***
Как ни странно, утро началось достаточно спокойно. Возможно, потому что у Саске еще не было времени сообразить, что произошло: я выждал для приличия десять минут после восьми и сказал ему собираться в больницу. Ехал он туда смятенный и тихий, только по дороге спросил, как долго он уже у меня, и я честно ответил, что я встретил его только вчера. Обратно мы тоже ехали в тишине. По прибытию домой, мне начал названивать нотариус отца — я сказал Саске, что мне нужно решить кое-какие дела (которые я, по правде говоря, ужасно устал решать, а их становилось только больше и больше, будто я был Сизифом, безуспешно толкающим кипу каких-то договоров и расписок в гору), и предложил ему пока осмотреть территорию. К моему удивлению, он достаточно охотно принял мое предложение, хотя и без сильного энтузиазма. Как только я закончил говорить с нотариусом, меня набрала Микото. — Итачи, — начала она нерешительно, — ну что, есть ли какие-то новости? Она явно пропустила слово “хорошие”. — У Саске поврежден гиппокамп. Это часть мозга, которая отвечает, среди прочего, за консолидацию памяти, то есть переход из кратковременной в долговременную, — я только сейчас, вспомнив университетский курс, осознал, что гиппокамп также отвечает за формирование эмоций, поэтому его раздражение может иметь корни в характере травмы. На том проводе повисло выразительное молчание. — Грубо говоря… у него органическое повреждение мозга, — подытожил я и понял, что нужно прояснить еще кое-что. — Я учусь на врача, поэтому немного понимаю в этом. Другое дело, что я, конечно, не невролог. — О, — это прозвучало облегченно, — понятно. И какие прогнозы? — Сложно сказать, — уклончиво ответил я. — Врачи осторожны в этом, потому что расстройства памяти достаточно непредсказуемы. Но ему выписали хорошие препараты, и если он будет тренировать память, вполне вероятно, что сможет запоминать если не все события дня, то хотя бы самые ключевые вещи: людей, например. Или будет после пробуждения помнить, что с ним произошло. — Ясно, — голос в трубке зазвучал более оживленно. — Выходит, надежда есть? — Да, само собой. — Саске сейчас рядом? Можешь передать ему телефон? — Э-э-э, — замялся было я, но увидел в окне темную макушку. — Пару секунд. Окна моей комнаты выходили в сад, где Саске присел прямо на траву, рассматривая аккуратно подстриженные кустики. Он обернулся на мои шаги, и я одними губами шепнул “мама”, показывая на телефон и передавая его. — Привет. Да, нормально. Угу. Сказал, что не все так плохо, но на учебу я, похоже, в этом году не вернусь. Не знаю. А ты как? Угу. А что тетя Аика сказала? Да, хорошо, если что, пиши мне. Пока, — Саске несколько секунд смотрел на телефон, прежде чем вернуть его мне. Хотя разговор звучал сухо, было очевидно, что они с мамой достаточно близки. Однако я забыл уточнить у нее, известно ли ей что-то о том, как Саске получил травму на самом деле. — Не хочешь пообедать? — спросил я. Саске замялся. — Ты помнишь, врач говорил тебе, что нужно хорошо питаться? — Да не забыл еще, — желчно ответил он, но все же встал. Мы прошли мимо величественных валунов и тонкоствольных невысоких деревьев, мерно колышущихся в такт ветру, затем зашли в дом, миновали гостиную и оказались на кухне. Отец держал дома достаточно много прислуги, но это и раньше казалось мне нелепым. Я распустил почти всех, кроме садовника, который приходил раз в несколько дней, и горничной, которая примерно с такой же регулярностью помогала убирать. Если честно, содержать такой дом было проблемой, и я раздумывал над тем, не лучше ли его продать и приобрести что-то более скромное. Казалось, вся это куча вопросов, которые предстояло решить, никогда не закончится. — Есть немного омлета. И рыбы с рисом, — сказал я, заглядывая в холодильник. Саске тем временем с ногами забрался на стул, придирчиво оглядывая кухню. — Сгодится, — равнодушно бросил он. Ладно, возможно, его манера общения была связана не с травмой, а с недостатком воспитания. Я разогрел еду и поставил перед Саске, который тут же убрал локти со стола и спустил ноги. — Спасибо, — буркнул он, к моему удивлению, и накинулся на еду. Я сел напротив, раздумывая о том, является ли подобный аппетит хорошим признаком. Однако через несколько минут Саске перестал есть и поднял на меня глаза. — А ты почему не ешь? — Эм, — я не знал, что и сказать, — потом поем. По правде говоря, у меня-то как раз были серьезные проблемы с графиком сна и питания, поэтому я попросту забыл купить еды и всю оставшуюся отдал Саске. — Это странно. Когда ты сидишь и просто смотришь. Я снова начал чувствовать раздражение. — Прости, — я встал из-за стола и уже собрался было уходить, как Саске меня снова удивил. — Я не прогонял тебя. Просто спросил. Ну надо же, какая любезность. — Все нормально, — сказал я, не решаясь садиться опять. — Не хочу тебя смущать. Я буду у себя, если что, моя комната сразу первая по коридору направо. Я не знал, о чем с ним говорить, поэтому чувствовал себя неловко. Кроме того, его манера общения начинала выводить меня из себя, а нервы у меня в последнее время были ни к черту. — Ты не обязан сидеть здесь весь день. Я же не немощный. Просто… — У меня нет на сегодня планов, — сказал я и быстро покинул кухню, чтобы предотвратить дальнейшие неловкие попытки завязать беседу. По правде говоря, сейчас я должен был быть со своими друзьями в Камакуре. Но им пришлось уехать без меня.***
За несколько часов я понемногу отошел и начал чувствовать угрызения совести. Я не должен был на нем срываться, как бы он себя ни вел, но почему-то все равно ощущал иррациональную злость. Да и вообще — я пообещал врачу, что налажу с ним общение, чтобы он следовал предписаниям. Другое дело, что каждый день у меня был на это ровно один день. Я подождал еще немного и все же сходил в магазин, а еще взял домой немного еды в лавчонке напротив. В нерешительности помялся в коридоре, прислушиваясь, но из-за двери не доносилось ни звука. Я постучал и, дождавшись “входи”, нажал на ручку. Саске лежал на кровати, листая одну из книг, которая стояла на полке. Я пригляделся — это была “Исповедь маски” Юкио Мисимы*. Своеобразный выбор. — Любишь читать? — зачем-то спросил я. — Скорее “любил”. Не уверен, что теперь в этом есть смысл. Это прозвучало очень печально. — Разве тебе никогда не встречалась настолько хорошая книга, чтобы хотеть забыть ее и прочесть заново? Это была глупая шутка, и Саске отреагировал на нее недоуменным взглядом. — Я принес ужин. Если хочешь, спускайся на кухню.***
Ситуация, которая была днем, повторилась с тем лишь различием, что теперь передо мной тоже стояла тарелка, в которой я ковырялся вместо того, чтобы есть. Из прострации меня вырвал неожиданный вопрос. — Тебе не одиноко в таком большом доме? — А? — я поднял глаза и встретился с пытливым и немного настороженным взглядом. — Если честно, у меня еще не было времени об этом подумать. На меня свалилось много всего… И я только недавно закончил семестр. А потом мне позвонила мама, — Саске потупил взгляд. — Ну, раньше здесь всегда было много людей: друзей, гостей, прислуги… “А я никудышный хозяин”, — закончил я в голове. — Прислуги? Я замешкался, не понимая, что его смутило. — Ну… горничные, садовник, повар… Саске так сильно сжал кулак, что палочки, которые он держал, треснули. — Значит, личный повар… — он отвернулся к окну, и его скулы заходили. — Когда мне было десять, нам приходилось совсем туго. Нам пришлось переехать в квартиру, которая была слишком дорогой, и первый месяц мы ели рис. Просто… гребаный рис… — он разжал руку и палочки с каким-то оглушительным грохотом покатились по полу. Ситуация накануне вечером повторялась. — Ты каждый день собираешься мне это говорить? — устало спросил я. — Ох, какая пытка! Значит, я это уже говорил? — Примерно. — Какой ужас, слушать об этом каждый день, когда я даже не помню, что было вчера… Достаточно, спасибо за ужин, — он резко вскочил и все, что я слышал спустя пару секунд, всего лишь его грозный топот. Прекрасно. Значит, напоминать о необходимости вести дневник сегодня бессмысленно.***
Так потянулась вереница безрадостных дней, которые до ужаса походили друг на друга. На следующий день он выглядел подавленно, но я не знал, было ли это то, за чем просил наблюдать врач — взаимосвязью событий накануне и его настроением на следующий день — или дело просто было в том, что впервые он не взаимодействовал ни с кем, кроме меня — ни с мамой, ни с врачом. Я разбудил его с утра и коротко ввел в курс дела. Саске внимательно выслушал, но на дальнейший контакт идти отказывался. Я несколько раз звал его поесть, но он лишь флегматично качал головой, а когда я вечером принес ему еду, даже не притронулся к ней. Единственное, что меня удивило: я увидел, что у книги, которая лежала у него в кровати, был загнут один уголок. После этого был еще один день, когда Саске вернулся в обычное злобное настроение. Он уже привычно хамил мне и к вечеру устроил скандал на уже традиционную тему ты-жил-в-этом-дворце-пока-мы-там-прозябали. И почему-то назвал меня лицемером. Через полчаса мне позвонила озадаченная Микото, которая осторожно спросила, как дела у Саске, и я честно ответил ей, что он, похоже, меня ненавидит и я ума не приложу, как должен с ним наладить контакт. У меня даже ни разу за эти дни не было шанса намекнуть ему на то, что пора бы начать вести дневник. Ну, хотя бы иногда мне удавалось уговорить его принять таблетки. На следующий день я был настроен решительно, поэтому надумал сменить тактику. И вместо того, чтобы оставлять Саске на целый день в доме с головой, преисполненной самых дурных мыслей и ни капли — принятия своей ситуации, я предложил ему прогуляться после обеда. Некоторое время он обдумывал ответ, но все же согласился. Я был воодушевлен этой маленькой победой. Мы пошли в парк Уэно, где я немного смог увлечь Саске разговором об истории этого места и музеях, расположенных на его территории. К моему удивлению (опять), Саске, похоже, был весьма любознательным, поэтому относительно живо реагировал на мои рассказы. Потом, правда, буркнул уже привычное: “Я все равно об этом даже не вспомню”. На что я ответил, что если ему здесь понравилось, мы можем здесь погулять как-то еще. Неожиданно, но это его как будто успокоило, и он проворчал что-то, отдаленно похожее на согласие. Внутри я ликовал. Впервые за все дни я чувствовал, что был близок к цели. Но черт угораздил меня все испортить вечером, когда мы пришли домой и я зачем-то ляпнул, что возле их с Микото новой квартиры тоже есть красивый парк. Лицо Саске мгновенно накрыла тень, и я уже знал, что сейчас начнется. — Зачем отец нам ее вообще отписал? С чего он вообще про нас вспомнил за двенадцать лет? — Саске, — для меня это была уже n-ая истерика, поэтому я почти перестал что-либо чувствовать, — я не могу говорить за него. Я не знаю, что у него было в голове. Мы не были особо близки. За него уже ничего и никто не может особо сказать. — А ты? Ты думаешь, ты лучше? Ты говоришь так, будто ты ни при чем. Но ты-то сам за все это время хоть раз интересовался нашими делами? Если ты такой хороший, почему ты сам ни разу не искал с нами связи?! Я не знал, что мне на это ответить, как и не знал, был ли в этом смысл. Думал ли я о них с Микото — да. Предпринимал ли я какие-то попытки найти контакт — я думал, думал найти кого-то из них в соцсетях или выведать номер телефона, но меня всегда останавливало то, как на это может отреагировать отец: его обида на мать, похоже, была достаточно сильна, и годы не смогли ее ослабить. О причинах развода Саске, пожалуй, мог знать даже больше меня: отец был не из тех людей, которые делились своими переживаниями. Пока я об этом думал, Саске развернулся и взлетел по лестнице наверх. Еще один провал. Я был — как мне казалось — достаточно спокоен; во всяком случае, точно готов к такому повороту событий, но почему-то, когда я подкуривал сигарету, руки предательски дрожали. Так я никогда не брошу курить. Это было бессмысленно. Что бы я ни делал, стоило только упомянуть отца, он начинал беситься. Когда я ничего не вспоминал, он вспоминал сам. Едва ли я мог в течение одного дня изменить его ко мне отношение, если только не перестану быть самим собой.***
Я почти не спал, поэтому, когда прозвенел будильник, даже не дернулся: просто встал и уже привычно отправился будить Саске. Однако около двери я остановился, услышав сдавленный крик — похоже, ему снился кошмар. Спустя несколько секунд крик повторился, но теперь как будто переходил во всхлип; я резко потянул на себя дверь и заскочил в комнату, присаживаясь на кровать и дергая его за руку. — Саске, проснись! Он резко открыл глаза, в уголках которых собралась влага, и непонимающе уставился на меня. — Ты кричал. Похоже, тебе приснился кошмар. Саске медленно опустил взгляд, затем снова поднял, ойкнул и отскочил к стене. Только сейчас я сообразил, что даже не переоделся и пришел к нему так, как и был: в одних пижамных штанах и с распущенными волосами. Я представил себе, как выглядит эта ситуация: ты просыпаешься неизвестно где оттого, что тебя будит полуголый незнакомый мужчина. Прекрасно. Великолепно. — Мы… — испуганно начал он… — Господи, я сейчас все объясню… — Мы же не… — Успокойся! — рявкнул я, и Саске так и застыл с открытым ртом. — Ты все не так понял! — Кто ты?.. — наконец тихо спросил он. Я уже открыл было рот, чтобы сказать привычное: “Я твой брат Итачи, ты у меня живешь, поскольку сейчас проходишь реабилитацию после травмы, у тебя амнезия”; но вместо этого сказал то, чего сам от себя не ожидал. — У тебя амнезия после травмы, ты сейчас проходишь реабилитацию в Токио. Я студент-медик… Меня зовут… Иоши**.