Мы всего только люди, и боги создали нас для любви. В ней и наше величие, и наша трагедия.
Мейстер Эйемон, «Игра престолов»
— Знаешь, ты мне снилась. — Зная тебя, сон был неприличный.
Геральт и Йеннифэр, «Ведьмак»
Бриньольф попытался сесть в постели и глухо застонал: голова раскалывалась так, словно по ней прошлась вся имперская конница. Бранясь и кряхтя, соловей медленно встал с кровати и с проклятиями схватился за виски. Шорова борода, до чего же дрянное пойло! Во рту словно раскинулись иссушенные солнцем барханы Эльсвейра: пить хотелось страшно. Да и привкус был такой, словно пустынные пески, опоясывающие нёбо и горло, были использованы эльсвейрскими жителями по их, кошачьим, обычаям. Как нужник. Брин оглядел мутным взглядом келью и с приятным удивлением обнаружил на прикроватной тумбе целый кувшин отрезвляющего зелья. Судя по запаху — сильнейшего. Он потянулся к столь нужной сейчас жидкости. Благослови Талос этого шерстистого ма́лого! Такими темпами шутить про «тулуп» из Дж’зарго Брин скоро завяжет… Осушив чашу залпом, вор налил себе вторую и тут же к ней приложился. В черепной коробке громыхали орочьи боевые барабаны. Надо же было так наклюкаться! И на хрена, во имя Исмира? Брин зажмурился, пытаясь усилием воли изгнать ополоумевших барабанщиков из своего черепа, а затем открыл глаза и вспомнил. Мира. Даэдрова задница, а ведь пока он пытался побить рекорд рифтенского пропойцы Джиана Кулака, Мира оставалась одна в том мрачном зале, на чертовом каменном столе… Он вскочил было на ноги и зашипел от боли. Мир поплыл вокруг размытыми кругами, к горлу подкатила тошнота. Тяжело опершись на стоящий по левую руку бочонок с сушенными яблоками, Бриньольф привел дыхание в порядок, отчего реальность понемногу перестала кружить перед взором напуганной рыбиной. Плеснув себе еще зелья, он двинулся вперед и не без труда добрался до каменной лестницы, потягивая на ходу целительную жижу. На самом верхнем пролете он чуть не врезался в Дж’зарго. — О, доброе… — каджит слегка замялся, припоминая, какой сейчас час. — Добрый день, рыжик. Провалялся до полудня. Молодец, что тут еще скажешь. Бриньольф досадливо хмыкнул и отсалютовал полупустой чашкой. — Спасибо за варево, кошак. Голова уже… — он на секунду сморщился и одним глотком допил остатки зелья, — почти не болит. Дж’зарго кивнул. — Обращайся. Дж’зарго слышал, что наши зелья помогают куда лучше некоего эликсира из фалмерской крови. Бриньольф кисло ухмыльнулся. — Я бы сказал, что и моча злокрыса помогает лучше того эликсира. Но тут есть закавыка: мне негоже обесценивать свой товар. Каджит внимательно глянул на явно нетвердо держащегося на ногах норда. — Только Алкош знает, как ты не сверзился отсюда и не свернул себе шею. Ты что же, не в курсе, что зелью надо дать время, чтоб подействовало? — Мне к Мире надо, кошак. Дж’зарго цокнул языком. — Мира никуда не делась с того часа, как ты покинул зал целителей. Дж’зарго был там десять минут назад. Она все так же лежит и все так же спит. — Все так же рядом с клятым колдуном! — Мертвым клятым колдуном, рыжик! — Он и мертвым сумел ее проклясть, Дж’зарго! Бриньольф устремился было к выходу, но голова очень некстати закружилась вновь, и он схватился рукой о стену. Каджит неодобрительно нахмурился. — Та-ак, давай только без этого, рыжик. Сейчас бы точно свалился с лестницы и что-то сломал! У нас тут, между прочим, не лазарет для членов вашей гильдии. — Отвянь, кошак. Мира… — Очнется и тут же снова грохнется в обморок, если увидит перед собой твою опухшую физиономию. Сходил бы в купальню, умылся, освежил голову. И лучше тебе сейчас не спускаться за сменным, иди прямо туда. В предбаннике можешь взять чистые вещи. Дж’зарго уверен, что Онмунд согласится поделиться одеждой. — Онмунд? — Онмунд. Норд, который на своем горбу тащил тебя до кровати, пока ты порывался вырваться и отправиться на поиски личного винного погреба архимага, прости Риддл-Т’хар. Бриньольф на секунду прикрыл глаза. Да уж, он точно побил рекорд Джиана Кулака. И от этой мысли было совсем паршиво. — Я… кх-м. Мне… В общем, я, видно, причинил большой ущерб вчера. Ты скажи, я все возмещу и если кого обидел ненароком… — Все нормально. Точнее, будет нормально, когда ты помоешься. Серьезно, рыжик, к женщине, хоть и спящей, в таком виде ходить не следует. Чего уставился, у Дж’зарго, между прочим, четырнадцать сестер, Дж’зарго знает толк. Завались бывший зять Дж’зарго к старшей, Эдгари, в таком состоянии, у него точно остались бы шрамы, поверь мне…***
Вода в ванне была едва теплой, что пошло на пользу — Бриньольф понемногу приходил в себя. Намылив как следует голову и тело, он словно старался выскоблить из кожи то чувство омерзения, которое разливалось по телу по мере испарения из головы алкогольного дурмана. Вчера он повел себя, мягко говоря, гнусно. Порвал книгу с легендами, раскурочил стойку для напитков, вылакал почти все вино из общей столовой… Хорошо хоть в драку не полез. Правда в последнем он был уверен не до конца — все же вечер запомнился смутно. Надо бы найти этого Онмунда и спросить. А после зайти к Мирабелле, местной управительнице, и узнать, может ли он помочь восстановить сломанный стеллаж. Заодно и кошель занести, чтобы хоть немного компенсировать нанесенный урон. Конечно, можно было бы прогуляться до таверны Винтерхолда, прикупить там пару ящиков Алто, восстановив тем самым винные запасы Коллегии самостоятельно, но снова лишний раз оставлять Миру наедине с дохлым жрецом… Кошак уверил, что в ближайший час с ней будут наставники — изучать возможные изменения в магической ауре. Только после этого, убедившись, что Мира под присмотром, Брин согласился отправиться в купальню. Больше он ее там не бросит, нет… Мыло пахло голубыми горноцветами. Он глубоко вдохнул аромат. Как недавно выяснилось — то были ее любимые цветы. Жаль, что он сам не понял этого раньше, и Мьол пришлось выдать ему эту информацию в лоб. За это было совестно — ведь плохо пристегнутый кошель или малоприметную записку соловей замечал почти не глядя. Бриньольф закрыл глаза и тяжело сглотнул. Втягивая ноздрями ненавязчивый легкий запах, он дал себе слово — когда Мира проснется, он будет приносить ей букеты каждый день. И плевать сколько важных бумаг, перспективных переговоров и выгодных схем будет стоять на кону, цветы будут. Будут, даже если самые прибыльные делишки погорят синим пламенем, даже если сама Цистерна сгорит к собачьим даэдра без его чуткого надзора. Все будет так, как ты захочешь, детка. Обещаю. Ты только очнись. А ведь вчера он наивно думал, что она очнется от его поцелуя. По телу душной волной разлились досада и горечь. Брин задержал дыхание и ушел под воду. Мир стал мутным, в глазах защипало, и он зажмурился. Безмозглый дурак. Разве можно было надеяться на байку из детской книги? Разве он, повидавший жизнь взрослый лоб, не успел убедиться добрую сотню раз, что «как в сказке» не бывает? Что нельзя лечить людей касанием и пробуждать поцелуями? Нельзя! Воздух поднимался на поверхность воды пузырями. Задерживать дыхание было все труднее. В ушах шумело и в этом гуле ему слышалось лишь одно: «Мира не проснулась. Не проснулась. Не проснулась». На грудь словно положили мешок карьерных камней. Конечно же, не проснулась, остолоп! А ты чего ждал? Чудеса случаются только в историях для наивных юнцов. И дело тут вовсе не в том, что, как гласила глупая книжонка, поцелуй срабатывает только при условии, что чувство настоящее. Вся сущность Бриньольфа отчаянно вопила, что его чувство именно такое. А значит, дело не в нем. Все куда проще: поцелуй не срабатывает никогда. Потому что это бред и сказки. Бриньольф вынырнул и вдохнул полной грудью. Бред и сказки! Не детским россказням было тягаться с древней магией проклятого жреца. Сложиться иначе просто не могло. Как говаривал лета назад его старый учитель, заядлый картежник, только конченый идиот будет надеяться на шестерки против тузов прожженного шулера, а уж тем более, если у тебя и шестерок-то нет. И Брин оказался именно таким. Конченым идиотом. Пена разъедала глаза, и он промыл их проточной водой, надолго задержав подушечки большого и указательного пальцев на внутренних уголках. Он и сам не понимал, почему отреагировал на неудачу так. Ведь малая вероятность успеха была очевидна. И все-таки… А может, чтобы магия сработала, чувство должно было быть взаимным? А если Мира просто меня не… Брин со злостью приложился затылком о каменный бортик ванны и зарычал от боли. Шоровы кости! Да что за кавардак он развел в своих мыслях? Накрутил себя как прыщавая девица, что гадает по ромашкам на барда из таверны! О чем ты только думаешь, дурень? Он плеснул в лицо воды. Еще. И еще. Возможно, просто сказывался недосып. Все еще тяжелая от хмеля голова. Нестерпимая тревога, из-за которой под кожей разливался колючий холодок, что было не прогнать ни теплой шкурой, ни горячей пищей. Ощущение клетки, в которую Брин себя заточил вместе с двумя лежавшими на каменных столах телами — с ней, самым дорогим, и с ним, самым ненавистным человеком во всем Нирне. Объяснений могло быть сколько угодно. Да хоть сотня, проку-то! Противный холод не отпускал, сковывая его мысли тяжелыми цепями. К бабке не ходи, такими темпами Брин скоро отдаст разум Шеогорату. Если бы он мог найти в себе это скулящее, тревожное, омерзительное нечто, выковырять его из своего «я», увидеть вживую — придушил бы погань своими руками. Окутанный парализующим страхом, этим грызущим его изнутри паразитом, он чувствовал себя таким беспомощным… Соловей до боли сжал кулаки. Его пугало то, как все изменилось в его жизни, в нем самом. Прежний Бриньольф бы так не раскисал. Прежний Бриньольф, не знавший этого чертового зуда в груди. Не знавший ее. Он шумно выдохнул. Все пустое. Какая, к даэдра, разница, что было «до»? Брин все равно не променял бы их связь на какое-то там спокойствие. Вор закрыл глаза. Там, в темноте сомкнутых век, будто дожидаясь, пока он наконец моргнет, ему улыбалась его Мира. И Брин не смог сдержать горькой улыбки в ответ. Знала бы ты, как я скучаю, детка… Назвав ее так впервые, он просто выказал фамильярность, некую насмешку над одетой в разномастную броню девчонкой с огромным рюкзаком, вздумавшую запугивать его человека на воротах. Кто же знал, что уже через несколько недель он перестанет так обращаться к кому бы то ни было, кроме нее, а через полгода втрескается в свою «детку» по самые уши? Брин криво усмехнулся, вспомнив день, с которого все началось — началось в действительности, за пределами его смутных, тайных, не понятных даже ему самому снов и мыслей. Они тогда праздновали назначение новой главы, мед лился рекой, Фляга гудела от смеха и стука кружек, и в какой-то момент — он сам не до конца понял, как — Мира оказалась у него на коленях, его язык — у нее во рту, ее пальцы — в его волосах, а в штанах вдруг стало так тесно, что свело пах. В ту ночь они так и не заснули, а Брин чуть не натер себе мозоль на причинном месте. Губы расплылись в довольной улыбке. С тех пор каждый раз, стоило гильдмастеру и ее заместителю урвать несколько минут наедине, они набрасывались друг на друга, словно оголодавшие саблезубы, завидевшие добычу. Несмотря на то, что вода была едва теплой, по телу пробежал жар. Неудивительно — воспоминания об их совместных ночах всегда согревали его. Правда, совсем ненадолго: опыт показывал, что вскоре кровь отхлынет от конечностей, сосредоточившись только в… Бриньольф посомневался секунду, а затем прибавил горячей воды. Ненадолго, чтобы не разморило, но ему это было нужно. Нужно было хоть как-то сбросить напряжение, хоть как-то расслабиться, отделаться от точащих изнутри опасений. Отвлечься. За последние дни накопилось слишком много мыслей, половину из которых он бы с удовольствием вырвал оттуда с корнем, и оттого сейчас он отчаянно жаждал услышать в голове ту гулкую тишину, которая наступает только после разрядки. У него оставалось немногим больше получаса. Брин выдохнул, откинул голову на бортик и закрыл глаза. У Миры в Пруду была такая же ванна. И Дибелла тому свидетелем, они использовали ту каменную чашу всеми мыслимыми и немыслимыми способами — и далеко не только для мытья. Возможно, когда Мира очнется, эту купальню ждет та же участь. Перед глазами замелькали воспоминания. Брин наугад выцепил из памяти одно и невольно облизнул губы, когда правая рука скользнула в воду, крепко обхватив стремительно наливавшуюся плоть. Обнявшись, они сидели в пахнувшей цветочной пеной воде. Брин прислонился спиной к боковине ванны, Мира разместилась между его бедер, положив затылок к нему на плечо. Они обсуждали гильдейские делишки, хохотали над тем, как Тонилла гоняла новичков в хвост и в гриву, гадали, какой барыш им сулит авантюра в Солитьюде, подтрунивали над попытками Делвина соблазнить малышку Векс — говорили обо всем этом так, будто нарочно делая вид, что сейчас уместно обсуждать подобное, что ничего особенного, более личного, между ними не происходило. Будто бы левая ладонь Бриньольфа не массировала ее грудь куском лавандового мыла, а правая не забралась под водой промеж ее ног, заставляя ее голос время от времени срываться на свистящее придыхание, а спину выгибаться, как основание любимого лука. Будто Мире в поясницу не упиралось доказательство его желания, а вязкая смазка, окутавшая его пальцы густой влажной вуалью, не намекала ему, что она давно готова принять его… Бриньольф закусил губу. Его дыхание учащалось по мере того, как кисть скользила вверх и вниз. Обрывки образов закружили воображение, и память услужливо рисовала перед глазами сцену из прошлого: то, как Мира развернулась к нему лицом, как оседлала его бедра, как поймала рукой гладившую ее щеку ладонь и провела языком по его пальцам, вбирая их в рот по одному, как откинула голову, как ее грудь скакала прямо перед его глазами, как, время от времени, он подавался лицом вперед и припадал ртом к твердым горошинам сосков, и в такие моменты она, вцепившись в волосы на его затылке, со стоном притягивала его сильнее, будто вжимая в себя его губы. Он словно наяву ощущал вкус ее влажной кожи, запах мокрых волос, слышал чавкающий звук проникновений, обжигающий ухо шепот, ритмичный плеск мыльной воды, ее громкое дыхание. Воспоминания заключили его в горячий кокон, в котором было так уютно, так хорошо… Позабытое было чувство умиротворения, которое он испытывал в ее объятьях, вновь вернулось, а ощущения, вызванные движениями ладони, все сильнее напоминали ему то головокружительное удовольствие, в котором он растворялся без остатка, толкаясь в ее жаркую тесноту. Рука все туже сжимала будто окаменевший член, он слышал под пальцами бешеную пульсацию вен, кожа на чувствительной головке натягивалась до предела, и в какой-то момент мир поплыл вокруг цветастыми кляксами. Мира… Достигнув пика, Брин не сдержал тихого стона. Вместе с семенем его тело, пусть на время, но покинули все треволнения. Сердце тарабанило как ненормальное, сбившееся дыхание медленно приходило в норму, а столь желанная тишина благодатно сочилась по сладко трепещущему в экстазе сознанию. В голове было пусто — звеняще, кристально, абсолютно. И лишь ее улыбающиеся глаза горели перед его внутренним взором. Мира…***
Дж’зарго не врал: в комнате ничего не изменилось. Мира все так же спала, наставники все так же не могли дать ни одного внятного ответа, а древние останки все так же зловеще белели в противоположном конце зала, усмехаясь издевательским оскалом мертвеца. Бриньольф подошел к спящей девушке, и в груди защемило. Как он мог ее оставить? Мира сейчас выглядела крохотной, словно воробушек, и такой же уязвимой. Даже скелет жреца и тот казался увесистей, чем ее тело. Брин погладил Миру по щеке, убрал за ухо черную прядку, склонился к ней и на несколько мгновений зарылся носом в волосы, вдыхая легкий запах лавандового отвара. Два дня назад он помыл ей голову, устроив для этой цели целую конструкцию, состоявшую из двух стульев, меж спинок которых он закрепил бадью с теплой водой. Затем высушил волосы теплым полотенцем, бережно расчесал и заплел в косу, чтобы не спутались. Давным-давно, казалось, что в прошлой жизни, Карлия рассказывала, что данмеры делают это для лежачих членов семьи, так как иначе волосы могут сбиться в колтуны и их будет не спасти. Допустить такого Бриньольф не мог. Когда Мира очнется, все будет хорошо. Хорошо даже в мелочах. И тогда, увидев, что на него можно положиться не только в делах, касающихся гильдии, тогда Мира… Амулет Мары поблескивал в тусклом свете свечей, пока Брин поправлял подушку. За ночь коса успела растрепаться сильнее, чем обычно. Видно, Мира вновь металась во сне. Брин нахмурился. Может быть, ей снилось что-то неприятное? Может, оттого, что сегодняшнюю ночь она провела одна, кошмары, словно почуяв, что она беззащитна, вернулись? Брин с ненавистью зыркнул на лежавшее неподалёку мертвое тело. Стоило ему отлучиться, и этот дохлый ушлепок снова начал запугивать ее? Чувство вины стянуло грудь. Скелет насмешливо скалился, глядя пустыми глазницами в потолок. Кулак так и зачесался выбить чертову колдуну зубы. Вот же тварь… Пока Бриньольф пытался испепелить жреца взглядом, Дж’зарго привычным движением лапы выуживал чарами питательную жидкость из темной бутыли и так же, магией, отправлял их тонкими струйками в рот Миры, контролируя, чтобы они стекали по пищеводу в желудок. Заливать смесь в горло напрямую было чревато — она могла захлебнуться. Накормив подругу, каджит сверкнул глазами. — Дж’зарго словно не за одним больным ухаживает, а за двумя. Почему ты не ешь, рыжик? «Вчера нажрался на всю жизнь вперед», — хотелось сказать Брину. Но живот жалобно заурчал, и он лишь кивнул, нехотя отойдя от Миры к столу и взяв в руки хлебную горбушку. Только откусив кусок, Брин понял, что все же голоден. Умяв хлеб, он потянулся за яблоком. Потянулся и тут же улыбнулся своим мыслям. Яблоко было желтым в розовую крапинку. Похожие росли и в саду ярла, в Рифтене. Несколько месяцев назад, а казалось — в прошлой жизни, Рун припер корзину таких же во Флягу. Брин и таскал с собой пару-тройку в кармане на случай, если захочется заморить червячка. В итоге, конечно, как всегда, раздавал все детворе. Особенно радовалась фруктам девочка из «Пчелы и жала», совсем еще крошка, дочка тамошней уборщицы. Полуальтмерка, а потому почти такая же желтая, что те яблоки. Золотой зайчонок Иенн, так он ее называл. Пугливая была, нордов боялась, особенно мужчин, но Брину почти доверяла — видно, чуяла, что он ее не тронет. Со временем даже благодарить начала. Скажет «сясиба» — и застенчиво заулыбается. Чудо в перьях. Брин хмыкнул: уголки губ невольно потянуло вверх. Пусть он и разрешил себе признаться в этом лишь в храме Мары, но, скорее всего, именно увидев улыбку чужого ребенка, полукровки, в подсознание и закралась мысль, что у них с Мирой тоже могли бы получиться чудесные малыши… — Гонец утром принес новости из Рифтена. — Подождав, пока «рыжик» подкрепится, Дж’зарго поковырялся за пазухой, выцепил перевязанный бечевкой свиток и бросил соловью. Задумавшись, Бриньольф едва успел отреагировать и поймать свиток. Интересно, чего там принесла нелегкая? Он нахмурился и развернул листок. И напряженная морщинка на его лбу разгладилась почти сразу же. Письмо от Карлии — а по факту от всей гильдии. Аккуратный почерк данмерки время от времени «скакал», не иначе как эльфийку дергали за плечи, порываясь продиктовать, что бы еще добавить. И пока Брин читал, в голове звучали голоса согильдийцев. Каждый по-отдельности и все хором твердили одно: пусть Бриньольф не беспокоится, дома все хорошо. Карлия и Делвин присматривают за делами и никому не дают спуску, Цистерна сияет чистотой, поставки увеличились, договор с Сиродильской гильдией подписали, механизм тайного входа смазали — чтобы не скрипел, салаги стреляют с каждым днем все лучше, новенькая аргонианка наловчилась открывать мастер-замки, на пошив дополнительных комплектов брони сделана большая скидка, орк-бард, которого некогда привела во Флягу Мира, сдружился с Випиром и они начали на пару выдумывать странную музыку с громкими криками и бешеным бренчанием на лютне, которая, однако, многим членам гильдии пришлась по душе. Брин невольно улыбнулся. Письмо было пестрым, нескладным, посыл скакал от строки к строке, словно каждый, чьи слова Карлия старалась передать, стремился поскорее втиснуться в стройный хор чужих пожеланий. И в то же время, оно было удивительно понятным, теплым. Словно дружеское гудение в кабаке или то праздничное гуляние во Фляге на прошлые именины Векс. То тут, то там письмо гласило, что если Мире или Бриньольфу нужна помощь, любая помощь, если необходимо что-то раздобыть, найти лекарей, принести травы — гильдия бросит на это все силы. «Ты только скажи, босс». «Парни ждут твоей команды, Бриньольф». «Сапфир и Гловер сейчас на Солстейме, если чего надо из развалин, добудут», «Эрлан советует настойку из саблезубьего глаза, злокрысьей кожи и толченого жемчуга». «Галатил послала весточку своим учителям на Саммерсет, может чего посоветуют». «Попробуй холодной водой облить, вдруг проснется?». А постскриптум… «Поцелуй Миру за меня, Брин». «Молодняк не хочет проходить обряд принятия брони без вас, завязывайте прохлаждаться и дуйте во Флягу». «Лурбук с Випиром написали ей песню, она обязана ее услышать, да поскорее». «Делвин намекает, что на своем веку еще планирует понянчить малышей, так что лечите шефа и бегом в Храм Мары». Бриньольф словно наяву ощутил, как десятки рук треплют его по плечу, ерошат волосы, дружески постукивают по спине. — Они очень любят тебя, ты знала, детка? И ждут домой. Лишь взглянув на Миру поверх письма Бриньольф вспомнил, что они в комнате не одни и Дж’зарго все еще тут. Повисла неловкая пауза. — И мы, в Коллегии, тоже любим и ждем, обезьянка, — изрек наконец каджит и поправил шкуру, которой была накрыта подруга. — Дж’зарго еще посоревноваться в магии хочет и ждет не дождется, когда наконец уделает тебя. Губы дернулись в улыбке и Брин фыркнул. — Ставлю двести септимов на Миру. Дж’зарго повел хвостом вправо и влево. — Ставка принимается, рыжик. И твой кинжал сверху. — Да хоть оба. Она ж Довакин, кошак. Спалит тебе шерсть криком, и будешь ты у нас лысым кошаком. — Лысыми каджитами рождаются, а не становятся, рыжик. У Дж’зарго есть племянник без шерсти, вот ему второй кинжал Дж’зарго и подарит. А ты имей в виду, драконьи визги в честном бою на магии — жульничество. Бьемся только чарами. Брин хохотнул. — Не трясись ты так! Мира тебе наваляет и без криков. Просто смирись, кошак. Просто смирись. — Дж’зарго ставит двести септимов и десять авторских свитков огненного плаща! — Уж не тех ли свитков, что через раз работают и руки шпарят? Что, думаешь, Мира не рассказывала? — И это говорит продавец фалмерского эликсира! — Мой эликсир хоть не убивает принявшего! — Наверное, потому, что он вообще ничего сделать не в состоянии? — Slek! Вы голосите так, словно здесь приют для плаксивых сирот, а не Коллегия магов. Kamaen kyndi! Анкано, привычно скрививший тонкие губы, стоял в дверях, скрестив руки на груди. Это надменное, почти менторское поучение Бриньольфу не понравилось. Кулаки невольно сжались. — А вы тут какими судьбами, господин советник? Неужели есть новости о проклятии Миры? Брин с трудом сдержался, чтобы не добавить «в кои-то веки!». Видимо, альтмеру ответ тон в тон тоже не пришелся по вкусу. — Напомни-ка мне, почему ты все еще здесь, норд? — Я здесь потому, что здесь Мира. И буду, пока она не придет в себя. — Вероятно, это значит, что бедлам и пьяные дебоширства станут обыденным делом для коллегии. Брин почувствовал, как кровь приливает к лицу. Ногти впились в кожу. Талос, как же захотелось вмазать этому желтомордому снобу! Живой колдун напрашивался на пересчет зубов почти так же рьяно, как второй, мертвый. И он, несмотря на свои магические умения, вряд ли успеет увернуться от бринова кулака… Только вот по факту с его словами не поспоришь, да и драка делу не поможет. Бриньольф, дреморова задница, возьми себя в руки! Пусть Анкано и откровенно провоцировал, но снова бросать тень на себя или на Миру Брин не станет. Не хватало ему рассориться с теми, кто пытается ей помочь! Вор медленно выдохнул и процедил: — Я уже принес извинения перед кем надо. И ущерб я покрыл. А ты, советник, ты сумел придумать как ее спасти за столько-то недель? — Представь себе, — фыркнул Анкано. — Пока ты тут развле… Ему не дали договорить. Чья-то узкая бледная ладонь легла на плечо талморца, и тот замолчал на полуслове. А затем сурово сдвинул брови, скривил рот и… покорно шагнул влево, пропуская хозяйку ладони вперед. Бриньольф тут же ее узнал. — Серана?***
Вампирка практически не изменилась с тех пор, как Брин видел ее в последний раз. Все такая же мрачная одежда, все такое же выражение лица: усмешка, легкая надменность и грусть. Такие же красные глаза и бледная, как смерть, кожа. Одно слово: упырица. Первым делом она направилась в глубь комнаты, к Мире. Постояв рядом и окинув горьким взглядом лицо и тело подруги, Серана коротко сжала бледными пальцами ладонь Довакина. Бриньольф запомнил вампирку сдержанной на проявление чувств, но сейчас он явственно видел боль и в этом ее коротком жесте, и в прикрытых глазах, и в закушенной губе. Неудивительно. Когда-то Мира спасла ее. Впрочем, когда-то Мира спасла всех нас. И не раз. — Ты сможешь помочь? Серана шмыгнула носом и повернулась к нему. — Не узнаем, пока не попробуем, — она дождалась короткого кивка от Брина, а затем стрельнула глазами в противоположный угол комнаты. — Анкано, это он? Мер утвердительно хмыкнул. Вампирка выдохнула, отпустила руку подруги и тяжело прошагала к мертвому жрецу. — Мирак, значит. Бриньольф невольно скрестил руки на груди, услышав ненавистное имя. — Тебе что, доводилось его знавать? — До заточения? Нет, он жил за многие поколения передо мной. А вот после пробуждения… Бриньольф качнул головой и вздохнул с кислой усмешкой. Ну конечно… Как он мог забыть? Серана поплыла на Солстейм сразу же, как только получила письмо от драконорожденной. Когда Мира поняла, что задерживается, что ей нужна помощь, она пригласила подругу разделить приключение. Брин сглотнул, почувствовав во рту горечь. Его Мира не позвала. Не потому, что он был плох в бою. О нет, соловей слыл одним из самых ловких бойцов в Рифте даже перевалив за четвертый десяток. И не потому, что она так уж нуждалась в магии Сераны. Причина была другой — Мира осталась там одна, ей было сложно и плохо, ей очень нужно было чье-то плечо, а у него снова нашлись бы дела поважнее… — Я не встречала его вживую, но видела Миру после того, как встречала она. На ней лица не было. Он словно… словно отравлял ее. Там, на Солстейме, она будто разучилась смеяться… Ее голос сорвался. — Серана, — тон, с которым это было произнесено, оказался настолько неожиданным, что Бриньольф вынырнул из топей собственной тоски и недоверчиво глянул на талморца. Вампирка, однако, словно не заметила оклика Анкано и продолжила, скрестив на груди руки: — Не ее одну, впрочем. Он что-то делал с ними всеми. Десятки людей, меров, риклингов ночи напролет стучали кирками. Вскоре к ним присоединилась и я сама. — Мира рассказывала Дж’зарго, что он заставлял их ходить во сне и что-то для него то ли чинить то ли строить… — подал голос каджит. — Так и было. Он как-то… Пробирался к нам ко всем в голову. Даже днем что-то колотило в висках, а по ночам… Я до сих пор слышу его голос. — Серана покачала головой и отстраненно продолжила: — Здесь, в моем святилище… Все, что было забыто… Что украли вероломные… — Не стоит. Серана кивнула, давая меру понять, что услышала и согласна. И впрямь, не стоило повторять колдовскую мантру жреца, зачаровавшего пол-острова, особенно здесь, так близко с самим заклинателем и его жертвой. Бриньольф скрипнул зубами, осознав, что, если бы вампирку не прервал Анкано, он сделал бы это сам. — Дж’зарго не вполне понял. Ты слышала его и во сне, и наяву? Серана закусила губу, явно пытаясь сформулировать получше. — Это происходило постепенно. Когда я только приехала, то не понимала, отчего Мира так подавлена, но уже через пару дней… Знаешь, это как гул в ушах. Сначала не замечаешь. А потом он становится настолько навязчивым, настолько громким, пока не замечаешь ничего, кроме него. И самое страшное, что желание избавиться от него пропадает. Меня… нас тянуло. К этим проклятым камням, к этому храму. А ночью, пока спали, многие шли туда по-настоящему. Я тоже пошла как-то раз. Она сцепила руки, невидящим взглядом уставившись на мертвый череп. — Пока противилась этому зову, было так мерзко. Знаете, словно презираешь себя за это. Будто котенка утопила… А стоило поддаться, было ощущение, что ты все делаешь правильно, и такое удовлетворение… — она сглотнула. — В ушах слышишь голос и хочешь слышать еще. И он вроде твердит одно и то же, а тебе кажется, что он говорит с тобой, с тобой лично, благодарит тебя, и сразу столько чувств… Бриньольф понял, что в голосе у нее звенят слезы. Слезы. У упырицы. Анкано быстрым шагом прошел в комнату и, приблизившись к Серане, что-то тихо и сосредоточено высказал ей. Вид у него был крайне недовольный, на желтушных щеках играли желваки. Однако вампирка отреагировала на доставучего талморца вовсе не так, как ожидал Бриньольф. Она лишь грустно улыбнулась и что-то коротко ему ответила. И вновь — ни слова не разобрать. Хотя нет, одно он все же разобрал. «Надо». На альтмерисе. А потом она повернулась к Бриньольфу, и он увидел, что в глазах у нее стоит влага. — Я как будто отца слышала. Только не Харкона, не лорда-вампира, а кого-то иного, кто действительно дорожил бы мной. Такого, которого так и рвешься полюбить, довериться ему. Который тебя саму бы любил так сильно… Только чтобы его обрести, я должна была строить. — Серана издала нервный смешок. — Вот и строила. Это казалось такой мелочью — просто потрудиться немного ради него. Мы устанавливали сваи, тесали камни, делали все, чтобы приблизить миг его возвращения. Чувство было такое радостное, словно тебе пять, и ты несешься распаковывать подарки на именины. И гордость, ведь твоя помощь ему пригодится. Казалось, ничего важнее в жизни нет… Наверное, так бы я там и осталась, если бы не Мира. — Мира могла сопротивляться? — Да. Видно, потому, что Довакин. Она меня оттащила и водой из фляги облила. А я ее чуть молнией не поджарила за это, совсем была не в себе. Пришлось ей меня обездвижить чарами и уволочь прямо к морю, хорошо хоть берег был недалеко. Только окунувшись с головой, я и очнулась. Мира еще, помню, после этого подшучивала, говорила, что раз мне так нравится бесплатно строить, позовет к себе, в Пруд, кровлю на коровнике менять. А потом… — Потом? — Потом, как-то поздно вечером, я ее потеряла. Думала, может, к кузнецу зашла или в таверну. Но ее нигде не было. Я стояла посреди Вороньей скалы и не знала, где мне ее искать. Тревожно было. Словно нехорошее предчувствие. А в голове так и звенело — бам-бам-бам — от стуков кирками. Это данмеры, которых от камня увести не удалось, работали там. Страшно было, но в конце концов решилась — пошла проверить. Там ее и нашла. — Так она поддалась мо́року? — горько выдохнул Брин. — Не знаю. И да, и нет. Не так, как мы, уж точно. Знаешь, она была вполне собой, бодрствовала и осознавала все. Брин нахмурился. — А это еще что значит? Серана замялась. — Другие, когда работали, у них глаза были остекленевшие, жесты точные и выверенные, и двигались они словно в унисон. Мира же не впала в транс, хоть и выглядела так, будто обезумела. Знаешь, глаза у нее горели, бегали, волосы были всклокочены гнездом, на щеке мускул дергался… И кирку держала за лезвие, не за ручку. Она не работала, не возводила сваи. Ударит легонько кончиком кирки по камню, кирку опустит и прижимается ухом к камню — слушает. — Что слушает? — Ну не звон уж явно, — выдохнула Серана. — Голос она его слушала. — Зачем? — Брин осознал, что не сказал, а выкрикнул лишь спустя пару мгновений, поняв, что все взгляды обратились к нему. Но это не погасило его возмущения, лишь заставило немного снизить громкость. — На кой черт ей было его слушать? — Это ведь очевидно, — недовольно процедил Анкано, — он воздействовал на психику каждого жителя острова, но Мира отличалась от них, а потому отличалось и ее реакция на его воздействие. Пока другие покорялись, она пыталась сопротивляться. Тем не менее, он был слишком силен, чтобы его магия прошла бесследно. Вероятно, именно с ее последствиями мы и имеем дело. — Он внушал, — согласно кивнула Серана, — но ей — совсем иначе. Пока мне снились отцовские объятья и тепло, ее во сне что-то мучило. Она стала нервная, дерганная. И глаза вечно на мокром месте. Мы могли в таверне обедать, а она как расплачется… Брин прикрыл глаза. «А меня рядом не было». Он никогда не злился на себя сильнее. — А потом она с девчонкой той ушла, Фреей. Я не хотела их пускать одних, но Мира уперлась так, как только она может. Сами и всё. Меня отправила расправиться с бандитами, которые у скаалов воровали, и ушла в его храм. А вернулась уже совсем другой. — Серана обняла себя руками, ей было явно неуютно, — Начала бормотать что-то во сне, сомневаться во всем. Совсем сама не своя стала. Как-то зашла к ней вечером, а она стоит перед зеркалом без одежды и рассматривает свое тело, словно впервые видит. И взгляд такой, словно чужой… Жутко было. Потом сказала, что не готова сражаться с ним, и хотела уехать оттуда. Впервые на моей памяти чуть не сбежала от опасности, от людей, которые нуждались в ее помощи. На палубе корабля все же передумала — совестно ей стало. Сошла на берег и… так и не смогла сразу за дело взяться. Пошла по острову помогать другим — хоть в чем, лишь бы не идти к этому… За любое дело бралась, буквально, даже какие-то раскопки начала спонсировать. А потом он сам пришел. — В смысле «сам», он же был заперт в этом Аппендиксе? — Апокрифе. Да, он был там. Но каким-то образом и на Солстейме тоже. Стоило ей убить дракона — он появлялся. И всякий раз для того, чтобы забрать душу себе. — Паразитировал, — со знанием дела изрек Дж’зарго. — Именно. И говорил с ней при этом. Она сначала пыталась бороться с ним, но и стрелы, и меч проходили насквозь, не причиняя ему никакого вреда. Потом перестала. Смотрела на него в упор из-под этого своего черного капюшона, и всё. Не отвечала, не шевелилась. Словно он ее гипнотизировал. Как-то раз он привычно драконью душу украл и сгинул, а она… Знаешь, бывает такое, когда у марионетки веревочки отрезают. Вроде секунду назад стояла, а тут рухнула на колени, как будто у нее разом все силы закончились. Я к ней подлетела, а она в три погибели свернулась. Капюшон ей откинула, маску соловьиную стянула, и вижу — плачет. Не могу так больше, говорит. Не понимаю, говорит, почему так плохо и страшно, но дольше тянуть нельзя, а то с ума сойду. И с того дня как двемерский центурион — перла напролом, чтобы побыстрее добраться до него и убить. Серана сморщилась и сухо кашлянула. Заприметив в углу стол с недоеденным завтраком Бриньольфа, подошла, налила себе молока из кувшина и сделала глоток. — Как дошло до последнего этапа — лезть в эту проклятую книгу, — я ей прямо сказала, что отправлюсь с ней. На этот раз точно. Только вот Мира снова принялась за свое — сама пойду, и точка. Уперлась, как горная коза. Видимо, хотела доказать самой себе, что не поддастся, что может самостоятельно сопротивляться этому. Думаю, ее пугало то, как он проникал ей в голову, и она хотела убедиться, что сильнее его чар, что справится. А может, и за меня боялась. Не знаю. В общем, она собиралась утром идти в Апокриф, ну а я собиралась вломиться туда вслед за ней, пусть и против ее воли. Но она, видимо, раскусила мой план. Схитрила и ушла сама, ночью. На заре захожу к ней — а она лежит ничком на ковре — в лице не кровинки, глаза опухшие, рядом пустая бутылка из-под зелья. Тайком ушла туда и убила сама. Как доползла обратно — сама не помнила. А после даже встать с пола не могла. Так и лежала там в полусознательном состоянии, пока я к ней не заглянула. Брин последовал примеру вампирки и тоже направился к столу — смочить пересохшее горло. Оказалось, что он многого не знал. Мира не рассказывала о том, как чары жреца сказались на ней самой. Не говорила, что было настолько тяжело. Но больше всего его жгло то, что он, он сам даже не подумал расспросить поподробнее. Кошмары и кошмары. Валил все на то, что утомилась, что пора бы уже и отдохнуть, что Мирак этот просто был последней каплей. И — отвращение склизко стянуло желудок — даже втайне радовался, что после Солстейма Мира немного угомонилась, осела. А по факту должен был заподозрить неладное… Серана грустно улыбнулась. — Знали бы вы как я прибить хотела ее в тот момент! Но только как на нее было злиться? Все же, как всегда, — смогла. Справилась, и жители Солстейма наконец обрели власть над своим разумом. Я и сама перестала слышать голос. Чары сгинули вместе с Мираком, и всех как отпустило. Видели бы вы, какие гуляния устроили данмеры в ее честь! — Только вот чары не сгинули, — хрипло возразил Бриньольф. — Посмотри на нее, Серана! Он как-то проклял ее, да так, что вся чертова коллегия не может понять, как теперь быть! — Поэтому я и здесь. — Серана повернулась к Бриньольфу. — Знаешь выход? — У Сераны есть ниточка к разгадке. Но, — Анкано вперился в лицо вампирки неодобрительным взглядом, — она уже изложила архимагу свои мысли и заново погружаться во все нюансы сейчас вовсе не обя… — Я не хрустальная ваза, советник. И на месте Бриньольфа тоже хотела бы знать все нюансы из первых уст, касайся речь кого-то, кто мне дорог. Разве ты сам желал бы другого, окажись тут… некто иной? Ее приподнятая бровь и тон, в котором неведомым образом сочетались усмешка и нечто похожее на поддевку, могли бы вызвать у Бриньольфа вопросы в любой другой ситуации, но сейчас ему было не интересно ничего, кроме… — Что за ниточка? — Все это время вы гадали, почему магия не утратила силы даже со смертью заклинателя. Но что есть смерть, Бриньольф? Как мы определяем, умер ли человек? — Серана, Шорова борода, он — СКЕЛЕТ! — Не так. Мы понимаем, что человек умер, когда его душа покидает тело. Только вот он, — она ткнула пальцем в сторону жреческих останков. — Он не просто человек. Он — драконорожденный! И его душа отличается от твоей и моей… И тут Брин внезапно понял. Душа, ну конечно! Воспоминания ярко вспыхнули перед внутренним взором. Слишком ярко. — Как ты это делаешь? Они сидели в обнимку на деревянной площадке позади «Медовика». Он прислонился спиной к бочке, она — на его грудь. Пальцы Брина гладили ее волосы, а Мира расслабленно растеклась в его руках теплой глиной, довольно прикрыв глаза. — Делаю что? — Поглощаешь их души? Как это работает? Мира сложила губы бантиком, тут же став похожей на взлохмаченную уточку. — Примерно так же, как ты поглощал за ужином жаренного кролика — с большим аппетитом, — она хихикнула и передразнила: — «М-м-м, драконя-я-ятина!» Брин расхохотался. — И все же? Мира призадумалась. — На самом деле я и сама не до конца понимаю, как это работает. Дракон умирает. Его душа покидает тело. Но вместо того, чтобы лететь в драконий Этериус — или как там у них это работает, — она летит в меня. — И что ты чувствуешь? — О-о-о… — улыбнулась Мира. — Это шикарное ощущение. Само всасывание души — огромное удовольствие… ну как вкусный ужин после трудного дня или оргазм после нескольких недель воздержания, — при этих ее словах Брин не сдержал ухмылочки. — Прилив сил такой, что кажется — гору можно сдвинуть. Все инстинкты обостряются, а чувства становятся ярче… — Судя по описанию, скума скумой. — Да, только эффект долговременный и мозги не вышибает. Наоборот, как будто древней мудрости набираешься. — Разом изучаешь двести способов как нас, людишек, поджарить? — Смеешься, но да. Грубо говоря. Ведь Крики я именно так постигаю. Драконий язык мало выучить, перевода слов недостаточно, чтобы вышел ту’ум. Надо понять их суть, чтобы передать ее в Крике. Для этого надо либо сиднем сидеть на Глотке Мира, днями напролет тренироваться и медитировать, либо просто… — Сожрать душу того, кто уже понял? Мира кивнула и ухмыльнулась: — Драконя-я-ятина! Брин все еще ощущал в руках тепло ее объятий, выдавливая из себя: — Так она что, получается, поглотила его душу? — Да. Поэтому, пусть его тело и мертво, он все еще имеет над ней власть. Магия и душа связаны. И если душа все еще в контакте с зачарованным, то и чарам развеиваться необязательно. — Но, если его душа и внутри нее, Мира все же победила Мирака несколько месяцев назад. А уснула только после того, как коснулась костей, Дж’зарго видел, — заметил каджит. — Очевидно, одно наложилось на другое, — парировал мер. — Сильные заклинатели способны завязать магию на себе — таким образом никто, кроме них не может чары обратить. А личность мага неразрывно связана с его телом. Судя по тому, что Мира никак не реагирует ни на одни мои чары или заклинания архимага, здесь как раз такой случай. Контакт с телом, скорее всего, стал просто катализатором чар. — Катализа… Даэдрова срань, я ведь говорил, что чертову магическую связь с этим трупом надо прервать! — прорычал Брин и дернулся было к Мире. Анкано сделал шаг вперед. — Чем ты слушал, когда архимаг сказал, что этого делать категорически нельзя, норд? — ТОГДА ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ, МЕР? — взревел Бриньольф и пинком отправил оказавшийся невдалеке стул лететь в стену. — Он что-то творит с ней и внутри, и снаружи, а вы ничего, кроме трепа… — Для начала тебе нужно УСПОКОИТЬСЯ! — не менее громко рявкнул альтмер. — Не помешало бы вам обоим! — злость в голосе Сераны подействовала как ушат холодной воды, заставив мужчин задавить перепалку в зародыше. — Или же вы считаете, что вы своими криками делаете лучше? Брин и Анкано продолжали сверлить друг друга взглядами еще несколько секунд, а затем норд отвернулся и запустил пальцы в волосы, сильно потянув у самых корней. Словно пытался вырвать их клоками и задавить болезненными ощущениями куда более мучительное чувство в сводящей от бессильной злобы груди. — Что нужно сделать, чтобы ей стало лучше? — сипло прошипел он, борясь с желанием хорошенько приложиться лбом обо что-то твердое. Серана еще мгновение сурово смотрела на него из-под нахмуренных бровей, а потом выдохнула: — Мы можем немногое. Но если чары поддерживает его душа, значит, тактику надо сменить. Ее рука скользнула за спину, отстегивая дорожный рюкзак. Бледные руки растянули узелок и бережно выложили содержимое сумы на свободный стол. Брин прищурился. Книги? — Мастера Коллегии все это время пытались найти разгадку в чарах. Я же предлагаю поискать ее в заклинателе. Понять, зачем ему Мира, что он с ней делает и как заставить его прекратить, — Серана разложила в ряд желтоватые свитки и потрепанные тома в плотной обложке, и улыбнулась ошарашенному каджиту. — Редкие, знаю. Ваш Ураг уже успел повосхищаться. В Волкихар неплохая библиотека, а моя мама, как-никак, годами документировала знания из Каирна душ. Уверена, здесь мы найдем что-нибудь либо про самого Мирака, либо про то, как выбить его из нашей Миры. Часть книг уже начал изучать архимаг, а ваша помощь с остальными мне бы пригодилась.