не выпустят сейчас… — Ты можешь приносить более позитивные новости? — Ведьмочка устало потирает переносицу и закусывает нижнюю губу, этим невинным жестом зарождая жизнь в моём поникшем в её отсутствие члене. Пошловато, согласен, но… вы ведь поверите мне, если я скажу, что слишком сильно соскучился по рыжей? — Да. В местном зоопарке родились… — Всё-таки запомнил, — хрипло шепчет Харрис, — всё же запомнил… — Агата, будь готова к любому исходу. Обвинение будет настаивать на том, что за пределами тюрьмы у тебя достаточно средств и связей для того, чтобы сфальсифицировать дело. Будь сильной и не роняй мыло на пол. — Нильсен. — Закатывает глаза, но всё равно улыбается. А я рву себя на куски, потому что впервые не знаю, как мне быть. — Александр. Она кладёт ладонь на стекло, а мне ничего не остаётся, как повторить этот её нежный жест. Будто и нет этой перегородки, будто могу ощутить её тепло, будто могу почувствовать прикосновение её всегда холодных кончиков пальцев. Но нет. Ощущения — как в плотном презервативе: есть действие — нет должного удовлетворения. — Обещай мне, что, если решение суда сыграет не в мою пользу, то ты не замкнёшься в себе, а продолжишь работать. — Обещай мне, Агата, что ты будешь беречь себя и не смолчишь, если произойдёт плохое. Я хочу всю жизнь целовать тебя вживую, а не носить передачки в колонию. — Ты действительно думаешь, что мы навсегда? — Агата удивлённо смотрит на меня, забавно сморщив веснушчатый нос. — Агата, если ты меня не услышишь, то вместо красивого «навсегда» будет безобразное «пожизненно». В комнатке три на шесть с тремя соседками по несчастью.
Она выходит из административного здания изолятора, держа маленькую картонную коробку в руках. Два часа назад я забрал её из здания суда, с трудом отбил от журналистов, столпившихся у дома Фемиды, и усадил в машину. Как только машина тронулась с места, чтобы поскорее увезти её отсюда, Агата чисто и звонко, по-детски рассмеялась. Мне никогда не было так страшно. Заливистый смех перешёл в невыносимый дьявольский гогот, сгущающий воздух вокруг нас, а после она закричала с такой силой, что от испуга я резко ударил по тормозам, в ту же секунду почувствовав запах жжёной резины, и услышал недовольный крик водителя машины, движущейся позади нас. Удары маленьких женских кулачков обрушиваются на переднюю панель, а всё тело ведьмы содрогается от тяжелого дыхания и рыданий. Моя девочка. Честно говоря, мне невыносимо смотреть на её страдания и знать, что сейчас поможет только время. Ничего лучше не придумываю, кроме как сменить курс и поехать в сторону побережья. Пусть выплеснет всё то, что у неё накопилось за это время. Видеть любимого человека в таком состоянии в разы больнее открытой раны или перелома — это я вам на собственном опыте говорю. Потому что там нас мучает физическая боль, которую можно заблокировать действием анестетиков, а лекарства против боли душевной ещё не придумали. Алкоголь лишь притупляет то, что мучает нас, но не позволяет расслабиться на все сто процентов, но последствия такого лечения губительны для всего организма. Жестокий побочный эффект этого «препарата» в довесок к отвратительному моральному состоянию награждает пациента ещё и откровенно плохим физическим. Агата всё ещё плачет. Зарывшись тонкими пальцами в волосы, она тянет спутанные локоны и выглядит ещё более безумной. Слёзы дорожками струятся по её щекам, а покрасневшие глаза смотрят в никуда, не выражая ничего, кроме боли. Она впивается ногтями в оголённое предплечье и с остервенением царапает себя, оставляя вспухшие розовато-алые следы. Нет, это уже слишком. Торможу у обочины под знаком, запрещающим парковку в этом месте, оборачиваюсь к Харрис и крепко обнимаю, не давая ей причинять себе вред. Она пытается вырваться, со всей силой хаотично наносит удары мне в спину, но я не обращаю внимания на это. Пусть рычит, кричит, воет — я не отпущу её, пока не станет легче. Хрупкое тело любимой обмякает в моих руках, а громкие рыдания переходят в тихие всхлипывания. Не отпускаю этот сплошной сгусток негативной энергии от себя ни на секунду, глажу по спине и шепчу ей на ушко слова успокоения.Прекрасная. Сильная. Умная.
Она отстраняется от меня и порывисто целует в щёку, после отворачивается и смотрит в окно. Просит уехать отсюда поскорее. — Милая, нам сначала в изолятор, отдать копию решения суда и забрать твои вещи. Телефон, я как понимаю, тоже там? — Нет, — умоляюще стонет она, поворачивая голову ко мне, — пожалуйста, не хочу видеть это место. — Харрис, ты прекрасно знаешь, что это сделать просто необходимо. Я хотел тебя сейчас отвезти на побережье, но мы немного выбились из намеченного графика. — Вези, — безучастно произносит ведьма, а сразу после неестественно улыбается, поворачивает ко мне голову, являя миру самую жуткую улыбку, которую я только видел в своей жизни, и едва не подпрыгивает на месте от… а от чего? Радость, испуг, отрицание неизбежного? Что с тобой, Агата? — А потом мы поедем в Мак! — Хочешь вредной еды? — Я просто хочу есть. Почти неделю ничего не ела, только пила.Блять!
Тут уже не выдерживают мои нервы. После я обязательно буду долго извиняться за сказанное, беспрестанно обнимать и целовать её, но сейчас полностью теряю контроль над своими словами и действиями. — Что это значит, Агата?! Ты… ты вообще хотела выбраться оттуда? Краем глаза замечаю движение её руки по направлению к дверному рычажку и блокирую двери автомобиля. — Что ты от меня хочешь? — тихо спрашивает она, обняв себя за плечи. — Ты хотела заморить себя голодом, да? — Внимательно смотрю на её профиль, на опущенные вниз ресницы и поджатые губы. — Я прекрасно знаю тебя: ты не откажешься от еды просто так. Даже если на землю обрушится Рагнарёк, твоё тело на инстинктах поползет к руинам бургерных. Чего ты добивалась, Агата?! В бешенстве кричу на неё и со всей силой ударяю по рулю. — Ты вообще думаешь обо мне? Ты хоть знала, что со мной происходило, пока ты была там? Нет, ты ни черта не знала. — Трясу перед её носом указательным пальцем, словно отчитываю маленького провинившегося ребёнка. — А хочешь знать? Я спал в обнимку с подушкой, на которую надел твою блузку. Я перебил всю посуду в доме после звонка Данте. Я спятил, понимаешь?! — Я не хочу жить. Даже сейчас. — Что ты несёшь? Ты несколько часов назад просила меня спасти тебя… — Да потому что повеситься на воле — это верх мужества, а когда ты в тюрьме — невыносимая трусость. Она произносит это с такой сталью в голосе, что моё отчаяние разрастается до размеров территории штата Канзас. Не надо было пускать тебя тогда в дом, не стоило нанимать к себе в штат, не следовало мне смотреть на тебя такими глазами и поддаваться на женские чары, которыми вас наделяют с самых пелёнок. — Ты больная, — шепчу я ей и выжимаю педаль газа в пол. Мы, сопровождаемые сигналами машин, которые я в шахматном порядке обгоняю на бешеной скорости, гоним по трассе. Агата кричит на меня, бьёт по рукам, приборной панели, пинает дверь машины. Какое-то безумие. Сворачиваю на обочину и стараюсь как можно более плавно затормозить, переводя дух после такого всплеска. Ведьма хватает меня за щёки и тянет на себя, впивается в губы с остервенелой жестокостью и отказывается считаться с моими попытками оттолкнуть её. Отвечаю на этот поцелуй, наполненный злостью, животным страхом, горьким отчаянием и ненавистным чувством обречённости. Прикусываю её нижнюю губу, в ответ на что рыжая вцепляется пальцами в мои волосы и больно тянет их. Отстраняюсь от неё и заглядываю в глаза цвета морской глубины. Из-за расширенных зрачков почти не видно её волшебной, искрящейся даже в лунном свете радужки, но я стараюсь запечатлеть каждый миллиметр её колдовской красоты. — Прости меня, пожалуйста, — произносит она одними губами и ведёт кончиками пальцев по моей скуле, — я просто не справляюсь со всем этим. Молча киваю ей и обнимаю, по-отечески поглаживая спину моей девушки. — Агата, — шепчу я ей, чтобы не прервать хрупкое перемирие, магическим мерцанием окутавшего нас пуховым одеялом спокойствия, — ты не одна, помни это. Я рядом и я не откажусь от тебя, даже если это будет стоить мне целой жизни. — А… а когда самолёт домой? — Нам придётся побыть здесь какое-то время. — Вижу, как Агата тут же опускает голову и отстраняется от меня. Понимаю, почему так происходит, и хочу её немного обрадовать — точнее, я надеюсь на то, что моя новость порадует её. — Я снял нам квартиру. Тебе не придётся возвращаться туда, где ты не хочешь быть. — Хорошо.Во время суда. Сан-Франциско. Частный адвокатский кабинет Александра Нильсена.
— Я не расслышал, Макото. Кто ты? — мужчина наигранно делает голос ещё более мерзким и писклявым, чем есть на самом деле, и заливается ехидным смехом. — Адвокат. Да такой, что ты ёбнешься. — Ого, так ты поверил в себя! — Слушай. — Сэм устало выдыхает, устало потирая пальцами переносицу, а затем тихо произносит, заведомо зная ответ База: — Нильсен сейчас работает над крупным делом в другом городе. Будет нескоро. Нужна помощь адвоката? Либо выкладывай всё начистоту, либо ищи другого дурака. Всю школу. Он терроризировал его всю начальную школу, не давая проходу. Каждый день Сэма начинался с того, что Баз выворачивал его рюкзак и забирал ланч, заботливо приготовленный мамой, после, по традиции, он называл его узкоглазой китайской палочкой и пинал стул с такой силой, что щупленький Сэм вылетал с него со скоростью гоночного болида, а после… А после его родители переехали в другой округ, и больше они не виделись. Макото стал уверенней в себе, обрёл друзей и наконец вздохнул полной грудью. — Ты знаешь, что против Брэндона Джонса возбуждено уголовное дело по уклонению от уплаты налогов? — спокойно произносит здоровяк и присаживается в кресло для посетителей. — Конечно знаешь, он же сразу побежал к Нильсену, старому дружку. Я частично замешан в этом, и мне нужна юридическая помощь. — Рассказывай…
Агата с ощутимым трудом откусывает по маленькому кусочку от чикенбургера и медленно пережёвывает, привыкая к, казалось, такому обыденному процессу как питание. Любуюсь ей так, будто мы вновь проснулись в рождественское утро и она, одетая в мою рубашку и без белья, поедает наспех размороженную пиццу. Красивая, хоть и до невозможности печальная. Замечаю едва различимые морщинки в уголках её глаз, привычный для неё румянец пропал с очаровательных щёчек, а веснушки потускнели. Что же, нам предстоит крупная работа: реставрация поблёкшего произведения искусства, закусившего сейчас язык и тянущего пальцы к моей картошке фри. — Фто ф делом Дзонфа? — попутно спрашивает ведьмочка, с детским азартом ворующая картофельные палочки с моего подноса. — Прожуй. — Смеюсь, смотря на её набитые щёчки. — Ты действительно хочешь знать? Удивительно! — Если ты о том, что мне сейчас грозит серьёзный срок, а я интересуюсь работой, то знай: я просто не хочу думать обо всём. — Она щёлкает пальцами, подбирая слово. — Этом. — Держу на контроле. Точнее вчера узнал, что на самом деле Джонс изменил своей бывшей жене с на тот момент женой нового мужа его жены. Она сводит глаза на переносице, пытаясь разложить по полочкам ту словесную кашу, которую я только что выдал. — Поняла? Агата кивает головой и задумчиво смотрит в большое окно ресторана быстрого питания. — У нас нет оснований полагать… — Нужен свидетель, ты права. Но Джонс в любом случае получит серьёзный штраф. — Штраф — не срок. Поплачет и выложит всё до копейки. — Она замолкает и вперивается пустым взглядом в поднос, стоящий возле неё. — У меня отберут лицензию? В голосе вновь слышны подступающие слёзы, и я буквально не могу смотреть на её страдания. Отворачиваюсь, делая вид, что рассматриваю светящееся меню, установленное на световых коробах над головами сотрудников заведения. — Хотя за что? Можно говорить, что я изучала тюремную кухню изнутри. Внедрилась в лагерь противника, изучила расположение стратегических помещений изнутри и прониклась философией заключённых. — Не отберут. Обвинения с тебя не сняли, но ещё нет материалов, которые могли бы доказывать твою вину. Сейчас мы будем работать на опережение. Нам нужно найти того, кто это сделал. — А если это… — Это не ты, — не даю ей договорить я и поднимаю в воздух стакан с колой. — Выпьем за наш маленький успех? Рыжик хохочет и тянет свой стакан к моему, легко ударяя картонной стенкой по пластиковой крышке. Сейчас она выглядит гораздо лучше, чем всего полтора часа назад. Только мысли о её желании убить себя не покидают меня, и я настороженно наблюдаю за её движениями, прикидывая, под каким предлогом я могу не отходить от неё ни на шаг — даже в душе.