То не мертво, что вечность охраняет,
Смерть вместе с вечностью порою умирает.
Говард Филлипс Лавкрафт, «Зов Ктулху»
Каана гляделась в полированное серебряное блюдо, начищая зубы веточкой горчичного дерева. Зубы давно сияли белизной, но Каана словно этого не замечала, надраивая их до скрипа, явно будучи мыслями далеко от собственного отражения и щёточки в машинально двигавшейся руке. Завтра наступал день Ритуала, но чем ближе был час её свободы, тем в больший беспорядок приходили мысли. Решение, которое сейчас казалось не менее верным, чем в тот день, когда было принято, противно жгло её изнутри. Не сомневаясь в том, что поступает правильно, Каана всё равно испытывала горечь. Ежедневные усердные тренировки в магии приносили свои плоды и приближали её к цели, однако счастливее Каану не делали. Выучиться и убить драного жреца. Хотя бы попробовать! Каана лелеяла мысли о мести и каждую ночь представляла, как огонь, так похожий на пламя, спалившее её деревню, окутывает одежды правителя Солстейма, как его маска плавится, обжигая лицо, и он полыхает, в муках умирая от её руки. Часто после этого ей снилось, что она добирается до их проклятой столицы, а затем схожим образом расправляется и с другими служителями Культа. Расплата свершалась, отчего на губах расцветала довольная холодная усмешка. Обычно на этом месте Каана и просыпалась. Эти фантазии были чрезвычайно приятными, они поддерживали в ней запал и давали каждому новому дню смысл. Вот только умом Каана понимала, что лишь отточенные филигранные навыки дадут ей настоящий шанс одолеть даже одного подонка в маске. Да даже просто ранить его! Но для этого, судя по её черепашьей скорости в постижении магических премудростей, ей нужно было выкладываться до предела месяцы и даже годы напролёт. При этом оставаясь здесь, под крышей своего врага. Дышать тем же воздухом, что он, и ощущать как в лёгких оседают ошмётки драконьей гнили. Как бы часто Каана не повторяла себе, что цель оправдывает средства, её не покидали мысли о том, что живя среди жреческой кодлы, она попирает этим память родных. Особенно отца, который ненавидел культ всей душой. Каана горько вздохнула. В который раз её одолевали одни и те же думы. Их было ни прогнать, ни развеять. Смоет ли кровь одного жреца, сумей Каана её пролить, то, что она делит хлеб с нордами? Что уже умудрилась один раз спасти жизнь будущей жрице? Что, волей не волей, испытывает всё меньше неприязни к малолетней Закарии, к её матери, к хохотушке Фьоле, которая приносит ей воду и дрова, к Маару, служившему гвардейцем грёбаного Мирака? Что общается с ними, что разрешает своим губам им улыбаться. А однажды она ведь и вовсе обняла Маара! Сможет ли жреческая кровь это всё смыть? Отец бы точно во мне разочаровался. Порой, накрутив себя до изнеможения, она была в этом практически абсолютно уверена. Он счёл бы меня предательницей. Посчитал бы, что отомстить можно было бы и не якшаясь с драконопоклонниками. После казни дяди отец стал жёстче. Ни к ней или матери, нет. Но к тем, кто молился драконам — очень. Он бранил их всякий раз, стоило зайти речи о чём-то отдалённо связанном с нордами. Он, манмер кимерских и нордских кровей, всегда твердил, что драконы обманули северян, что поработили их разум, как лунный сахар поражает умы зависимых выжиг. И когда он об этом говорил, ладони всегда сжимались в кулаки, а глаза злобно вспыхивали. Мама всегда старалась мягко успокоить его, но отец редко отходил сразу. Он то часами ворчал, как далёкая гроза, то начинал с чувством рассказывать о том, как норды взашей гоняют своих же из числа тех, кто не принял веры в драконов. Что культ душит селения оброком, а храмы старых богов то тут, то там приходят в упадок и разруху. Маленькой Каане эти разговоры были непонятны и малоинтересны. Дядю она видела нечасто, потому, погрустив несколько дней со всеми после его смерти, она перестала вслушиваться в слова папы. Ей куда больше нравилось играть в «лошадку», сидя на его плечах, носиться по деревне с соседской детворой, печь с мамой пироги и плясать под бабушкин барабан. И лишь в тот день, когда дракон сжёг и те деревенские дворы, где она балагурила с друзьями, и родителей, и бабушку с её барабаном, лишь тогда Каана поняла ненависть отца. Впитала её так же глубоко, как её собственные косы впитали въедливый запах гари, пока она сидела посреди сожжённого селения. Внезапная боль вырвала девушку из потока мыслей — из-за чересчур резких стараний, Каана растёрла себе десну до крови. Сплюнув красный сгусток, она сполоснула рот холодной водой. А стоило ли вообще оставаться в том месте, где молятся тем, кого я так ненавижу? Может, всё же нужно было уйти? Может даже не поздно уйти прямо сейчас? На мгновение пришло что-то вроде облегчения. А потом она вспомнила две вещи. Заверения Маара о том, что у неё сильный магический потенциал и слова отца о том, что чем ближе враг, тем легче до него добраться. Маар был убеждён, что она сможет стать хорошим магом. Отец считал, что с драконьей напастью нужно покончить и у неё, его дочери, теперь есть на это реальный шанс. Даже если это будет всего один сраный жрец. Хороший маг может суметь — если и правда будет хорошим магом. И какая разница, что, для того чтобы стать искусной в колдовстве, нужно оставаться близко к врагу чуть дольше, чем хочется? Суть одна! Глаза сузились и Каана вперилась взглядом в своё отражение. Другого выхода нет, папа. Остаётся либо трусливо бежать, либо попытаться отомстить культу огнедышащих тварей. Даже если для этого… Размышления прервал нетерпеливый стук в дверь и детский голосок, громко звавший её по имени. Каана тяжело выдохнула. Мелочь. Промокнув лицо полотенцем, девушка медленно подошла к двери и отворила. Маленькая егоза со смехом влетела в комнату. На пороге стояла Далия, царственная и лучащаяся, как и всегда. — Доброе утро, Каана. Манмерка кивнула, оглянулась и, поняв, что Мелочь уже во всю носится по её спальне, со вздохом сделала шаг в сторону, пропуская Далию внутрь. Закария тем временем, усмотрела на столе блюдо, накрытое сверху миской и потянулась к нему, справедливо полагая, что под миской скрывается что-то вкусненькое. Каана покачала головой и, прежде чем девочка успела бы влезть пальцами в пирог из комуники, отрезала кусок, положила тот на тарелку и протянула неугомонной мелюзге. Повернувшись к Далии, она подняла бровь в молчаливом вопросе. Улыбка кюны стала шире. — Не откажусь. Спасибо. Каана вручила ей второй кусок пирога и уселась за стол, скрестив руки на груди. Далия изящно опустилась на соседний стул, надкусила лакомство и смежила медовые ресницы, смакуя. — Очень вкусно, Каана! Я такого раньше не пробовала. Манмерка хмыкнула. — Не удивлена. Вы, норды, столько тут живете, а правильно обрабатывать комунику до сих пор не научились. — Далия привычно пропустила шпильку мимо ушей и вновь улыбнулась, отправив в рот ещё кусочек. Каана прищурилась. — Так ты и Мелочь с утра пораньше пришли сюда пирогов потрескать? Далия промокнула уголок рта салфеткой. — Пирог был приятной неожиданностью. А зашли мы, чтобы кое-куда тебя пригласить. — И куда же? — натянуто фыркнула Каана. Взгляд Далии стала лукавым. — Во втором саду девушки плетут венки, готовятся к вечеру. Все незамужние крепости там. Закария хочет посмотреть. Ненадолго, после нам надо будет уехать, но пусть немного порадуется. Спустишься с нами? Бровь Кааны взлетела вверх, а на лице живо отразилась вся палитра чувств: от недоумения до отвращения. — Предлагаешь и мне с вашими плести венки и ворожить себе на мужика из нордов? Ни с кем меня не перепутала? Я лучше останусь у себя и в чарах потренируюсь. Тоже мне! — Плести вовсе необязательно. Я тоже не буду, да и Заки мала пока, чтобы всерьез гадать на венках. Но раз учишь магию, понимать суть сакральных таинств надо. А когда ещё смотреть за народной ворожбой, как ни за день до Ритуала? — Таинства? Просто глупый балаган! Далия рассмеялась. — Этот «балаган» куда старше наших бабок и прабабок, и даже твоих, эльфьих. Они корнями уходят в те времена, когда клочки Этериуса ещё летали над поверхностью Нирна, а люди и меры могли из воздуха ладонями черпать магию. Правда думаешь, что у старых обычаев силы нет? Значит мало пока знаешь про суть волшебства. Каана насупилась, но спорить не стала. Маар тоже что-то подобное говорил. Будто даже те ритуалы, что изначально не были завязаны на магии, обретали её от веры последователей. Тогда она лишь огрызнулась, что норды любят поверить в какой-то бред и наделять силой всякую дрянь. Тех же драконов богами сделали. — А ты откуда знаешь? Ты разве сама магичка? Далия поманила к себе Закарию, усадила ту на колени и поправила сбившееся в играх платье. — Нет, но я мать магички, Каана. А до сего дня семь лет была наложницей жреца, не забывай. Владыка Закрисош много знал о колдовстве, в том числе и от своих учителей. Ими не только норды были, но и эльфы. Мы беседовали и он порой рассказывал мне про магию, про свои уроки, про… Голос Далии дрогнул. Закария вздернула мордашку, разобрав в голосе матери печальные нотки, и потянулась ручкой, погладить по щеке. Далия поймала ладошку и поцеловала. Её губы мягко улыбнулись дочери, но крапинки грусти из глаз не пропали. — Скучаешь по нему? — выпалила Каана прежде, чем прикусить язычок. Она не собиралась спрашивать о чёртовом жреце, да и, по правде, манмерке было малоинтересно о нём слушать, но слова вырвались прежде, чем она успела их осознать. Сама каждый день думала о погибшей семье и не могла не заметить той же тоски у соседки по крылу. Далия перевела взгляд на Каану. Задумалась на пару мгновений, а затем выдохнула: — Владыка Закрисош был непростым человеком. Суровым, гордым, порою жестоким. Но он был далёк от тех страшных баек, что ходили об иных жрецах. Я сюда попала в твоём возрасте и готовилась к худшему, наслушавшись всякого о его старшем брате. О том, что бывало с наложницами лорда Азидала… Но владыка оказался иным. Не бил нас и не унижал, как многие хозяева делают со своими рабынями. Как я забеременела, он даже заботился обо мне. Время уделял, иногда книги мне читал, чарами живот грел. Верил, видно, так больше шансов, что его наследник станет магом. Даже глаза закрыл на то, что сестра моя ушла в Щиты. И пусть я родила ему не сына, как он хотел, не гневался, как бывает даже в браке. Были свои сложности, была своя боль, но лорд Закрисош по своему, да любил нас с Закарией. И я никогда свою долю не кляла. Она закусила губу. — Я знала, что это вот-вот случится. Он плох стал совсем, пусть и не показывал этого, прятал слабость даже от своего лекаря. Даже от самого себя, думаю. Паучья проказа убивает быстро, а он прожил с ней даже дольше, чем я жила на свете. Другие наложницы говорили, что его лик ужасен, но я видела лишь боль. Годами гнить живьем и оставаться сильным — такое не каждому дано. Он был примером стойкости для меня. Для нас с дочкой. Каана сузила глаза. Она слышала про эту хворобу. Отец рассказывал, что ресдайнские добытчики паучьего шелка изредка подхватывали её в особенно глубоких, диких гнездовьях. И если такое случалось, в селения их больше не пускали. Больным мерам оставалось лечиться за воротами, благо целительной магией и алхимией владели многие, а шелкоделы, зная об опасности, всегда держали при себе бутылочку зелья. Тем же, кто вовремя не успевал излечиться оставалось умирать вдали от дома. Хоронили их не касаясь, сталкивая палками или магией в ямы, полные извести. — С проказой так долго не живут. Да и заразная она, как же ты не заболела, раз в постель с ним ложилась? И Мелочь, в ней ведь кровь его? — Он был сильным магом, Каана, да и авгур Сверр очень известный целитель. Владыка заразился в походах своего брата, недуг не сразу выявили. Слышала, наверное, если не успеть вовремя её пролечить, то болезнь будет уже не остановить. Так вот, он не успел. Но запер недуг в себе, изменил его так, что для других он был уже незаразен. Сдерживал его, сколько мог, да только ничто не длится вечно. А может и устал он уже от бесконечной боли. Каана нахмурилась и потянулась за пирогом. Жреца ей, конечно, жалко не было. Но язвить по поводу его болезни она не стала. Хотя была целиком и полностью уверена, что Закрисош все свои муки заслужил — походы, в которых он подхватил проказу, были против меров. Закария скользнула к Каане и принялась теребить кончики её кос. — Пошли плести веночки, Каана, ну пошли-и-и! — Я не люблю всю эту людскую толкотню, Мелочь. — Почему? — девочка удивлённо нагнула головку вбок, а потом заулыбалась и погладила Каану по локтю. — Ты не бойся, если люди захотят тебя обидеть, то я защищу. Я же леди тут и смогу. Как ты меня тогда защитила от медведя. Хорошо? Манмерка лишь вздохнула. Что-то подсказывало, что эта девчушка была в состоянии договориться даже с мёртвым. Уж сама-то Каана, глядя в лучистые синие глазки, никак не смогла отказать Закарии. Ну что же, ритуальная магия, значит ритуальная магия. Может и вправду будет полезно?***
Полезно не было. Во всяком случае поначалу. Стайки щебечущих девушек сидели то тут, то там, над корзинами с травами и бадьями с цветами, усеявшими полудикий сад. Все повскакивали с мест, завидев Далию и принялись кланяться. Каана закатила глаза и постаралась слиться с тенью, что отбрасывала ближайшая крона. Впрочем, Мелочь не дала ей там задержаться дольше, чем на мгновение. — Цветочки! Маленькие пальчики обхватили указательный палец Кааны, и Мелочь увлекла манмерку в самую гущу народа. Внимание привлекла знакомая щербатая улыбка. — Юная госпожа. — Фьола помахала им с Закарией. — Каана! Идёмте к нам. Мелочь устремилась на оклик, Каана с несчастным выражением лица — за ней. Девушки подвинулись, освобождая место. Каане казалось, что чужие взгляды почти физически ощущаются на коже. Оставляют липкий след. Манмерка поёжилась. К подобному она так и не привыкла. Однако долго это не продлилось. Девушки вернулись к цветам и вскоре разразились дружным смехом. — Ингвилд тут старается сплести такой венок, чтобы приглянулся самому повелителю, — доверительно поведала Каане Фьола. Манмерка лишь хмыкнула, мало понимая, что ещё на это ответить. — И сплету, — хохотнула высокая белокурая девушка с высокими скулами — по нордским понятиям очень привлекательная. — Служанки фриллы говорили, что та использует розовое масло в ночи Гейнд. А значит, повелитель любит этот запах. Поэтому… — она указала на целый ворох розовых соцветий, которым предстояло стать пышным алым венком. — Я тогда тоже роз добавлю. — Усеянная веснушками девчушка, на вид куда младше Кааны, потянулась было к заветной корзинке. — Куда! — Ингвилд шлёпнула ту по руке. — Я эти для себя отобрала. И вообще, не рановато ли тебе о повелителе думать, Грезэ? Ты дорасти сначала, чтобы хоть до маски его дотянуться, а после уже… — Цветы тут общие! — прошипела Грезэ, исхитрилась и, выхватив пару веточек с заветными розами, бросилась наутёк — да так, что лишь пятки сверкали. Девушки тут же прыснули, пока Ингвилд перечисляла вслед беглянке всё, что о ней думает. Закария хихикнула в ладошку. А затем по слогам повторила самое непристойное из названных девушкой ругательств. Все тут же зашикали на Ингвилд, которая и сама стушевалась, поняв, что нехотя научила маленькую леди такому слову, за которое управительница может устроить крепкий нагоняй. Если вообще разрешит пускать со всеми венки. К счастью для Ингвилд, Фрига отошла в дальний угол сада, где о чём-то вполголоса беседовала с Далией, и выкрика Закарии не слышала. Девушка с облегчением выдохнула и тут же постаралась отвлечь кроху разговором о цветах и бабочках. Каана ухмыльнулась уголком рта: уж она-то знала, что Далия к такому относилась куда проще брюзги Фриги. Совсем недавно Мелочь и от самой Кааны подцепила пару ласковых и кюна об этом знала. Однако переполох вокруг Закарии ей был лишь на руку — на Каану больше никто не обращал внимания, и её такое положение дел более, чем устраивало, потому свои комментарии Каана оставила при себе. Немного расслабившись, манмерка облокотилась о замшелый валун. Взгляд скользнул к Фьоле. У той получался совсем простенький венок из пушицы и веточек лаванды. Увидев, что на неё смотрят, нордка порозовела. — На пушицу стебельки лаванды легко наматываются, — почему-то начала оправдываться та. — Ну и цвета вроде красиво смотрятся вместе, как небо с облаками. Он неказистый, конечно, выходит… Я раньше никогда не плела венков — в Приводье реки слишком бурные, там совсем по другому на канун Ритуала гадают. — Меньше пушицы добавляй, — коротко ответила Каана, подперев щеку рукой. — Намокнет в воде, потяжелеет и утянет твой венок на дно. Фьола охнула и принялась выпутывать из конструкции стебельки пушицы. Венок тут же скособочило и он стал больше похож небрежный ворох стеблей, нежели на то, что можно носить на голове. Зрелище было настолько грустным, что Каана не утерпела. — Да погоди, не тяни! Так всё насмарку пустишь. Дай покажу. Манмерка устроила протянутый венок на коленях и, выцепив из общей корзины наугад несколько веточек и лозу, принялась латать плетение. Белые фрезии встали на место двух крупных стеблей пушицы, зелёная хедера закрыла проплешины, а кое-где Каана оставила всё как было, лишь повернула мягкие соцветия пушицы кверху, в сторону, которая не должна была касаться воды. Фьола открыла рот. — Как ловко у тебя получается! Вы, в Пределе, тоже на Ритуал плели венки? Каана покачала головой и вернула Фьоле заметно похорошевшую поделку. — Мы венки просто так делали, весной. Не гадали на мужчин, носили сами. Да и нет у манмеров никаких «дней Ритуала». Было конечно ещё семь долгих лет на ферме прежнего хозяина, где Каана и узнала о народном поверии северян. Дочки и работницы того норда мастерили венки и бросали их в реку в надежде, что их выловит понравившийся парень. Считалось, что если венок наденет тот, кого загадали — то было знаком Мары. Вроде как даже бывало, что после удачной ворожбы родители, которые прежде были против избранника дочери, сменяли гнев на милость. Сама Каана в таком не участвовала — её не звали, да и ей было неинтересно. Настолько неинтересно, что она даже и не знала, сбывались ли хоть раз чаянья фермерских девушек или всё это так и оставалось глупыми мечтами и прибаутками. — Красиво! — восхитилась Закария, которая, под руководством Ингвилд, уже тоже начала мастерить свой собственный венок. — Ты себе тоже сделай, Каана! У тебя хорошо вышло. — Не буду. Не гадаю я, говорю же. Но могу тебе помочь, Мелочь. Но девочка покачала головой. — Мне уже показали как. Сама хочу. Каана пожала плечами, глядя, как Закария, пыхтя от усердия, вплетает промеж стеблей веточку Языка дракона. Скромный венок девочки был сплошь из цветов разных оттенков желтого и розового. «Персиковый», подумалось Каане и она нехотя улыбнулась уголком рта. — Наговаривать его необязательно, — заметила Фьола, доводя свое творение до ума. — Сплети для себя и ходи в нем, красиво ведь. Маленькая госпожа, наверное, тоже просто так развлекается, не ворожить же ей на мужчину в пять лет-то. — Как это, «наговаривать»? — поинтересовалась Каана. Пусть манмерка и оставалась равнодушной к подобным гаданиям, всё же она пришла сюда учиться. — Ну смотри, — вмешалась в разговор полнощёкая помощница поварихи. Кажется, её звали Дрея. — Каждый цветок что-то да значит. Половина из них идёт на зелья и настойки и значение их трактуют тем, что за действие они в зелье-то и оказывают. Часто зависит от того, с чем сочетать. К примеру, синий горноцвет и лаванда вместе значат магию. Сильное сочетание, коли на мага заговариваешь. А вот если вместо лаванды колосков пшеницы подвязать, будет значить, что гадаешь на рослого, здорового. Поэтому для ворожбы выбираются такие цветы, чтоб отображали натуру того, кого надеешься получить, а при плетении надо делать наговор. Кто-то просто имя про себя твердит, кто-то образ представляет, кто-то шепчет, словно общается с избранником-то. Главное, пока мастеришь, думать о нём и цветам свои мысли передавать. Говорят, это поможет избраннику именно твой венок выбрать. Каана сухо кивнула. Звучало это всё как-то совсем неубедительно, но она решила держать мысли при себе. Лишь уточнила: — И что, срабатывает? — Чаще всего мужчины просто выбирают венок покрасивее, — хохотнула одна из послушниц. — А ты для чего плетёшь, Фьола? — спросила девушка-служанка, сидевшая по левую руку, Каана не знала её имени. — Неужто тоже без наговора, просто так? Фьола покраснела. — Я? Нет… — Всё-таки ворожишь? — служанка ухмыльнулась, обнажив ровные, идеально белые зубы. — А на кого? Ты не бойся, скажи. Я вот, пока кое-кто метит во фриллы, на нашего вармастера погадаю. Повелитель, может, как говорят, тоже ничего такой, но там кто знает, может и брешут. Да и гаремы эти евойные, клеймо на груди таскать, больно надо. А этот Скьельд… — И я на него, — ухмыльнулась другая девушка. — Да пол-крепости на него ворожит! — гоготнула Дрея. — На такого красавца грех не поворожить. — Говорят, они с повелителем погодки, — заметила ещё одна послушница, не отрываясь от своего пёстрого венка. — Вот именно, — ухмыльнулась Ингвилд, вплетая в своё творение очередную алую розу. — Одинаково молоды, одинаково сложены, одинаково — как говорят — красивы. Так зачем же довольствоваться малым, если можно получить главного? — Кого ты там собралась, получить, девка? — раздался за спиной чей-то холодный голос. Девушки повскакивали, Каана обернулась. Позади них, в сопровождении десятка прислужниц стояла богато одетая молодая женщина. Рыжая, как и Далия — но если волосы кюны играли яркими красками, как весёлый огонек в ночи, локоны этой незнакомки были цвета опавшей кленовой листвы, а её серебристо-серые глаза сквозили зимней стужей. — Моя фрилла. — Ингвилд отвесила положенный поклон. — Мы тут просто говорили о венках… — Я задала тебе вопрос. Кого ты собралась получить? — нарочито медленно проговорила женщина. Её взор скользнул ниже, на цветы в корзинке перед Ингвилд и глаза полыхнули гневом. Явно что-то поняв, она обожгла девушку презрительным взглядом и обернулась к служанке из своей свиты. — Все розы из корзин собрать. Пусть плетут из другого. И эти — фрилла указала на полуготовый венок в руках Ингвилд, — тоже. Девушки испуганно зашептались. Рыжая приподняла бровь. — Немедленно! Каана видела, как задрожали губы Ингвилд. Её глаза заволокло слезами. — Госпожа, прошу! Забирайте другие, как вам будет угодно, но ведь это мой венок! Я старалась, плела, уже наговор начала… Один лишь жест — вскинутая рука фриллы — заставил Ингвилд замолчать. — Ты ещё спорить со мной будешь? Анникен, Гулла! — Две крепко сбитые чернавки поспешили к хозяйке. — Отведите эту нахалку на кухню. Пусть перебирает пшено. Мешок или, — она наигранно задумалась, — скажем, два мешка должны научить её, как разговаривать с избранницей повелителя. — Госпожа! Каана поняла, что уже какое-то время сминает в руке цветок — ногти впились в ладонь и, должно быть, оставили глубокие следы. Уж она-то помнила, как жёнушка прежнего хозяина с фермы — такая же нордка, как и эта фрилла — и её саму гоняла и наказывала ни за что. Тогда она и слова не могла сказать, чтобы не быть битой, но теперь… Прислужницы сероглазой вцепились в руки Ингвилд и резко дёрнули. Её пышный недоплетённый венок полетел в траву. В следующую секунду на него наступили. Возможно, Каане и теперь предстояло огрести за свою несдержанность, но вид раздавленных роз отчего-то отмёл здравые мысли куда-то на задворки её разума. — Она ничего такого не сказала. Забирайте свои цветы, а её не трогайте, — рыкнула Каана, прежде, чем запоздалое понимание, что она какого-то даэдра снова вступается за нордку, посетило её голову. И всё же где-то на подсознательном уровне ей даже понравилось то, с каким гневом и шоком рыжая посмотрела на неё. Видно, никто с ней так тут не разговаривал. Каана зло осклабилась — всё же не молчать — хотя бы не молчать, когда хочется и вовсе врезать, было безумно приятно. — Что ты сказала? — возмущённо выдохнула фрилла. Каана нарочито медленно поднялась с места и сделала шаг вперёд, становясь промеж ней и Ингвилд. — Я сказала: засунь сраные цветы в свою нордскую задницу и отстань, — прочеканила она, неотрывно глядя в серые глаза, которые после каждого её слова разгорались всё большей ненавистью. — Ах ты дрянь остроухая! Гнев исказил лицо фриллы и уже через секунду она сделала резкий выпад вперед и изо всех сил толкнула Каану. Удар получился сильным — манмерка споткнулась и, падая, осела, больно ударившись копчиком о валун, на который прежде облокачивалась. Злость окрасила мир в багровые тона. Каана зарычала дикой кошкой, но не успела подняться и показать нордской швабре, как хорошо «дрянь остроухая» считает чужие зубы. Мелочь, до этого настолько увлечённая венком, что, казалось, разгоравшейся перепалки вовсе не замечала, с громким криком «Не трогай мою Каану!» ринулась на защиту. Девочка вцепилась фрилле в длинный расшитый рукав, не дав той нанести ещё один удар. Фрилла же явно не успела осознать, что шустрая пятилетка подлетела к ней. Зато она прекрасно разглядела манмерский гневный оскал и, в порыве проучить, дернула рукой, попытавшись дать непокорной Каане пощёчину. И Мелочь, ожидаемо, кубарем полетела на землю, прямо Каане под ноги. Увидев распростершуюся на земле Закарию, Каана тут же бросилась к ней. Распиравшее ещё секунду назад желание врезать рыжей обидчице отошло на второй план: малышка упала навзничь и Каане стало важнее убедиться, что она в порядке. — Что тут происходит? — голос Далии звенел сталью. Две прислужницы фриллы даже вздрогнули: кюна появилась позади них словно ниоткуда. Каана помогла захныкавшей было Закарии подняться на ноги и отряхнуться. Фрилла не сразу нашлась, что ответить, округлившимися глазами глядя на не пойми откуда взявшуюся юную госпожу. «Да эта швабра Мелочь даже не заметила, пока чихвостила служанку!» — поняла Каана, передавая кроху матери. Далия внимательно осмотрела Закарию и, убедившись, что девочка не пострадала, взяла ту за руку и перевела взгляд на фриллу. — Моя кюна. — Фрилла поклонилась Далии, но не шибко глубоко, явно считая, что мало уступает матери Закарии в значимости. — Эта мерзавка посмела оскорбить меня. — Надеюсь, ты сейчас говоришь не про мою дочь, Сив, — с нотками тихой угрозы уточнила Далия, выпрямляясь. — Конечно нет, моя кюна! — Фрилла, казалось, смутилась, а затем перевела взгляд на девочку и спросила уже совсем другим тоном. — Вы не ушиблись, юная госпожа? Я вас не заметила. «Юная госпожа» же в ответ нахмурила бровки, вцепившись одной ручкой в ладонь матери, а другой — в штанину Кааны. — Она Каану пихнула, — буркнула девочка. Глаза фриллы вспыхнули. — Мало ей, этой мерзавке. Она посмела меня оскорбить. За такое плетьми секут! — А что именно тебя оскорбило? — не сдержалась манмерка. Уж она-то тоже могла взглядом сверкать, эка невидаль! — Что тебя назвали нордкой или что я сказала, что у тебя есть задница? Так и то и то факт, если не знала! — Вот! — фрилла ткнула пальцем практически Каане в лицо. — Вот как эта дрянь разговаривает! А такое… — Каана, — спокойно, но твёрдо сказала Далия, не дав рыжей договорить. — Перед тобой фрилла Сив, она из семьи повелителя. Ты этого, конечно же, не знала. Теперь знаешь. Запомни хорошенько, что я скажу. Оскорблять её нельзя. Как и меня. Как и Закарию. Как и самого повелителя. Это запрещено в крепости. А ещё нельзя поминать её задницу. Но если так нестерпимо хочется, то можешь поминать мою. Разрешаю. Одна из девушек не сдержала нервного смешка и тут же стушевалась под убийственным взглядом Сив. Каана открыла было рот, желая огрызнуться, но, увидев красноречивый взгляд Далии, заставила себя замолчать. Трудов это стоило немалых. Далия быстро посмотрела в сторону служанок, задержав ненадолго глаза на испуганной Ингвилд, зажатой промеж двух чернавок Сив, и хлопнула в ладоши. — Девушки, возвращайтесь к своим венкам. А ты, Ингвилд, будь добра, отведи Закарию в мои покои и одень её к выходу. Нам уже скоро отправляться в курган её отца, отдать ему и всем павшим дань памяти. — Услышав, что кюна отсылает неугодную ей девушку, Сив явно собиралась возразить, но Далия оказалась быстрее и успела продолжить. — Фрилла, Каана живет подле меня и Закарии, потому я буду говорить за неё. Я приношу тебе извинения от её лица. Она не знала, кто ты и как с тобой надлежит разговаривать. В свою очередь, я прощаю тебя за то, что ты швырнула мою дочь, Младшую леди Солстейма оземь. Ты ведь тоже не знала, что она упадёт и ударится, не так ли? Думаю, и сама воспитанница нашего повелителя не будет держать зла. Что скажешь, Закария? Мелочь, уже собиравшаяся было уходить, держа за руку заплаканную Ингвилд, холодно посмотрела на Сив. — Если не будет обижать Каану. — Вот и замечательно, — подытожила Далия, знаком давая Ингвилд понять, что той пора покинуть сад. Сив буравила Далию взглядом. Каана делала то же самое — очень уж ей не понравилось, что за неё извинялись, ведь извиняться-то было и не за что. И всё же сейчас, чуть поостыв, она поняла, зачем кюна это сделала. Если верить словам Далии, расфуфыренная фрилла была так же неприкосновенна, как и хренов жрец, а значит неосторожное слово в её адрес могло Каане навредить. Долбаный список тех, про кого нельзя было говорить правду рос не по дням, а по часам. И если возглавляли его поганые драконы, ругать которых рядом с неправильными ушами значило бы подписать себе приговор, то замыкала перечень швабра по имени Сив. Кто туда ещё прибавится, думать не хотелось — от таких мыслей становилось тошно. Наконец, Сив выдавила из себя: — Это добрый день, канун Ритуала. Негоже портить его. Пусть леди Закария проведет его хорошо. А эту девку вы, моя кюна, манерам ещё научите, я уверена. Ведь о ваших умениях внушать и убеждать не зря легенды ходят. Глядишь, и дикарка поймет как вести себя при дворе жреца. Она повернулась к своим служанкам. — Соберите розы. Сегодня Турдас, ночь Гейнд. Украсьте ими опочивальню владыки Мирака, пусть радуют его перед тем, как я приду к нему. Поклонившись Далии, подчёркнуто не опуская глаз, Сив развернулась и гордо удалилась в окружении своей свиты. И чем дальше она отходила, тем громче шептались оставшиеся в саду девушки. Одна из них, явно из боевых, с робкой весёлостью спросила у кюны, чьи ещё задницы можно поминать, чтобы не огрести. Далия хитро сверкнула глазами: — Мою можно только хвалить. А вообще, сегодня вам пристало обсуждать лишь упругие задницы мужчин, на которых ворожите. И лишь в самом неоскорбительном ключе. Всем понятно? Девушки прыснули. Каана с удивлением поняла, что тоже улыбнулась.***
Курган Бладскал располагался к западу от твердыни, близко к морю. Дойти до него можно было и пешком, но кюне ходить пешком не полагалось, а потому из крепостных ворот выехали целых три крытые повозки в сопровождении двадцати вооружённых всадников. Каана лишь хмыкнула — набрали столько людей, словно опасались чего-то в сердце своих же владений. Впрочем, возможно, путешествовать иначе для Далии и Закарии было не по статусу. — И зачем мне туда с вами? — пробурчала манмерка, угрюмо рассматривая в окошко украшенные цветами и гирляндами городские улочки. Когда она пыталась выяснить это ещё там, в крепости, Далия лишь кинула ей очередной предупреждающий взгляд, как бы говорящий, что возражения не принимаются. Сказать, что это раздражало — значило не сказать ничего. В просторной повозке были лишь она, Далия и Закария. Ингвилд и Фьола тоже отправились с ними, но в другой, со служанками. Далия приподняла бровь. — Хотела остаться там одна после того, как нагрубила Сив? Каана хмуро буравила Далию взглядом. — Она там такое представление устроила, что я ей ещё мягко ответила. Далия лишь со вздохом покачала головой. — Ты точь-в-точь такая же как Рони. Упрямая и неблагоразумная. — Кюна прикрыла глаза на секунду. — Ведь я уже говорила тебе, что в крепости надо быть очень осторожной. Медведь повелителя в клетке был опасен, но сейчас ты бросила вызов его саблезубу. И этого саблезуба, Каана, никто не запрёт и чарами не остановит. Неужели не понимаешь? Манмерка не нашлась что ответить. Лишь сидела чернее тучи, обняв себя руками. Кюна продолжила. — Ингвилд тоже хороша, раскричалась на весь сад о своих розах. Поди девушки думают, что раз фрилл теперь не пятнадцать, а лишь одна — то можно расслабиться. — А их было пятнадцать? — слишком уж живо Каана представила себе пятнадцать одинаково злобных рыжих швабр с лицом Сив, чтобы не уточнить. Раньше она мало интересовалась такими вещами. Когда только прибыла в крепость, видела мельком других разодетых женщин, но тогда новых рабынь держали там, где они людям познатнее на глаза попадали редко, а в сплетни нордок о местных господах Каана никогда не вслушивалась. — Со мной — шестнадцать, но я родила ребенка и стала кюной, что выше фриллы по статусу. У лорда Закрисоша было много наложниц. Все очень разные — характером и манерой общаться со слугами и послушницами. — Далия невесело поджала губы. — Но всех объединяло одно — понимание, что нужно уметь грамотно разыгрывать свою игру. — Игру? — Да. Единственную, существующую в гаремах жрецов. В ней есть всего три простые цели: закрепить своё влияние, родить владыке ребенка и… выжить. Правил нет, главное, не нарушать обычаев и законов жреческого двора. Хотя, скорее, не быть пойманной, когда нарушаешь их. — Хочешь сказать, что Сив… — Теперь для тебя опасна? Думаю да, Каана. Ты её разозлила. Поэтому пока она не остынет — а я надеюсь, что Сив из отходчивых — тебе лучше держаться от неё подальше. Каана закусила губу. Она не могла понять, что её злило больше — весь этот нордский идиотизм с играми фрилл за власть или собственная блажь влезть в перепалку, которая её не касалась. Закария, мало вслушиваясь в разговоры взрослых, подсела к ней, и начала привычно играть её косичками, время от времени переплетая их со своими. — И что, теперь ты будешь таскаться со мной, чтобы шваб… Сив меня не тронула? — Именно. Манмерка отвела глаза, невидящим взглядом уставившись в окно. Они только что выехали из города и вокруг зеленел пролесок. — Зачем тебе это? Мелочь всё продолжала завивать пальчиками её волосы, полностью перебравшись Каане на колени, и доверительно прижавшись к её груди. Нехотя, Каана приобняла девочку, чтобы та снова не навернулась. — Моя дочь сегодня утром пообещала защитить тебя, разве нет? Да и я сама, ещё тогда, в день нашего знакомства. — Далия откинулась на расшитую подушку и улыбнулась: на её щеках пролегли озорные ямочки. — У меня тоже не так много подруг в крепости, Каана. Лицо обожгло притоком крови и Каана закусила губу. Наверное стоило возмутиться и напомнить Далии, что она с нордами не дружит, но она всё никак не могла подобрать нужных слов, потому пришлось смолчать. Дорога обогнула лес и вскоре запетляла между холмами, вытянувшись аккурат по кромке горной гряды. И Каана невольно залюбовалась обилием красок: буйно растущая трава была усеяна васильками и маками, в местах, богатых глиной, холмы отдавали ржавой рыжиной, горы же казались россыпью самоцветов: на серо-фиолетовых массивах местами проглядывала розовая порода, а кое-где синие и зеленые прожилки делали вершины похожими на слоёную радужную карамель. Манмерка подставила лицо прохладному ветерку и уголки её рта невольно дёрнулись вверх: после Ритуала, избавившись от клейма, она наконец сможет в одиночку отходить от крепости на достаточное расстояние, чтобы взгляд мог отдохнуть от нордов и всего, что было с ними связано. За окном процокали копыта — один из сопровождающих их стражников обгонял повозку. Заметив заинтересованный взгляд младшей госпожи, он ей поклонился. Девочка тут же принялась радостно ему махать, а затем прильнула к окошку — разглядывать коня. — Почему мне нельзя ехать на лошадке? — насупила брови Закария, когда стражник скрылся из виду. — В повозке скучно, а на лошадке весело. — В повозке же удобнее, доченька, — весело возразила Далия. — А до лошадки дорасти надо, ты маленькая ещё. Ножки до стремян не достанут. Закария протестующе скрестила ручки на груди. — Я хочу попробовать. Чтобы вырасти ждать надо долго, а я сейчас хочу. Учитель говорит, я смышленая, всё быстрей многих взрослых понимаю, так может и с лошадкой… — Я тоже никогда верхом не ездила, — подала голос Каана, не отрывая взгляда от холмистого пейзажа. Мимо проехала телега, полная свежескошенного сена. Ноздри защекотал приятный запах травяного сока и Каана вдохнула полной грудью. Девочка тут же оживилась. — Каана же большая, мама, можно мы тогда с ней вместе поучимся? У Кааны ножки точно достанут. — Э-э, нет, — запротестовала манмерка, живо представив эту сцену. — Я не уверена, что сама себя в седле удержу, а тебя и подавно. — Тогда ты научись побыстрее, а потом меня научи? Я маму просила, но мама боится. А ты же ничего не боишься, правда, Каана? Маленькая лиса. — Вот если выучусь, там посмотрим, — отрезала Каана. — А пока едем так. Далия со смехом подняла ногу на сидение и обняла коленку. Даже этот, почти мальчишеский жест у неё вышел элегантным и грациозным. — Дедушка бы ею гордился. Каана вопросительно подняла бровь. Далия продолжила. — Мой отец был объездчиком лошадей. Лучшим в округе. Держал стойла, рабочих с десяток, самых породистых и выносливых коней поставлял на весь юг Анедила. Рони помогала ему лет с трёх, тоже всё рвалась в седло. Ну а я боялась. Кормить кормила, но верхом… Ни разу. Как-то увидела, как один особо норовистый жеребец скинул отца и с тех пор зареклась на лошадь садиться. Рони с отцом всё посмеивались надо мной. Закария, видно, в них пошла. Каана хмыкнула. Вспомнилось, что недалеко от фермы, на которой она провела семь лет, стояла усадьба объездчика. То был зажиточный норд, лошади приносили ему большие деньги — он имел много земли и обширные пастбища. Его дочери и сыновья явно не бедствовали, расхаживая щеголями в хорошо пошитой франтовой одежде, всегда сытые и дерзкие. Представить, что кто-то из деток того норда стал бы невольником было сложно. — Как так вышло, что ты попала в крепость рабыней? — Так же как и в большинстве других случаев — срочно нужны были деньги. Каана продолжала смотреть вопросительно и Далия, ненадолго задумавшись, со вздохом продолжила. — В один год пришла болезнь, многих лошадей сгубил мыт. Отец за год до того брал большой займ на расширение хозяйства. Вернул бы, если бы столько жеребят не полегло. Там и зима пришла холодная, урожай погиб — со всех сторон его зажало. С отчаянья пристрастился к бутылке, а вскоре начал играть. Была бы мама жива, может и образумила бы, но мамы не стало, а мы с сестрой были маленькими и нас он не слушал. Кто-то надоумил его, что всё поправить можно, коли придёт удача. Вот он и надеялся, что в один прекрасный день владыки дова подарят ему эту самую удачу и всё будет как раньше. Сначала молился денно и нощно как безумный. А затем начал пропадать в картёжных, ждать ответа на свои молитвы. Играл на лошадей — и проиграл лучших. В конце концов, в пьяном угаре, поставил на кон имение и все конюшни. Чтобы разом отыграться. — Твой отец рискнул вашим собственным домом? Далия горько повела плечом. — Знаю, глупо. Трезвым он был замечательным человеком. Добрым отцом, заботливым хозяином, рассудительным управленцем. Но бутылка и азарт словно разум из него вышибали. Так и в тот раз вышло. Конечно же он проиграл. Потом локти себе кусал, но ничего уже было не поделать. Мы бы остались без крова, но… Я знала, что будет дальше. Что и он и сестрёнка по миру пойдут. Рони было всего десять, так что пока отец спал хмельной или пропадал в кабаке, старшей в доме была я. Смотрела на сестрёнку и понимала, что теперь от меня зависит, что с ней станется. Знаешь, что бывает с маленькими девочками, у которых нет над головой крыши? Я не могла этого допустить. Не для Рони. С отцом мне пришлось серьёзно поговорить — и впервые я была настолько серьёзной. Взяла с него клятву, самую крепкую клятву перед богами, что ни к бутыли, ни к картам или костям игральным он больше не притронется. Смогла спасти дом, оставила их даже в небольшом плюсе. Видя, что манмерка всё ещё глядит на неё непонимающе, Далия повела подбородком и натянула улыбку. — Красивые и образованные девственницы, Каана, порой стоят дороже, чем дом в глуши и полупустые конюшни. Я не прогадала с ценой. Денег же родным хватило, чтобы мало-помалу восстановить хозяйство. — Ты сама продала себя в рабство? — выдохнула Каана, наконец всё поняв. Далия сомкнула ресницы в еле заметном жесте согласия и отвернулась, молча глядя в окно. — Это было давно, — сказала она наконец. — Через два года, как я слышала, отец сумел встать на ноги. Клятву всё же сдержал, видно боялся потерять и вторую дочь. Либо же это я сумела всё-таки как следует втолковать ему, что только от него теперь судьба Рони зависит. Как бы то ни было, завтра клеймо снимут, Каана. Десять лет я была невольницей, — она усмехнулась и добавила нарочито бодрым голосом. — Забавно, почти круглая дата. Как снимут — отметим. Мы обе. Мелочь всё елозила у Кааны на коленях. Манмерка нехотя улыбнулась, вглядываясь в синеглазую мордаху и твёрдо кивнула. Отметим. Такое дело нельзя не отметить.***
Вход в курган располагался у самой кромки воды. Две сторожевые башни возвышались над песчаным диким пляжем, вырастая словно двузубец из массивного пласта горной породы. Повозки оставили на площадке по правую руку от первой башни. Выбравшись из экипажа и разглядывая местность, Закария становилась всё тише и всё крепче сжимала руку матери. Увидев, что девочка мешкает, Далия отвела её в сторонку, так, чтобы никто кроме Кааны их не слышал. Присела на корточки, чтобы их лица оказались на одном уровне, и нежно погладила дочь по голове. — Не бойся, зайчонок. Помнишь, мы об этом уже говорили? Там будет отец, он ни за что не причинит тебе зла. И я буду рядом. Каждую минуту, обещаю. Закария хмурила бровки. Казалось, ещё секунда и она расплачется. И всё же маленькая нордка пыталась казаться храброй, поэтому улыбнулась матери подрагивающими губами. А затем посмотрела на Каану таким умоляющим взглядом, что манмерка, проклиная про себя чёртов курган на чём свет стоит, заявила: — Если хочешь, я могу тоже пойти с тобой внутрь. Если э-э-э так можно? — уточнила она у Далии. Кюна благодарно кивнула. — Конечно можно. — Далия вновь повернулась к дочери. — Готова, солнышко? Девочка помедлила секунду, а потом уверено мотнула головой вверх и вниз. Далия взяла Закарию за одну руку, Каана за другую. Так, втроём, и пошли навстречу кучке людей в одеждах драконьих священнослужителей, ожидавших их у подножия башни. Пожилая авгурия в украшенной золотым шитьем хламиде, сделала шаг вперёд и поклонилась. — DREM YOL LOK, JUD DahLIA, — скрипучим голосом протянула она. — ahRK KULaaS ZahKARIIA. BO MINDIN MU. Каана, которая ни слова не поняла, ощутила под кожей лёгкий холодок. Порой она слышала такую речь среди старших послушников крепости и уже успела узнать, что это язык драконов. Маар обещал научить её когда-нибудь на нём не просто говорить — кричать, ну а пока до тех уроков очередь не дошла, для Кааны эта речь звучала грубым и отрывистым рыком. Таким же пугающим, как и сочинившие её ящерицы-переростки. Далия, видимо, это наречие знала. Она поманила за собой прислужниц и они двинулись ко входу в первую башню. Мужчины с тяжелыми сундуками замыкали процессию. У дверей колыхались знамёна. Каана присмотрелась: узор на полотнах был смутно знакомым. Таким, каким она его запомнила в первый свой день на Солстейме. После флаги заменили буквально всюду, как она поняла, на стяг нового владыки. Тут же вышивка осталось такой же, какой была на знамёнах старого образца — кроваво-красный меч на фоне черных полукруглых завитушек и тёмно-бордовых линий. Коридоры и лестницы внутри башни были совсем узкими — ни чета тем обширным переходам, что вмещали целые толпы чернавок и послушников в крепости жреца. Внутри было чисто, но без изысков. Высокие стрельницы располагались по всему периметру круглых стен. Как видно, помимо привратной пристройки к кургану, башни служили дозорным постом для наблюдения за морем и этой, раскинувшейся в стороне от города и порта, частью суши. У каждого лестничного пролета было по стражнику, а у двери и на самом верху они стояли парами, справа и слева от прохода. Когда Далия приближалась воины синхронно стучали древками копий о каменный пол и делали шаг в сторону, пропуская авгурию, кюну и всех сопровождающих наверх. Из одной башни они прошли во вторую — по тонкому каменному мосту. Каана сделала шаг и нервно сглотнула: волны шумно бились о каменный фундамент и брызги острыми каплями долетали до её голеней. Стараясь не смотреть вниз и осторожно ступая, она держалась в центре дорожки. Чтобы взгляд вновь и вновь не скользил к ревущему морю, Каана задрала голову, сосредоточившись на массивных машикуля́х, опоясывающих обе башни словно широкие воротники. В просветах каждой бойницы виднелось по лучнику. — Мамочки! — пискнула сзади Фьола. Каана обернулась: зажмурившись, Фьола вцепилась в руки Ингвилд и ещё одной служанки посмелее, и шла вперёд настолько медленно, насколько это вообще было возможно. — Мы почти дошли! — подбадривали её девушки. Каана не смогла сдержать скупой улыбки, когда Фьола, наконец добравшись до конца моста, с неподдельной радостью кинулась обнимать резную деревянную пилястру в глубине входной арки. Судить её было сложно: пройдя несколько рут над пропастью, Каана и сама радовалась твёрдому полу и надёжным стенам. Вторая башня, судя по всему, служила ещё и неким ритуальным притвором к кургану. Стены были увешаны бронзовыми барельефами, усеянными письменами. Такие символы кое-где встречались в книгах Маара — из них Каана знала, что это был драконий алфавит. В небольших проходах в стороне от лестниц теснились узкие кельи. На одном из этажей располагалось что-то вроде кладовой. Там авгурия раздала всем по деревянному амулету на кожаном шнурке. — Наденьте, — коротко распорядилась она, внимательно следя за тем, чтобы каждый визитёр исполнил наказ. — Без амулетов в крипты вход запрещён. Манмерка нацепила кулон на шею. На лицевой стороне вещицы были вырезаны знакомые символы: меч на фоне полос и закорючек. На задней — какая-то надпись, вновь на драконьем языке, поэтому что именно там нацарапано было не разобрать. — А это зачем, мама? — пискнула Закария, разглядывая талисман, который теперь свисал и с её шейки. — Так они поймут, что вы своя, госпожа, — проскрипела авгурия. Далия ласково улыбнулась и, когда авгурия отвернулась, послала дочери воздушный поцелуй. Девочка немного приободрилась. Они поднялись ещё на один пролёт вверх. Со среднего яруса второй башни, упираясь другим концом в выдолбленную в отвесной скале площадку, тянулся ещё один мост, чуть шире, но такой же небезопасный, гладкий и без перил. Площадка венчалась одной единственной металлической дверью. Её толстые створки были широко распахнуты. Каана поёжилась. Ещё с моста, даже за спинами Далии и сухопарой авгурии было видно, что… кто находится за дверями. Да и ей, росшей на рассказах отца и проведшей столько времени среди людей, было известно, что именно нордам было положено делать в особые даты. Навещать своих покойников. Вот только… Вот только мёртвые норды очень часто таковыми не были — в нормальном, манмерском, смысле слова. Так и теперь там, за открытой дверью стояли, выстроившись в несколько рядов, живые трупы. Закария сжала её пальцы чуть сильнее. Каана постаралась изобразить безмятежность. — Не бойся, Мелочь, — шепнула она так, чтобы авгурия её не услышала. — Они ведь совсем не страшные. Даже эм-м-м… вполне милые. «Милее некуда, — пронеслось у неё в голове. — До смерти милые, даэдра их побери. Куда только деться от этой милоты». Но, обмениваясь взглядами с оробевшей Закарией, Каана лишь подмигнула девочке и деланно бодро шагала вперёд. Процессия продвигалась по мосту в тишине. И чем ближе они подходили к крипте, тем лучше было видно тех, кто поджидал их изнутри. Облачённые в доспехи мертвецы стояли плечом к плечу и медленно покачивались из стороны в сторону в гнетущем молчании. С каждым шагом Каана всё сильнее чувствовала озноб: трупы смотрели, не отрываясь и не моргая, казалось, прямо на неё. От живых их отличала мертвенно-бледная кожа, отсутствующее выражение лица и необычные яркие глаза. Синие у всех до единого, но не такие как у Маара, Далии или Мелочи — совсем иные, пугающие: в глазницах драугров словно полыхали неземным холодным огнем волшебные фонари. Авгурия остановилась прямо перед дверью: — NahL BO HET Wah ZIN FaaL DILON. DRUN MU KO! Мертвецы потеснились, расступились вправо и влево, становясь спинами к узорным стенам и освобождая проход. Авгурия вошла в полукруглое прихожее помещение и сделал остальным знак следовать за собой. Каане казалось, что она шагает не в склеп, а прямо в распахнутую пасть голодного дракона, и девушка инстинктивно втянула голову в плечи, проходя между безмолвно замершими драуграми, опасаясь, что жуткие твари нападут в любой момент. В темноте крипты глаза мертвецов сияли ещё ярче, будто сгустки жидкого голубого пламени. Манмерка с опаской втянула ноздрями прохладный воздух раз, другой. Но, как ни странно, запаха разложения она не почувствовала: лишь ладан и эфирные масла. По широким каменным ступеням дорожка вела вниз, в вытянутую, залитую светом факелов анфиладу. Стены от пола до потолка были расчерчены высеченными горизонтально каменными нишами длиной в человеческий рост, застеленные шкурами и вышитыми покрывалами. Лишь миновав третью или четвертую нишу, Каана поняла: то были лежанки для усопших нордов, с которых те теперь поднялись. Священнослужители и сопровождающие кюны шли по длинным залам, что петляли вправо и влево. Везде, сколько хватало взгляда, видны были одни лишь усыпальницы. И перед каждым новым проходом стояли шеренгами мёртвые. Авгурия приветствовала их и кучки драугров расступались, пропуская гостей склепа всё дальше и дальше. У очередного поворота Каана заметила среди драугров совсем ещё маленького мальчика лет семи. Он стоял впереди других мертвецов и, пусть личико его было таким же бесстрастным, как у прочих, глазки-сапфиры внимательно всматривались в подходившую к нему толпу живых. Наконец, явно кого-то узнав, мальчик сделал шаг вперед. — BRIINah. Каана вздрогнула. Этот голосок, совсем ещё тонкий, звучал скрипуче, хрипло. Покойницки. Так, как никогда не должны звучать голоса детей. За её спиной всхлипнули. — BRIINah. — Драугрёныш явно смотрел куда-то поверх кааниного плеча. — Берси! — слегка задев Каану локтем, к мальчику выбежала Ингвилд. — Берси, братик! — BRIINah, — повторил ребенок и протянул к девушке ручки. Ингвилд, не задумываясь, бросилась обнимать мальчика. — Бережнее, дитя, — покачала головой авгурия. — Твой брат умер совсем молодым, его кости и мышцы хрупки, не сжимай его слишком сильно. — Ох, прости меня, малыш. Берси, Берси, ты меня узнаёшь? — BRIINah BO HET. BRIINah FEN KiiRD VOTH Zu'u. Девушка растерянно глянула на Далию. — Я не понимаю его, госпожа. Что… Что он говорит? — Это довазул, Ингвилд. Он… Твой брат просит тебя поиграть с ним. Ингвилд вновь перевела взгляд на мальчика. Она смотрела на него так, словно и не замечала пугающего синего огня в глазах, безэмоциональное пустое выражение его лица. Её руки обнимали и оглаживали Берси по голове и спине, а её щеки прочертили влажные дорожки слёз. — Госпожа, прошу вас… — Если мудрейшая разрешит, ты можешь побыть с ним пока мы внизу, — кивнула Далия. — Только ни на секунду не забывай о мерах предосторожности! — Так и быть, — со вздохом согласилась авгурия. — Но помни, как твоя госпожа и велит — будь крайне осторожной. Снимать амулет нельзя ни в коем случае, — веско добавила она, погрозив длинным узловатым пальцем. Затем, явно усомнившись в том, что в этом вопросе можно положиться на Ингвилд, которая, казалось, никого кроме Берси не слышала и не видела, кивнула одной из своих служек, чтобы та проконтролировала. — Агот, останься с девушкой и проследи. Затем проводи её к кюне. Вереница прихожан двинулась дальше. Перед поворотом в новый коридор Каана обернулась и успела увидеть как Ингвилд целует ручки брата, который продолжал смотреть на неё бесстрастным взглядом и что-то говорил неулыбавшимися губами. — С ней точно всё будет хорошо? — шепнула Каана Далии, крепко сжимая в руке ладошку притихшей Закарии. — Эти тва… Эти драугры не навредят ей? — Пока амулет на ней, Ингвилд нечего бояться. Мудрейшая оставила с ней человека на всякий случай. Всё будет хорошо. Должно быть. Каана многое бы отдала за такую уверенность, потому как у неё не было ни крупицы. Она лишь покрепче вцепилась в свой амулет пальцами, страхуясь на тот случай, если шнурок на шее вдруг развяжется. Живых ли, мёртвых ли, нордов Каана предпочитала остерегаться. — Мамочка, а почему Ингвилд не понимала своего братика? — тихонько пискнула Закария, когда они отошли на достаточное расстояние. — Потому что большинство усопших, которым владыки даровали возможность оставаться с нами, говорят только на наречии владык, солнце моё. Ингвилд его не знает. «Драконья магия — драконий же язык, — хмуро думала про себя Каана. — И нутро, видать, под стать. Ясно, почему эти твари так пугают. Всё та же драконья погань». Вскоре коридор оборвался, упираясь в гладкую тупиковую стену. Узкие проходы змеились вправо и влево, но авгурия остановилась у стены. Пошарила рукой тут, надавила там, что-то потянула и кусок каменного массива отъехал в сторону, открывая широкий проход. У Кааны от удивления распахнулся рот. За брешью в стене обнаружилась просторная сакри́стия с высокими потолками. С перекрестий каменных сводов свисали на толстых цепях жаровни, свет от которых рисовал у подножий колонн глубокие чернильные тени. На полу стояли рядами сундуки, а ниши в стенах, похожие на вырубленные в камне полки, были уставлены ларцами и подносами. — Дары живых можно оставить здесь, — распорядилась авгурия, указывая на поклажу кюниной свиты. — Я проверю как там внизу, моя кюна, и дам знать, когда можно будет спускаться. Далия почтительно кивнула старице, а затем сделала знак рукой и служки принялись разгружать принесенные тюки и ящики. Каана разглядела бутылочки с душистыми маслами, склянки, полные чего-то подозрительно похожего на жир, какие-то инструменты, тюки чистой льняной ткани, вышитые покрывала вроде тех, что лежали в нишах для драугров, баночки, полные ароматной смолы, и сотни маленьких, тщательно завёрнутых в ткань или бумагу свёртков, перевязанных бечёвкой. Всмотревшись, девушка разобрала надпись на одной из таких упакованных вещиц: «Вемунду Морозному Щиту от любящей дочери. Помню и скучаю». — У крепостных ворот неделю собирали передачи от родственников для склепа, — пояснила Далия. — Мелочи, которые могут использовать усопшие. Нательные рубашки — ведь они изнашиваются со временем. Мази, чтобы кожа дольше оставалась целой. Амулеты или браслеты, сделанные руками членов семьи. Любимые духи, чтобы порадовать покойного приятным запахом. — Книги? — удивленно выдохнула Каана, вглядываясь в форму свёртка в руках у служки, собиравшего дары на поднос. — Неужели мертвяки ещё и читают? — Нет, — уголок рта дёрнулся кверху и Далия красноречиво повела бровью. — Покойные не умеют читать. Однако людям часто тяжело поверить в то, что их близкие уже не совсем кх-м… больше не живы. Как бы мы не объясняли, что мёртвые уже не прочтут книг. — И что теперь с ними делать? — Мы не можем отослать подарки, которые вручают через нас. Книги передают нередко. Не скажу что зря. Порой послушники читают их покойным вслух. И… бывает такое, что тем рассказы нравятся. Ну а если какие томики всё же не пригождаются совсем, мы отдаем их в городскую библиотеку или в приют. — Постой, хочешь сказать, что хоть драугры сами и не умеют, но понимают, когда им читают? — Далеко не всё. Скорее эмоции и общий посыл. На прошлый канун Ритуала кто-то передал детскую книгу о похождениях атморанской воительницы Лии Острое Копьё. Покойные собирались в кружок и слушали. Даже роптали, если книгу не дочитывали до конца, благо она совсем небольшая. Порой просили, чтобы прочитали ещё. До сих пор, на моей памяти, то была их любимая история. — А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросила Каана. У неё в голове слабо укладывалось, что трупы могли любить какие-то истории. Отец всегда называл драугров «издевательством над жизнью» и, посмотрев на отрешённые лица покойников, Каана как никогда была согласна с ним. Казалось, Далия вот-вот скорчит рожицу и скажет: «Да шучу я!» Но Далия, по всей видимости, была серьёзна. — С тех пор как дочка родилась я бываю тут перед каждым Ритуалом. Да и не только в торжественные дни, на самом деле. Так что многого навидалась и наслушалась. — Она жестом приказала служкам освобождать следующий тюк с дарами. — Как только стала кюной, владыка Закрисош попросил помогать склепу от его имени. Повелитель Мирак разрешил продолжить. Городская лечебня тоже на мне. Каана хмыкнула. Ей и в голову не приходило, что у кюны есть какие-то обязанности, кроме воспитания Закарии. И если в чём заключалась помощь лечебне Каана могла догадываться, то… — А что именно ты делаешь для кургана? — Помимо сбора даров и пожертвований? Помогаю с организацией молебнов по павшим несколько раз в год. Отправляю необходимые мази, зелья и реагенты, чтобы мудрейшая и её люди ни в чем не нуждались. Слежу, чтобы закупы еды для служителей и инструментов для бальзамирования из средств казны производились в срок. Распоряжаюсь делами рундака, который занимается помощью сиротам и одиноким старикам. Да, не удивляйся, это тесно связано и с делами лечебни и с общим учётом покойных — когда тяжко болен или уходит кормилец, его семья нуждается в помощи. Вроде бы всё. Хм-м, хотя нет — сейчас, в связи с назначением нового лорда, я помогаю не только здесь, но и с обустройством кургана для владыки Мирака. Каана чуть не поперхнулась. — Курган для Мирака? Он что, уже засобирался на тот свет? Не то, чтобы она была против, но ведь ему, насколько ей было известно, не исполнилось и тридцати. — Личные усыпальницы для лордов провинций начинают использовать сразу после их вступления на пост. Каждый умерший, Каана, с тех пор, как повелитель Мирак стал владыкой Солстейма, будет погребён в его, новом, кургане. Но так как смертей ещё не было, курган Колбьорн пока пустует. — Но зачем это? Неужели тут место кончилось? — манмерка махнула рукой в сторону массивной двери на противоположной стороне залы, за которой располагались еще десятки коридоров и переходов. — Завтра, в первый день Ритуала с момента его назначения, народ принесет лорду Мираку клятву верности. С тех пор они будут связаны с ним при жизни и последуют за ним после смерти. Точнее, это он придёт к ним после своей. Человек, умерший в период правления жреца, остаётся с ним, чтобы служить ему и после того, как жизнь покинет тело. Сам правитель обычно становится последним, кого хоронят в его собственном кургане. Так происходит почти всегда, за редким исключением. — Незавидная у вас, нордов, доля, — буркнула Каана. — Вечность провести гниющим трупом в услужении другого гниющего трупа. — Тут всё куда сложнее, Каана, — уклончиво ответила Далия, принимая от одной из девушек свиток и бегло просмотрела то, что было написано на пергаменте. — Ханна, вышитые рья вели отнести в главный зал. И скажи парням, чтобы даже не думали туда входить сами, пусть сначала спросят у мудрейшей дозволения и возьмут у неё человека в сопровождение. Обязательно. — Затем она повернулась к Каане и неожиданно поинтересовалась. — А твой приятель? Маар, кажется? Он разве не рассказывал тебе про то, как всё устроено по драконьей вере? — Никакой он мне не приятель, — нахохлилась манмерка. — Просто учит меня магии и… трескает мою стряпню. Как вы с Мелочью. — Ага, не приятель, значит, — коротко бросила Далия, продолжая жестами раздавать своим людям команды, что и куда нести. Но сказала это с такой озорной улыбкой, что Каана подозрительно нахмурилась. — Не приятель! — манмерка сердито скрестила руки на груди, глядя, как Мелочь помогает Фьоле раскладывать свёртки по корзинам. — И вообще, чего это он должен был мне это рассказывать? — Ну-у, — протянула Далия. — Он ведь эм-м-м… из личной гвардии повелителя. К духовенству близок, а стало быть и веру нашу и обычаи хорошо знает. — Мы о таком не говорим, — отрезала Каана. — Он учит меня магии. И всё. Впрочем, она лукавила. Маар не только магии её учил. Он часто рассказывал ей про всякое и постоянно выводил из себя, ведь стоило Каане вступить с ним в спор, он закидывал её тысячью и одной причинами усомниться в том, что норды — злобные захватчики, виновные в бедах скайримских эльфов. Рассуждая о целях и причинах войны между мерами и недами, Маар часто приходил к выводам, которые Каану чрезвычайно бесили. Но переспорить упрямца у неё почти никогда не выходило. Помимо таких рассуждений было много другого. Он говорил с ней об истоках различных наук, о том, как растения используют для лечения, о животных из земель, в которых Каана не бывала и о детях, с которыми он занимался магией в столице. Такие разговоры манмерке нравились куда больше и за ними она порой не замечала течения времени. — Ясно, — кивнула Далия. — Сегодня утром твой «не приятель», кстати, тоже был здесь. Вместе с лордом Мираком. — Зачем? — уточнила Каана ещё до того, как подумала, что ей, в принципе, должно было быть всё равно куда и почему ходит Маар. Хотя она тут же с собой поспорила — дело ведь далеко не в одном Мааре. Чем больше она узнает о жреце и о его времяпрепровождении сейчас, тем больше будет возможностей использовать это знание когда придёт время действовать. — Песнь пробуждения, — ответила Далия таким тоном, словно Каане это что-то должно было сказать. — Что за пе… Каану перебил взволнованный голос. — Моя госпожа! Повернувшись на оклик, манмерка увидела Агот, прислужницу авгурии, которой та велела приглядывать за Ингвилд. А за ней и саму Ингвилд, заплаканную и пристыженную, с растрёпанными волосами и расцарапанным в кровь лицом. Драугрёныш, поняла Каана и нервно сглотнула. — Госпожа, я отвернулась лишь на мгновение! — причитала Агот. — Они играли, всё было хорошо, а потом… Всё случилось так быстро, я успела оттащить её, но… Далия махнула рукой, призывая Агот замолчать. Забрала у стоявшего неподалеку слуги факел, подошла к Ингвилд, взяла оробевшую зарёванную девушку пальцами за подбородок и внимательно осмотрела повреждения, подсвечивая себе огнём. Каана приблизилась следом и поморщилась: раны покрыли лицо Ингвилд глубокими бороздами, левый глаз заплыл, а губа была рассечена в двух местах. — Зелье, немедленно! — громко распорядилась Далия, покачав головой. Промеж её бровей пролегла суровая складка, но женщина не тратила времени на выяснение причин и проявление эмоций, действуя быстро и чётко. Приняв целительную настойку из рук подбежавшего слуги, кюна вручила ему факел и, вынув пробку из бутыли, протянула ту Ингвилд. — Пей до дна. Лекарь! Сюда, срочно, нам нужна помощь. Один из сопровождающих отделился от кучки людей в дальнем углу и поспешил на оклик. Ему хватило пары мгновений, чтобы проинспектировать царапины, затем он щёлкнул языком и положил ладони на щёки Ингвилд: под ладонями тут же заструилось золотое сияние. — Госпожа, простите меня, — горько плакала Ингвилд. — Берси попросился покататься на плечах, как раньше делал. Я не думала, что так выйдет. Он обнял меня, видно запутался ручкой в шнурке амулета, а я и не заметила… Каана взирала на происходящее в смешанных чувствах. Паника и жалость в её голове жарко спорили с недовольством и желанием возопить: «Я так и знала! Чего ещё было ожидать от сраных мертвяков?». Отец говаривал, что нордская нежить это ничто иное, как «безвольные слуги драконов в телах людей» и, насколько Каана успела удостовериться, он был прав — таковыми они и являлись. Безвольными и злобными. Одной рукой она нащупала на груди амулет и прижала крепче, другой поправила рукой воротник — казалось, что вырез стал для неё слишком тесным и теперь сдавливал горло. Хотелось немедленно развернуться и бежать из проклятого склепа. Вместо этого, Каана огляделась и, поймав обеспокоенный взгляд Мелочи, которую приобнимала перепуганная Фьола, вымученно улыбнулась девочке. Далия покачала головой: — Я велела быть осторожной. Уже дважды за сегодня. Пора бы начать прислушиваться к тому, что тебе говорят, Ингвилд. Девушка всхлипнула. Лекарь отнял руки от её лица и поклонился Далии. — Я сделал что мог, моя кюна. Несколько рубцов убрать не вышло, но они пройдут со временем. Важно продолжить пить зелья по часам и хорошо бы почаровать ещё завтра и послезавтра. — Спасибо, целитель. Ингвилд зайдет к тебе завтра за новой порцией чар. Почтительно сложив руки на груди, он отошёл. Далия повернулась к Ингвилд. — Будет тебе. Не плачь. Шрамов не останется, если будешь вовремя принимать настои и ходить к лекарю. А теперь, Агот, будь добра, проводи Ингвилд наружу. Нечего ей делать внизу. Отведи в трапезную и напои горячим. Каана, — Далия повернулась к манмерке и той показалось, что под глазами кюны пролегли тени бесконечной усталости. — Хочешь пойти с ними? Сказать по правде, Каана очень хотела. Настолько, что не сдержала вздоха облегчения. А потом она вспомнила, что обещала Мелочи быть здесь с ней, поймала взгляд девочки и твёрдо мотнула головой из стороны в сторону. — Мне и тут хорошо. Далия молча кивнула, а затем приблизилась к Закарии, присела рядом с ней — прямо на каменный пол, и что-то тихо говорила дочке на ухо несколько долгих минут. Закария кивнула и обняла мать: так они и застыли, уткнувшись друг в друга и тихонько переговариваясь, пока в сакристию не вошел один из людей авгурии. — Моя госпожа, мудрейшая сказала, что в главной зале всё готово, — отрапортовал он. — Можем спускаться. Далия замешкалась на секунду — Каана была готова поспорить, что той тяжело решиться отдать распоряжение отправляться вниз. Впрочем, неуверенность на лице кюны долго не задержалась: Далия улыбнулась одной из своих самых очаровательных улыбок и спросила Закарию. — Ну что, ты готова, доченька? Готова навестить отца? Девочка шумно выдохнула и кивнула. Каана видела, что от волнения Мелочь была вся как на иголках. Неудивительно. Каана постаралась представить что бы чувствовала она сама, предстань перед ней родители и бабушка такой же издёвкой над жизнью, как драугры — и её передёрнуло. А ведь дело был не только в том, что мертвяки рожей не вышли и болтали лишь на драконьем: они ведь были абсолютно невменяемы, даэдра их сожри! Дурёхе Ингвилд родной брат чуть скальп не сорвал когда ненароком сам же и сдёрнул защитный амулет. После такого даже то, что драугры проявляли какие-то черты былых себя вроде заинтересованности рассказами или детскими играми, Каане казалось не утешением, а лишь глумлением над горем родных. Мелочи же было всего пять и для такой крохи подобное зрелище наверняка было особенно тяжёлым. Не говоря уже о том, что её папаня-жрец будет куда сильнее и опаснее семилетнего Берси. Каана выругалась про себя. И зачем, спрашивается, было тащить сюда Закарию? Её так и распирало подбежать к Далии и трясти ту за плечи, пока она не поймёт, что Мелочи тут не место — и плевать на традиции и предписания сраного Ритуала! Вместо этого манмерка потрепала девочку по голове, в тщетной попытке подбодрить. В молчаливой тишине Далия шагала впереди, Каана, Закария и служки — за ней. Крутой спуск по винтовой лестнице, и они стояли перед входом в очередной зал, насколько Каана могла видеть — самый большой из тех, что они проходили. У входа их ждала авгурия. Она подошла к Далии и на секунду положила сморщенную ладонь той на плечо. — UN DROG ZAHKRIISOS LOS SARAAN Fah HI, DII JUD. Высокий потолок терялся в полутьме. Стены из дикого крупного камня отбивали каждый шаг густым эхом. Процессия продвинулась вглубь просторного нефа, по мраморному переходу, выстланному узорными синими рья. Каана ощущала, как становятся дыбом волоски на теле — помещение одновременно и восхищало и подавляло своими размерами. Впрочем, удивляли не только габариты. Весь пол, за исключением узкого каменного подиума от двери к центру зала и возвышения в его дальней точке, занимал глубокий бассейн. Выложенный сланцем помост, к которому они шли, обрывался постаментом для гигантского, облицованного золотыми плашками сундука. Сразу за сундуком начиналась вода: чёрная как чернила в тусклом свете факелов. В глубине зала, за неожиданной водной преградой, на узком пятачке непокрытой водой породы возвышался массивный саркофаг. Его крышка была спущена и лежала позади, промеж вытесанным из полированной яшмы гробом и массивной полукруглой стеной, на которой поблескивали драконьи письмена. На стене, в специальной, украшенной гранатом и эбонитовым плетением нише, висел массивный двуручный меч. Перед саркофагом спиной к визитёрам и лицом к мечу стоял… парил над землёй высокий человек. Во всяком случае, фигурой он был похож на человека, однако же было в нём что-то такое, что Каане нестерпимо захотелось осенить себя знамением каждого из богов, которых она почитала, и всё-таки сбежать отсюда к дреморам. Со всех ног. Высокий, широкоплечий и статный, мужчина распростёр ладони в стороны, словно возносил молитвы. Облачён он был в чудные одежды — тёмная парча оплетала туловище и свисала свободными крыльями с его рук, а тяжёлые костяные элементы своеобразной брони торчали когтистыми лапами над его плечами и спускались вдоль позвоночника чешуйчатыми пластинами, напоминавшими хитин насекомого. Незнакомец даже не пошевелился, когда кюна и её сопровождающие вошли в зал. Двое воинов из свиты Далии вышли вперёд и, подойдя к сундуку на краю помоста, подняли тяжелую крышку, затем поспешили вернуться к остальным служкам, после чего и они, и все иные мужчины отвернулись. — Оставайся тут, — коротко велела манмерке Далия. Кюна знаком дала понять желавшим было услужить девушкам, что не нуждается в помощи. Они с Мелочью приблизились к сундуку, взявшись за руки и Далия помогла девочке снять обувь и верхнее платье, оставив ту в нижней рубашке и чулочках, после чего вынула из ушей серьги, сняла кольца и собственное облачение и сложила все вещи в сундук. Так, вдвоём, одетые лишь в белые камизы и ритуальные амулеты, кюна с дочерью подошли к самой кромке бассейна. Далия опустилась к Закарии, что-то прошептала ей на ухо, поцеловала в лоб и, взяв девочку на руки, вошла в воду. Каана судорожно выдохнула. Очень уж жутко ей было смотреть на то, как Далия несёт Мелочь к существу в дальнем конце зала. Её бы воля, и они все сейчас же покинули бы крипту, чтобы больше никогда сюда не возвращаться. Но Далия и Закария были всё ближе к нему и всё дальше от воинов и служек, которые, случись чего, — во всяком случае Каана на это надеялась — могли бы защитить кюну и её дочь. Злило то, что воины-мужчины отвернулись, как последние остолопы. Каане до зуда в руках хотелось отвесить им оплеух: нашли время думать о приличиях, когда две безоружные и беззащитные фигурки шагали навстречу дохлому жрецу! И это после клятого Берси! Зато сама Каана от Далии и Закарии взгляда не отрывала. Случись чего, она… Манмерка и сама не совсем понимала, что именно в таком случае сделает, но что-то да сделает обязательно. Она покрепче сжала зубы и инстинктивно встала в стойку боевого мага, как учил её Маар. Чёртов Маар, ну почему нельзя было остаться здесь подольше, раз уже был в склепе с утра? С ним было бы не так боязно. Далия тем временем вышла из бассейна на той стороне. Вода стекала по её рубахе и волосам, белая ткань чётко очерчивала ладную фигуру. Держа Закарию у груди, Далия сделала несколько шагов и встала вплотную к мёртвому жрецу. Тот медленно обернулся. Каане казалось, что она слышит всё: мерный плеск воды о каменные бортики, дыхание каждого находившегося рядом норда и даже своё собственное сердцебиение. Всё, но не то, о чём Далия и Закрисош говорили вполголоса, стоя в альне друг от друга. Мелочь неотрывно смотрела отцу в лицо. Точнее в маску, ведь за плотной серебристой преградой лица было не разглядеть. Лишь блеск сияющих ярким огнём неживых глаз. А затем в какой-то момент она потянулась к нему и дотронулась пальчиками до того места, где за металлом должна была быть щека. Жрец замер. Замерли, казалось, все, кто был в огромной зале. Поколебавшись немного, Далия подняла руку и сделала то же самое, огладив изгиб маски своего бывшего повелителя. Сколько это длилось Каана не знала. От напряжения сводило предплечье: она всё ждала подвоха, того, что жрец внезапно озвереет и набросится на Далию с малышкой. Сосредоточившись на троице нордов, беседовавших подле массивного саркофага, Каана не сразу поняла, что Фьола тихонько зовёт её по имени. — Чего тебе? — шёпотом огрызнулась манмерка, не сводя взора со жреца. — Твоя рука, — коротко ответила Фьола, продвигаясь к Каане так, словно пыталась загородить её от других. — Убери это. Если воины заметят, подумают, что ты хочешь напасть на владыку! Каана нервно глянула вниз и по спине пробежал удивлённый холодок: на ладони клубились, лениво облизывая пальцы, оранжевые языки магического пламени.***
Обратно в крепость они выехали когда солнце, давно преодолев точку зенита, уже кренилось к западу. Притихшая Закария, закутанная в одеяло, свернулась калачиком на коленях Кааны, а сама Каана невидящим взглядом вперилась в подол платья Далии, размышляя об увиденном. Потрясённая обрядом, проведённым в усыпальнице бывшего правителя, она так и не расспросила на выходе из склепа ни Далию, ни Фьолу о том, почему почивший жрец Закрисош им… пел. Впрочем, немного знавшая о традициях нордов, Каана понимала, что в их верованиях голосу уделялась особая роль. Будучи рабыней на ферме, она порой слышала, как хозяева распевали на Ритуал, но понятия не имела, насколько такое было распространено. И конечно же она и не подозревала, что мёртвые тоже на это способны. Голос жреца был потусторонне низким, рычащим, заполнявшим пространство вокруг себя, словно густая похлёбка. Его переливы, казалось, против воли Кааны бурным потоком врывались ей не только в уши, но и в носоглотку: топили, пугали и… завораживали. Бубны, в которые мерно ударяли люди авгурии, выбивая такт для почившего владыки, до сих пор тарабанили в её голове. Каана зябко повела плечами: если жрецы были способны сбивать с толку и подавлять разум обычной песней, загипнотизировавшей её словно удав кролика, то все её мечты о том, что она когда-нибудь сможет научиться биться настолько искусно, что одолеет такого как он в бою, казались теперь смешными и наивными. Оттого ещё более неприятно было осознавать собственное облегчение от того, что страшный мертвец не увидел, как полыхают чары в её ладони — Каана вовремя успела их погасить. И всё же приходилось признавать, что мысли о том, что бы Закрисош мог с ней сотворить, разгляди он подобный признак агрессии, пугали её до дреморок. «На что ты рассчитываешь, идиотка? — горько вопрошала она себя, вспоминая, как вздымались вокруг кистей жреца полупрозрачные клубы магической силы. — Неужели думаешь, что такого монстра и правда можно одолеть? Что такая как ты его одолеет?» Она обняла Закарию чуть крепче, тихо радуясь, что ей есть куда деть руки, потому как, не будь рядом девочки, Каана скорее всего начала бы нервно грызть ногти или и вовсе врезала бы кулаком в стенку повозки. Далия поправила сползшее было с плечей шерстяное покрывало и громко чихнула. Каана вынырнула из невесёлых мыслей и нахмурилась: — Заболела? Слабо усмехнувшись, Далия покачала головой. — Не думаю. Мы же сразу выпили укрепляющих зелий и переоделись. Каана скептически закусила губу. Песнопения длились добрых четверть часа и всё это время кюна с малышкой простояли в склепе мокрыми и, вероятно, ужасно замёрзшими. Манмерка подоткнула одеяло Закарии и угрюмо спросила: — Зачем вообще нужно было лезть в холодную воду? Далия потянулась за кувшином, закреплённым в специальной подставке, приделанной сбоку от скамьи. — Будешь вина? — вместо ответа поинтересовалась она. Каана собиралась было отказаться, но, подумав секунду, пришла к выводу, что после сраных мертвяков вино было как раз тем, что нужно. Попивая красную терпкую жидкость, она почувствовала как внутренности обволакивает теплом. — Так зачем там вода? — повторила Каана, медленно ополовинивая чашу. Далия отложила свою, уже пустую, в сторону и откинулась на подушки. — Это не совсем вода, Каана. Там много всего намешано. Зелья и чары, соли и настои — в общем всё, чтобы обезопасить посетителей и авгуров. — Обезопасить? — переспросила Каана, а затем её накрыло внезапное понимание. — Это из-за его проказы? Кюна кивнула и, нагнувшись к дочери, провела пальцами по её щеке. Спящая девочка заулыбалась и причмокнула губами. — После смерти все прежние меры предосторожности уже не столь надёжны, — подтвердила Далия. — Поэтому, чтобы болезнь владыки не передалась, был возведён этот бассейн. Владыка лично его спроектировал, ещё при жизни. Не хотел, чтобы его люди или его близкие пострадали. Каана хмыкнула, не зная, что на это ответить. Какое-то время они ехали дальше в тишине. Далия выглядела жутко уставшей, это угадывалось по поникшим плечам и утомлённому лицу. «Виду не показывала, но явно ведь переволновалась,» — решила манмерка. Впрочем, кто бы на месте Далии не волновался? Всё же впервые со дня кончины жреца, она вновь встретилась с ним. С новым, непривычным. С грёбаным умертвием! И впервые же привела в склеп дочь, напуганную и ещё чересчур для всего этого маленькую Закарию, которую надо было поддержать и ободрить. Да и Ингвилд со своим братом спокойствия не прибавили. Наверняка не одной Каане было после такого боязно соваться в склеп Закрисоша. А ведь Далии пришлось к нему идти, причём не одной, а с дочкой на руках. И держалась она молодцом, не показывая ни на секунду, что ей грустно или страшно. Тут вспомнилось, что и сама Каана, с утра, вместе с той рыжей шваброй, заставили Далию понервничать. В общем, усталость в лице нордки была вполне объяснима. Каана поёрзала на сидении. — Хочешь, научу печь пирог из комуники? — выпалила она в порыве сказать Далии хоть что-то, что ту немного подбодрит. — Хочу, — коротко ответила Далия, благодарно улыбнувшись. — Но сначала предлагаю сходить с нами на реку. Закария ни за что не пропустит запуск венков на воду. Да и мне хочется немного развеяться.