Живу. Дышу. Люблю.
Волшебным эликсиром, излечивающим даже смертельные раны, на душу льётся радостное знание того, что поразительно похожая на Агату девушка на самом деле не она. Стоило криминалистам смыть с неё весь грим, как схожие черты лица перестали быть таковыми. А значит, нас хотели убедить в том, что Агата мертва. Хотя бы на время вселить уверенность в этом. Логично, что преступнику это дало бы некоторую фору: ориентировки Агаты, как уже несуществующего человека, пропали бы из базы всех аэропортов и вокзалов, а следовательно, её было бы удобно и безопасно вывезти из страны. Утомительные восемь часов, проведённые в полицейском участке, дали о себе знать болью в спине и панической атакой, внезапно накрывшей меня, когда я вновь был приглашён для опознания трупа девушки. А что?Я не робот, повторюсь.
Смотрю на циферблат наручных часов и засекаю два часа. Именно столько времени я даю себе, чтобы приехать в отель: мне бы хотелось вновь приобрести хоть какие-то сходства с человеком прямоходящим, а ещё — позавтракать. Автомат с шоколадными батончиками и сахарными печеньями, конечно, в некоторых ситуациях здорово спасает от мучительной голодной смерти, но ненадолго. Дорога в отель занимает четверть всего времени, которое я отвёл себе на подготовку, поэтому прямо сейчас, подойдя к стойке регистрации отеля, натурально пугаю девушку, стоящую за ней, своим жутким дёрганьем. Получив электронный ключ от номера, прихрамывая бегу к лифту (вы ведь помните, как в приступе отчаяния я умудрился вогнать себе вилку в ногу?), пусть от такого темпа я выиграю лишь пару минут. Оказавшись на этаже, я вставляю ключ-карту в разъем и попадаю в номер.Странно.
В раннем детстве мой дедушка, имевший русские корни, приучил меня всегда выключать свет за собой. Не успевал я сделать и шага за порог комнаты, забыв нажать тумблер выключателя, как дед Виктор нагонял меня и отчитывал за то, что не экономлю электроэнергию. Я всегда считал странным жить в огромном особняке в элитном посёлке за пределами города, иметь достаточное количество персонала, но при этом экономить на такой обыденной вещи как электричество. Иногда мне казалось, что если лампочка в моей комнате останется гореть хоть на минуту, окажись я за пределами своей обители, то неизменно и непоправимо моя семья обанкротится, ведь благосостояние семьи Нильсен буквально держалось на одной освещающей пространство маленькой детской комнаты лампочке.Так к чему это я?
В гостиной номера горел свет, и я прекрасно помню, что выключал его. Точно! Я же предупреждал девушку со стойки регистрации о том, что ко мне заедет Фредерик. С улыбкой на лице делаю шаг в номер и осторожно захлопываю дверь за собой. Спокойствие мёдом течёт в моих венах, потому что я только сейчас почувствовал себя в безопасности — прекрасное забытое ощущение. Фредерик заменил мне отца, когда его не стало, и оказался единственным человеком, взявшим на себя ответственность за мальчика, которого теперь все ненавидели, кроме него. Он единственный, кто не винил меня в случившемся и смог донести моей матери, что ружьё действительно было неисправно — это доказали и все возможные экспертизы, работающие на то, чтобы оставить меня на свободе.— Фред, я жить не хочу! — вновь кричу я ему в след и от бессилия кидаю подушку в дверь. — Чёртовы кабаны! Нахрена вы потащили меня с собой на ебаную охоту?! Я убийца! Получаю крепкую затрещину, отрезвляющую меня, и чувствую, как крепкая рука хватает меня за подбородок, заставляя взглянуть в его глаза. От его одежды пахнет медовухой и корицей, а от рук доносится едва слышимый запах пороха. — Александр. — Норвежский акцент Фредерика всегда веселил меня, но не сейчас. — Тебе уже тысячу раз сказали, что ружьё было неисправно. Ты сам прекрасно знаешь, что даже не нажимал на курок. Он погиб лишь потому, что дал тебе это самое ружьё, не проверив его дома.
— Фред! — кричу я вглубь номера, увидев знакомые потёртые молочно-белые туфли в прихожей. Его идиотская привычка разуваться при входе в дом, за годы жизни в Америке я отвык от неё настолько, что это кажется диким, совершенно нелогичным и бессмысленным. Таким же нелогичным и странным, как факт того, что его всё же впустили в номер, зарегистрированный на меня, зная, что меня в нём нет. Он не отзывается, и единственно логичной причиной я вижу лишь то, что он отдыхает после перелёта. Захожу в спальню и не нахожу старика в комнате. Червячок беспокойства вновь начинает ковырять едва затянувшуюся рану в сердце, и я начинаю метаться по номеру в попытке найти Фреда. Может, он переобулся и вышел? Захожу в ванную, чтобы умыться ледяной водой в надежде, что этот простой приём позволит мне прийти ненадолго в себя. Ларсен просто вышел, он не обязан сидеть и ждать меня до второго пришествия — пытаюсь убедить себя в этом, но почему-то необъяснимое чувство тревоги не отпускает. Я толкаю дверь в ванную комнату, мысленно костеря того, кто проектировал этот номер. Какая к чёрту пожарная безопасность при открывающихся дверях вовнутрь? — Александр, фан! — Фредерик прикрывается сорванным с настенного крючка полотенцем и жестом прогоняет меня из ванной комнаты. Откровенно развеселившись от ягодно-красного лица моего старого друга, выхожу из ванной всё ещё задаваясь вопросом:Как он сюда проник?
Я специально оставляю дверь открытой, чтобы холодный воздух заставил Фреда ускориться и он поскорее освободил санузел. Коварно? Не спорю, мой любимый приём, но мы ведь помним, что я, между прочим, тороплюсь. Окидываю взглядом комнату в поиске сумки, которую сам не помню куда закинул, и замечаю на прикроватном столике конверт чайного цвета с сургучным оттиском на уголке. Наивно полагаю, что это приветственное письмо от отеля, которое я вчера не заметил, но что-то не вяжется в этой, казалось бы, ясной картине.Например то, что оттиск гербовый. И герб кажется мне до жути знакомым.
Вскрываю конверт и вытаскиваю из него тонкий лист бумаги с ровными строчками, написанными корявым почерком. Нечитаемым почерком. Внимательно всматриваюсь, пытаясь разобрать первую строчку, вслушиваясь в ворчание собственного внутреннего голоса. После того, как мне далось разобрать первое слово и немного привыкнуть к необычному написанию привычных всем нам букв, дело идёт быстрее. С каждой прочитанной строчкой тьма, живущая внутри меня, всё плотнее заворачивает душу в кокон, через непроглядную пелену которого теперь не могут пробиться отчаяние и жалость к самому себе. Я всегда уважал себя за эту удивительную функцию своего организма: когда тебе особенно страшно, вычеркнуть всё то, что могло мешать решению проблемы.После смерти отца я отточил этот навык до идеала.
— Александр, готов дать голову на отсечение, что у тебя дома во всю стену висит флаг ЛГБТ. Зачем так похотливо пялиться на мой хрен? — Слышу звук шлёпающих по ламинату босых ног и улыбаюсь. — Фи, Фред, — натурально веселюсь я от его ворчливого тона и поворачиваюсь лицом к старому другу, — неужели норвежская аристократия позволяет своим подопечным выражаться так, будто ты прожил на окраине Бруклина добрых пару десятков лет? Приближаюсь к нему вплотную и крепко обнимаю человека, которого искренне люблю. Как отца, естественно, извращенцы! — Хочу напомнить, — тихо произносит Ларсен, — что я всё ещё почти голый стою посреди твоего номера. Мною движут те же родственные чувства, что и тобой, Александр, но если вдруг сейчас кто-то войдет без стука, они увидят, как два педика очень сладко обжимаются. Молча киваю ему и отхожу на шаг назад, отмечая про себя, как сильно постарел Фред за те годы, что мы не виделись с ним. — Иди в душ, — по-отечески заботливо произносит он, — я закажу кофе и завтрак, на сытый желудок думается лучше. Молча отдаю письмо ему в руки и, захватив с кровати белое пушистое полотенце, захожу в ванную комнату. Струи горячей воды приятно согревают тело, расслабляя каждую мышцу. Ночь выдалась особенно напряжённой. Рану на ноге неприятно саднит, и я намеренно обхожу этот участок, чтобы мыло не попало в неё. Меня натурально размазывает по кафелю, лишний раз напоминая, что родила меня женщина, а не пытливый ум учёного робототехника. Как же сильно хочется спать. Выхожу из душа и оборачиваюсь к зеркалу, желая оценить свой (надеюсь) уже не помятый вид.Чёрт!
На запотевшем стекле с трудом, но читалась выведенная пальцем надпись. А знаете, почему она так взбудоражила меня? Единственный человек, который ТАК выводит букву «д» и которого я лично знаю, по совместительству является моей любимой женщиной. А значит, Агата была здесь. Включаю горячую воду, выкручивая кран на полную, чтобы зеркало вновь покрылось густым слоем влаги от оседающего пара и я смог сфотографировать надпись. Наскоро вытираюсь, делаю фото и вылетаю в комнату, где меня ждёт уже одетый Фред, лениво отпивающий ядрёно-черный кофе из мизерной чашечки. — Ты чего такой взъерошенный? Протягиваю ему смартфон с открытой фотографией зеркала на нём и хватаю с подноса чашку с кофе, предназначенную мне, залпом заливая в себя содержимое. — Найди меня? — Он вопросительно смотрит на меня и вновь обращает взгляд к телефону. — Это зеркало в ванной? Судорожно киваю ему и срываюсь к чемодану. Где тебя найти, Харрис? Чёрт возьми! — Есть догадки, кто мог это написать? — Это Агата, там буква выведена так, как выводит только она. Хвостик кверху с завитушкой и волной… — Во что ты ввязался? — обеспокоенно спрашивает Фредерик. — Влюбился, Фред. Просто я вновь люблю. Вот только, похоже, вселенная решила припомнить мне все грехи, и теперь эту любовь я должен спасти, чтобы обрести счастье. — Ты стал верить во всемогущую вселенную? — усмехается он. — Кто же она такая, что тебя так контузило? — Ты же был знаком с Аннет Сильвер-Харрис? Он поднимает на меня полный боли взгляд, а обрамлённые морщинами уголки глаз болезненно сжимаются. — Мы… были когда-то близки. Ты про Агату Харрис говоришь? — Да, об Агате. — Рвано выдыхаю и сажусь на колени перед раскрытым чемоданом. — Ты прочёл письмо? — Да. — Может, ты узнаёшь герб на печати? Он отрицательно качает головой и выдаёт то, что крутилось в моей голове последние пару часов. — Он точно не мог отвезти её в Лондон, поскольку Агаты давно там не было. Я знаю. Они с Аннет были в некотором разладе. Значит, тебе нужно вернуться в Сан-Франциско.***
Дорога в родной город вновь выдаётся слишком тяжёлой. Зато я наконец-то поспал. Какой-то час в самолёте в неудобном кресле эконома, но я выспался и обрёл способность мыслить логически. Ещё в аэропорту я смог достучаться до Сэма и упросить его вернуться в офис.Надавив на самую больную точку: влюблённость в Агату.
Такси мчит по выученным мною наизусть улицам, неся нас к моему дому. Прокручиваю в голове оговоренный с Фредериком маршрут и пишу смс Эве, моля её убедить своё начальство в том, что, если подсуетятся без лишней бумажной волокиты, смогут раскрыть одно из самых резонансных дел Калифорнии с возможностью прославиться и на родной земле Британской королевы. — Я останусь у тебя дома, чтобы в случае провала мы могли действовать как можно скорее. Ты дозвонился до Лопеса? — монотонно произносит Ларсен. — Нет, подозреваю, что они проскочили сюда всей весёлой компанией, прихватив с собой и дочь Аннет. — Светлану? — Ошарашенно оборачиваюсь на него, не веря своим ушам. — Ты знал?! — Аннет… Она часто крутила романы, в том числе и за спиной у мужа. Внешне хороша, умна и немного жестока, она вгрызалась в память мужчинам, делая их неспособными к борьбе с ней. Отец Светланы — обычный крупье в казино, было бы наивно полагать, что Аннет будет с ним, даже узнав о беременности. В ночь на пятнадцатое декабря она родила дочь в одном из семейных поместий, ты не думай, там дежурила целая бригада врачей, девочка и Аннет были в полной безопасности, только вот как только состояние малышки стало стабильным, её тут же увезли в семью давнего друга Чарльза. К Лопесу. Он растил её как родную дочь, но когда малышке было десять, она узнала часть правды, найдя документы об удочерении. Мы искали её по всему Лондону несколько часов и нашли сидящей на пороге родного дома. Маленькую заплаканную девочку, свернувшуюся в комочек и трясущуюся от холода. Сердце сжалось, а я… тогда я предложил Лопесу помочь перевестись из Кэмбриджа в Гарвард и увезти ребёнка как можно дальше от этого дурдома. — Но Лопес представил Светлану как свою жену… — Лопес — подонок… Скажу так, Светлана любит его не как отца, а как мужчину.Не охуеть от такой новости было невозможно, да я и не пытался.
Вы верите в такое количество совпадений? Я точно нет. — Фред, а я ведь сейчас не могу поверить в то, что Агата случайно оказалась у порога моего дома. Ты подстроил? Старый придурок загадочно улыбается, пока во мне вскипает волна жгучей ненависти к нему. — Агата знала об этом? — Нет, она… Я дал ей твой адрес и сказал, что тут живёт один из учредителей фирмы, в которую она, совершенно не случайно, не прошла отбор. Кто знал, что она так напьётся и забудет, зачем и к кому на самом деле пришла?Стойкое ощущение того, что меня предали, обухом топора бьёт по голове, напоминая, что слишком часто я стал оставаться в дураках.
— Не дави на неё, если любишь. — Сквозь туман в голове слышу голос Фредерика и оборачиваюсь к нему. — Не дави…и…и…и…Ты вновь в дураках, Нильсен.
***
Попытав счастье найти возлюбленную в её квартире и вернувшись в свой дом ни с чем, я захожу в гостиную и замечаю, как обычно наглый кот забился в угол, крепко прижав уши к затылку. — Узуфрукт, малыш, этот старикан и тебя достал, да? — Подхожу к животному и натыкаюсь на его безумный взгляд и шипение. — Ты что с моим котом сделал? — кричу я Фреду, но не слышу отклик. Беспокойство птичкой в клетке трепыхается в моей груди, и я, затаив дыхание, поднимаюсь на второй этаж своего дома.Он наверняка спит после дороги. Он всего лишь спит.
Не нахожу его в спальне, но вижу аккуратно сложенные на кровати брюки. Из-за двери ванной комнаты не слышно звука льющейся воды, но почему-то мне кажется, что он сейчас именно там. Открываю дверь и… Мой взгляд привлекают кроваво красные подтёки на кафельной стенной плитке, и я в ужасе закрываю свой рот руками в жалкой попытке не закричать. — Фред! — Слёзы градом льются по моим щекам, пока я не в силах подойти к окровавленному телу, лежащему выгнувшись в ванной. Делаю шаг вперёд и бросаюсь на колени перед керамической кромкой широкой ванны, захлёбываясь в собственных слезах и неконтролируемо разбрызгиваемой от истеричных всхлипов слюной. Хватаю его за холодные руки и начинаю тормошить в глупой надежде на то, что он проснётся, что он подаст хоть один признак жизни и я успею его спасти. Когда-то белый, теперь уже прорезанный насквозь в нескольких местах свитер стал бордово-красным от его крови, напоминая мне тот солнечный день и лежащего на траве отца, захлёбывающегося собственной кровью, чьи глаза в последний раз вбирали небесную синеву. Спиной чувствую чьё-то присутствие, и страх берёт верх над горем, поворачиваюсь на звук захлопнувшейся двери и встречаюсь с самыми любимыми на всём белом свете глазами. — Привет, милый. — Агата растягивает дрожащие губы в безумной улыбке, а я спускаюсь глазами к её короткому платью, густо вымазанному в крови. — Я скучала.