С тем, кто причинил мне столько боли.
Агата хватается за резинку худи и тянет меня вниз, умоляя не выходить отсюда. Она несёт несвязный бред про то, что совсем скоро прибудет помощь и все мы совершенно точно спасёмся. Отпихиваю её в сторону, будто откидываю груду мусора и тяну дверь на себя. Встречаюсь в проёме с не менее безумным, чем сейчас у Агаты, взглядом, пробирающим меня насквозь. Мужчина ухмыляется, когда я свожу глаза в кучку, косясь на холодное дуло пистолета, упирающееся прямо мне в лоб. — Выходи отсюда, пока твои мозги не повисли ошмётками конфетти на стенах, — произносит он, чётко выговаривая каждое слово, но этот приём все равно не может скрыть его британский акцент.Час назад.
Выхожу из квартиры Агаты ни с чем и чувствую вибрацию телефона, лежащего в кармане худи. — Эва? — Александр, нам понадобится время на подготовку, но я договорилась. Гудман жаждет поймать Агату, поэтому, как только вы скажете мне адрес, первая опергруппа выедет на него. — Эва, спасибо тебе! Но я был у Агаты, её там нет. Мы могли ошибиться, и на самом деле она до сих пор в Лос-Анджелесе… — Александр, направьте мне условный знак, если окажетесь в опасности. — Запиши на всякий случай мой адрес, я возвращаюсь домой. И… позвони мне три раза подряд, если я не отвечу на звонок на третий раз, то, значит, я в опасности. Знак достаточно условный?
Медленно, очень медленно, чтобы не спровоцировать мужчину, выхожу из ванной комнаты, внимательно следя за пальцем, лежащем на курке пистолета. — Молодец, умный парень, а теперь спускайся вниз и только попробуй пикнуть, я пристрелю Агату. Он пренебрежительно выплёвывает её имя и, спустившись в след за мной, кивает в сторону сидящих на диване профессора Лопеса, спокойно смотрящего в одну точку, и его супруги Светланы, чьи плечи то и дело содрогались от рыданий. — Может, вы представитесь? Видите ли, не каждый день столь очаровательные мужчины приставляют к моему затылку такие объёмные стволы. Не понимаю, откуда во мне появилась эта суицидная жилка в то время, когда лучше было бы заткнуться. Мой взгляд скользит за его спину, где прямо сейчас Агата почти на на четвереньках сползает с лестницы, дрожащими руками стараясь как можно тише опираться на пол. Мужчина ловит мой взгляд и оборачивается, не отнимая ото лба пистолет. Сейчас вы можете подумать, что я, как в фильмах о настоящих мачо, выбью пистолет из его рук и мы все будем спасены, но я трус.Я испугался того, что не успею и получу пулю в лоб.
Он с рыком толкает меня на диван и, развернувшись, направляет дуло на Агату — я лишь успеваю заметить накрученный на пистолет глушитель, как слышу сдавленный хлопок и глухой стук падающего на пол тела. Глаза Агаты округляются, а рот раскрывается в немом крике. Она хватается за ногу и дёргается в конвульсиях от невыносимой боли, нечеловеческий вопль отражается от стен, и я в ужасе закрываю уши, не в силах выдержать страдания любимой.Мне всё это снится! Это сон! Я сошёл с ума, и это предсмертная галлюцинация!
Не в силах сдержать в себе порыв ярости, вскакиваю с дивана, и из меня одним ударом в солнечное сплетение выбивают жизнь. В глазах темнеет. Мешком падаю на пол, пытаясь сделать хотя бы один вдох. Живительный, спасительный вдох. Густая пелена, обрушившаяся на мои уши, заглушает выворачивающий меня наизнанку невыносимый крик Агаты. На секунду мне кажется, что я сейчас проснусь и этот кошмар закончится. Так и есть: я просыпаюсь в собственной кровати, обдуваемый ветром, доносящимся из открытого окна в спальне. Меня окружают детские игрушки, а в ногах мирно посапывает упитанный лабрадор палевого окраса. Агата любовно смотрит на меня, опершись головой о дверной косяк, и держит в руках нашего младшего сына Уго. Ласково осматриваю прекрасный профиль жены и вспоминаю, что сегодня воскресенье.И я счастлив, потому что наконец-то проведу время с любимыми, а не с работой.
Галлюцинация развеивается, и я судорожно хватаю ртом воздух. Спасительный глоток обжигает лёгкие, и я перевожу взгляд на стоящего над моим телом мужчины и неожиданно меня озаряет догадка. — Чарльз… — хриплю я ему в лицо и без сил падаю, встречаясь щекой с холодной поверхностью паркетной доски. — Вот это проницательность! — весело произносит он и легко пинает меня носком в бок. Замедленными кадрами, как в плохом боевике, я улавливаю детали, которые уже навряд ли когда-то забуду без помощи психиатров. Агата уже не кричит и не бьётся в конвульсиях, застыв в неестественной позе в луже крови, я замечаю засохшую и поэтому практически не видную на тёмном полу дорожку размазанной засохшей крови, а после — приставленную к стене копию той самой картины Пикассо «Старый Гитарист». — Светлана, я ещё раз спрашиваю тебя, где твоя мать могла хранить ещё одну копию этого завещания? — Он пихает ей под нос обгоревший клочок бумаги, и я вновь перевожу взгляд на Агату. Измученная, но наконец-то спокойная и не страдающая. На её плече видны глубокие полосы ожогов. На скуле расплылся зеленовато-жёлтый синяк, а под бровью налился густой фиолетовый кровоподтёк.Моя девочка, на что тебе эти испытания?
Чарльз приближается ко мне и хватает за ворот кофты, поднимая на себя. — Ну? Язык проглотил? Спрашиваю тебя ещё раз: где копия завещания? Его крючковатый нос нервно подёргивается, а губы кривятся в болезненной ухмылке. — И ты не знаешь. — Он констатирует это как должный факт и направляет пистолет на Лопеса, с удивительно спокойным выражением лица сидящем на диване. — Мик, ты в курсе всех сделок Аннет, Харрисон не сознался и давным-давно кормит рыб на дне Темзы, не повторяй его судьбу. — Чарльз, — устало вздыхает профессор, и я замечаю, что у него связаны руки, — я сам ищу этот клочок бумаги, потому что в нём все деньги Светланы. Наш шанс начать новую жизнь. Как ты знаешь, в оригинальной версии завещания абсолютно всё имущество и бизнес Аннет переходит в руки твоей племянницы, а в случае её кончины — в благотворительный фонд. Она не оставила ни одной копейки даже собственной дочери. Мы искали, пытались найти лазейки в законе, чтобы оспорить обнародованное завещание, но так и не нашли. Боюсь, что это был единственный экземпляр. Аннет не любила оставлять копии… — Это точно, — хрипло отзываюсь я и встаю на четвереньки в попытке обрести вертикальное положение, но на мою поясницу тут же опускается тяжёлая нога и придавливает меня к полу, — ауч! Нежнее в своих играх, дурачок, меня это не возбуждает. — Нильсен, — раздражённо сипит Чарльз, — имей совесть, почти память своего друга минутой молчания. Он принял мученическую смерть, лишь бы спасти твою эгоистичную жопу.Его слова болезненно вгрызаются в сердце, оставляя шрамы. Я вновь убил дорогого мне человека.
Я проклинаю тот день, когда Агата Харрис ступила на порог моего дома!
— Чарли. — Я надеюсь, что выведу его и он закончит мои страдания, пристрелит и бровью не поведёт. — Это же ты убил родную сестру. Ты убил её, не зная содержания официального завещания? Погнался за клочком бумаги, который совершенно ничего не значит? Вибрация телефона, лежащего в нагрудном кармане, вселяет в меня надежду. Это Эва, точно! По интервалу становится ясно, что она ждёт три гудка и сбрасывает звонок. Надежда наделяет меня жизнью и нездоровым оптимизмом, хотя перед лицом обезумевшего психа, держащего на мушке мой затылок, этот самый оптимизм должен испариться, исчезнув навсегда. — Она собиралась оставить всё то, что мы строили вместе, только ей! — Он вытягивает указательный палец и дрожащей рукой показывает на тело Агаты. — Она обделила даже родную дочь! — Потому что была против брака Светланы и Мика, правда ведь, профессор? Вы ведь полюбили её как мужчина женщину. Знаете, мне сегодня показали любопытную копию заявления одной женщины, чья шестнадцатилетняя дочь, ваша студентка, едва не стала женщиной в ваших объятиях. Ох уж эта больная любовь, — надрывно смеюсь я, пытаясь ухватиться за ускользающие от меня ошмётки разума. Перевожу взгляд на разбитый циферблат наручных часов, и в голову приходит светлая мысль заказать в этой фирме ещё один экземпляр. Минутная стрелка показывает мне то, что с момента последнего звонка от Эвы прошло пять минут, а значит, учитывая возможности Гудмана, спасение близко. — А Данте и Элиза не получили наследство из-за своей греховной родственной связи, верно? — Спиной чувствую, как Чарльз сильнее надавил каблуком своей туфли, стараясь причинить мне больше боли. — А ты, Чарльз, потому что… а, собственно, почему родная сестра оставила тебя не у дел? Неужели её не разочаровала только племянница? — усмехаюсь я и тут же шиплю от едкой боли, пронзившей поясницу. — Да что ты знаешь обо мне? — с завидным спокойствием произносит Чарльз. — Я помог ей спрятать дочь от мужа, помог выйти на подпольный рынок, а она… Она сказала, что я игроман, пьянчуга и клинический идиот, представляешь? — Не задумывался, может, она права? — Ты сегодня закроешь рот, или мне просто снести тебе челюсть? — А можно порцию свинца в висок… Я не успеваю закончить свою суицидальную шутку, потому как слышу под окнами собственного дома полицейскую сирену. — Это ты, — зашипел Чарльз, от злости нанося мне удар по почкам, — позвонил легавым! Идиот! Он отходит от нас, неразборчиво бормоча себе что-то под нос. Вновь перевожу взгляд на Агату, пытаясь уловить хотя бы единичные признаки жизни в ней.Не дышит. Она не дышит.
— Чарльз Данте Харрис, мы обещаем вам хорошую сделку со следствием и минимальный срок, если вы прямо сейчас отпустите заложников и выйдете из дома, — слышится твёрдый голос Гудмана, обезображенный плохим качеством полицейского рупора. — Скажи мне, — обращается ко мне Чарльз, надавив носком своей туфли мне под ребро, — они считают меня идиотом? Кто поведётся на такое? Мужчина надрывно смеётся самым безумным, грязным, до омерзения ужасающим смехом и вцепляется в капюшон моего худи, заставляя меня подняться с пола. Мне откровенно страшно, но адреналин, активно выбрасываемый в кровь, не даёт права на панику, равно как и не даёт отключиться от переизбытка эмоций. — Пойдешь как живой щит, и только попробуй совершить глупость, мне хватит времени, чтобы прикончить здесь всех. Молча киваю и, подняв руки вверх, иду впереди Чарльза, молясь о том, чтобы полицейские не отрыли огонь сразу же, как откроется дверь. Чувствую себя Уитни Хьюстон на самом масштабном её концерте. На меня направлены несколько десятков взглядов…и примерно столько же стволов.
— У меня заложники! — кричит Чарльз толпе полицейских. — В обмен на их жизни требую заправленную машину, прекращение уголовного преследования и пятьдесят тысяч долларов! — Мистер Харрис, — звучит до тошноты уверенно голос Гудмана, — мы сейчас находимся не на съёмочной площадке очередного голливудского шедевра. Сдавшись полиции, вы увеличиваете свои шансы на то, что суд не изберёт в качестве наказания смертную казнь. Вы будете жить, мистер Харрис! — Либо вы выполняете мои условия, либо мы прекращаем этот бессмысленный разговор. — Хорошо, нам потребуется время на то, чтобы найти подходящую машину и собрать необходимую сумму. Отпустите заложников сейчас, и мы гарантируем вам свободу! — В моём личном деле написано, что я клинический идиот? — Голос Чарльза срывается, я всем телом чувствую, как он пытается справиться с нахлынувшей на него паникой. — Сначала деньги и машина, а уже после — эти мешки с костями. Перевожу свой взгляд на первый ряд полицейских и замечаю, как один из них, пользуясь моментом перепалки Гудмана и Харриса, показывает мне раскрытой вниз ладонью, что необходимо резко упасть на пол. Двое стоящих рядом мужчин в форме незаметно кивают ему и напрягаются, не переводя взгляд с пистолета, приставленного к моему затылку. По сигналу я резко падаю вниз и, прежде чем Чарльз успевает спохватиться, слышу хлопок и его громкий вскрик. Пистолет, до этого сжимаемый его рукой, летит вниз и падает у моих ног. — Нильсен! — Последнее, что я слышу перед тем, как очередной хлопок оглушит меня и погрузит мир в темноту.***
Открыв глаза, вижу перед собой лишь белый свет. Вокруг тишина, а воздух невыносимо холодный, от чего мне хочется покрепче укутаться в давящее на меня покрывало.Пить, очень хочется пить.
Пытаюсь осмотреться вокруг себя, в надежде увидеть хотя бы стакан воды на расстоянии вытянутой руки. Я в больнице. Судорожно осматриваю себя на предмет повреждений, отчаянно пытаясь вспомнить события последнего дня. Вскакиваю с места, всё ещё ощупывая себя. Повязок нигде нет, даже пластыря на лбу не видно, тогда какого чёрта я здесь? Поднимаю взгляд и вижу дремлющего, свернувшегося на паре дешёвых офисных стульев помощника. — Сэээм… Мой голос похож на предсмертный хрип законченного наркомана и алкоголика. Вообще сомневаюсь, что его было слышно. Но, к моему удивлению, Сэм открывает глаза, сонно моргнув несколько раз. — Вы пришли в себя, — усмехается он и подходит к рюкзаку, прислонённому к стене. — Пить? Молча киваю и принимаю из рук бывшего помощника уже открытую бутылку с водой. — Какого чёрта я здесь делаю? Дырок на себе не насчитал… — Я могу назвать как минимум две дырки в вашем теле. — Макото ухмыляется, а я, видимо, не выдержав эмоционального напряжения, громко смеюсь в ответ на столь глупую шутку. — Ваш организм выключился из-за стресса — не выдержал эмоциональных потрясений. — А… — А если вы об Агате. — Его взгляд мрачнеет и сталью падает на мои плечи. — Ей провели несколько сложных операций на колене, она будет ходить, но, скорее всего, первые пару лет придётся опираться на трость. Это не самое плохое в её состоянии. — Макото безразлично пожимает плечами и грустно улыбается одним уголком рта. — Ментальное здоровье Агаты сейчас под большим вопросом. С ней работают психологи, но… — К работе она быстро приступить не сможет? — Вы и сейчас о работе, ведь деньги важнее, правда? — Правда, Сэмми. Без денег ты — никто, я — сексуальный никто. Ты неверно понял мою мысль: Агату работа возращает к жизни, я подумал… может, это приведёт её в чувства. — Александр, взгляни реальности в глаза. Она не хочет жить после всего пережитого. — О чём ты? — Чарльз пытал её все те дни, которые вы якобы искали её после убийства Данте Харрис. — Не якобы… — Да-да, я услышал вас. — Сэмюэль снисходительно улыбается и направляется к выходу из палаты. — Вот только когда вы увидите её, то поймёте, что рядом с вами будет овощ, рыдающий по любой мелочи. Вам она такая не нужна, а я… я люблю её, Александр, согласен даже с ложечки кормить, лишь бы она была рядом. Макото выходит из палаты, а я ловлю себя на мысли, что Агата заслуживает лучшего. Она заслуживает любви, внимания, заботы. Она заслуживает того, кто не предаст её ради работы. Ей необходим человек, который возьмёт ответственность не только за себя, но и за её жизнь.Люблю ли я её настолько, чтобы пожертвовать годами своей жизни, которые уже нельзя будет вернуть?
А вдруг… вдруг она не та самая, с которой я захочу быть всю свою жизнь?
Вдруг всё пойдет по самому жизненному из всех сценариев? Мы будем вместе счастливых семь лет, наполненных горечью, дикой любовью, болью и отчаянием лет, пока один из нас не возненавидит другого всем своим нутром, борясь с внутренним желанием покончить со всем этим раз и навсегда. Я привыкну к ней и буду пользоваться, пусть сейчас и пообещаю никогда этого не делать, а она превратится в глубоко несчастную женщину, чьей радостью станут лишь женские романы, где так красиво описана любовь, которой в её семье уже давно нет. Она побоится уйти от меня, поняв, что потеряет эти годы просто так, потеряет себя, потеряет стабильность, а я буду бояться, что мне никто больше не будет утирать сопли и подносить ужины к рабочему столу.Чёрт, как же сложно!
Из чувства долга, из чувства жалости я обязан быть рядом. И если однажды я пойму, что это была вовсе не любовь, то уйду. Объясню ей всё и уйду.
Остаток дня я провожу в окружении врачей, пытаясь заверить их в том, что уже могу покинуть больничные стены. Только прежде чем Джонс заберёт меня из больницы и увезёт на съемную квартиру, я обязан сделать одно дело. Стою у дверей в её палату, переминаясь с ноги на ногу, не решаясь войти внутрь. В руках букет её любимых кустовых роз, а в голове пустота. Как только лечащий врач Агаты покидает палату, я неслышно захожу в неё, мечтая увидеть блеск огненных локонов. Вот только встречает меня потускневший взгляд зелёных глаз и собранный в небрежный пучок кокон из волос. Подхожу к ней ближе и обращаю на себя внимание, слегка прокашлявшись. Милая. Лишь завидев меня её глаза заблестели от подступающих слёз, а на лице появилась нежная улыбка. — Алекс… — Тише, милая, береги силы на восстановление. — Я… ты… — Как только ты поправишься, я заберу тебя отсюда и мы уедем в наш новый дом. Договорились, рыжик? И пусть я не могу сказать, что будет с нами через несколько лет, будем ли мы так же влюблены, но одно я знаю точно:Моя любовь живёт в Агате Харрис, она даёт ей силы, подпитывает. Моя любовь живёт во мне, она высасывает эти самые силы из меня, но наполняет чем-то более важным, высоким. И сейчас я живу во имя этой самой любви.