51 ложь и одна правда

Саске оторопело глядел на меня, явно раздумывая, стоит ему меня ударить и сбежать или все же дослушать. Обычно он был куда спокойнее… Похоже, дело было в том, что ему снилось. Утренние лекции он обычно воспринимал как-то обреченно: молча скользил взглядом по записке от врача и почти не задавал лишних вопросов. Сегодня же он был… взвинчен. Я молча указал ему на фирменный бланк больницы, приклеенный к стене прямо над кроватью. — Сейчас 19 июня, — заученным тоном начал я, — около месяца назад ты получил черепно-мозговую травму, из-за которой потерял короткую память. Ночью ты теряешь все воспоминания, кроме тех, которые были до получения травмы. Это не приговор, — я увидел, как на лицо Саске опустилась тень, — память можно тренировать. Кроме того, ты принимаешь сильные ноотропные препараты. Однако пока что ты отказываешься выполнять все предписания, например, не хочешь писать дневник, — я не смог удержаться от этого мстительного замечания. — Как я у… вас оказался? — Саске окинул взглядом листок и поднял на меня темные глаза, наполненные бурлящей мешаниной трудночитаемых чувств. Внезапно. Оказывается, он умеет быть вежливым?.. — Можно не так официально, — начал я и запнулся, силясь придумать относительно убедительную ложь на ходу. — Моим родителям принадлежит клиника, где ты проходишь лечение… Они были на Окинаве недавно и случайно познакомились с твоей матерью. Дело в том, что я пишу работу — исследую пациентов с амнезией вследствие органических повреждений мозга. Можешь считать это удачей или просто совпадением, но когда я услышал о тебе, то предложил, чтобы ты приехал на обследование, а я смог проверить на тебе некоторые методики. В конечном счете, ты ничего не теряешь: сейчас тебя лечат врачи, которые на этом специализируются, а я слежу за динамикой. Ох, ну и сомнительно же это все звучало! Но Саске, казалось, поверил — он задумчиво покачал головой, будто обдумывая мои слова. Ладно, во всяком случае, он был не в том состоянии, чтобы критично оценивать это все. Я лихорадочно соображал, есть ли в доме на открытых местах что-то, что может выдать меня: фото отца, какие-то грамоты или награды с указанием фамилии, еще что-то… Другое дело, что большую часть подобных вещей я самолично убрал месяца два назад. А с учетом того, что последний раз Саске меня видел, когда мне едва исполнилось 9 лет, опознать меня сейчас у него едва ли получится: из пухлощекого румяного ребенка я превратился в то, во что обычно превращаются подобные дети с годами — в замученных взрослых с потухшим взглядом. Микото. Точно, если он позвонит или напишет Микото, я буду раскрыт. Я обреченно посмотрел на телефон Саске, пока он переваривал все, что я ему наврал. Заслужил ли я хоть день относительного покоя? Без скандалов и обвинений? — Если чувствуешь себя неуверенно, можешь поговорить с мамой. Но я бы посоветовал тебе сделать это после душа и завтрака, — я наконец сообразил, что все это время неловко сидел у Саске на кровати и встал. — Пошли, покажу, где находится ванная. Я уже привычно проводил Саске до ванной и, сообщив, что буду ждать его на первом этаже, спустился и набрал Микото. — Итачи? Привет, что-то случилось?! — ее голос звучал озадаченно и слегка взволнованно. — Нет. То есть да. У меня будет к вам просьба. — Чем я могу помочь? — В общем… когда вам будет звонить Саске, можете не говорить, кто я?

***

Горячий фильтр сигареты неприятно ощущался в пальцах. Я сидел и думал о том, что много всего не стыкуется в этой истории с Саске. Во-первых, он слишком остро реагирует на все, что связано с отцом… включая меня. Как будто за этим кроется еще что-то, кроме просто детской обиды. Во-вторых, так и неясно, как он все же получил травму… И сдается мне, ему помогли. В-третьих, просьба Микото. Вероятно, ей действительно больше было не к кому обратиться, но даже этого звонка не произошло бы, будь жив отец — в этом я был уверен. И все же… только сейчас я понял, что она рассчитывала на мое согласие, нет, даже не так — она была уверена, что я соглашусь. Думала, что после утраты отца сентиментально побоюсь терять еще кого-то и проникнусь сочувствием к брату, которого едва помню? В таком случае… это очень циничный расчет. А я весьма наивен. Я достаточно бескомпромиссно заявил Микото, что сегодня намереваюсь посмотреть, поменяет ли моя ложь что-то во взаимодействии с Саске, аргументировав это тем, что если сам факт существования меня где-то там, в обозримой близости с Саске, действительно сводит на нет весь возможный прогресс, то есть только два выхода: либо не говорить ему, кто я, либо подыскать кого-то другого на роль сиделки. После чего кратко изложил свою легенду на сегодня, дождался Саске из душа, накормил и сказал, что мне предстоит решить парочку дел в рамках телефонных разговоров (которых не предполагалось, конечно же), и на случай чего, я буду в беседке. Жестоко ли это все было по отношению к Микото? Не более, чем то, что она сделала по отношению ко мне. Хрустящий звук травы, приминаемой от чьих-то шагов, заставил меня обернуться настолько резко, что волосы больно хлестанули по лицу. Саске испуганно застыл. — Э… прости, если помешал… — он сделал шаг назад, как будто передумал подходить. — Ты не помешал, просто я задумался, а это было неожиданно, — я постарался придать голосу как можно более дружелюбное выражение. — Ты что-то хотел? Саске явно мялся и не был уверен, стоит ли озвучивать то, что он собирался. Я постарался улыбнуться — полагаю, это больше походило на оскал — и кивнул, чтобы он проходил в беседку. На долю секунды худенькая фигурка закрыла просвет между резных деревянных панелей; и я поймал себя на мысли, что силуэт в лучах ленивого утреннего солнца выглядел как-то символично, в этом даже было что-то библейское. Но я был плох в толковании знаков. Саске, внимательно на меня поглядывая, опустился на лавочку напротив; проследил глазами, как я тянусь за новой сигаретой, и неожиданно спросил: — Ты живешь один? Я едва не подавился дымом. — С родителями, но они сейчас за границей. Обычно тут более многолюдно, — я ощутил укол совести за то, что одна моя ложь уже начинала плодить новые. С ложью всегда так: стоит соврать в чем-то одном — и приходится врать все время. — А-а-а, — протянул Саске. — Понятно. Просто подумал, что мне было бы одиноко жить в таком большом доме. Черт. Он ведь это уже говорил. До меня только что дошло, что обозначала эта фраза. По сути уже почти неделю я (пусть и из лучших побуждений) оставлял его сидеть в своей комнате, лишь иногда обращаясь, чтобы накормить. Он сидел в большом незнакомом доме, предоставленный только самому себе и мыслям о том, что, возможно, он на всю жизнь останется… таким. Я вспомнил, как он назвал меня лицемером, и мне стало очень совестно. Даже животное не может сидеть в четырех стенах целый день, лишенное общения. Я же оставлял так живого человека, оправдываясь тем, что он мне не рад. Более того, крайне нуждающегося в поддержке. Очевидно, проблема была в том, что я сам сейчас не был в состоянии оказывать кому-либо поддержку. — Прости, — сказал я, и Саске недоуменно округлил глаза. — С моей стороны было не очень-то красиво тебя так оставлять, — я приладил новую полуложь. — Я в последнее время немного… загружен, так что не обращай внимания. Это не связано с тобой, — быстро добавил я, увидев, как он понуро опускает голову. Это была какая-то новая, неизвестная мне сторона Саске — уязвимая? — Да нет, это с моей стороны было немного нагло так за тобой идти, — он неловко, но неожиданно мило улыбнулся, и я снова ощутил болезненный укол совести. — Просто представь ситуацию: ты просыпаешься в шикарном большом доме… ни черта не помнишь, как здесь оказался. И в довершение всего тебя будит полуголый мужчина и говорит, что у тебя амнезия, — он засмеялся, прикрывая рот ладонью, и я не удержался и засмеялся в ответ. Ситуация и в самом деле была бы комичная — не будь она такой печальной. — Замечательный сюжет для новой части “50 оттенков серого”, — сказал я, понемногу успокаиваясь и сминая окурок о пепельницу, — мистер Грей из меня, правда, так себе. — А, по-моему, вполне… — Саске осекся, понимая, что ляпнул лишнего, и через секунду вновь рассмеялся. — Прости, глупо шучу, потому что чувствую себя неловко. Я всегда так делаю? — Не могу сказать за “всегда”, ты здесь всего неделю, — я пожал плечами, разглядывая легкий румянец, который окрасил бледные щеки (похоже, он реально меня стеснялся). — Но ты бываешь… в разном настроении, если ты об этом. Саске закусил губу, и я пожалел, что это ляпнул. — Могу я спросить?.. — Да, конечно. — ...почему ты решил забрать меня сюда? Ты говорил про исследования, но я ведь все равно посторонний человек. К тому же, похоже на то, что иногда не особенно приятный. Это ведь… ну… в любом случае риск. Я хмыкнул. Саске был проницателен и явно не так прост, как мне могло сначала показаться. Это не был такой уж невинный вопрос — история получалась странная, и его явно это смущало. Даже если он уже успел поговорить с матерью. Проблема была в том, что я продолжал завираться, а отступать назад было уже поздно. Завтра явно стоило начать с правды — тем более, теперь мне казалось, что я нашел ключик к налаживанию контакта со своим гостем. Нужно было просто проявить чуть больше эмпатии и внимания: забавно, что мне понадобилось притвориться другим человеком, чтобы прийти к этой простой истине. — Можешь считать, что это было роковое стечение обстоятельств. Мне позвонили родители и рассказали о твоей ситуации… — я патетично отвел голову в сторону. — И, скажем так, в моей жизни уже была ситуация, когда проблемы с памятью были у близкого мне человека. К сожалению, тогда я ничем не мог ему помочь. Саске опустил голову и челка упала ему на лицо, поэтому было трудно понять, какое у него выражение. Возможно, я пережестил. — Но если я достаточно хорошо изучу вопрос, вполне вероятно, что я смогу помочь многим людям, — я решил спасать ситуацию, — поэтому… — Что случилось с тем человеком? — Саске поднял лицо и его выражение было трудночитаемым. Но спустя мгновение он сообразил, что вопрос бестактен — был бы, имей я в виду реального человека. — Прости, ты не должен отвечать. — Ничего страшного. Просто не хотелось бы об этом говорить. Он кивнул и принялся сосредоточенно рассматривать носки кроссовок. Сейчас был бы отличный момент, чтобы заставить Саске начать писать наконец чертов дневник. Проблема была в том, что для сегодняшнего Саске меня звали Иоши, и если бы он начал дневник с этой записи, сказать правду на следующий день было бы затруднительно. Врать каждый день? Я усмехнулся: даже ради такого почти спокойного дня, выходило слишком много головной боли. Ладно, тогда буду использовать этот день как возможность немного расслабиться. И, возможно… все же немного разогнать туман над многочисленными загадками. — Чем бы ты хотел сегодня заняться? — спросил я, и Саске взглянул на меня с любопытством. — А чем мы обычно занимаемся? — Э-э, — для разнообразия я решил сказать правду, — ну, иногда у тебя особо нет настроения что-то делать. И ты просто читаешь или гуляешь в саду. Но иногда мы выходим в город, — тут меня посетила неплохая идея. — Мы можем сходить в одно место, где уже были. — Мне там понравилось? — он прищурился, будто сомневаясь, но в целом выглядел довольно. — Ты расстроился, что его забудешь, но порадовался, когда я сказал, что мы сходим туда еще. Врач клиники сказал, что запоминания отдельных вещей можно добиться, если все время их повторять. Поэтому… можем попробовать. Устроим там пикник или вроде того. Саске неопределенно кивнул, однако на ноги вскочил весьма энергично. — Тогда у меня есть немного времени переодеться и привести себя в порядок? Я удивленно приподнял бровь. — Да мы никуда не спешим, вроде… Впервые за почти неделю здесь он проявил какое-то неравнодушие к своему внешнему виду. *** Сегодня был приятный день: из тех, когда солнечные лучи касаются тебя исключительно ласково, ветерок приятно щекочет; и в целом такие дни будто созданы для того, чтобы ими праздно наслаждаться. Я расстелил покрывало под большим деревом, о ствол которого Саске оперся, сосредоточенно читая свою книгу и иногда поднимая взгляд, чтобы посмотреть, что происходит вокруг. Я просто наслаждался спокойными мгновениями: без ругани и пока что — без необходимости врать. — Иоши… Я обернулся. Саске прикрыл книгу, положив ладонь между страниц, и серьезно смотрел на меня. — Да. — Могу я о чем-то тебя спросить? — Ты уже спросил. Саске никак не отреагировал на мое замечание и невозмутимо продолжил. — Тебе ведь… приходится возиться со мной целыми днями? — Да я бы не сказал… — Ты не обязан это делать, — он заявил это таким тоном, будто все уже обдумал и принял решение. — Думаю, у тебя полно своих дел… — Саске… — И тебе куда интереснее было бы проводить время со своими друзьями, девушкой… — он продолжал, игнорируя мои возражения. — Со мной ничего страшного не случится, если ты просто будешь объяснять все утром и уходить по своим делам. Я не маленький ребенок и, честное слово, в окно я тоже не выпрыгну, — он усмехнулся. Я вздохнул. Почему-то появилось чувство, что с этим Саске ничуть не легче, даже если он не хамит и не задирает меня. — Саске, все в порядке, — сказал я с нажимом. — Мои друзья сейчас уехали, но когда вернутся, думаю, я найду возможность проводить с ними время. Ты меня не отягощаешь. — А девушка? — быстро спросил Саске, хлопая своими большими глазами. — Э-э… — я растерялся. — У меня нет девушки. — О, понятно, — он кивнул и вновь раскрыл книгу. — Ну, в любом случае, мне просто захотелось тебе это сказать. — Ага, — только и выдавил я, раздумывая над тем, почему он так быстро уткнулся в книгу. Не может же быть, что вся эта тирада была только ради того, чтобы выяснить, есть ли у меня девушка? Мы просидели так еще с час или два, пока не стало совсем многолюдно и шумно из-за снующих толп туристов, и стали собираться. Когда мы шли обратно по той же аллее, что и в прошлый раз, я рискнул попытать удачу. — Тебе ничего не кажется знакомым? Саске пожал плечами. — Нет. Но мне здесь понравилось. Даже обидно немного, что я это забуду. — Ты уже это говорил, и я сказал тебе, что тогда мы придем снова, — я улыбнулся, и Саске ответил мне немного натужным, но все же подобием улыбки. — Но… — М-м-м? — У меня есть странное ощущение. — Какое? — я ощутил проблеск слабой надежды. — Не знаю. Будто тревога понемногу утихает. Как если бы… ты долго ощущал себя в сильном напряжении, а потом немного расслабился. Что-то такое. — Ясно, — сказал я. Вряд ли это ощущение можно было толковать как-то определенно. Само по себе оно еще абсолютно ни о чем не говорило. К сожалению. *** Сегодня мы ужинали в гостиной: Саске забился в закуток углового дивана, забравшись на него с ногами и держа тарелку на коленях; я же сидел напротив, уткнувшись в телефон. Я почему-то сам это предложил: на кухне я чувствовал себя неуютно — возможно, у меня уже закрепилась привычка ждать там скандал. На плазме диктор поставленным голосом зачитывал сводку новостей за день: мелькали фигуры политиков, туго затянутых в темно-синие костюмы и похожих на важных птиц, и кадры какой-то аварии, которым на смену пришли пестрые мельтешащие рекламные ролики. Саске изредка зыркал на экран, а еще иногда, когда я снова опускал взгляд на телефон, я явственно ощущал, что внимание больших черных глаз переключалось на меня. Внезапно всплывшее на экране уведомление напомнило мне, что нужно выдать Саске препараты. За ним последовала второе — напоминание о запланированном визите к врачу. — Черт, — я смахнул уведомление. — Совсем вылетело из головы. Завтра нам снова на обследование. — “Нам”, — Саске фыркнул и подцепил последний кусочек. — Говоришь так, будто тебе тоже надо обследоваться. — В каком-то смысле, — сказал я, направляясь на кухню за таблетками и не без напряжения раздумывая о том, что я завтра скажу по поводу отсутствующего дневника. Когда я вернулся, Саске отставил тарелку в сторону и напряженно меня сканировал взглядом, явно готовясь о чем-то спросить. — Как называется твоя специализация? Кто занимается… ну… такими, как я? Я уже было открыл рот, чтобы сказать “офтальмолог”, но вовремя осекся. — Невролог, — я поставил перед ним стакан с водой и положил на салфетке отмеренную дозу разномастных таблеток. — Тебе нравится? — Я бы не пошел, если бы не нравилось. — Ну знаешь, — он засыпал таблетки в рот сразу горстью и закашлялся, когда часть из них, очевидно, застряла в горле. — Некоторые идут куда-то только потому, что им так сказали родители. — Не мой случай. У меня отец наоборот был, мягко говоря, не в восторге, — я брякнул глупость, прежде чем успел спохватиться, и, прочитав недоумение в глазах Саске, быстро продолжил: — Он по себе знает, что это сложная работа, и я мог бы выбрать что-то, что мне подходит больше и было бы не так энергозатратно. — Например? — Саске чуть оторвал пластырь на виске и почесал под ним. — Какое-то бизнес-управление или типа того, — тут я, в общем, даже не соврал. — Почему бы тебе не снять повязку? Саске упрямо засыпал с ней, а по утрам обычно просил у меня пластырь и бинт. Чтобы лишний раз не смущать его, я просто стал оставлять их в ванной комнате, где он неизменно сооружал себе новую повязку — полагаю, по образу и подобию старой. — Думаю… так лучше, — он отвел взгляд. — Тем более, если надо выходить в город… Не хочу, чтобы люди смотрели. — Но ведь там уже почти все зажило, разве нет? — и тут меня настигло осознание. — Или тебе просто неприятно видеть синяк… как напоминание? Саске молчал секунд пять, упрямо разглядывая стену, после чего, так и не поворачиваясь, вяло кивнул. Я чувствовал, что напал на след, который вел к истории с травмой… Но давить на него сегодня явно не стоило. — Ладно, — я подобрал стакан и тарелку, — я не настаиваю, но лучше тебе идти отдыхать. Завтра ранний подъем. Саске тихо вздохнул и поплелся к лестнице. Но когда я уже почти дошел до дверей на кухню, он меня окликнул. — Иоши… тогда, днем, я спросил у тебя, или тебе не тяжело со мной возиться, потому что ты выглядел невеселым. Ты, конечно, можешь сказать, что в этом тоже есть твой интерес, но… спасибо. В любом случае. Я обернулся и выдавил улыбку, провожая взглядом чуть ссутулившуюся фигурку. На кухне я поставил посуду и привычно нащупал на подоконнике чуть примятую пачку сигарет, где оставалась всего одна: кажется, я тоже сегодня наконец лягу спать пораньше, потому что без курева ночные бдения теряют прелесть, а выходить лень. Забавно: он поблагодарил меня за то, за что не так давно сам же назвал лицемером, когда знал, кто я на самом деле. *** Следующий день начался почти так же, как когда мы впервые поехали в больницу. Когда Саске хмуро переспросил в такси, сколько он уже у меня живет, мне показалось, что я попал в день сурка. Сегодня он был заметно мрачнее и явно напряженнее, чем вчера, но это и не удивительно: полагаю, есть разница между тем, что тебя будит и тащит к врачу ненавистный тебе родственник, сообщая перед этим ужасную новость; и тем, что ты интригующе просыпаешься в чужом огромном доме и выслушиваешь историю, похожую на сюжет какой-то книги. Суть-то, конечно, неизменна, но дьявол кроется в деталях. В больнице приветливая медсестра отвела Саске на какие-то анализы, пока я, слегка терзаясь мрачными предчувствиями, направился к доктору Осуми. — Как ваши успехи? — он протянул руку для приветствия. — Потихоньку, — я пожал ее и опустился на стул, чувствуя себя школьником, не сделавшим уроки. — Стараюсь его водить по одним и тем же местам… Каждое утро проговариваю все, что случилось… Осуми тяжело вздохнул и кинул на меня долгий взгляд поверх очков. — Ну не вышло у меня заставить его вести дневник. Его психологическое состояние… оставляет желать лучшего, — начал оправдываться я. — Я стараюсь ему уделять достаточно внимания, чтобы он не оставался один… — Итачи, — Осуми жестко прервал мой монолог, — вам его жалко? — Да, конечно. — В этом и проблема. Я удивленно приподнял бровь. — Вы не думали, что в такой ситуации не хочется, чтобы тебя жалели? — Я вас не совсем понимаю. — Это как с ребенком: если ему потакать, он будет капризничать. Если вести с ним себя, как со взрослым, он постепенно успокоится. Здесь то же самое: пока он чувствует ваше снисхождение, он будет артачиться… Я вздохнул и откинулся на спинку стула. — ...и я уже говорил вам, что родственникам пациентов с амнезией очень часто приходится с ними возиться и значительная часть ответственности лежит именно на них. К слову, — он сменил тон на менее формальный, — я полагаю, что у многих подобных пациентов есть вторичная выгода. — Вторичная выгода? — переспросил я. — Да. К такому выводу пришли некоторые клинические психологи в результате обследования пациентов и общения с их близкими. Почти у каждого нашлось что-то, что они очень сильно не хотели помнить... — Но у Саске ведь другая история, — напомнил я. — Он-то как раз не помнит все, что было после травмы. — Знаю, — Осуми что-то чиркнул на бумаге снова и поднял на меня взгляд. — Но вы не хотели бы отвести его к психологу? — Исключено, — отрезал я, — он меня сожрет с потрохами. Осуми тихо вздохнул, будто другого ответа и не ожидал. — А что, если выгода не в том, чтобы что-то забыть? А в фиксации на определенном моменте? Я не успел ничего ответить, потому что дверь отворилась и в кабинет вошли медсестра с какими-то бумагами и преунылейший Саске. *** Я не вполне понимал, как я могу одновременно не вести себя снисходительно и уделять Саске достаточно внимания. Я не был особо дружелюбным человеком: вести себя как обычно означало бы просто сидеть у себя (во всяком случае, пока моих друзей нет в городе). Получались какие-то взаимоисключающие параграфы. К тому же мне приходилось держать в голове, что никоим образом нельзя поднимать тему не только семьи, но и денег. — Что бы ты хотел сегодня делать? — спросил я, когда мы ехали домой. Саске, уставившийся в окно, промолчал и только равнодушно пожал плечами. Я снова начал чувствовать дикое желание бросить всю эту затею: не потому что был таким мудаком, а потому, что не имел достаточных моральных ресурсов для помощи кому-то — и прекрасно отдавал себе в этом отчет. Да и вообще: это была такая разница в сравнении со вчерашним днем, когда в его поведении наметились проблески чего-то, отдаленно похожего на приветливость и дружелюбие. — Мы можем куда-то сходить, — устало сказал я. — Или, если хочешь, мы могли бы… — я осекся, осознав, что понятия не имею, чем он предпочитает заниматься в свободное время, кроме чтения. — Что ты любишь делать на досуге? Саске оторвался от окна и устало посмотрел на меня. В это время машина как раз затормозила перед воротами, и я отвлекся на то, чтобы рассчитаться с водителем. Когда мы вышли, рука на автомате потянулась к пачке в кармане и я притормозил около урны. — Можешь идти пока домой, если хочешь, — я протянул связку ключей, но Саске к ним даже и не притронулся, продолжая как-то безучастно на меня смотреть. — Ты каждый день это спрашиваешь? — Спрашиваю что? — Что я люблю делать. — Нет, это впервые, — ответил я и поджег сигарету, понимая, что новый скандал неизбежен. — Тогда почему сегодня спросил? — Вероятно, потому что — хоть я тебя и раздражаю — я не думаю, что тебе правильно весь день лежать и смотреть в стену. Едва ли это способствует выздоровлению, — я ответил как-то желчно. — Да и вообще: это просто нормальный интерес, разве нет? — Тогда почему он появился у тебя только спустя неделю? Да твою ж… — Что ты хочешь от меня услышать? — холодно сказал я. — Если ты хочешь делать из меня врага и искать во всех моих поступках самое плохое, я не могу тебе препятствовать. — Я не ищу плохое… специально, — Саске посмотрел на меня с выражением легкого презрения, — просто когда человек, которому было на тебя насрать 12 лет, вдруг начинает с тобой носиться только потому, что ты теперь... — Довольно, — я бросил сигарету в урну чуть более резко, чем требовалось, и Саске дернулся. — Если понадоблюсь, я буду в первой комнате направо или в саду. Таблетки в кухне на столе, дозировка у тебя на стене: рекомендую выпить, если хочешь, конечно, наконец взять на себя ответственность за свою жизнь. Это была капитуляция. Задание было провалено буквально с самого утра. Я уже не понимал, почему вчера вообще решил, что мне удастся совладать с Саске, знающим правду. Я вихрем залетел в дом, бросил вещи, а затем скрылся в беседке, где сидел и курил, пока немного не успокоился. Затем, когда злость понемногу отступила, я стал беспокоиться, не взбредет ли Саске чего дурного в голову: например, сбежать или типа того. Я медленно обошел дом и зашел в гостиную, откуда я смог различить шаги на кухне, что меня немного успокоило. Наконец я поднялся к себе. Гладкость и прохлада монетки приятно тяготила руку; я с минуту смотрел, как она поблескивает на ладони, а затем подбросил. Не самый ответственный способ принять решение, которое может быть судьбоносным для другого человека. *** Я проснулся от противной трели будильника (увы, эта мелодия была единственным, что могло выдернуть меня из сна, если все же удавалось уснуть), сходил в душ, затем дотащил себя до кухни, открыл холодильник, закрыл, подумал о том, позволю ли я решать мою судьбу кусочку металла. Черт с ним. Я нехотя поднялся на второй этаж и постучал, прежде чем войти. Саске крепко спал, его черные волосы разметались по подушке; было похоже на то, что во сне он сильно крутился — одеяло было перекручено, а из-под него торчала нога. Ладно. Я осторожно тронул его за плечо и, дождавшись, пока взгляд прояснится и станет удивленным, сказал: — У тебя амнезия после травмы, ты сейчас проходишь реабилитацию в Токио. Меня зовут Иоши, я студент-медик. Ты временно живешь у меня. Посмотри на стену, а потом я тебе все объясню. Выпала решка, а это означало, что я не звоню Микото и не прошу забрать Саске. В таком случае у меня оставался только один вариант. Я коротко пересказал ему свою недавнюю легенду, показал ванную и сказал спускаться на завтрак. Саске бросал на меня испуганные взгляды и нервно кивал. Я плюхнулся на диване в гостиной и прикрыл глаза. У меня болела голова и очень хотелось спать, хотя я был уверен, что не усну. Так я пролежал какое-то время, прежде чем услышал шаги на лестнице и открыл глаза. За перила держался и все еще неуверенно поглядывал на меня Саске. И он сегодня не стал накладывать себе новую повязку.