Первый и последняя

Дай-ка угадаю, кто-то украл твой сладкий рулет? Стражник, "Skyrim"

Закат выкрасил шпили храма в золото. Соловей встретился глазами с Марамалом и коротко ему кивнул. Он с детства не выносил священников, но Мира сдружилась с местными храмовниками и Бриньольф поумерил свой скепсис. Ей бы он в этом никогда не признался, но ему трудно было плохо относиться к ее друзьям. И любить ее врагов. Эта бретонка порядком сбила его мировоззрения с панталыку. Бриньольф не лез в политику, но, как и любой нормальный норд считал ярла Ульфрика смелым парнем. Однако, когда его бледная «детка» в окровавленной броне завалилась во Флягу посреди ночи, заявив, что Буревестник пал от ее руки, Бриньольфу было плевать на обстоятельства. Он схватил ее за плечи, ничего не спрашивая внимательно осмотрел лицо, руки, тело, конечности, и крепко прижал к себе лишь убедившись, что она не ранена. В другой раз Довакин умудрилась поругаться с Мавен из-за коня, и Бриньольфу пришлось долго уговаривать ту сменить гнев на милость. Черный Вереск подакала и в ту же ночь наслала на Миру наемников. Бретонка их конечно изрубила в капусту, но… Стоит ли говорить, что с тех пор он перестал наведываться к владелице медоварни, с которой раньше любил играть в кости? Да и здороваться, в общем, перестал. Девчонка обожала вляпываться в неприятности и Бриньольф ловил себя на мысли, что именно это его в ней тогда и зацепило. В тот первый день, когда он подбил незнакомку с необъятным рюкзаком обворовать Мадези и подбросить награбленное данмерскому купцу, она оглушительно провалилась. Причем сделала это специально, что было очевидно по широченной улыбке, что играла на ее лице, пока драконорожденную уводила стража. Когда неудачливая воровка вышла из темницы, она объяснила все одной лишь фразой, которая характеризовала ее лучше тысячи слов: «Этот Бранд-Шей выглядел неплохим малым, и мне не хотелось его подставлять». Бриньольф тогда малость опешил, но в Гильдию все равно позвал. И ни секунды об этом не жалел. На противоположной стороне улицы, словно тень, появилась Карлия. Лицо покрыто капюшоном, мастерство так высоко, что ненамётаный глаз и не заметит в сумерках. Эльфийка ловким движением перескочила через забор и исчезла из поля зрения. Старушка Карлия. Ее бы тут не было, кабы не Мира. И Сапфир бы папку не нашла после стольких лет, и Галла бы не отмстили, и Скелетный ключ бы не вернули, и Гильдию бы с колен не подняли. Бриньольф расправил плечи: все-таки природный нюх не подвел, и он привел в дом правильную девушку. Вор усмехнулся в усы, метафора получилась двоякая. Совсем как он любил. — Давненько Мира не захаживала. Бриньольф скосил глаза: к нему подсела Мьол Львица. Темно-зеленый меч за поясом поблескивал в закатных лучах. — Хорошо подкрадываешься. Не знал бы, что не пойдешь, посоветовал бы вступить в Гильдию. Мьол лишь фыркнула. — Ну разумеется не пойду, еще чего! Сам-то чего перед храмом сидишь? Неужели наконец созрел прикупить амулет Мары? — Чего? — Бриньольф ошалело уставился на Мьол. — А-му-лет, — протянула Мьол, словно изъяснялась с пятилетним, — штука такая, на шею веша… — Мьол, тебе драугры последние мозги выгрызли, да? — с деланной заботой поинтересовался Бриньольф. — Зачем вообще, по-твоему, мне мог понадобиться амулет? — Ну, чтоб как все нормальные люди — носить? — И с какого Обливиона мне это? Лицо Мьол вдруг стало серьезным. — Слушай, не созрел, и девятеро с ним. Просто Мира… Она какая-то сама не своя. Я-то думала с тобой она немного повеселеет. — Девушка уставилась на вора почти что с укором. Бриньольф закатил глаза. Женщины. — Я не шут, людей развлекать. Да и Мира этими глупостями не интересуется. Мьол изо всех сил старалась выжечь в нем дыру взглядом. Бриньольф нехотя продолжил: — Да не потому она грустит. — А почему? Терпение вора лопнуло. — Вы же с ней подруги? Так ты пойди и спроси. Мьол вздохнула. Весь ее вид говорил: мужчины. — Спрашивала. Но говорит она в основном о тебе. Львица поднялась. — Ладно, пойду я. Если заедет, передай ей, что я соскучилась. — она отошла на пару футов, а потом повернулась к соловью. — А ты, кстати, знаешь какие цветы она любит? — Чего? — Горноцвет. Голубой. Идиот. — Мьол, даэдра тебя дери! — Пока, Бриньольф. Соловей смотрел вслед тану Рифтена с раздражением. Потом отвернулся, снова погружаясь в свои мысли. «Ну и где тут у нас растет гребаный горноцвет?»