51 ложь и одна правда

Звенит последний будильник, а это означает только одно: я уже катастрофически опаздываю в школу. Буквально кубарем сваливаюсь с кровати, путаясь по пути в одеяле; трясу ногой, чтобы его стряхнуть, пока я взглядом ищу школьную форму; как тут я вижу на столе черную тетрадку, где аккуратным (и явно не моим) почерком написано: “Прочти меня”. Осознание неприятной тяжестью оседает где-то внутри: в школу мне сегодня не нужно. И, похоже, у меня амнезия. Это я откуда-то знаю, хотя и не могу точно идентифицировать, откуда взялась эта информация. Просто знаю да все. Точно так же, как и знаю, как меня зовут. Прежде чем открыть тетрадку, я смотрю в окно: ветер кружит в хороводе пожелтевшие листья. Я смотрю на телефон — надпись на экране гласит, что сейчас 15 октября. Значит… прошло уже чуть больше четырех месяцев с тех пор, как я упал… вернее, мне помогли. Я прокручиваю этот день в голове; и вспоминая, как Наруто уговаривал меня, чтобы я не шел сам, начинаю злиться — то ли на самого себя, то ли на жизнь. Нет, нельзя себя жалеть. Нельзя жалеть! Блестяще, Саске. Погеройствовал. Боже, какой же я идиот. Я сажусь на кровать с дневником (а это же дневник, да?) в руках; по какой-то необъяснимой причине медлю, прежде чем его раскрыть; мне почему-то страшно его открывать. Как будто там есть что-то, чего я не хочу знать. Или… Вот еще что интересно: мама уже наверняка ушла на работу, а у меня такое чувство, будто кто-то должен зайти. Как будто вот сейчас откроется дверь… и кто-то зайдет. Я смотрю на дверь. Она неумолимо неподвижна. И тогда я начинаю читать тетрадь с конца. Постепенно произошедшее проясняется: я вернулся домой из Токио, где был на реабилитации. У меня действительно амнезия — я забываю каждый новый день, но помню все, что было до травмы. Все не так плохо: похоже, моя память уже частично восстановилась. Правда, я тут же начинаю искать этому подтверждения, но их не нахожу: не могу вспомнить ничего существенного, если не брать во внимание то, что я знал про амнезию. Что тут еще… периодически я посещаю врача. Есть надежда, что в течение года мою память удастся восстановить больше, чем наполовину. Долго. Я так в любом случае не смогу учиться. О, а вот это новость! Похоже, маме каким-то чудом удалось разблокировать счет, куда отец начислял алименты. Вот уж не думал, что мы когда-то получим эти деньги. Интересно, как это произошло — увы, особых подробностей здесь не записано. Ясно, мама уже выкупила небольшой рекан неподалеку. Похоже, сейчас почти все свое время она проводит там. К середине ноября должен был закончен ремонт и все остальные работы: рекан сможет принимать посетителей, и я тоже смогу помогать маме. Кажется, это идеальный вариант — с учетом ситуации, в которой я оказался. Вот только… Что-то не так. И предательски щиплет в глазах. Не жалеть себя! Только не жалеть себя! Это никак не поможет делу. Я откладываю тетрадь, собираясь с силами, прежде чем продолжить чтение. На меня обрушивается слишком много новостей: и хороших, и плохих в одночасье. И почему-то… Я все еще жду, что кто-то войдет. Как же не хочется продолжать чтение: внутренне я противлюсь изо всех сил. Вряд ли там что-то плохое — тогда это бы упоминалось и на последних страницах. Тогда почему же… Черт. Болит голова. Я заставляю себя собраться и продолжаю чтение, хотя голова становится тяжелой, будто чугунной. Между парой страниц вложена записка: я должен позавтракать и принять какие-то таблетки, чтобы она не болела. Окей. Но сначала дневник. С квартирой в Токио как-то тоже решилось. Сейчас там делают ремонт, потом, скорее всего, будет сдаваться. Похоже, это я настоял на том, чтобы ее не продавать. Дальше… Кажется, раза два я выходил куда-то с Наруто и однажды к нам присоединилась Сакура. Так, по логике вещей, я долистал примерно до отъезда… Черт. Головная боль усиливается; я чувствую, что меня мутит. Окей, завтрак так завтрак. Остальное почитаю за ним. Я спускаюсь на кухню и невольно умиляюсь, когда вижу, что мама оставила мне завтрак: салат и тосты с джемом. Я завариваю чай и принимаюсь за пищу, хотя кусок и не лезет мне в горло… Завтрак… Да что с завтраком-то не так?! Чего-то не хватает. Это очень четкая, предельно осознанная мысль. Может, это потому что мама не дома? Я закрываю глаза и пытаюсь представить ее рядом со мной — и нет, это не то. Не это… Черт, неужели вот этому я должен радоваться? И это считается “положительной динамикой”? Больше похоже на пытку, если честно. Мозг как будто ежесекундно пронзают тысячи иголок; еще и это ужасное чувство, что ты чего-то не можешь вспомнить. Его. Во всей этой картине недостает его. Да кого его-то?! Я отлистываю дневник к самой первой странице, терзаясь смутным чувством, что ответы следует искать именно там. Иоши. Его зовут Иоши. Глаза быстро бегают по строчкам, цепляя самое важное. Ему около 20, богатый студент, который занимался исследованиями амнезии. Так вот оно что… Понятно, как я оказался на лечении в Токио. С каждой страницей боль усиливается, становясь тупой, пульсирующей. Я читаю о наших походах в больницу и прогулках в городе; встречах с его друзьями и бесцельном безделии дома. О, а это, похоже, схема дома на целый разворот. Так, что это у нас… Чердак… Мне приходится зажмуриться от того, как резко стреляет в голове в этот момент. На долю секунду я вижу смутный образ, который тут же ускользает: лицо, которое всего в сантиметре от моего… Что за бред? Похоже, надо выпить таблетки, если я не хочу рехнуться; я уже было протягиваю руку к блистеру, как тут порыв ветра, беспрепятственно проникшего сквозь приоткрытую форточку, нагло перелистывает страницы моего дневника; и взгляд цепляется за строчки: “Не принял сегодня таблетку от головы. Когда я этого не делаю, она, хоть и раскалывается, у меня чувство, будто я что-то вспоминаю.” Рука в нерешительности замирает над таблетками. Если что, еще успеется. Листаю тетрадь дальше. Встречи, прогулки, фестивали… Все это странно. Он утверждал, что яркие впечатления способны пробудить мою память, но… Почему он вообще стал возиться так со мной? Я читаю историю о своем случайном везении, но не нахожу ответа. А самое ужасное… Что я явственно чувствую это сквозь строчки. Добрые 80% текста посвящены ему. Ладно, может, мне просто показалось. Я листаю страницы и по диагонали читаю то, что попадается, ухватывая самую суть: мы делали вместе фото? Я откладываю дневник и берусь за телефон: кроме фото каких-то токийских достопримечательностей, галерея пуста. В этот момент мне пишет Наруто; я пытаюсь смахнуть сообщение, но вместо этого открываю его. Он спрашивает, не хочу ли я сегодня выйти — я сухо отвечаю, что у меня болит голова. Очевидно, это было ошибкой: он засыпает меня вопросами, но я их игнорирую и листаю нашу переписку. О боже, он писал мне практически каждый день, пока я был в Токио, а я, похоже, ему так и не ответил. Оно и ясно. Не знаю, как я смог ему смотреть в глаза... после всего. Что мной руководило? Наши встречи в дневнике упоминаются вскользь. Я представляю его сочувствующий обеспокоенный взгляд — и меня передергивает. Не могу. Какое-то время наша переписка пролистывается по инерции, и я уже собираюсь ее закрыть, как тут... оу. Мне не показалось. Он определенно... мне нравился. Я рассматриваю фото, которое сбросил Наруто в ответ на вопрос, где я и с кем — не похоже на меня, если честно. С фото на меня недовольно косится молодой парень. Первое, на что я обращаю внимание — это его длинные волосы. Выглядит слишком экзотически, чтобы можно было проигнорировать. Затем я переключаю внимание на утонченные, даже чуть заостренные черты лица. Он одет просто, однако я мгновенно прикидываю, сколько стоят его вещи. Это меня... ладно. Не все богатые люди плохие. Наверное. Судя по дневнику, он хорошо ко мне относился. Даже излишне... черт. Боль пронзает голову кинжалом, и я роняю голову на руки, отбрасывая в сторону телефон. Моя кожа ощущает влагу; затем я ловлю отблески воды, а чуть позже — довольную улыбку человека, склонившегося надо мной... обнимающего меня? Я раскрываю глаза, прогоняя слишком реалистичное видение. Что это? Воспоминания? Это был он? Да. Это определенно был он. Мои щеки начинают гореть, и я поднимаюсь, чтобы налить себе стакан воды, прежде чем вернуться к чтению дневника. Судя по всему, он был близок с некой Изуми, иногда мы ходили гулять вместе. По мере моего продвижения, записи становятся все более хаотичными и обрывистыми. Я останавливаюсь на одном из разворотов, не понимая, что меня смущает. Приглядываюсь. Между скобами торчат обрывки бумаги. Я вырвал страницу? Или это был не я? По дальнейшим записям трудно что-то понять кроме того, что я очень не хотел уезжать. Но что-то в этих запись странно. Будто я... скрываю что-то от самого себя. Я пролистываю отчеты о посещении врача и дохожу до записи, которая должна описывать последний день перед отъездом. Запись лаконична и суха. Судя по ней, я узнал, что Иоши и Изуми встречаются. Если мои предположения верны... тогда очевидно, что я попросту был этим расстроен. Внутри что-то неприятно колет, будто подтверждая мою догадку. Судя по всему, в мой последний день в Токио он также непрозрачно намекнул, что будет ждать новостей о моем выздоровлении... но не более того. Сглатываю ком. Похоже, я его утомлял. Я начинаю становиться внимательнее в своих исследованиях; стараюсь смотреть сквозь строки и вскоре с ужасом понимаю, что я почему-то... о боже, как же стыдно. Кажется, я на что-то надеялся. Именно это я понимаю из записи о своем дне рождения: похоже, он отвел меня в какое-то невероятное место... и я попросил его не давать мне надежду. Надежду? Какую, к чертовой матери, надежду?! Что здесь еще есть интересного? О, эти обрывистые записи, похоже, из больницы, куда я попал с каким-то приступом. К сожалению, тут никакой полезной информации, только жалобы на то, что мне искололи весь зад. Я откладываю дневник в сторону. Что-то в этом всем не так. Страница. Почему из дневника вырвана страница? И если я делал его снимок... почему его нет в галерее? Это может означать только одно. Я собственноручно подчистил галерею. А, значит, и страницу из дневника вырвал я сам. Острая боль снова накатывает, и я прикрываю глаза, буквально умоляя свою несчастную голову дать мне хотя бы одну подсказку. Что я от себя решил скрыть? В голове вертятся лишь неясные картинки... и я буквально подскакиваю на месте, когда чувствую влажное касание на своей шее. Я резко провожу по ней рукой — ничего. Разумеется, ничего. Показалось. Когда зрение потихоньку возвращается, я беру телефон и листаю список контактов. В телефонной книге не значится никого под именем Иоши. Как тут меня осеняет внезапная догадка. А что, если я удалил все на эмоциях? Тогда... Да! Есть! В папке «удаленное», которую я не чистил очень давно (я убрал автоочищение спустя месяц, потому что вечно удалял фото каких-то конспектов, которые потом оказывались нужны), я нахожу не только снимок из переписки с Наруто, но и ещё одно фото. Мое нутро буквально вибрирует, когда я нажимаю «восстановить». На снимке Иоши, я и... похоже, Изуми. Я замечаю, что она выглядит не особенно довольной (что я стал посередине, между ними?), однако затем нехотя признаю, что она действительно красивая. Воображение услужливо рисует, как они могли бы смотреться вместе... Идеальная картинка. Приторно-идеальная. Наверное, именно так все и бывает у людей, вроде него. Они живут в своих пряничных домиках, обзаводятся розовощекими детишками и умирают в один день, построив идеальную карьеру. Вот только судя по дневнику... он совсем не такой. Я уже было собираюсь нажать «очистить удаленное», как тут вижу заметку. «Прочти меня». Когда на меня накатывает новый приступ, я уже к нему готов. Картинка... мы стоим близко, практически плечом к плечу... странный взгляд... я что-то быстро набираю на телефоне в какой-то светлой комнате с высокими потолками, и меня практически трясет. Да что произошло?! Я смотрю на заметку. Если я ее удалил... Наверное, мне не стоит знать, что там. Телефон звонит, и я чуть не подскакиваю от неожиданности — это мама. Она спрашивает, проснулся ли я уже и все ли хорошо. Да, конечно. Да, я выпил таблетки. К обеду? Хорошо. Черт. Уже ведь почти обед. Я смотрю на таблетки... выдавливаю одну и смываю в умывальник. Я все еще не уверен, хочу ли я знать, что стряслось. Но я хочу иметь возможность узнать. Я иду полежать, пытаясь поймать еще хоть что-то из воспоминаний, но они убегают, оставляя в моей руке только свой хвост. Минут через сорок приходит мама — я слышу щелчок замка и поднимаюсь; к ее приходу я уже чувствую себя полегче. Я выхожу на кухню, где мама тут же бросается меня обнимать, и мне приходится выворачиваться из ее рук. — Перестань, — говорю я. — Я же не ребенок. — Но для меня ты всегда ребенок, — она ерошит мне волосы, и я недовольно одергиваю голову. — Как ты сегодня? — Нормально, вроде. — Вижу, ты читал, — она указывает на стол, где лежит дневник. — А разве обычно нет? — Обычно я сама тебя немного ввожу в курс дел, — мама открывает тетрадку с конца, демонстрируя мне всего несколько незаполненных страниц. — Ты почти все исписал, на чтение дневника уже можно потратить весь день. — Зачем я тогда его веду? — Это предписания врача. Тренирует твою память. Вот, значит, как. Похоже, я давно внимательно не читал свой дневник, так как теперь основные события мне пересказывает мама. Интересно, в какой момент тогда я вырвал страницу? Мама, похоже, замечает мою задумчивость. — Саске, ты выглядишь грустным. Все точно в порядке? — Да. — Что-то не то вычитал? Я отваживаюсь спросить, раз уж мне представилась возможность. — Тебе что-то известно о приступах, из-за которых я попал в больницу? На секунду я успеваю заметить, как мамины губы дергаются, а лицо принимает презрительное выражение — однако стоит мне моргнуть, и я вновь вижу на ее лице лишь деликатное сочувствие. Не хочу, чтобы на меня так смотрели. — Внезапно начали пробуждаться воспоминания, — я чувствую, как уклончив ее голос, — вот тебя и положили в больницу проверить, все ли хорошо. — Там было написано, что это приступ, — я смотрю на нее предельно внимательно, рассчитывая заметить мельчайшую перемену, самое минимальное мимическое напряжение. Однако она лишь качает головой: — Саске… ты слишком серьезно относишься к этому дневнику. Я не знаю, почему ты так выразился. — Со мной точно все в порядке? — Саске, у тебя амнезия… — Я не идиот! — огрызаюсь я, но, завидев ее удивленные и немного перепуганные глаза, мгновенно смягчаюсь. — Прости. — Наверное, не стоило тебя сегодня оставлять одного, — мама качает головой. — А где ты была? — В рекане. Приехали рабочие… а, ты же не зна… — Я уже прочитал. Значит, сегодня приехали рабочие? — Да, надо было их встретить. Не хотела тебя будить… — Все нормально. Ты занимаешься реканом все время после того, как вернулась из Окинавы? — Да, — она улыбается, — просто теперь настало время активных действий. — Выходит, счет удалось разблокировать летом? И как так вообще вышло? Мама озадаченно смотрит на часы, а затем на меня. — Саске, прости, мне опять надо уходить. Я пришла занести тебе обед, — она кивает на цветастую коробку лапши из моего любимого ресторанчика. — Если ты не против, поговорим обо всем вечером. — Да я и сам мог приготовить обед, — я пожимаю плечами, — все в порядке. — Если что, пиши. Постараюсь быть не поздно. Кстати, я встретила по дороге твоего друга… Я закатываю глаза. — … может, сходишь с ним погулять. — Может. — Ладно, не скучай. Я провожаю ее взглядом и жду, пока хлопнет входная дверь, чтобы снова взять дневник и открыть его в том месте, где была вырвана страница. Похоже… от меня что-то скрывает даже моя собственная мама. Впрочем, чего я мог ожидать, если мне врет даже мой собственный дневник. То есть... даже я сам себе. Эта мысль придает мне злостной решимости. Все эти люди — мама, Наруто — обращаются со мной, как с душевнобольным. И, похоже, таковым считал себя даже я сам — если решил, что лучше что-то от себя утаить. Единственным, кто, похоже, относился ко мне не так, был он. Я провожу пальцами по скобам, и голову начинают одновременно атаковать воспоминания — словно стая разъяренных уличных собак. Картинки, похожие на фрагменты пазлов из разных коробок, никак не собираются вместе. Преодолевая резкую боль, я перебираю их, как будто это фотографии в запылившейся коробке: вот — я снова что-то набираю в телефоне и меня буквально трясет от ярости; вот — я быстро шагаю через парк. Следующий кадр почему-то о том, как я лежу на кровати и чувствую тепло чужого тела (так явно, будто это происходит сейчас). Еще кадр — я к кому-то прижимаюсь… Я распахиваю глаза. Это же… наверное, что-то из области снов, правда? В смысле, это же не может быть правдой? Точно ли это все происходило на самом деле? Я находился на лечении два месяца, затем вернулся в Осаку и, судя по дневнику, практически не выходил из дому. Ничего такого совершенно точно не могло происходить. Значит, это реально, как сон? Есть очевидный способ найти ответ на этот вопрос, но… Если у меня только не раздвоение личностей, а я в здравом уме (на это, вроде, похоже), то когда я решил что-то от себя скрыть, на это у меня должны были быть очень… Очень весомые причины. Ладно. Сначала надо разобраться с этими картинками. Если я найду доказательства того, что они соотносятся с реальностью, будет проще. Я снова иду полежать и стараюсь подремать час-другой, однако сон не идет; вместо этого я снова кручу этот калейдоскоп из осколков воспоминаний. Одно из них наконец меня цепляет — мне кажется, что-то похожее я встречал в дневнике. Жилистое предплечье под моими пальцами, а затем — плеск воды. Я листаю дневник: где же это было? И наконец нахожу то, что ищу: “Сегодня очень глупо и неловко пошутил. Я плавал в бассейне, он пришел мне о чем-то сообщить — такой, вроде, сдержанный, но стал подшучивать надо мной и сказал, что я бледный. И опять отказался купаться. Выглядел напряженным, и мне пришла в голову очень глупая идея, как его растормошить. Я не удержался и стащил его в воду, потом испугался и решил, что он меня убьет: у него был такой страшный взгляд на секунду. Но потом он нырнул и схватил меня, мы дурачились, пока не пришла его подруга.” Выходит, это правда. Значит, правда и все остальное? Я принимаюсь лихорадочно листать страницы в поисках того, что может подкинуть мне новые части головоломки. “Бассейн” — тепло чужого тела рядом, сдержанно-цветочный запах, смех. “Играли” — какие-то шутки, моя неловкость, желание сбежать. “Клиника” — боль от уколов, апатия, ожидание сообщения. “Чердак” — запах пыли и отсыревшей штукатурки, металлический блеск доспехов… что?! Пустая страница — сдавленный шепот, мои слезы (серьезно? слезы?!), “я должен тебя отпустить”... поцелуй?! Я широко распахиваю глаза, и от того, как по ним резко ударяет свет, на них выступают слезы. Меня едва ощутимо, но все же потряхивает. Что. За. Черт. То есть мы… мы… серьезно? О господи, я умудрился попасть в какую-то драму? Но это ведь все… Я чувствую, что бумага под моими пальцами уже скрипит и сминается в гармошку; отбрасываю дневник в сторону — это бесполезно, я не выужу больше информации, чем там есть. По памяти восстанавливаю его лицо, каким оно было на фото. И, к моей радости, черты в моем воображении скоро оживают: я вижу смех, улыбки, обеспокоенность, сосредоточенность и наконец — то, что ищу — взгляд, которым смотрят только на человека, который тебе небезразличен. Такие вещи происходят с кем угодно, но не со мной. В плане… зачем я кому-то? “Просто. Это весело,” — услужливо отвечает кто-то в моей голове; а затем там всплывает слово "игра". “— То есть для тебя это просто игра? Вот это то, чего ты хотел? — Да.” Я вскакиваю на ноги, и от того, как я резко поднимаюсь, в глазах темнеет. Я оседаю на пол. Голова пульсирует, словно это она гоняет кровь по венам. Надо дойти до кухни и выпить воды. И где мой телефон? Похоже, я оставил его там. Это же не может быть правдой. Это не может быть правдой… Не должно. Опираясь на стены и дверные косяки, я снова добираюсь до кухни, наконец отмечая, что за окном начинает темнеть. Кое-как набираю стакан воды (руки трясутся так, будто мне сто лет); ноги не гнутся, поэтому я, как подкошенный, падаю прямо на пол, крепко сжимая телефон. Может, я не должен это открывать? Может, мне все же не нужно это знать? Пока я добираюсь до папки с удаленными файлами, перед глазами проносятся новые вспышки, и я выпускаю из рук телефон. Руки, которые забираются под футболку — и я прогибаюсь в пояснице. Длинные волосы, скользящие между пальцами. Влажные прикосновения на шее. Узкая горловина, из-за которой футболку приходится с трудом стягивать через голову. Звук, с которым расстегивается молния. Нет! Нет! Нет! Хватит! Из-за резкого приступа боли у меня все плывет перед глазами, и я нахожу телефон практически на ощупь, не полагаясь на зрение. Это все неправда. Это все не может быть правдой. “Прочти меня.” А, может, в глубине души я все же хотел, чтобы я нашел эту заметку? “Никакого Иоши не существует. Этим именем представлялся…” НЕТ! Это абсурд… это розыгрыш. Господи, пожалуйста… “Он выдумал целую историю, чтобы…” ...Кто-нибудь, пожалуйста, скажите, что это просто шутка. “Он позволял всему происходить, потому что не собирался…” ...Пожалуйста. Хруст стекла и пластмассы приводит меня в чувство. Я рассматриваю то, что осталось от моего телефона — насколько могу видеть с такой высоты. Он упал рядом с палаткой, где днем торговец продает свежую рыбу. Так и просто и легко: мгновение — и все исчезло. Я уже практически не замечаю буквально режущей боли. Так просто. Просто за долю секунды его не стало. Просто не стало всего этого, не стало всех этих ужасных слов. Этого всего не стало… будто и в самом деле не происходило. Так просто. Я могу так же.