***
Родной Петербург. Как много в этом словосочетании. Прошлое, настоящее, будущее. Запах кальянов, Невы, пышек, которые макают в свежесваренный кофе. Пьяная молодежь, бизнесмены с дорогими кожаными портфелями. И Юра, мчавшийся на всех парах к отелю. Он бы никуда не бежал, если бы Терновой не сказал, что общий сбор состоится через день после приезда троицы из Москвы. Им же надо отдохнуть с дороги. Перфилов никуда бы не торопился, если бы не Софи, которая сообщила о том, что сильно расстроилась из-за того, что он уехал, не попрощавшись. Ангел бы никуда не спешил, если бы Авазашвили не сказала, что приехала в Питер специально, чтобы увидеться. Мужчина даже не знал, почему не хотел откладывать встречу с пешкой Назимы. Или не хотел понимать. Ему было интересно, в нем бушевал адреналин и животное желание выяснить, на что способна эта девица. В этот раз даже не пришлось флиртовать с обычной русской старушкой. Софи выбрала довольно приличную гостиницу, что удивительно. В ней даже имелся швейцар. Неужели тоже их собственность? За дубовой стойкой ресепшена стоял приветливый парень в белой рубашке и черном галстуке. Стоило Юре назвать свою фамилию, как ему без всяких вопросов назвали нужный номер и услужливо указали на лифт, который находился прямо посреди зала. Перфилов мельком успел рассмотреть интерьер. Новенькие обои, какие-то картины, которые, судя по всему, могли и не являться копиями, дорогая мебель с идеально чистой обивкой, низкие столики, телевизор, стойки с газетами и журналами, в которых были напечатаны самые последние мировые новости. А нихуевое-то место, если честно. Ангел все гадал, что такого пришло в голову Авазашвили, что она забралась не в какую-то дыру, а в целый дворец. Вид из лифта открывался шикарный, благо стены были стеклянными. Полукруглые этажи с красным ковролином и коричневыми дверями, возле которых красовались серебристые таблички с номерами. Вход, конечно, осуществлялся при помощи карточек. А в лифте, кстати, играла ненавязчивая музыка. Когда бархатный женский голос оповестил пассажира о том, что он прибыл на нужный этаж, тот вышел из кабинки и огляделся. Ангел быстро нашел нужный номер, спасибо указателям, облегчавшим поиски. Помедлив, мужчина все-таки постучался. Дверь открыла незнакомая ему женщина. Короткая стрижка, выразительные черты лица и дерзкий взгляд. Она была довольно высокой, учитывая каблуки, поэтому закрывала собой весь обзор. Рост ей визуально прибавили строгие брюки. Юра на мгновение стушевался, решив, что заявился весь такой ахуенный в чужой номер. — Ну наконец-то, проходи, — послышался голос Софи. Перфилов вздохнул с облегчением. Авазашвили предстала перед ним, когда женщина, открывшая ему дверь, немного отступила. — Это он? — Незнакомка посмотрела на гостя с презрением. Ее пристальный взгляд изучал мужчину. Ангелу сразу стало как-то не по себе. Он почувствовал себя блядской шубой, висевшей на манекене, который красовался в витрине, — серьезно? — Насть, прошу, — Софи осуждающе посмотрела на женщину. — Я надеялась, что у тебя хороший вкус, — та самая Настя вздохнула и ушла куда-то вглубь номера. — Не обращай внимания, — Авазашвили улыбнулась, обратившись к оторопевшему Юре, — заходи. Софи отошла от двери, позволив Перфилову переступить порог номера. Комната была обставлена довольно консервативно. Небольшой коридор, серая дверь, которая вела в ванную, комод из темного дерева. На нем стояла плазма. В самом конце комнаты виднелось большое окно, свет из которого падал на идеально застеленную белую кровать, возле нее стояли две тумбочки. Прямо напротив висело зеркало (для извращенцев). Слева от окна находилось кресло, на котором лежали вещи спутницы Софи. Ну а сама Авазашвили сидела за письменным столом, расположившемся в правом углу номера. Ангел прихуел в который раз за то время, пока он находился в гостинице. Софи, ничего не стесняясь, разложила пакетики с белым порошком. На гладкой поверхности уже красовалась небольшая белая кучка. Авазашвили спокойно скручивала купюру. Юра остановился, как вкопанный. Женщина, представленная, как Настя, закатила глаза и взяла в руки сумочку с пиджаком, которые до этого лежали на кресле. — Я буду ждать внизу, — коротко сказала она. — Я думаю, что в этом нет смысла. Мы надолго, — Перфилов снова не подумал, прежде чем спиздануть какую-то ахинею. Мозг был в полной прострации. — Знаешь, — Настя вплотную подошла к Ангелу. Да, она была значительно выше, — ты не первый такой, не будешь и последним. Меньше понтов, Юра, — имя мужчины было выплюнуто, будто являлось противным, как лакрица. — Иди уже, Насть, — Софи решила прервать назревавшую перепалку, — я знаю, что делаю. — Я вижу, — женщина хмыкнула, кивнув на дорожки, которые Авазашвили делала своей платиновой кредиткой. После этого короткого замечания Настя удалилась, едва не толкнув гостя плечом. Когда дверь за ней хлопнула, Авазашвили посмотрела на Ангела. — Она всегда такая, переживает за меня. — И правильно делает, — машинально выпалил мужчина. — Правда? Тоже волнуешься? — Софи хитро прищурилась, — кажется, поцелуев долго ждать мне не придется. Ну ты не стой, садись. — Придется, — отрезал Юра. Он примостился на краю кровати, на которой лежал фиолетовый плед. Его словно водой холодной окатили. Перфилов сказал себе, что никого не поцелует, кроме Даши, значит, так и будет. Никогда, в каком бы состоянии ни был. — Будешь? — Софи, прежде чем окунуться в мир наркотиков, поднялась и прошла к комоду. Она открыла шкафчик, в котором был холодильник, явив Ангелу охлажденные бутылки с джином, бурбоном и ромом. — Не откажусь, — мужчина выудил бутылку «Джим Бима». Авазашвили подала ему граненый стакан, — зачем ты приехала? — Спросил он, сделав глоток. Терпкая жидкость осела на языке. — Мне казалось, что я все написала предельно ясно, — Софи опять села за стол, — или ты не веришь, что я просто соскучилась? — Я не верю в то, что это единственная цель твоего визита, — Юра внимательно наблюдал за реакцией собеседницы. — Иногда нужно доверять людям, — женщина закончила делать дорожки. — Давно на этом сидишь? — Перфилов глотнул еще бурбона, решив сменить тему. Он уже хорошо научился понимать, когда это стоит сделать, потому что Софи не даст четкого ответа. — С тех пор, как работаю с Назимой, — Авазашвили приготовилась занюхать первую дорожку. — И как долго ты на нее работаешь? На вопрос Ангела женщина отвечать не спешила. Покончив с первой дорожкой, она тут же избавилась от второй, а затем блаженно откинулась на стуле. — С молодости, — туманно ответила Софи. — Тоже учились вместе? — Не унимался Юра. — Да, — Авазашвили сидела, прикрыв глаза. Она сложила руки на груди, — не хочешь? — Женщина вдруг посмотрела на Перфилова, кивнув на пакетики с белым порошком. — Нет, теперь вынужден отказаться, — Ангел уверенно усмехнулся и для убедительности отпил из стакана, который был у него в ладонях. — Никогда не пробовал или бросил? — Бросил. — Бывших наркоманов не бывает, ты в курсе? — Ты бы расплакалась, если бы узнала, сколько раз я это слышал. — Мне как-то похер, — Софи пожала плечами. — Не устала быть обычной шестеркой? — А ты не устал вечно быть вторым? Пальцы Перфилова сжали стакан. — Я никогда не был вторым. — Да что ты? А твоя реакция говорит об обратном. — Да то я, — до тупого наивно ответил Юра, уставившись в стакан, наполненный бронзовой жидкостью. — Музыченко выбрал не тебя, а Серафима, девчонка выбрала не тебя, а Серафима. Уже закономерность какая-то, не находишь? — Заткнись. Не говори, о чем не знаешь, — Ангел нахмурился. — Как это не знаю? Как я могу не знать обо всем, что творится в той среде, в которой я работаю? Как я могла не заметить, что ты тогда ушел к бару, когда они начали сосаться? И уж прости, как я могла не знать, что ты ходил к ней? Не говоря уже о том, что ты сидишь сейчас со мной, а не обнимаешь ее. Юра залпом допил содержимое стакана, шумно выдохнув. — Следила за мной? — Только и спросил он, осознавая, что слова Авазашвили давили на больное. Она сыпала соль на кровоточившие раны. — Не без этого, — Софи невинно улыбнулась, — и ты поэтому меня не хочешь целовать, да? Ты все-таки ужасно банальный. Как девственница хранишь свою розочку для нее. — Это не твоего ума дело. — Ну как это не моего? Я же от этого страдаю. — А ты забей хуй, поможет, — огрызнулся Ангел. — Сердитый, фу. Хорошо, я больше не буду об этом. Ты мне вот что скажи, почему же ты не предупредил своих друзей о том, что им просто опасно выходить на улицы? Этого вопроса Перфилов боялся, как огня. И почему-то знал, что он будет задан, но так не хотел его услышать. Юра пил с этой мыслью после того, как уехал тем злосчастным утром от Шихановой, опохмелялся с этой мыслью. Блять. — Потому что мне было не до этого, у меня были другие заботы, — Юра даже не соврал, потому что его голову и вправду отчасти занимала Дора со всем этим ебаным треугольником. — Твои «другие заботы» стоили кому-то из близких жизни. Такой бред, конечно, ваша песня про вечную дружбу. В бизнесе нет места эмоциям, особенно в нашем. А теперь выходит, что ты виноват в чьей-то смерти. Перфилов резко повернул голову в сторону Авазашвили. Ее глаза вновь были прикрыты, но лицо казалось сосредоточенным, потому что она ждала ответа на свою реплику. Юра понимал, что женщина, сидевшая перед ним, подбирала каждое слово, добивалась чего-то, но чего? — Мое предупреждение ничего бы не изменило, — Ангел попытался скорее убедить себя, чем объяснить что-то Софи. — Как знаешь, но я так не думаю, — женщина отлипла от спинки стула, — точно не хочешь? Юра уставился на кредитку, которой Авазашвили делала себе дорожки. Нет, он никогда не вернется к старому. В памяти все еще были свежи воспоминания, в которых они с Серафимом отговаривали друг друга от того, чтобы выпросить у Музыченко очередную дозу. Никогда. — А давай.playingtheangel — хочу тебя юзать
Чертов придурок. Слова выскочили из его рта, а Софи победно улыбнулась. Она, потирая ладони, схватилась за пакетик и выспала немного на стол. — Хорош, — молвил Перфилов. — Знала, что ты не откажешься, — довольно пропела женщина. Авазашвили довольно быстро мастерила дорожки, бережно выравнивая их банковской картой. Ну же, останови ее. Откажись от всего этого, беги из номера, не оглядываясь. Сделай что-нибудь, ты мужик или кто? Но Ангел уже на негнущихся ногах шел к столику, пялясь на дорожки. Еще несколько движений, и он вновь окажется в темной дыре, в прошлом, от которого всю жизнь бежал и мечтал забыть, как о страшном сне. Но Перфилов уже так устал от всего. Правда устал. Устал следить за Серафимом, устал любить Дашу, даже устал вести двойную игру с Софи. Кто-то должен остановить это безумие. И Юра сделает это сам. Пару раз вдохнуть, и проблемы тут же исчезнут, словно их никогда и не было.Функция чувства имеет неопределённость Я выхожу из дела, иначе я скоро ёбнусь Я потерял интерес ко всем и ко всему Ты напрасно исходишься на слюну, не трать нервы Ты же помнишь, мне же похуй Где ты? В переходах, в переломах Где я? В недогонах пережёван Таких, как мы, любить сложно Мы не сможем
Ангелу и вправду так похуй. Похуй на Софи, которая уступила ему место за столом. Мужчина проигнорировал этот жест и взял в руки свернутую купюру, наклонившись над предметом мебели. Все, точка невозврата. Юра поставил крест на годах, потраченных на то, чтобы забыть о наркотиках. И что его добило? Какая-то вонючая любовь, кто ее вообще придумал? Пара секунд, мужчина занюхал левую дорожку. Еще пара секунд, исчезла правая. В носу защекотало. Под пристальным взглядом Авазашвили Перфилов даже успел пожалеть о содеянном. Но тут же забыл о всяких сожалениях. Он присел обратно на кровать, уставился в одну точку. И через несколько секунд ему стало так ахуенно, как не было уже давно. Или было, но только тогда, когда Даша стонала ему в рот. Мир заиграл новыми красками. Все такое яркое и красивое. А в голове ни одной надоедливой мысли. Трахаться с Шихановой сравнимо с ловлей кайфа от наркотиков. Смешно. Юра, кажется, даже хихикнул. А как бы на это отреагировала Дора? Она бы его осудила. Начала бы говорить о том, что Ангел придурок, коим он и являлся. Предложила бы помощь или напомнила о том, что всегда готова ее предоставить. Даша. Даша. Даша. Даша. Даша. Даша. Даже под наркотиками о ней невозможно забыть. — Что же ты со мной сделала? — Перфилов спросил у пустоты.Не каждый член ей достанет до сердца Если чувства взорвать, то невозможно представить последствия Когда уходила, просила оставить её в покое Уважать её просьбу — мой способ проявить любовь Волосы настолько черные, что поглощают свет Когда мне снова станет холодно, я застегнусь в себе И я снова забуду боль, значит память меня обманывает Ну невозможно же не наступать на те же грабли Столько пустых бутылок, словно я искал послание Я искал её повсюду, но в книгах одно название Я так хочу делить с тобой один аквариум В котором мы, две рыбки, лишь смотрим, не разговаривая
Мужчина откинулся на кровать. Мозг соображал с трудом. Как же ты, блять, могла выбрать не меня? Чем я хуже Серафима? Просто, сука, чем? — Ну как? — Софи также легла на мягкую поверхность, подперев голову рукой. — Ахуенно, — протянул Юра, рассмеявшись. — Мне кажется, что я почти сделала тебя тем, кем ты являешься на самом деле, — Авазашвили опустила худую ладонь на грудь Ангела, поглаживая. — И кем же я являюсь на самом деле? — С неподдельным интересом спросил Перфилов. — Тем, кого любовь не делает слабым, — ее ладонь спустилась немного ниже, — тем, кому плевать на чужое мнение, — она коснулась живота, — тем, кому чужды людские проблемы, — пальцы нащупали пуговицу на джинсах, — тем, у кого нет пощады и жалости, — и расстегнули ее, — тем, кто никогда не смирится с тем, что он второй, потому что всегда хочет быть первым, — рука Софи огладила член, скрытый боксерами, — тем, кто сможет умыть город кровью, стоит ему захотеть, — а затем отодвинула резинку и скользнула внутрь, опустившись на ствол, — тем, кого люди будут считать Дьяволом во плоти, — Авазашвили наклонилась к лицу мужчины и, едва не касаясь губами его губ, продолжила шепотом, — потому что ты и есть настоящий Дьявол, Юра. Никакой ты не Ангел, помяни мои слова. Она резко отстранилась и одним четким движением приспустила джинсы с бельем. Тело Перфилова отвечало на ласки, член твердел от прикосновений. Но сам Юра с ужасом осознавал, что на духовном уровне ничего не почувствовал. Ему и правда было похуй на то, что Софи наклонилась и, смахнув волосы набок, языком коснулась головки. Он просто использовал ее для того, чтобы забыться. Может, Авазашвили и права, потому что это и есть истинное проявление зла. Ангел явился к ней навстречу, почувствовал давно забытую эйфорию, а теперь насаживал горячий рот на член, схватив за волосы. Она ему не нужна. Просто пустышка, оболочка, тело, созданное для удовлетворения его желаний. А значит, можно играть, пока не надоест, пока этого не хватит для того, чтобы хотя бы на неделю забыть о любви, скрутившей кости. О любви, которая вернула к наркотикам. И Авазашвили — кукла, подаренная судьбой. Бери, развлекайся, окунайся в мир ярких красок. Пришло время снять цепи с демонов, сидевших внутри.Палёный спирт, контрафактные сигареты Любовь не спит, где ты нюхала целый вечер Я хочу тебя юзать, я Я торчу, моя муза Я хочу тебя