***
По правде говоря, я всегда находил планировку дома немного странной. Например, на заднем дворе, куда можно было выйти только из столовой (которой я, как и большинством комнат, не пользовался), располагался небольшой бассейн в форме прямоугольника со скругленными краями. Из окон его было трудно разглядеть, потому что обзор частично перекрывали деревья. Мощенные камнем дорожки — что называется, “под старину” — странно контрастировали с ярко-голубым бассейном, который казался немного чужеродным, как из другого времени, в доме, где все было стилизировано под достаточно традиционное японское жилище. Бассейн у меня никогда особого интереса не вызывал: я не любил запах хлорки и ощущение сухости на коже после купания в хлорированной воде, да и в целом был довольно равнодушен к плаванию. Возможно, дело было в том, что в детстве отец затаскал меня по множеству секций, включая спортивные, и к большинству активностей с тех пор у меня сохранилось слегка неприязненное отношение. Однако именно бассейн привлек внимание Саске, когда он отправился в очередной рейд по дому и окрестностям, а, вернувшись, осторожно заглянул в беседку и спросил: — Вы… пользуетесь бассейном? Очевидно, его вопрос был связан с тем, что бассейн был порядочно грязным: на поверхности воды образовалась жирная пленка, а на дне скрывала мозаику россыпь сухих листьев. Бассейн никто не чистил со смерти отца: честно говоря, это был едва ли не последний вопрос, который занимал мой ум, поэтому я несколько удивился вниманию к этому Саске. — Вообще да, но сейчас, если честно, я давно не просил, чтобы его почистили, — сказал я, разглядывая его смущенное лицо. — Ты хотел поплавать? — Ну, — Саске запнулся, — мы просто обычно жили у воды, поэтому я привык… Но это неважно, просто спросил. Он мялся у входа в беседку и деревянные прорези в ее стенках отбрасывали на его лицо кружевные тени — у меня было дежавю. Он был расстроен. Определенно. — Я попрошу его почистить, — сказал я, сам не зная зачем. Саске мгновенно просиял, однако возразил: — Не стоит. Если ты им не пользуешься, это не имеет смысла. Не хотелось бы тебя отягощать… еще больше. — Все в порядке. Это давно стоило сделать, у меня просто не доходили руки, — тут я вспомнил еще кое-что. — Да и скоро вернутся мои друзья, думаю, им тоже захочется поплавать. Ты так и будешь там стоять? Как бы я не злился на вчерашнего Саске, его грустное лицо как-то умудрялось меня мгновенно разжалобить. К тому же я сказал правду: мой телефон уже разрывался от обеспокоенных сообщений о том, что “нужно тебя куда-то вытащить”. “Хватит затворничать, ты же не думаешь, что мы завтра никуда не выйдем? — написала сегодня с утра Изуми. — Если нужно, перелезем через забор.” В чем-то такое внимание было даже трогательным, но я не был уверен, что сейчас нахожусь в подходящем состоянии для того, чтобы веселиться. Хотелось просто тишины и покоя. — Они куда-то уехали? — спросил Саске, присаживаясь напротив и складывая руки на коленях. — Что? — Твои друзья. — А, да. Уехали на курорт, но уже возвращаются. — А ты почему не поехал с ними? — Саске поджал губы, очевидно, догадываясь о причинах. — Были кое-какие дела. Это не только тебя касается, если что, так что не бери в голову. — Мне бы не хотелось доставлять неприятности, — угрюмо сказал Саске. Я воздел глаза к небу, но увидел лишь темный дощатый потолок. — Если бы твое пребывание здесь было слишком проблемным, я бы не соглашался. Прозвучало грубовато, но Саске, казалось, это успокоило. Другое дело, что это была не совсем правда: даже соглашаясь на просьбу Микото, я понимал, какими сложностями она обернется для меня. Хотя, как оказалось, не в полной мере. — А вообще, — я решил попытать удачи, — если хочешь облегчить мне задачу, начни вести дневник, куда будешь записывать, что происходит. Саске опустил голову, и темные пряди упали ему на лоб. После нескольких секунд напряженного молчания, он сказал то, что меня удивило: — Мне страшно. — Почему? — Ну… Просто подумал только что. Сегодня я проснулся от того, что пришел ты. Ты говоришь, что я здесь уже неделю, но я ничего об этом не помню. И не буду помнить завтра. Поэтому завтрашний день начнется с чистого листа. А открывать дневник и видеть там то, что ты писал, но даже не помнить того, как ты это делал… Это… страшно. Разве тебе не было бы? Я растерялся, не зная, что на это ответить. — Думаю, мне наоборот было бы не так страшно. Получалось бы так, будто я сам себя веду сквозь воспоминания. Да и вообще: это же не только для себя самого, это и для того, чтобы тренировать память. Когда ты используешь несколько каналов, — я вспомнил, как мы изучали механизмы памяти на первом курсе, — то процесс запоминания происходит быстрее. Например, когда изучаешь новый язык, нужно не только читать, но и слушать, писать, говорить. Так и тут. Саске кивнул и встал, все еще не глядя на меня. — Я пойду полежу, если ты не против. У меня немного побаливает голова. — Хорошо, — сказал я, чувствуя, что снова закипаю. Саске быстро соскочил со ступеньки и скрылся в листве кустарников. До чего же… бессовестный ребёнок. Просто взял и смылся, чтобы не продолжать неудобный разговор. Я достал сигарету, уговаривая себя не кипятиться. С одной стороны, он, вроде как, был не намного меня младше, но, с другой стороны, из-за этого его капризного поведения, я ощущал себя как родитель великовозрастного ребенка. Микото явно его много баловала, и было похоже, что он выучился добиваться своего манипуляциями. Я силился воскресить в памяти образ из детства: пятилетний ребенок, который любил ходить за мной хвостиком и все время просил поиграть. Помнится, мне нравилось это делать, но все это… была какая-то другая жизнь, как будто и вовсе не со мной. Воспоминания о жизни до развода были обрывистыми и казались какими-то ненастоящими, а этот Саске никак не сопоставлялся в голове с энергичным прилипчивым ребенком, который уехал с матерью, еще когда я был в младшей школе. Этот взрослый Саске был для меня незнакомцем, о котором я ничего не знал — полагаю, как и я для него в те дни, когда говорил ему правду. У меня никак не получалось ощутить, что мы с ним, вроде как, часть одной семьи. То же самое, впрочем, было верно и относительно Микото, которая едва ли хоть раз за прошедшую неделю поинтересовалась не только делами Саске, но и моими. Это была неприятная правда, но все же мы все были друг другу чужаками: и полноценной семьей у нас уже никогда не получится стать. Однако мне было неспокойно. Что-то во всем этом диалоге царапнуло мое сознание. Я прокрутил его в голове еще раз, пока не споткнулся о фразу “с чистого листа”. А затем я вспомнил то, что доктор Осуми говорил про вторичную выгоду. Могло ли это быть связано? Я был скептично настроен касательно всех этих юнгианских понятий* в психологии, куда сильнее походивших на эзотерику, чем на науку; и к концепту вторичной выгоды я относился с еще большим скепсисом. Но что-то здесь не давало мне покоя. Если так… если просто допустить это... Что же заставило тебя хотеть начинать каждый день с чистого листа, Саске?***
Проблема была еще вот в чем: до сих пор я не говорил друзьям, что у меня живет Саске и не был уверен, стоит ли их посвящать во всю эту историю. Дело было не в том, что я им не доверял, просто… на то было несколько причин. Во-первых, мне не очень хотелось ворошить все эти семейные истории: все и так знали, что у меня есть брат, с которым мама уехала после развода; но обсуждать это все сейчас, после смерти отца, у меня не было ни сил, ни желания. Во-вторых, я и сам то и дело говорил что-то невпопад, что едва не ставило под сомнение все мои слова — чем больше людей будут посвящены в это все, тем больше шанс, что кто-то в итоге скажет что-то не то. Даже банально назовет меня по имени. Конечно, это испортило бы всего один день, но все же… У меня было предчувствие, что если нечаянно всплывет, кто я, Саске вполне может устроить что-то, последствия чего будут иметь серьезный характер. В общем, я временно решил просто ничего и никому не говорить, чтобы не увязать в бесконечных пояснениях — и тем более не ловить на себе еще больше сочувствующих взглядов. Оставалось просто держать Саске на расстоянии от моего окружения. И, по возможности, не принимать гостей дома. Это была странная история: я имею в виду, в ней было много чего-то сокрытого даже от меня; и мне почему-то становилось неприятно от одной мысли, что в ней будет копаться кто-то еще. Тем не менее это все означало, что мне предстоит оставить Саске завтра одного. Одна эта мысль вызывала смутное необъяснимое беспокойство — он ведь был далеко не ребенком. Да и память терял, только если спал больше пяти часов или бодрствовал больше четырнадцати (это мне сообщила Микото вскоре после его приезда). Грубо говоря, даже если он вдруг уснет, пока меня не будет, ничего страшного не произойдет. Но за эту неделю я как будто привык быть рядом с ним, поэтому необходимость возвращаться к обычной жизни вызывала тревогу. Саске я выловил, когда он в обед спустился на кухню: правда, посмотрев на его хмурое лицо, я так и не решился продолжить продавливать тему с дневником. Пока он с аппетитом уплетал паровые булочки, у меня созрел еще один вопрос. — У тебя есть друзья в Токио? Он покачал головой. — Мы здесь не жили с тех пор, как родители расстались… А я тогда был совсем ребенком. И потом приходилось часто переезжать. Поэтому у меня не так уж много друзей в принципе, — он бесстрастно посмотрел в окно, как если бы не испытывал по этому поводу особых переживаний. — У меня… наверное, есть один друг. Но он остался в Осаке. Внутри что-то неприятно шевельнулось. — Но вы сейчас… общаетесь? Саске удивленно на меня посмотрел, а затем достал телефон и принялся быстро что-то нажимать на экране. — Он писал, — это была сухая констатация факта, после которой телефон лег экраном вниз на стол. — Он знает, где ты? Саске вздохнул, будто не хотел продолжать тему. — Судя по сообщениям, он знает, что я уехал лечиться. Но знал ли он, у кого именно остановился Саске? Черт, это было рискованно. И все же я не смог не задать следующий вопрос: — Тогда почему бы тебе ему не ответить? Саске поджал губы. — Не вижу в этом особого смысла. Я все равно даже не вспомню завтра, что мы говорили. Я смотрел на его упрямый профиль с плотно сжатыми губами, пока он, как будто обдумывая что-то, напряженно смотрел в окно. Синяк, казалось, еще посветлел, и с такого расстояния даже не сразу было понятно, что это не просто тень от волос. Если он часто переезжал, у него и правда было не так много возможностей установить с кем-то тесную эмоциональную связь. Это объясняло его замкнутость — пусть даже из вежливости он старался быть относительно дружелюбным со мной. — ...и не хочу, чтобы меня жалели, — неожиданно добавил Саске спустя добрых полминуты молчания. — Особенно он. Боже, как у него все сложно. — Ну, вероятно, он просто волнуется за тебя, — сказал я, поднимаясь, чтобы налить нам чаю. После обеда зарядил дождь, ознаменовавший начало сезона сырости, так что на кухне стало немного промозгло. — Все равно. — Это не то же самое, что жалость, — устало сказал я. — Разве ты никогда ни за кого не волновался? Саске подпер голову рукой и зыркнул на меня исподлобья. — Могу я спросить, сколько тебе лет? — Двадцать, — мгновенно соврал я, скостив себе год жизни — на всякий случай. — А говоришь так, будто старше меня лет на десять, — раздраженно заключил он. Я оперся спиной на подоконник и скрестил руки на груди, дожидаясь, пока закипит чайник, и раздумывая, должен ли я как-то на это отреагировать. Не знаю, что выражало мое лицо в этот момент, однако Саске решил пойти на попятную. — Прости, — сказал он. — Просто меня бесит, когда я вижу, что кто-то волнуется. Голос мамы, когда мы говорили утром… Эти сообщения еще… Я сам не могу ничего понять толком. Чувствую себя обузой из-за того, что все должны обо мне волноваться. — Все нормально, — я достал две глиняные кружки и разлил чай. — Я же тебе тоже доставляю неудобства, правда? — Только когда говоришь это каждый день, — я поставил перед ним кружку, и мы оба не удержались от тихого смешка. — Можешь в следующий раз так и говорить, мол, хватит, это уже было. — Обязательно. Некоторое время мы пили чай в тишине: крупные капли барабанили по подоконнику и скатывались с листьев, заставляя их то и дело подрагивать; сквозь открытую форточку кухню наполнял резкий запах озона; было достаточно темно, но я почему-то не хотел включать свет. Саске выглядел более расслабленным. Было уютно. — Завтра мне придется поехать в город, — я решил сообщить главное. — Будет нормально, если я тебя оставлю на вечер? — Конечно, — Саске удивленно вскинул брови, — я же не немощный. Да и вообще: ты не обязан со мной сидеть, наверняка тебе хочется больше времени проводить с друзьями, дев… — Хватит, это уже было. Мы снова рассмеялись. Я невольно поймал себя на мысли, что когда Саске смеется, он немного похож на того маленького брата, который существовал в моих детских воспоминаниях. Будто все остальное было не более, чем просто панцирь, которым он оброс за долгие годы. — Ладно, — сказал я, — запиши тогда мой номер на всякий случай. Я завтра тебе напомню про него. Микото говорила мне, чтобы я был внимательным в аэропорту, потому что Саске отказался записывать мой номер.***
— Боже, — Изуми придирчиво меня оглядела, — ты похож на привидение. Ты вообще спишь? — Иногда, — я уже морально готовился выслушивать поток причитаний. И почему-то вспомнил слова Саске про жалость. — Неужели с этим правом наследования акций такая проблема? — Помимо самой процедуры? Как думаешь, много акционеров хотят видеть владельцем контрольного пакета студента? — я усмехнулся. — Который к тому же не настроен серьезно перенимать управление бизнесом. — И что ты собираешься делать? — Кисаме, как обычно, выглядел слишком обеспокоенным. Этот почти детский испуг на лице комично сочетался с его массивной фигурой. — Ничего такого, что позволило бы им вмешаться в процедуру получения наследства, — я потер переносицу. — Вне зависимости от того, собираюсь я чем-то заниматься или нет, я не намерен отдавать то, что по праву мое. — И неужели не было вообще никаких вариантов, как вырваться на несчастные две недели? — Дейдара, казалось, был скептично настроен и не считал, что все, сказанное мною, это повод пропускать отдых. — Можно мы поговорим о чем-то другом? От всей этой волокиты я и так устал за эти две недели. Лучше расскажите, как вы провели время. Мы привычно встретились в “нашем” месте: неброском кафе на восемнадцатом этаже комплекса, который, в свою очередь, ютился в крохотном, но густо застроенном квартале. В общем, это было то место, куда редко забредают туристы, зато часто приходят пропустить стаканчик-другой уставшие коллеги после тяжелого рабочего дня. Сегодня нам снова повезло занять место возле окна, откуда было видно светящийся лабиринт из местами слишком приземистых традиционных забегаловок, больше походивших на лачуги. Мне нравилась эта картина, и я с сожалением думал, что в течение ближайших пары лет все эти лавчонки, где вечерами встречались компании, вроде нашей, могут снести. Я сказал и правду, и нет. Вообще это была официальная версия, почему я не смог поехать в Камакуру: возникли сложности с получением наследства. Проблемы действительно были, однако последнее время я уделял им меньше внимания, чем стоило бы — по понятным причинам. После смерти отца ожидаемо началась крысиная возня, однако у меня было припрятано пару тузов в рукаве на случай, если кто-то решит перейти грань. Завтра следовало заняться этими вопросами основательнее. Если дом я уже твердо решил продавать, то на счет акций у меня не было окончательного решения: я пока раздумывал и над вариантом продажи, и над тем, чтобы нанять управляющего от своего имени. Единственное, в чем я был уверен, так это в том, что точно не собираюсь перенимать управление, как того когда-то хотелось отцу. Я планировал хорошо закончить учебу и подыскать какую-то частную клинику для практики. В перспективе, конечно, я собирался открыть собственную. — Замечательно, — вырвал меня из размышлений Дейдара, — тогда пусть Хидан расскажет, как он уснул на пляже лицом вниз и какая-то туристка решила, что он умер. — Ой, да закрой свой рот. Расскажи лучше, как тебя перепутали со спины с бабой и уже почти сняли. Все рассмеялись, и я запоздало выдавил из себя улыбку. Время подбиралось к девяти, я начинал понемногу переживать, все ли в порядке дома. Хотя и понимал, что это просто паранойя. — Эй, — шепнула Изуми и осторожно тронула меня за руку. — С тобой точно все нормально? — Просто устал.***
Саске сегодня в целом нормально воспринял все новости — как будто даже тише, чем обычно. И все же я немного волновался, когда возвращался домой: это я уже успел немного привыкнуть к его соседству, но для него-то все это было так, будто незнакомец сообщает ему об амнезии, велит пить таблетки и делать упражнения, которые записаны на листике, а затем уезжает. Тревога понемногу отпустила меня, когда я, открыв ворота, увидел, что окна на первом этаже были приветливо подсвечены желтым. Свет горел в гостиной: судя по пледу, из которого явно пытались свить уютное гнездышко, здесь Саске какое-то время провел перед плазмой. Из кухни доносились звуки шагов и приглушенное хлопанье шкафчиками — и каково же было мое удивление, когда я зашел и перед моими глазами развернулась следующая картина: Саске с засученными рукавами и повязкой на голове, под которую он постарался спрятать длинную челку, сосредоточенно оттирал плиту, пока на столе дымилось что-то, отдаленно похожее на лапшу с курицей. Это было одновременно непривычно и мило: особенно то, каким сосредоточенно-серьезным было его лицо во время этого занятия. Я прислонился к дверному косяку и, едва сдерживая усмешку, стал дожидаться, пока он наконец меня заметит. Прошло несколько минут, прежде чем Саске, удовлетворившись чистотой плиты, обернулся и ойкнул, столкнувшись со мной взглядом. — Ну и давно ты тут? — он раздраженно зыркнул и отвернулся к раковине, чтобы помыть руки. Это было забавно: как только он хоть немного начинал злиться, ему не удавалось держать свою маску вежливости. — Недолго, — я зашел на кухню. — Вкусно пахнет. Ты впервые что-то готовишь здесь, похоже, мне нужно иногда оставлять тебя одного, — я улыбнулся, потому что и вправду порадовался, что он проявил к чему-то интерес. Помимо чтения и бассейна — не очень-то много за более, чем неделю. — Можешь угощаться, — ворчание Саске тонуло в шуме воды. — Да я уже поел… — начал было я, но в этот момент Саске обернулся и я успел заметить, как потух его взгляд, — но с радостью немного попробую. Не могло же быть, что… это было проявлением своеобразной благодарности, верно? Через пару минут кухня наполнилась только тихим стуком палочек о тарелку. Ну и за окном по-прежнему в унисон настукивал что-то дождь. Я гадал, к чему все это было: Саске сидел, потупив взгляд в тарелку, со смешно зачесанными назад волосами, а его майка была местами перепачкана мукой. Возможно, он хотел о чем-то поговорить и не нашел предлога получше? Или и правда пытался со мной сдружиться? — Как прошел твой день? — спросил я, расправившись примерно с половиной порции. Хотя лапша получилась не самой аккуратной, на ее вкусе это никак не отразилось, и я с удивлением обнаружил, что все же немного проголодался. — Нормально, — он почесал скулу, где тоже виднелся мазок муки. — Выполнял упражнения для памяти, смотрел новости, читал. — Ты читаешь все ту же книгу? — Судя по тому, что сегодня утром я нашел ее у себя в кровати, то да. — “Исповедь маски”? — Ну… да, — Саске выглядел озадаченным. — Просто ты читаешь ее уже неделю, — пояснил я. — Тебе ничего не кажется в ней знакомым? Саске немного печально покачал головой. — Нет, но когда я ее увидел… Мне захотелось ее прочитать. Я будто знал, что она будет хорошей, — он задумчиво поднял глаза. — И она оправдала ожидания? — Она интересная, — Саске пожал плечами. Я решил оставить при себе комментарий о содержании, как и о том, что я слегка удивлен его предпочтениям в литературе. По утрам я видел, что загнутых уголков страниц становится больше, но все они были плюс-минус в одном диапазоне — где-то на трети книги. — Спасибо, это было вкусно, — я наконец доел и отставил тарелку, все еще гадая, чем был вызван внезапный порыв что-то приготовить. Может, и вправду стоило меньше с ним носиться? Слова про жалость — от доктора Осуми, Саске, и даже мои собственные мысли — все накладывалось друг на друга. Не похоже, чтобы он плохо себя чувствовал наедине с самим собой. — Это я должен говорить спасибо, — Саске встал, собирая тарелки, но я его остановил. — Думаю, ты и так устал сегодня, пока это готовил. Завтра с самого утра будет клинер, так что можешь здесь все просто оставить. Он в нерешительности помялся, но все же, сложив посуду в раковину, отошел и кинул на меня долгий взгляд. — Все в порядке? — Да. Просто странное чувство. — Ты о чем? — Возможно, именно это называют дежавю, — сказал он и снова почесал скулу. — Ладно, я тогда пойду в душ и, наверное, буду ложиться спать. — Хорошо. Доброй ночи, — я приоткрыл окно и достал сигарету из “кухонной” пачки, которая всегда здесь лежала. — Иоши, — Саске окликнул меня, стоя в двери. — Что? Он нахмурился и покачал головой. — Неважно, ничего. Доброй ночи. Мелкие капли, отлетая от подоконника, разбивались на острые осколки и щекотали пальцы. Я думал. Могли ли его “дежавю” быть о том, что мы уже раньше так сидели на кухне?***
Новый день начался по уже привычному сценарию: я разбудил Саске, ввел его в курс дела, накормил, затем показал дом. К этому времени как раз пришла поубирать Киоко, и я, предложив моему гостю осмотреть пока территорию (раз уж сегодня пока не было дождя), улучил время, чтобы набрать нотариуса. Когда я покончил с телефонными звонками, в ворота кто-то позвонил: я спустился, полагая, что клинер могла что-то забыть. Однако у ворот стояла Изуми. — Изуми? Что-то случилось? — Это я тебя хотела спросить, — она скрестила руки на груди. — Разрешишь мне войти? Я сделал шаг назад, пропуская ее, и Изуми уверенно направилась прямиком к беседке. — Я не понимаю, о чем ты, — сказал я, присаживаясь напротив. — И что может быть за разговор в такую рань. Изуми вздохнула, поправляя воротник светло-лилового платья, и я поймал себя на мысли, что оно ей шло. — Вчера весь вечер молчал и сидел напряженный, как каменное изваяние. Потом сбежал раньше всех. Последнюю неделю практически не отвечал на сообщения. Думаешь, я не вижу, что что-то происходит? — она смотрела на меня так пристально, что я стал сомневаться, не известна ли ей какая-то древняя магическая техника для чтения мыслей. — Изуми… Я правда немного загружен в последнее время, но нет ничего, о чем стоило бы волноваться, — я постарался говорить невозмутимо. — Итачи, я знаю тебя достаточно лет, чтобы понимать, что ты что-то скрываешь. — Например? Я правда не понимаю, почему тебе так кажется. Я последние несколько месяцев такой. — Например… — Иоши… Мы с Изуми синхронно обернулись: на тропинке стоял Саске, явно смущенный тем, что помешал разговору. Черт… Ну почему по закону жанра должно было произойти именно это? Я был уверен, что он давно вернулся в дом. Сейчас я буквально чувствовал, как глаза Изуми пытаются прожечь во мне дыру. — Я буду у себя, если что, простите, если помешал, — Саске, похоже, на каком-то интуитивном уровне понял ситуацию и поспешил скрыться. — Например, это, — победоносно сказала Изуми, провожая его взглядом. — Ничего не хочешь рассказать? — Ну раз ты спросила… то не хочу. Мы молча смотрели друг на друга, как будто это была игра в гляделки, где проигравший вынужден уступить. — “У себя?” — наконец переспросила Изуми и на ее лице отобразились очень сложные чувства. — Я даже боюсь предположить… — Господи, — сказал я и спрятал лицо в руках, — вот поэтому я и не хотел ничего рассказывать. Это Саске, он живет у меня чуть больше недели. Он… сын знакомой моего отца. У него антероградная амнезия, и каждый день он забывает, что с ним было вчера. Его направили на лечение в Токио, но у его матери нет возможности, чтобы сейчас быть с ним, и ей больше не к кому обратиться. Не думаю, что ты можешь осудить меня за то, что я согласился. Когда я отнял руки от лица и наконец поднял голову, Изуми смотрела на меня именно тем обеспокоенным взглядом, который я меньше всего хотел видеть. — Но почему он зовет тебя Иоши? — Это… длинная история, — я чувствовал, что закапываюсь в ложь все основательнее и основательнее. — Скажем так, его мать и мой отец… когда-то давно состояли в отношениях. Именно поэтому она и позвонила домой… она не знала о его смерти. Саске же всегда немного нас недолюбливал, поэтому мы с его матерью решили просто не сообщать ему, кто я. Для него я студент-медик, который по роковому совпадению изучает подобные проблемы с памятью и который наблюдает за ним, пока он проходит лечение. Внутренне я почему-то даже гордился тем, как складно у меня получается сочинять на ходу. Изуми на это ничего не ответила, только спрятала лицо в руках, будто повторив мой недавний жест, а затем вздохнула и пересела на мою лавочку, заключая меня в объятия и укладывая голову мне на плечо. — Итачи, — сказала на выдохе она, — и как тебе удается вечно попадать в такие истории? — При Саске — я прошу тебя — называй меня Иоши, — я окинул взглядом территорию, надеясь, что его нет поблизости. — Ты же знаешь, что все можешь мне рассказать, — она все еще крепко меня обнимала, — ну зачем тогда было врать? — Я не врал, — сказал я, — просто немного недоговаривал. Не хотел никого в это впутывать. Но в этом я, конечно, тоже соврал.