Lessons Learned

      Шины тихо скрипнули – они прибыли. И похоже, Тсунагу все-таки придется смириться со сложившейся ситуацией. ***       Кацуки проснулся в тот момент, когда машина остановилась. Ему потребовалось пару мгновений, чтобы успокоить инстинкт «бежать или защищаться», но, поскольку его взгляд все так же был направлен в другое окно, Тсунагу вежливо притворился, что ничего не заметил.       По правде говоря, мужчина ожидал, что Кацуки выскочит на улицу, как только они остановятся около его дома, однако ребенок заколебался на мгновение, и Тсунагу принял решение не тратя время на раздумья - плавным движением открыв дверцу со своей стороны, он вышел на свежий ночной воздух.Мальчик никак не прокомментировал его присутствие, только опустил глаза и после долгой секунды зашагал к двери.       Что-то было не так.       Кацуки впервые в жизни вел себя тихо. Не молчаливо, мальчик (несмотря на то, что говорили некомпетентные идиоты) был способен молчать, пусть скрытность и не была его сильной стороной. Он также обладал поразительной способностью злиться громче, чем кто-либо из тех, кого Тсунагу встречал раньше, не говоря ни слова. Само присутствие мальчика было громким, независимо от того, сколько шума он производил.       Но только не здесь.       Здесь Кацуки, казалось, съежился. Его шаги были легкими, а движения приглушенными. Беспокойство Тсунагу росло по мере того, как ребенок молча вставлял ключ в замок и открывал дверь все в той же спокойной, почти осторожной манере.       Но это абсолютно не подготовило его к случившемуся дальше.       — АХ ТЫ МАЛЕНЬКАЯ ДРЯНЬ! — эхом донеслось из двери еще до того, как она полностью открылась. Прежде чем Тсунагу успел пошевелиться, Кацуки втащили в дом за волосы, а последовавший за этим вопль был оглушительным.       Лишь после секундного шока герой разглядел, что происходит - высокая блондинка, очень похожая на Кацуки, затащила мальчика в дом и за прошедшие несколько секунд уже дважды ударила его по голове. Слезы катились из ее глаз, но лицо было искажено гневом.       Кацуки Бакуго не дрожал, когда столкнулся с Лигой Злодеев. И даже когда шансы на благоприятный исход бодренько катились к нулю. И даже когда смерть дышала ему в лицо.       Он не дрожал.       Но сейчас, находясь в собственном доме перед родной матерью, ребенок с каждым мгновением все сильнее вжимался лопатками в стену. Его лицо было наполнено гневом и страхом, его зубы были крепко стиснуты, и пока он делал все возможное, чтобы не сломаться, трещины спиралью расходились по стенам, которые ребенок выстроил. Всякий раз, когда Кацуки пытался сказать что-то в свою защиту, женский голос становился только громче.       Все это внезапно обрело ужасающий смысл.       Блять. Как же он не подумал об этом раньше?       Какая-то далекая часть сознания Тсунагу обдумывала все ужасные слова, которые были только что сказаны этому ребенку. Непонятная, чрезмерно гневная лекция о том, как безответственно подвергать людей риску и тратить время героев впустую, никак не вписывалась перечень возможных фраз, что мать может сказать своему ребенку после пережитого кошмара. Она снова замахнулась, и Тсунагу сбросил оцепенение. Нити вырвались из его запястья и поймали руку прежде, чем она успела прикоснуться к ребенку, напомнив обоим обитателям комнаты, что герой все еще здесь. Теперь оба Бакуго застыли, не сводя с него глаз. На лице Кацуки была смесь абсолютного шока и цветущего ужаса, будто он снова не мог поверить, что кто-то пытается ему помочь. Мицуки же была обескуражена, но постепенно из-под удивления с нотами скепсиса начала пробиваться ярость.       Хорошо. Управляй ситуацией.       Тсунагу позволяет своим нитям отпустить запястье женщины, шагает внутрь комнаты, и обе его руки поднимаются в умиротворяющем жесте. Он старается говорить как можно ровнее и спокойнее. Не стоит забывать, что последнее, в чем сейчас нуждается Кацуки, это крики и насилие.       — Миссис Бакуго, Кацуки только что получил очень травмирующий опыт, и, хотя я понимаю, что вы, вероятно, очень беспокоились о нем, бить его - не самое подходящее решение.       Ее глаза сузились, и Тсунагу не пропустил, как Кацуки слегка покачал головой, умоляя своего бывшего наставника не вмешиваться, хотя его спина еще немного прижималась к стене. Сердце героя пришло очередным приступом боли.       — А ты кто такой, черт возьми? Какого хрена ты думаешь, что знаешь о том, что подходит мне или моему гребаному ребенку?       Это объясняет, от кого Кацуки перенял нецензурную лексику. Ладно, сейчас другие приоритеты. Мужчина снова попытался разрядить обстановку, быстро поклонившись и представившись.       — Я известен как Бест Джинс, текущий № 4 про-герой. Не так давно Кацуки был моим стажером, и я участвовал в спасательной миссии, нацеленной на его возвращение. Удивительно, но женщина, казалось, действительно смягчилась, и на мгновение у Тсунагу появилась надежда, что, возможно, ситуация не была столь безнадежной. Но потом она заговорила.       — О, черт возьми, я помню это дерьмо с стажировкой. Неудивительно, что вы не можете держать его под контролем, если думаете, что о том, чтобы ударить его, не может быть и речи. Я сама вырастила этого ублюдка - он жестокий гордый мудак с комплексом бога, которого мы слишком избаловали в детстве, и воздействовать на него по-другому бессмысленно. Может быть, если бы вы, обучающие его, поняли это, то он не был бы настолько слаб, что его похитили еще до того, как он получил гребаную временную лицензию.       Ладно, теперь Тсунагу понимал, насколько скверной была сложившаяся ситуация. Он всегда гордился тем, что не ругается матом, насколько бы плохая не была ситуация, но, боже, сегодня вечером он точно сломает эту идеальную традицию. И он бы так и сделал, если бы случайно не перевел взгляд на Кацуки и не увидел, что мальчик больше не смотрит на них. Малиновые глаза были твердо устремлены в землю, руки сжаты в дрожащие кулаки, в уголках глаз стояли слезы, которые он едва сдерживал. Все в Кацуки кричало о стыде, смущении, страхе.       Единственное, что было хуже, чем слышать, как мать Кацуки говорит такие ужасные вещи о своем сыне, - это осознание того, что Кацуки им верит.       Тсунагу почувствовал, как его сердце вспыхивает в тот самый момент, когда его решимость спасти этого ребенка выросла из искры в бушующий костер. Он даже не раздумывал. Все, что он знал, это то, что он не оставит Кацуки здесь. Как бы сильно он ни хотел словесно разорвать в клочья каждую неверную часть тирады Мицуки Бакуго, ни одно из его слов не достигнет Кацуки, пока его мать будет рядом.       — Я хотел располагать временем, чтобы опровергнуть каждое слова, сказанное вами в отношении сына, но, к сожалению, сейчас мы находимся на некотором цейтноте. Боюсь, вы не расслышали, но Кацуки пытался сообщить вам ранее, что произошли изменения в планах.       Теперь ребенок вновь смотрел на него широко распахнутыми глазами, в которых плескалась растерянность. К счастью, его мать была слишком сосредоточена на мужчине, чтобы заметить это, ведь она, казалось, была готова снова закричать, но Тсунагу не позволил ей и звука произнести.       — К нам поступило несколько сообщений, указывающих на то, что злодеи могут совершить вторую попытку нападения сегодня вечером, поскольку некоторые из них смогли перегруппироваться. В настоящее время это чистая спекуляция, но ради безопасности я буду сопровождать Кацуки в конфиденциальное место на сутки, возможно, дольше, поэтому он здесь только для того, чтобы заверить вас и вашего мужа, что он в безопасности, и забрать некоторые из своих вещей. Кстати, Кацуки, почему бы тебе не сделать это прямо сейчас?       Это был самый простой выход, и Кацуки незамедлительно им воспользовался. Его голос был нехарактерно тихим, но ребенок и не подумал отказываться.       — Да, извините. Мне просто нужно несколько минут, чтобы захватить одежду и мелкое дерьмо.       Прежде чем мать успела отреагировать, он проскользнул обратно в дом. В прихожей остались только двое взрослых, так что Тсунагу прекрасно видел, что она кипит от злости. Но, по факту, что она могла сделать? Обвинить про-героя во лжи? Ее лицо вновь прошило яростью.       — Есть какая-нибудь причина, по которой никто из вас, ублюдков, не счел нужным сообщить мне об этом изменении планов до сих пор? Разве я не должна иметь какое-то гребаное право знать, что происходит с моим собственным треклятым сыном? На это достаточно легко ответить. Тсунагу не любит лгать, но это не означает, что он не умеет этого делать.       — Решение было принято всего несколько минут назад, и мы сочли лучшим вариантом сообщить вам об этом лично. Обычно мы консультируемся с опекунами любого ребенка, прежде чем вносить изменения в соглашения, однако это громкий случай, связанный со слишком большим риском, чтобы мы могли это сделать. Мы делаем все возможное, чтобы облегчить ситуацию, но безопасность Кацуки должна быть на первом месте - полагаю, вы понимаете.       Оскал стал еще глубже, ее глаза превратились в щелочки, но Тсунагу понял, что он победил. По крайней мере, сейчас. Фыркнув, она отвернулась от него и прошла дальше в дом.       — Отлично, если вы хотите с ним возиться, будьте моим гребаным гостем. Я уверена, что вы перезвоните мне через пятнадцать минут, как только он измотает вас своим дерьмом.       Железный контроль Тсунагу был единственной вещью, которая удерживала его от того, чтобы наорать на нее, и даже с ним все могло полететь к черту в любой момент. Ребенок вернулся через пару минут и выглядел неуверенно, но тем не менее рюкзак висел у него на плече. За ним следовал мужчина с короткими каштановыми волосами (вероятно, это был его отец). Кацуки, казалось, изо всех сил старался не обращать внимания на мужчину, когда шел надевать ботинки, а учитывая мягкую, спокойную речь взрослого, это не представляло собой трудную задачу. На мгновение Тсунагу понадеялся, что, по крайней мере, один из родителей Кацуки не совсем ужасен, но затем он действительно расслышал слова, адресованные ребенку.       — Я знаю, что мы уже говорили об этом раньше, но ты должен прекратить ругаться с ней, Кацуки. Она не хочет ставить тебя в неловкое положение перед твоим наставником, но ты не оставляешь ей другого выбора. Ты мог бы сделать это намного проще для всех нас, если бы просто вел себя хорошо. Мы только пытаемся помочь.       Это было сказано мягким, убаюкивающим тоном, как будто это был обычный выговор, а не обвинение ребенка в том, что он не может контролировать ситуацию. Еще один кусочек головоломки встал на свое место.       Неспособность воспринимать критику.       Отрицательные реакции на добрые тона.       Постоянное предположение, что другие пытаются манипулировать им, когда предлагают помощь или совет.       Откашлявшись, прежде чем мужчина успел продолжить, Тсунагу перевел взгляд на Кацуки. Все в мальчике кричало, что он может развалиться на части в любой момент. Что он может разлететься на куски, которые невозможно собрать обратно. Кацуки поднял на него глаза, теперь уже откровенно испуганные. Пора было уходить.       — Если ты собрал все, что нужно, Кацуки, нам действительно нужно идти прямо сейчас.       Он не обращался к «мягкому» родителю за спиной Кацуки напрямую, но, похоже, тот не понял намека. Прежде чем Кацуки успел возразить, мужчина быстро обнял его. Это казалось почти милым, пока он не отстранился, потрогал быстро краснеющую отметину на щеке сына и с разочарованным вздохом отвернулся.       Кацуки оттолкнул его и резко развернулся, чтобы выйти за дверь. Не оглядываясь на этот ужасный дом, Тсунагу последовал за ним.       Щелчок двери позади него был одним из самых приятных звуков, которые Тсунагу слышал в своей жизни.