Только вперед!
Ветер хлестал по щекам, громко кричала музыка из магнитолы, заставляя нажимать на педаль газа все сильнее и сильнее, запредельно разгоняя старенький пикап. Глаза слезились от хлестких ударов воздуха, но закрывать в такую жару окна категорически не хотелось. Мужчина одел очередные солнечные очки, купленные наспех в каком-то ларечке, и понял, что и они ему малы. Чертыхнувшись, он все же сильнее надавил на них, вдавливая их глубже себе в переносицу. Тяжело вздохнув и чуть сощурившись от неприятного ощущения, он с легким раздражением подумал, что вечером снова будут неказистые отпечатки на лице. Вот уже двое суток он едет, давя на газ и изредка останавливаясь в туалет и заправить машину, чтобы не передумать, не съежиться от боли и раздираемого чувства одиночества. Проезжая поселок за поселком, город за городом, острый комок в груди то нарастал, то съеживался и почти не чувствовался. Но глубоко внутри мужчина знал, что это чувство еще долго останется с ним, пусть он и уедет за тысячи километров от этого страшного для него места. И вот вновь пикап грустно чихает и показывает, что неплохо было бы подзаправиться. На максимальных скоростях он жрет бензин, как не в себя, и приходилось довольно часто его «поить» горячительным. Навигатор показал, что ближайшая заправка как раз через десяток километров и там даже есть небольшой магазин. Значит, можно будет подкрепить себя и друга и вновь ехать, куда глаза глядят. Главное - не оборачиваться… Станция была весьма скромной, как и магазинчик, который был больше похож на ларек. Облупившаяся краска, проржавевший метал, облетающий при легком прикосновении, единственно работающая колонка для заправки – все навевало уныние. Купив каких-то снеков, пока наполнялся топливный бак автомобиля, мужчина справил нужду недалеко от станции и вновь рванул в путь.***
Дни сменялись днями, а Джастин так и не появлялся. Телефон был всегда вне зоны доступа сети, а где он снимал квартиру, Пол так и не смог узнать. И поэтому альфа был в бешенстве. Только недавно разговаривали, что не надо убегать, надо решать и преодолевать сложности, как снова случилось – побег. От проблем, решения, от жизни. Первые дни Пол рвал и метал, чуть не поломав всю мебель в доме. Потом звонил, бесился, пытался через историю браузера узнать, какие квартиры рассматривал брат, обзвонил их и снова провал. И вновь выходил из себя. Через неделю мужчина понял, что близнец действительно сбежал и оборвал связи. Тогда и смирился. С тем, что его снова оставили одного воевать с миром, с двумя омегами, которые повязаны с ним душой, и он не может их вычеркнуть из жизни и забыть. Бросили бизнес и проблемы с готовкой, поставкой, заработком. Да со всем миром вновь он один. Одинокий воин. Да, альфа не останется в одиночестве, у него всегда будет его Пара. И омега будет страдать из-за своего брата, которому с каждым днем все хуже. И тенденции на улучшения совсем нет. Маркэль все больше и больше уходил в себя и с трудом узнавал брата, не то, что альфу. И все, что было связано с любым запахом, напоминающим апельсин или хвою, вызывало у него неконтролируемую истерику. Она купировалась только убойной дозой седативных средств. Люсьен старался каждую свободную минуту находиться с братом. Его разрывало от ощущения боли альбиноса и тоски одиночества Пары, и он бесконечно был бы рад помочь каждому. Но физически быть в двух местах одновременно невозможно, а Марк не выносил присутствие альфы рядом. Становился раздражительным и, бывало, резко высказывался, когда вспоминал, чей брат приходил к нему. Как бы Пол не хотел облегчить состояние омеги, тот не давал ему такого права. Таблетки и уколы только смягчали состояние Марка, но его симптомы лавиной нарастали и скоро его могут перевести в искусственную кому из-за невозможности адекватно воспринимать мир в сознании. И это не облегчало страданий Люси. Поэтому мужчина не трогал парней и давал им побыть вместе столько, сколько позволит здоровье второго. Люсьен приходил каждый день, пытаясь отвлечь близнеца от тяжких дум. Он сидел на кровати, на его бедрах лежала голова Марка, и младший читал ему книги, показывал новые тренды в моде, смешные ролики в социальных сетях. Он не снимался в журнале и не давал интервью без старшего, хотя Мари уговаривала его, и даже пыталась шантажировать. Но тот уперся, что без своего близнеца никуда не пойдет и сольную карьеру продолжать не будет. И та лишь изредка навещала их в больнице, но не оставляла попыток завести разговор на эту тему. Близнецам-омегам было плохо и они как зеркала отражали друг от друга и множили боль, что внутри разрасталась и превращалась в огромный ком. Врачи говорили все как один: эту боль не заглушить, не убрать под корень. Если ранее это были чужие личности, то неизведанный феномен как «Истинная пара» не могла поддаться известным методикам лечения. Диагноз ставился неутешительный: контролировать состояние психического здоровья парня они смогут от нескольких дней до пары месяцев. Далее не предскажет никто.***
Сколько он уже за рулем? Неделю или больше? Спина болела адски, постоянно затекали ноги, живот пух и болел от ненормальной пищи, а голова гудела роем разозленных шершней. Организм требовал отдыха, а охваченный паникой разум просил не останавливаться ни на секунду и гнать как можно дальше. И все же мужчина решил остановиться в каком-нибудь маленьком отеле у дороги и, хотя бы одну ночь нормально вытянуться на кровати. Сказано – сделано. Уже вечерело, как пикап заезжал на парковку двухэтажного небольшого дома с наполовину горящей вывеской. Поев горячей пищи, мужчина снял комнату на ночь, и принял душ. Едва его голова коснулась подушки, он моментально уснул. Его разбудили солнечные лучи, которые пробивались сквозь занавеску. Часы бодро показывали начало первого часа, а тело говорило, что оно устало и хочет еще отдохнуть. Так мужчина проспал до ужина и едва оторвал себя от прохудившегося матраса. Конечно, спать, распрямившись на постели, гораздо удобнее, но боли в мышцах это не уменьшало. Голова гудела, устав от неправильного режима, а живот крутило от голода. Водитель спустился в старое кафе и медленно ел ужин, который повторно для него разогрели. Это был суп с фрикадельками и макароны с поджаренной курицей. Раньше молодой человек не позволил бы себе питаться столовской едой, предпочитая продержаться до дома или пойти в нормальный ресторан. Но сейчас сломленный и бегущий в пустоту, он не различал вкуса еды и загонял себя как лошадь как можно дальше… Только вот куда? Как долго он сможет бежать и когда он решит, что достаточно убежал и может вздохнуть? Ответ не приходил на ум, и мужчина продолжал медленно жевать и глядеть в пустоту. Он не остался на еще один день и вновь гнал пикап в вечернюю прохладу, и его спутниками были ночная тишь, рев мотора и белеющая разделительная полоса дороги, уходящая вдаль.***
Больничный холл, везде светло, пахнет антисептиками, лекарствами и хлоркой. В палате стоит ширма, которая загораживает кровать от взглядов вошедших. На тумбочке стоят пластиковый вазон с цветами, увлажнитель воздуха. В палате, кроме одинокого стула, кровати и ширмы больше ничего нет, даже зеркала. Оно ранее присутствовало, но было разбито и не обновлялось в комнате. На небольшом подоконнике сидел худенький парень с абсолютно белыми волосами и бледной кожей. Его пустой взгляд был направлен на улицу, но казалось, что он совсем ее не видит. Красные шелушащиеся пятна на руках и лице говорили о том, что так он может сидеть подолгу на солнце и не замечать, как нещадно оно сжигает кожу парню. Каждый день одно и то же: подъем, осмотр, таблетки, завтрак, который никто толком не ест, прогулка. Потом голодные обмороки, капельница для питания, снова осмотр, работа с врачами, которые пытаются рассказать о том, что жизнь прекрасна. Снова больничная еда, пресная до ужаса, посещения родственников, которые обычно приносят что-то человеческое поесть, капельницы, таблетки, и бесконечная ночь для размышления. Так можно описать все дни с момента попадания в клинику парнишки. Он уже и забыл, что это такое: когда нос не различает хлорки, вкуса еды и запаха цветов, когда ты целыми днями лежишь или сидишь и думаешь о том, как сбежать из этого места или мира в целом. Бесконечный день сурка. Сюда надо попадать не потому, что болен, а потому что хочешь заболеть. Мозги в этом месте превращаются в ту же пресную кашу, что здесь и готовят, и никак не собираются в кучу. Зато здесь нет ничего, что тебя может побеспокоить, кроме невероятно нарастающей внутренней тревоги и периодически бьющихся в истерике или крушащих все вокруг пациентов. Что-то не так. Но огромная куча седативных таблеток не дают тебе сформулировать предположение, что может быть не так. Просто насрать на все. «Плевать», - было единственной фразой альбиноса на все. Кожа облезала пластами, никакие мази уже не спасали измученное тело, которое все пыталось регенерировать ущерб. Но парню было глубоко все равно на страдание тела. В его душе была всепоглощающая буря, урон которой он не воспринимал до конца под действием огромного количества транквилизаторов. Ему казалось, что на нем, как на подопытном кролике, пытаются сформировать новую стратегию лечения, так как старые методы не сработали на нем в первые недели. Таблетки разной формы и цвета менялись чуть ли не каждый день, но его перестало это беспокоить. Плевать. Единственным утешением альбиноса был час посещения родственников, где можно выйти за пределы своей тюрьмы и поговорить с человеком, который не считает его больным. Брат. Несмотря на внешнюю схожесть, они были разными. И это отличие радовало паренька, особенно сейчас. Что своими страданиями он смог уберечь это светлое создание от страшных душевных мук, которые терзают его самого. Он справился, он защитил младшего брата. Сегодня погода принесла прохладный ветерок и дала вздохнуть городу после удушающего зноя и злого суховея, который, казалось, только повышал температуру, чем давал облегчение. Брат пришел снова, и гулял с парнем по садику, расположенному при больнице. В этот час можно было увидеть самых разных людей: парочек, что влюбленно ходят вокруг дерева, будто завороженные, или стариков, что тихо сидят на лавочке и ворчат друг на друга, при этом держась за руки. Или бегающих детей за мужчиной, который не понимает, почему они его называют папой… То еще веселье. Парни сели на свободную лавку, которая была в теньке, и любовались искрящимся солнцем сквозь зелень деревьев. Брат был обмазан защитным кремом и наглухо одет в одежду, и, несмотря на протесты альбиноса, заставил сделать то же самое. Парень не понимал, зачем заниматься всей этой ерундой, если он все равно не чувствует физическую боль, но тот не унимался, говоря, что в будущем его за это поблагодарят. Тихо переговариваясь, их разговор шел по обычному руслу, но альбиноса сегодня что-то тревожило. Он не мог унять этот зуд, будто за грудной клеткой хотелось хорошо так пройтись и расчесать все в кровь. - Он так и не звонил? – медленно, будто его это совсем не беспокоит, спросил альбинос. На самом деле в его грудной клетке заводился маленький моторчик и будто готов был прорваться наружу. Каждый день он спрашивал одно и то же, и получал в ответ одно и то же. Но парень не оставлял надежды, что он проснется от того, что почувствует себя в объятиях мужчины, из-за кого, собственно, и оказался в этом дерьмовом месте. Чертовы гормоны. - Нет, - вздохнул второй альбинос. Он взял за руку брата и легонько сжал. – Ты же знаешь, Марк, мы делаем все возможное. - Да, я это уже слышал, - выдохнул парень, закинув голову на спинку лавочки. Он не знал, который раз спрашивает про это и гнал ощущение, что в этом вопросе ничего не измениться. – Плевать. - Нам никому не все равно, Марк, - аккуратно, будто по минному полю ступая, альбинос подбирал слова, чтобы не разозлить брата. – Но мы делаем все от нас зависящее… - Бла-бла-бла, - сгримасничал парень и капризно высунул язык. – В курсе. Плевать. Оба замолчали и слушали, как ветерок гуляет между веток деревьев и шуршит листьями. Несмотря на умиротворяющее состояние погоды, в душах парней не было спокойствия, лишь нарастающее напряжение. - Сколько это будет продолжаться, Люси? – вздохнул альбинос, чувствуя панику и тревогу, что начинает раздирать его изнутри вновь. Знакомое ощущение, которое сигнализировало, что приступ близко. Надо бежать. - Марк, ты же знаешь, что мы рядом и, если нужно… - развернувшись к парню, Люсьен посмотрел на брата и понял, что он его уже не слышит. Наполненные безумием глаза, расширенные от страха зрачки и расползающийся в кривой ухмылке рот – все, конец прогулке. - Люси! Люсиииии! Сколько, а? Сколько это будет, ахаха?! – мозг окончательно капитулировал и то, что ежедневно подавлялось большим количеством таблеток, прорывалось наружу. И готово было снести все, что встретиться на пути. Парень, икая и смеясь над тем, что икает, сначала хватал всех, кто проходил мимо них, гогоча от того, как они пятятся от него в страхе, потом бился головой о деревья, лавку рядом, не обращая внимания на попытки брата успокоить его. Когда прибежали санитары, приступ перерос в акт ярости и Марк уже со всеми бился, пытался кусать и царапать. - Да нахрен все вы пошли с этими успокоительными! Я нормальный! Нормальный! Я просто найду того ублюдка, который решил засунуть мне хер в задницу и сверну ему шею! Отпустите! – один укол и Марк перестает дергаться, превращается в безвольную куклу, которую спокойно скручивают и отправляют в мягкую комнату. Неизвестно, сколько продержится это состояние, и недооценивать по длительности очередной приступ нельзя. Все это говорил Люси врач, и также капал успокоительные капли в стаканчик. Благо, этого добра в клинике навалом. - Люсьен, я не могу сказать, когда полегчает вашему брату, - устало потирая переносицу и поправляя небольшие очки, говорил доктор. – Мы с вами такую картину не раз наблюдаем, но обычно пары недель хватало для того, чтобы поправить здоровье вашего брата. А он тут все не унимается… - Изменились обстоятельства, - сквозь зубы проговорил Люси, и психиатр пододвинул к нему стакан с каплями. Тот привычно взял и запил их водой. Вкус как всегда отвратителен. – Неужели он останется таким навсегда? Я… я не хочу… - Успокойтесь, Люсьен, - поспешно остановил альбиноса врач и внимательно посмотрел ему в глаза. – Еще ничего не потеряно, мы снизили количество приступов до одного в несколько дней, он может находиться в комнате с другими людьми и успешно проходит групповую терапию. Нам просто нужно время. Да, теперь комбинация препаратов измениться, но это не страшно. Со временем, мы сможем его отпускать в город на денек, на подавителях, конечно. - Ага…- Люси слышал об этом пару недель назад, но слезы предательски катились по щекам. Он не был готов, что его момент счастья омрачиться такими новостями с братом, со сбежавшим от него Истинным… Да как вообще от судьбы можно убежать? Но это уже неважно. Врач грустно улыбнулся и протянул ему коробочку с сухими салфетками. Тот благодарно ее принял. - Не стоит грустить понапрасну, Люсьен. Нужно набраться терпения, - чуть откинувшись на спинку кресла и сомкнув руки в замок, сказал врач. – Психическое здоровье лечится гораздо тяжелее, но мы справимся. Я верю, что Марк и сам хочется излечиться, так что результат будет. - Конечно. Спасибо вам, - кивнул Люси и покинул кабинет психиатра.***
Кажется, мужчина прирос к сидению своего пикапа и уже практически неделю не останавливается, только для того, чтобы купить воды и справить нужду. Голод перестал постоянно терзать организм, привык к постоянным перекусам всухомятку и отсутствию нормального рациона. Мышцы просто постоянно ныли и не оставляли надежды, что их хорошо разомнет массажист или погоняет кровь поднятие гантели. Но мозг упорно сигнализировал, что они недостаточно далеко уехали и нужно бежать дальше. Через несколько дней мужчина все же остановился около придорожного кафе, даже больше ларька с фаст-фудом, чтобы съесть что-то напоминающее мясо. Взяв горячий хот-дог и лимонад из холодильника, водитель сел за один из пластиковых столов и стал с аппетитом поглощать еду. За этим недалеко наблюдал парнишка, и, дождавшись, когда альфа доест, не спеша подсел к нему за стол. Тот лишь нахмурился и собрался уходить, так как общения он не желал, как в нос ударил вкусный запах шоколада и перца. Мужчина, вдохнув полной грудью, ощутил что-то родное в запахе и запаниковал, но альфа внутри него завертелся и не дал ему быстро покинуть стул. Парнишка рассмотрел это как знак и завязал обыденный разговор. Ответы альфы были односложными и не располагали к душевным рассказам о себе, но было достаточно, чтобы рассмотреть влажный блеск глаз и расширенные ноздри, что жадно ловили запах омеги. Парень уговорил мужчину довезти его до ближайшей деревни, и сел в его пикап. Некоторое время спустя водитель доехал до развилки на деревню и остановился на обочине, давая возможность пассажиру вылезти из машины. Но омега не спешил, лишь заполнив своим ароматом всю машину и заставляя подрыкивать альфу от нетерпения. Тогда парень наклонился и руками провел по ширинке штанов, что уже красноречиво оттопыривались и явно показывали, что совсем не прочь этих ласк. Сам мужчина крепко вцепился в руль и все еще пытался контролировать происходящее. - Твоя остановка, - глухо сказал альфа и кивнул в сторону двери пикапа. - Знаю, - промурлыкал парнишка, быстро освобождая член альфы из штанов. – Я подумал, что хочу запомнить твой запах чуть дольше. Такого ни у кого в деревне нет, – и практически одним движением погрузил член в свой рот. Мужчина не удержался и с рыком схватил омегу за волосы, толкнувшись в горячий плен тазом. Пошлые хлюпанья, удушающие гормоны омеги и альфы, что жарко сплетались в воздухе, подрыкивания и всхлипы парня – и вот мужчина не дает убрать голову, со стоном кончая в рот такого милого мальчика. Тот лишь раз дергается, а потом сглатывает все, что ему дает альфа. Наспех убрав остатки спермы с лица, омега лишь усмехается и запрыгивает на мужчину, кусая ему ухо, шумно дыша и подставляясь под горячие руки доминанта. И вот он избавлен от обтягивающих шортиков и активно растянут до трех пальцев. Мужчина нетерпелив, все делает достаточно быстро и грубо, но парниша плавится и с легкой безуминкой в голове отмечает, что ему нравится этот напористый альфа. И не успевает понять, как уже внутрь входит головка члена и растягивает его до предела. Омега шипит и пытается соскочить, но альфа лишь рыкает, прижимает сильнее и продолжает толкаться внутрь, в эту горячую тесноту, которая сводит с ума. Через некоторое время подскуливаний парня и хрипов альфы, член засажен по самые яйца и наступило время небольшой передышки. Легкие покусывания мужчины по шее и плечам, задетые руками, будто нечаянно, соски, и омежка вновь потекла. Как только попутчик начал вновь слегка двигать бедрами, мужчина другого приглашения и не ждал. Вскрик, пошлые и влажные удары плоти, насаженная дырочка до основания члена – омеге не скрыться. Резко вышел, перевернул задом к себе и вновь с размаху внутрь. Альфа был доволен и будто сыт, загоняя во всхлипывающую сучку по самое нехочу. И вот он с рыком вынимает из нее член и кончает на спину. Это было ярко, но как-то неправильно, от чего-то было тревожно и грустно. Омега пользуется влажными салфетками, которые молча протягивает мужчина, и плотоядно улыбнувшись, желает спокойной ночи и скорой встречи. Альфа зло застегивает штаны, мысленно ругая себя за беспечность, заводит мотор и уезжает с открытыми окнами, чтобы машина избавилась от возбуждающего запаха шоколада и секса.***
Жизнь шла своим чередом, работа-дом-работа. Пол в больницу к Марку практически не ходил, так как врачебная коллегия решила, что половина приступов пациента вызвана появлением альфы и связанного с ним объекта раздражения. Так теперь звали его брата-близнеца. Мужчине это совершенно не нравилось. Его сущность тянулась к омеге, плачущему или разъяренному, в порыве успокоить и уберечь, даже от самого себя. И переговорив со своей Парой, Пол сделал над собой усилие и перестал навещать Маркэля. Настроение перестало подниматься выше нейтрального, чаще он ходил хмурым, как туча, и выравнивал состояние только на работе. Коллеги первое время пытались его ободрить и дать надежду, что несколько дней перебеситься и вернется под крыло. Но мужчина слишком хорошо знал своего брата: пока тот не разберется в своей душонке, пока сам не решит, что ему было достаточно – не вернется. Джастин уже пропадал с поля зрения близнеца, уже рушил внутри него все, что было ценно. Но возвращался. Всегда возвращался. Это была единственная надежда, которая все еще грела потрепанное сердце альфы. Полу каждый раз было тяжело смотреть в угасающий взгляд своей Пары, в котором он топил свою бессильную ярость что-либо изменить. Альфа понимал, что не может бросить своего омегу, его близнеца, бизнес и с рыком броситься искать труса. И одновременно его присутствие не облегчало страдания ни Люси, ни Марка. Медленно, но верно тьма настигала разум альфы, травила своими мыслями и душила остатки светлого, что излучало надежду все вернуть на круги своя. Каждый день становилось все тяжелее дышать и продолжать жить повседневной жизнью. Придя домой и, увидев свое чудо в слезах, Пол кинулся и крепко обнял Люси. Его сердце разрывалось от картины, когда омега грустил или задыхался в беззвучных рыданиях, забывая, что альфа чувствует изменения в настроении Пары. Омега лишь зарылся в любимый запах и, почувствовав себя в безопасности, перестал сдерживаться и практически завыл в голос. Настолько он устал смотреть, как угасает его брат, как он все больше похож на овощ, чем на человека. Как его взгляд перестает фокусироваться на внешний мир и уходит глубоко в себя. Надежда уже медленно, со слезами на глазах, собирала свои пожитки и готовилась покинуть сердце альбиноса. И от этого становилось невыносимо. Пара долго просидела на диване, баюкая друг друга. Их тихие разговоры переходили то в плач парня, то в дрему, то снова в переговоры. Пол пытался ободрить омегу, что он справится, сможет содержать и оберегать альбиносов один, и пережить их течки, и вырастить детей. Что нельзя останавливаться на полпути и нужно идти дальше. Что если Люси потеряет надежду, то, что же останется Марку? Не осталось близких и родных для него, кроме брата и его альфы. Что они опора и последний оплот Маркэля, и в темные времена нужно сплотиться и еще крепче держаться за штурвал. За бурей всегда следует штиль. Когда Люсьен немного успокоился, он поведал об очередных обещаниях врача, об ухудшающемся состоянии близнеца. О том, что внутри него разрастается такая же всепоглощающая дыра отчаяния, как будто это Пол от него убежал. И он уже не в силах это нести в себе и с этим жить. Как часто его посещают мысли закончить их с братом страдания и дать душевный покой своему близнецу. Омега бесконечно устал и внутри практически также сломлен, как и Марк. И уже готов дать согласие ввести в искусственную кому парня, лишь бы полегчало. Конечно, такие мысли не навевают радости, но Пол попросил дать еще немного времени Марку, вдруг ему станет легче уже через неделю, и поспешно принятое решение будет лежать виной в душе омеги. Что врачи сами диагностируют лучший исход, чем несколько недель назад. И новая методика лечения лучше справляется с психоэмоциональным состоянием парня. На что Люсьен говорил, что внешние показатели одно, а то, что чувствуют внутри близнецы – совершенно другое. В любой момент Марк может надломиться и никогда не вернется к себе прежнему. Тревожные мысли, вновь разговоры и тяжело принятое решение. Пора заканчивать эту грустную историю и перевернуть страницу жизни.***
Дорога, фонари, пролетающая с большой скоростью местность. Мужчина устал от всего: от мыслей, бесконечного пути, от отсутствия вкуса еды, жары и бессмысленности любого движения тела. Пикап исправно его вез туда, куда крутился руль, и потреблял любое топливо, что в него заливал хозяин. Водитель устало вздохнул и решил раньше обычного отдохнуть в отеле. Солнце уже заходило за горизонт, когда старый пикап заезжал на парковку очередного придорожного отеля с маленькой кафешкой. Сколько таких повидал альфа – уже сбился со счету. После месяца дороги он перестал помнить, как долго находиться в пути и в каких городах он побывал. Кто был его попутчиком и с кем был секс. Лица омег и бет расплывались в уме, и память не могла сфокусироваться на них. Все путешествие как бесконечно длинный день. Снова что-то горячее из еды и номер на ночь. Сигареты стали обыденностью, как и крепкий алкоголь перед сном, чтобы вырубиться без сновидений. Не смотря на экономность существования и легкие подработки по пути, бюджет скудел, и нужно было задумываться о более весомом заработке. Так проспав почти сутки, альфа решил, что возможно в мотеле или в деревне рядом будет нужна его помощь. Хозяин ночлега не стал долго торговаться и согласился, что некоторые работы он уже стар выполнять или не хватает дополнительных рабочих рук. На том и порешили. Его бесплатно кормили и давали жить в одной из комнат, так как дело приносило небольшой доход, и сами хозяева из месяца в месяц тоже сводили концы с концами. Но обещали снарядить в дорогу и оплатить бензин, что было немаловажным для путешественника. Починить крышу, перенести тяжелые вещи и тюки, отремонтировать плиту и летнюю воду для небольшого огородика за зданием – все это было таким простым и умиротворяющим, что мужчина незаметно для себя провел несколько дней в этом месте. Владелец предупредил, что к ним заходит старый моряк на неделе и помогает также за еду, делая посильную работу. Альфе в принципе было наплевать, кто и когда приходит в этот отель, но молча кивнул и принял информацию. Вечером, сытно ужиная и благодаря хозяйку за еду, мужчина встретил этого старика. Он зашел в кафе, скрючившийся как запятая, с глубокой сединой в волосах. Старая вязанная кофта растянулась, и где-то даже не было заплаток на прохудившихся местах. Поношенная обувь держалась на подошве на честном слове, а штаны были явно велики и кое-как подпоясаны какой-то тряпкой. Нечёсаная в клоках борода нуждалась в парикмахере, как и сросшиеся в одну линию брови. Немного неуверенным шагом мужчина прошел к кассе и о чем-то начал переговариваться с женщиной за стойкой. Та лишь кивнула в сторону подсобки и продолжила протирать столы и стаканы. Семья владельцев была небольшой: муж, жена и их дочь-омега, весьма милая особа. Она довольно часто стреляла глазами на приезжего и солнечно улыбалась. Мужчине это льстило, но он старался не давать надежд этой прекрасной девушке. Она не знает его тьму за душой и сколько там камней и долгов. Пусть лучше найдет деревенского рубаху-парня, который продолжит дело родителей и не даст ему разориться окончательно. Омегой двигало больше не мужчина и его мускулы, молчаливость и некоторое очарование, а его свобода. Сел в машину и поехал, куда глаза глядят. Где никто не указ и в твоей воле делать все, что захочется. Но мало кто знает, какую цену люди платят за эту мнимую свободу. Мысли мужчины прервал кряхтящий дед, что едва волочил тяжелый тюк по лестнице из погреба наверх, к барной стойке. На лице была испарина, свою ношу он едва перетаскивал со ступеньки на ступеньку. Ему явно было едва по силам такая работа, но тот не сдавался и с упорством барана тащил свой груз. Подтянув последний раз, старик грузно выволочил мешок и отдал его хозяйке. Та лишь покачала головой и что-то сказала мужчине. Его плечи поникли, он тяжело вздохнул и оглянулся вокруг. На глаза ему попался приезжий, который медленно пил свое пиво и глядел в пустоту. Подойдя к девушке-омеге, что стояла за кассой и считала выручку, старый моряк начал тихий разговор. Миловидная особа, морща носик, молча его выслушала, и лишь кивнула в сторону приезжего гостя, пожав плечами. Старик развернулся и медленно начал приближаться к молодому человеку. Тот напрягся и в нос ударил запах альфы, старого немытого тела и кислятины. Амбре скажем так себе, особенно к трапезе. Но благо мужчина уже закончил с приемом пищи и просто пил пиво с самосольной рыбой. - Простите за беспокойство, - кряхтя, альфа сел и немного склонил голову в качестве приветствия. – Доброго вам вечо՛ра. - И вам, - достаточно безразлично ответил гость, ухмыльнувшись про себя старой речи пришедшего. – Что-то нужно? - Да я больше с просьбой, - пожевав губу, сказал альфа, весь его вид говорил о том, что ему очень неудобно было просить. – Заезжих здесь мало, а быт продолжается. Тюки да ящики вот тяжелые, нужно отправить наверх, а лета՛ уже не те, тяжко одному поднимать. Может, коли вы поемши, сможете подмочь старику? Говор у мужчины был немного странноват, он тянул гласные и почти проглатывал согласные, сидел на краю стула и нервно теребил конец кофты. Но в какой-то момент гость вздохнул и понял, что заняться было совершенно нечем, а трапеза уже закончена. Поэтому отнес девушке посуду, снова получив милую улыбку, и согласился помочь старику. Тяжелые коробки были весьма легкими для альфы, хотя тот просто молод, и человеку в возрасте за ним не угнаться. Мужчина быстро управился с заданием, позже помогая хозяину с оградой для огорода и на кухне жене владельца. Старик-альфа тоже не отставал, надраивая столы и стулья в помещении, а затем и полы. Вечером мужчина сидел на заднем крыльце отеля рядом с задумчиво дымящим дедом, смотря на залитое красками небо и кроваво-красное солнце, что практически исчезло за горизонтом. Потом и сам закурил, угостив альфу более дорогой сигаретой, нежели дедовские самокрутки. Прохлада вечера пробиралась под тонкую кофту, сверчки начинали свою ночную серенаду, но тревожить этот волшебный момент никто не хотел. Дед начал тихо, со скрипом, как будто старая дверная ручка вновь захотела послужить и открыть запыленную, забытую дверь в прошлое: - Видел я уже этот потухший взгляд… Дитё, не от самого себя ли ты бежишь? Мужчин удивленно моргнул и посмотрел сквозь дым на старика, но тот лишь глядел вдаль и медленно смаковал сигарету. - О чем вы? - Этот пустой взгляд, бег загнанной лошади, когда ешь и не знаешь, что ешь… И тачка твоя как загнанная лошадь, которая наконец может немного отдохнуть. Все это весьма знакомо и грустно. - Вы ничего не знаете, - огрызнулся мужчина, поежившись, уже собрался вставать, как старик тихонько подергал его за рукав и взглядом попросил остаться. - Согласен, я не ведаю твоих дел, - тихо проговорил старик, практически докурив, и смотря, как тлеет окурок между пальцев. – Но я чую эту тоску в глазах, без силки крик душонки, который гонит тебя аки черт куда подальше оттуда, где эта мозоль, что болит неустанно. Та омежка, что заставила тебя усомниться в себе и встретиться со своими демонами. Они готовы загнать тебя до смерчуги, лишь бы не останавливаться. - Откуда вы… - Сядь, юнга, - хлопнул по руке дед, и принялся закуривать новую самокрутку, со вздохом отмечая, что запасы заканчиваются. – Как тебя зовут, парень? - Джастин, - немного оторопев, мужчина сел обратно на ступеньку, не понимая, почему он до сих пор не ушел, наплевав на старого чудика. Но его манил этот тихий скрипучий голос, эта поза задумчивого мудреца, что смотрел вдаль и видел его жизнь насквозь. Как будто он сейчас откроет ему тайну и, наконец, ответит на все терзающие его вопросы. На самом деле, молодому человеку не с кем было поговорить о наболевшем, с тем, кто не знал его и не смотрел на жизнь стереотипами. Бесконечные попутчики хотели либо обокрасть его, либо трахнуть. По душам поговорить и спросить, какого то, что терзает его мысли каждый день – просто не было человека. Поэтому Джастин сел и, не отрываясь, глядел на человека, несмотря на то, что глаза слезились от дыма и запах дешевого курева терзал не на шутку чувствительный нос. Что-то должно произойти, что-то сокровенное и не время было выполнять капризы тела. - Хочу поведкать тебе свою историю, видать, она тебе нужна, - проскрипел дед и вновь начал активно дымить новой сигаретой. – А уж тебе потом думу думать, как делать. - Давненько, уж почти с полвека как, я окончил морское военное училище и мечтал отправиться за буйки, в страны заморские. Меня манил океан, эти волны, соленый бриз и закаленность морских волков. Хотелось стать одним из тех бравых мужичков. На выпуск наших ребят пришло полно народу, все омежки были нашими, - глаза старика прослезились, он мечтательно посмотрел вдаль, будто окунаясь в прошлое. – И, ясень пень, всем хотелось выскочить за морячка, почетно как было, вот. И извольте, было разное – и очаровать могли, и обманом затащить в постель, и околдовать всякими непотребствами. По-всякому будоражили наши умы и сердца, будь чертовки неладны. И в этот проклятущий день, когда мы уже отдавали швартовы и должны были ходу полному дать, как я учуял. Этот запах был самым прекрасным, черт подери, - горько усмехнувшись, дед склонил голову и тихо продолжил. - Как я любил, запах океана, соленый и легкий. Я уже хотел сорваться, спрыгнуть с отходящего парохода, как меня резко внутри охолонуло. Я ведь никогда не смогу покинуть берег, ведь там будет мое море. Оно будет рядом и никогда не отпустит мои струны души, будет волновать и волноваться за меня. Я тогда чудом остался на борту, стиснув что есть силы поручни. Аж костяши ныли еще порядком… За два годочка плавания я почти успел забыть эту чертовку… Но когда я оказывался в родных краях, и чуял этот запах на суше, бежал на борт так, что пятки сверкали! Подальше от греха… Дед поник, его глаза стали также пусты и невзрачны, как будто покинула их жизнь. Он медленно затянулся и долго молчал. Каждый из альф сидел и слушал вечернюю тишину, которая своим пологом как одеялом, укутывала землю и просила всех ложиться спать, а души зажигаться тихим внутренним маяком и следить за светом звезд, что, почти не мигая, освещали их и сулили покой. Собравшись с силами, дед снова продолжил, печально и грустно, будто поет о своей любви в последний раз: - Воротился в свой городок спустя полжизни. Так накатался на волнах, аж сил нет. Уж думаю, до такой тошнотки, что уже никуда с берега не денусь. Только не нашел любку мою, уже не чуял этого запаха, такого родного. Через несколько весен поисков во всей округе, я поехал по нашей славной стране-дружине, авось наткнуться на любимый запах и поймать его. Искал везде и всюду, но увы. Столько раз бросал и психу давал, пытался хоть какой-то омежке понравится, и так и эдак. Но… эх, жесткий волчий характер, упрямство барана, каменная от соли душа уже не могли обеспечить тепла и ласки, сколь необходимо этим милым созданиям. Так и провел жизнь между дорогой и пустотой, пока не узрел, что стар и немощен бегать, как сайгак молодой. В доме вшивых престарелых почти как на плахе, лучше уж сразу утонуть и сдохнуть от водички морской. Он вздохнул, посмотрел на Джастина влажными глазами, и тот протянул последнюю сигарету ему. Старик лишь грустно улыбнулся и вновь затянулся, выдыхая никотиновый дым в ночь. Джастин не мог понять, что его больше проняло: рассказ деда, или прохладная ночь, или большое количество сигарет и алкоголя – но в душе будто камешек сдвинулся с мертвой точки. Что-то тоскливо тянуло в ребрах и звало обратно, домой. Время было за полночь, луна мирным диском восходила на небо, будто снежная королева, степенно и уверенно, освещая лица мужчин и деревянное крыльцо. Каждый был погружен в свои мысли, воспоминания и молчал. На мгновение Джастин даже ощутил покой и умиротворение, будто уже нашел все ответы. - Я тебе о чем толкую, - кряхтя, сказал дед, вставая с крыльца и символически отряхиваясь, хотя эти штаны не спасут даже стирка. – Лучше рискни и завали эту омежку, сделай своей, чем потом всю жизнь локти кусать и изображать из себя героя войны, как выпендрился я. Не стоит потакать страху, что тебя повяжут и будешь всю жизнь тухнуть с одним, когда вокруг такие крали ходят, попки одна другой сочнее. Помни, младой: ты капитан своего судна! Ну, так и веди себя как капитан, а не будто здесь только доски драишь. И шаркая, периодически охая, старик скрылся в здании и все в округе стихло. Мир погрузился в темноту. Утром Джастин еще не раз прокручивал все в голове. Что будет, если он вернется? Да, нужно будет защищать омегу, держать себя в руках, договариваться и преодолевать трудности. Но это будет в семье, с братом и его Истинным. Все равно найдется поддержка, даже если он самый страшный дикобраз с длинными уголками и не захочет принимать никакой помощи. Все равно придут, посоветуют, поговорят и обнимут. Одного не оставят. И есть очень большая тенденция к тому, что все наладится, время сгладит все углы. Но что будет, если он также будет гнать вперед, пока огонь внутри не перестанет обжигать? Он потеряет семью, своего брата, который был всегда рядом, где бы Джастин ни оказался. И он всегда принимал, каким бы тот не приходил. Даже если накричит и ударит, все равно примет и обогреет. А так его ждет только бесконечное одиночество и тоска по такому сладко-терпкому аромату шоколада, по такому, какой он должен быть – сладкий с легкой кислинкой цитруса. За все время дороги и количества шоколадных запахов на пути, ни у кого не было столько милого сердцу. С каждым вздохом в груди назревал ком, что это все неправильно, что любимый запах рядом и его не нужно искать. Стоит только вернуться обратно и окунуться в родные объятия. Тоска охватила сердце, кольнула затяжной болью, тревога трубила душе о страшном и неизбежном. Надо ехать домой и будь что будет. Даже если он убьет или сведет с ума своего Истинного – значит, так надо. Если озвереет и сойдет с ума он – значит, это должно было случиться еще давно, в колледже, а молодой человек просто отсрочил неизбежное. Надо решаться что-то менять, а не вечно убегать в темноту. Джастин сказал хозяевам, что ему надо ехать дальше. Те собрали его в дорогу, залили в бак бензина, и тот газанул, унося себя прочь, обратно в свой город. Девушка-омега лишь печально проводила его взглядом, надеясь, что еще увидит этого молчаливого альфу. А мужчина также бешено нажимал на педаль газа, и снова для того, чтобы не одуматься, чтобы не посмотреть назад и не подумать, что он мог отказаться от всех этих душевных мук и жить спокойной жизнью без гормонов, запахов, пусть и одиноко. Вперед, газуй! Только вперед! Только бы не испугаться вновь.