Пером по сердцу

      Ревность — это то чувство, которое разрушает отношения, как говорят многие люди. Но есть тот процент пар, для которых ревность — это искусство ролевой игры, после которой можно ожидать что угодно: постель, романтический ужин, а, может быть, просто уютный вечер с чтением вслух и горячим глинтвейном.       Это «искусство ревности» Владимир узнал от немцев. Будучи молодым и чутким, он легко это принял на себя и научился контролировать чувства. Тем самым он вызывал непреодолимую ревность у Ольги, ветреной девушки, любившей привлечь внимание Ленского танцами с другими мужчинами. Нежная улыбка поэта в такие моменты была так непривычна, что Ларина начинала уже плакать и обижаться.       Евгений был знатным ревнивцем. Постоянно, когда Владимир танцевал с какой-то дамой, в нём кипела злость. Так и хотелось притянуть к себе это изящное тело и грозно рыкнуть в сторону: «Моё». Спокойное, даже утешительное и ласковое поведение Ленского заставляло врасплох, ведь «как так? Я его ругаю за распутство, а он делает вид, будто ничего не было!». Просто юноша, наконец, познал вкус свободных отношений, а для Евгения это было чем-то новым и неизвестным (неизвестность пугает даже таких суровых людей, как Онегин), к тому же он только-только стал семьянином.       В один день Евгений был разъярён: Владимир крутился в танце с какой-то вульгарной мадемуазель откуда-то из Европы. Ревность на этот раз кипела нехило. Хотелось оторвать достоинство у супруга и голову, руки, а потом выколоть глаза этой вертихвостке. В тот вечер Онегин рано уехал, дабы возбудить внутри поэта беспокойство, но, к сожалению, добавилось только больше воли. Володя кружился, будто самая прекрасная снежинка из всего зимнего вальса, смеялся, будто беззаботный ребёнок, и накачивался спиртным, будто пытался забыться. А ведь отчасти так и было… Онегин был слишком требователен и слишком строг.

***

      Лунный диск давно выкатился из чёрного небосклона и проливает свет на рабочий стол Евгения, давно вернувшегося домой и не первый час ждущий Владимира. Терпение сгорало стремительно, как лист пергамента. Перо выскользало из дрожащих пальцев, а мысли стремительно сменяли друг друга. Мужчина что-то проворчал под нос и встал одновременно с тихим скрипом где-то снизу, затем грохот, будто что-то упало. Без сомнений, это он.       Ленский оступился и упал на пороге. Служанка испугалась и не смела даже подойти ближе, чем на метр-два (Онегин ого-го как злился, когда челядь прикасалась к его Ленскому). Хозяин поместья вскоре пришёл, точнее прибежал, и с некой небрежностью, но всё равно заботой в глазах, поднял юношу на руки и потащил в спальню.       Поэт подшофе — самое милое и одновременно самое мерзкое существо во всей Вселенной. Володя не отпускал руки Жени, нежился и извивался, подставляя плоский живот, словно он не хрупкий мальчик с пышными тёмными волосами, а изящный, длинношёрстный кот. Мужчина не мог долго злиться и, жалостливо взглянув на эти большие, немного влажные глазки-блюдца, упал рядом. Потом прижал это чудо к себе, поцеловал в нос и хрипло спросил:             — Тебе так нравится меня нервировать?             — Полно так думать, Женя, — ответил незамедлительно юноша, хихикая и ероша светлые кудри. — Я лишь хочу, чтобы ты относился к этому спокойнее.             — Мне неприятно, что ты всё время крутился с этой шаматонкой…             — Женечка, она не более, чем марионетка в руках кукловода. А ты — моя раритетная, самая лучшая кукла, винтажная…       Такое сравнение сначала показалось обидным, но после нежного поцелуя с лёгким привкусом шампанского и тонким запахом спирта поменяли мнение Евгения. Ну, мальчик же, ну, молодой же ещё. «Пусть гуляет, пока есть возможность».