Princes of the Universe

Сколько помнил себя в бессмертной жизни, Фредди всегда доверял своему чутью больше, чем глазам и ушам, однако, когда вдали из-за холма он увидел бьющие в небо, лишённое сейчас даже намека на тучи, молнии, ещё и как раз над тем местом, где стоял их дом, что-то внутри него оборвалось. Здравый смысл испарился, как капли росы под солнечными лучами, и, спрыгнув с лошади, колдун выкрикнул торопливо заклинание, обратился соколом, и метнулся, обгоняя ветер, туда, куда его звало сердце. Умом он понимал, что если самые страшные опасения окажутся правдой, то спешить уже совершенно нет смысла, но разве могла так просто смириться с этим душа? Магия в мире умирала, и оборотничество — сложное колдовство, с каждым годом отнимало все больше сил, поэтому Фредди не справился в итоге с птичьим телом и не смог даже спикировать как следует на перекладину ограды, вместо этого ударившись с размаху о торчащий из земли большой камень. Тонкие кости птицы от удара треснули, как сухая ветка, и, превратившись обратно в человека, Фредди сначала замер, корчась в агонии на земле и давясь собственной поступившей к горлу кровью, но страх за жизнь любимого пересилил боль, и бессмертный всё-таки встал на ноги. Переломанные ребра и другие кости с треском, непривычно медленно (из-за большой потери сил) вставали на свое место и срастались, как и повреждённые лёгкие, причиняя адскую боль, которая усугублялась тем, что, едва поднявшись на ноги, колдун побежал, не позволяя себе ни секунды промедления. А потом он завернул за угол дома, и затуманенный взгляд его уловил наконец худощавый высокий силуэт с пышной гривой черных кудрей, возвышающийся над чьим-то обезглавленным телом в самом центре бури, с воздетым над головой обогренным чужой кровью мечом, и Фредди упал обессиленно на колени, плача и смеясь от счастья. Он смотрел на своего ученика, ужасного и прекрасного одновременно сейчас, когда синие всполохи молний освещали его неподвижное, кажущееся нарочито грубо, но искусно высеченным из мрамора лицо, покрытое брызгами крови, его горящие холодным белым светом глаза, запрокинутую судорожно шею, руки, мертвой хваткой сжимающие рукоять меча… «ЖИВОЙ! — билась, пойманной в клетку птицей, единственная мысль в его голове. — Живой! Живой! Живой!» — в ушах шумело так, словно мысль эта уже вырвалась из груди криком. А потом Фредди почувствовал, как пелена застилает ему глаза, и повалился безвольно на землю. Он и не заметил, сколько прошло времени — пара мгновений, или несколько минут, прежде чем чужие сильные руки подхватили его под плечи. — Что с тобой?! Что случилось?! — голос Брайана срывался от волнения. Фредди открыл глаза и ответил через силу, едва слышно, мягко улыбнувшись при этом: — Просто потратил много магических сил, не переживай. Со мной все хорошо, я всего лишь немного устал. — Зачем и как ты их потратил?! — все ещё испуганно продолжил Брайан свой «допрос». Бледный, с забрызганным кровью лицом, и все ещё искрящимися под кожей, по руслам вен, синими и золотыми искрами, он был сейчас прекрасен. Фредди так хотелось поцеловать его, но обессилевшему совсем от ран ему было никак до него не дотянуться. Оставалось только ждать, когда же тело уже перестанет агонизировать, кости вновь станут единой твердью, и срастётся плоть, не оставив после страшных ран ни единого шрама на бронзовой нежной коже. — Я испугался за тебя, увидев молнии над нашим домом, — Фредди поморщился невольно от привкуса крови во рту, и супруг тут же, поняв все без слов, приподнял его осторожно повыше, головой укладывая к себе на плечо, чтобы ему стало легче дышать. — Я превратился в сокола, потому что спешил к тебе. Но потратил на это колдовство слишком много сил, ещё и очень неудачно приземлился, — усмехнулся он слабо. — Немного ударился. Никак не могу привыкнуть к тому, что магии в мире становится с каждым годом все меньше, и я слабею от этого. Пора бы мне уже перестать считать себя всесильным. — Не нужно было этого делать! Не стоило себя так утомлять! — Брайан освободил одну руку и, хмурясь, платком принялся вытирать кровь с чужого лица. — Если бы я проиграл в поединке, ты бы все равно уже опоздал! — Я понимал это, но смириться не мог, — Фредди перехватил рукой худое запястье и оставил на бледной коже ладони поцелуй, полный нежности и благодарности. — Я очень испугался за тебя! Да, я многому научил тебя, но ведь ты ни разу ещё не убивал. — Ну, это было не так сложно, мне показалось. — Что произошло? Как этот бессмертный, — колдун тут же оговорился с усмешкой, — смертный всё-таки, оказался здесь? — Он искал поединка с тобой. Я тоже испугался за тебя, разозлился очень, а дальше все как-то само вот так получилось, — Брайан пожал неловко плечами. — Либо этот безумец сам искал смерти, либо возомнил слишком много о себе, — Фредди нахмурил задумчиво густые брови и, чувствуя, что достаточно восстановился, сел теперь уже без чужой поддержки. — Мало кто, кроме Дермонта, готов бросить вызов мне. Нас, древних, немного осталось. — А древних убить могут лишь древние? — Конечно нет! — рассмеялся колдун едва слышно. — Среди древних есть трусы, которые все эти века прятались, как крысы, избегая поединков, а есть те, кто убивали новообращённых, тех, кто и понять ещё не успел, кем является, как сделать это собирался Дермонт с тобой. Такие бессмертные очень сильны, но воинского мастерства им не хватает. Их может убить даже молодой бессмертный, если будет достаточно ловок. А вообще убить можно кого угодно, иногда все решают обстоятельства. Ты ведь с лёгкостью можешь убить меня сейчас, например. — закончил колдун, щурясь хитро. — Не могу! — возразил Брайан испуганно. — Нет! Это невозможно! — прошептал он прерывисто любовнику почти в губы, обхватив чужое лицо холодными широкими ладонями. — Как я могу убить тебя?! Как?! Этого никогда не будет! — Неодолимая сила заставит нас сражаться, хотим мы того или нет, — перебил его Фредди, прижав к губам палец. — Такова судьба, милый, ей невозможно противиться! — Если судьба такая, то я предпочту сам себе отсечь голову своим же мечом, чем поднять меч против тебя! — в этот раз в голосе Брайана проступило что-то такое, отчего даже острый на язык Фредди не осмелился ему возразить, лишь кивнул печально и опустил доверчиво голову на чужое плечо. ***** Первая победа изменила Брайана неуловимо, но неизбежно. Он стал сильнее, опытнее, взрослее. Уже не наивностью, свойственной юности, горели его ореховые глаза, в них порой вспыхивали искры мудрости недостижимой обычно для людей его возраста. Теперь, за что бы он не взялся: за учебу, тренировки, или какое-нибудь ремесло, все давалось ему легче. Он изменился, и Фредди теперь смотрел на него тем полным светлой печали взглядом, каким родители смотрят на своих повзрослевших вдруг детей. Брайан мечтал о том дне, когда Фредди посмотрит на него, как на Дермонта, не со страхом и яростью, конечно, а с уважением и восхищением его силой, что однажды он станет настолько силен, что уже его наставник сможет найти защиту от любого врага, укрывшись за его Брайана спиной. И даже то, что для этого ему придется убить сотни сотен людей, не казалось ему теперь таким уж серьезным препятствием на пути к его мечте. Он готов был заплатить эту жертву, потому что восхищённый взгляд Фредди, подаренный ему, стоил гораздо большего. Увы, но Брайан был всё-таки ещё очень неопытен, чтобы понять, что он и без всяких подвигов уже горячо любим, и однажды стремление угодить своему любимому сыграло с обоими ними злую шутку, последствия которой разделили их, счастливых и влюбленных до безумия, на сотни лет. А было это так… ***** Словно на крыльях, Брайан мчался, подгоняя безжалостно коня, домой. Страшно представить, но с того дня, как впервые они разделили с Фредди брачное ложе, пролетели стремительно, год за годом, уже двадцать лет. За это время Брайан окреп, возмужал, и уже десятка три бессмертных пали от его меча. Теперь он был не желторотым юнцом, а сильным храбрым воином, и больше наставник не боялся отпускать его одного далеко от себя. Вот и сейчас Брайан возвращался после недельной разлуки, показавшейся ему вечностью, с городской ярмарки, и сердце его пело в предвкушении встречи, а ещё пело оно потому, что с собой Брайан вез подарок и видел уже, словно наяву, какой восторг вызовет он у его любимого, как засветятся благодарностью колдовские черные очи, как крепко обнимут его худые сильные руки, и какими жаркими ласками и поцелуями одарит супруг его этой ночью. Фредди любил до безумия украшения. Они были его страстью. Каких только браслетов, цепочек, перстней и серёг не хранилось в его комнате в больших золотых ларцах с бархатной обивкой. И сейчас, в шелковом, украшенном вышивкой мешочке, Брайан вез ему широкий серебряный браслет на запястье, украшенный изящной чеканкой, черным жемчугом и огромными изумрудами. Сколько бы не было у Фредди украшений, все они просто меркли перед этим. Впервые бессмертный видел украшение, достойное красоты своего супруга. Браслет был так неописуемо хорош, что Брайан словно ослеп от восхищения, и не обратил внимания ни на слишком хитрый, затаенно злобный и полный злорадного предвкушения взгляд старика торговца, ни на слишком уж малую для такой роскошной вещи цену, и конечно же он не заметил скрываемую тщательно колдовством ауру другого бессмертного. Брайан был слишком беспечен, и за эту беспечность вскоре ему предстояло поплатиться слишком дорогой ценой, такой дорогой, что он с радостью готов был бы пожертвовать своей головой, лишь бы только избежать расплаты. Но судьба судила иначе. ***** Брайан подъехал только к изгороди и едва успел спешиться, а Фредди уже выбежал из дома и бросился ему на шею и, привстав на цыпочки, принялся покрывать торопливыми обжигающими поцелуями румяные от мороза щеки. Была зима, но колдуна не пугал холод, и одна лишь тонкая рубашка, распахнутая на груди, покрывала его худое жилистое тело. Брайан улыбнулся широко и, прикрыв глаза, вдохнул с наслаждением его запах. От Фредди пахло терпкими пряностями, дурманящими травами, сладкими розовыми маслами, медом и немного кислинкой от яблочного уксуса, которым он полоскал свои смоляные кудри. Брайан прижал его крепче к своей широкой груди, скрытой под мехом дорожного плаща, а потом, подхватив за талию, закружил, смеясь, словно в танце. И Фредди смеялся тоже, и целовал любимого супруга потом нежно и одновременно страстно в сухие, шершавые от холода губы, между поцелуями успевая ругать его, словно ребенка, за то, что тот забыл опять смазать их козьим жиром. Брайан обнимал его, целовал в ответ и шептал взволнованно в покрасневшее от холода изящное ушко, все в золотых колечках и серьгах, ласковые речи. Сейчас он поклясться чем угодно был готов, что с каждым годом, каждым днём и каждым часом любовь его к этому человеку не только не слабела, а становилась все сильнее. Брайан любил Фредди, и даже одни лишь мысли о нем пробуждали в его сердце восторженный трепет. — Я привез тебе подарок, — уже на утро следующего дня, когда они пили вино, сидя на звериных шкурах у камина, вспомнил наконец Брайан. — Мне кажется, он достоин тебя. Фредди прищурился заинтересованно и замер, терпеливо ожидая, пока супруг спуститься на первый этаж за своей дорожной сумкой и вернётся обратно к нему. Наконец Брайан присел рядом и протянул ему шелковый мешочек с чем-то тяжелым внутри. Торопливо колдун развязал шнурок из золотой тесьмы и, освободив подарок из тканевого плена, как и ожидалось, ахнул в восхищении. — Он прекрасен! — выдохнул Фредди завороженно и, охваченный странным порывом, которому, впрочем, не придал никакого значения, слишком уж был увлечён, нацепил браслет на запястье правой руки и щелкнул застёжкой. Пару мгновений он смотрел на него довольный и восхищённый, но потом вдруг почувствовал какое-то жжение, которое с каждой секундной становилось все сильнее, пока не стало таким невыносимым, что Фредди закричал от боли. Браслет словно сделан был из раскаленного металла. Бессмертный бросился снимать его скорее, но застёжка не поддавалась, и он лишь скреб в бессилии когтями по руке, вспарывая до крови нежную кожу. И вдруг, когда ему казалось, что пытки хуже не может быть, колдун почувствовал, как силы его, те, что он копил тысячелетиями, утекают из него. Ужас ещё больший, чем прежде, охватил его. Фредди поднял умоляющий взгляд на Брайана, но тот напуган был не меньше и ничем не мог ему помочь. «А может не хотел?» — мелькнула в голове страшная догадка. — За что?! — закричал Фредди, захлебываясь слезами. — За что ты поступил так со мной?! Брайан начал оправдываться. Он клялся и божился исступленно, что не понимает, что происходит, но ослеплённый болью Фредди уже не верил ему. Из последних сил, уже теряя сознание, он пробормотал заклинание, само собой вспыхнувшее в его агонизирующем разуме сейчас и исчез вдруг с глаз Брайана, растворившись в клубах красного дыма. ***** До самой ночи Брайан звал его, срывая в отчаянном крике голос. Три дня он искал его по всем окрестностям, год ждал в их доме его возвращения, и сто лет отказывался верить в его смерть. И не зря… Вот только узнал он об этом гораздо позже, спустя почти четыре столетия после того, как отчаяние льдом сковало его сердце. ***** *Лондон. Конец девятнадцатого века* Разваленный дом на окраине города, самой старой его части, все старались обходить стороной. Поговаривали, что когда-то очень давно на его месте стоял замок, который разрушило беспощадное время и великий пожар*. В какой-то момент руины замка снесли, а на его месте построили гостиницу. Тут то и началось самое интересное. Постояльцев мучали кошмары, им мерещились чьи-то стоны и крики о помощи, несколько раз священники переосвящали здание, хозяева вызывали экзорцистов, но все было бестолку. Впрочем, в любом случае гостиница не простояла долго, и, всего какой-то десяток лет спустя, сгорела. В огне погибли ужасной смертью множество людей, а о месте этом прочно закрепились слухи, как о проклятом. Тем не менее одному богатому лорду слухи не помешали выкупить участок и построить на нем огромный особняк, в крышу которого ударила однажды молния, и финал был до боли предсказуем. Теперь в проклятие никто не сомневался, и дом стали избегать, распуская о нем самые разные жуткие слухи. Впрочем, маленькому рыжему мальчику лет девяти, с худым синюшным личиком, покрытым серыми пятнышками веснушек, одетому в тонкую грязную курточку, которая была ему слишком велика, и дырявые ботинки не по размеру, было явно не до того. Мальчика звали Джон Дикон. Он осиротел год назад и бродяжничал, прибившись к стайке других таких же несчастных беспризорных детей. Раньше он держался с ними в одной компании, они жалели его до поры до времени из-за слишком юного возраста, но с недавних пор стали требовать, чтобы он вместе со всеми воровал еду и деньги. Мать Джона — бедная вдова-прачка, была женщиной очень религиозной и воспитала ребенка в соответствии со своими убеждениями, от которых сам он до сих пор еще не мог отказаться даже под давлением обстоятельств. Воровать мальчик отказался, за что был изгнан из «стаи». Оставшись один, Джон испугался не сразу, сначала он даже не заметил разницы. Он так же спал, где придется, и просил милостыню на церковной паперти, довольно успешно выживая на эти скудные подаяния. Однако вскоре началась осень, пришли холода, ударили первые заморозки, и именно тогда мальчик ощутил всю бедственность и безысходность своего положения. Подвал, в котором он жил до этого, стало заливать зачастившими в последнее время дождями, и Джон решил сменить место жительства. Старый особняк, который все считали проклятым, показался ему вполне пригодным для этой цели. Он был местами относительно цел, имел крепкие стены, но самое главное — туда наверняка никто не осмелился бы сунуться, а значит никто бы не выгнал его с насиженного места, вынуждая вновь искать себе жилье. Джона в этот дом привело отчаяние, и даже если бы на него и в самом деле набросились сотни призраков, едва он перешагнул порог, он бы все равно остался здесь, потому что больше идти ему было некуда. Никаких призраков в доме не оказалось. Только грязные стены, остовы обгоревшей мебели и прочий хлам. Испуганно озираясь по сторонам, Джон медленно двинулся осматривать территорию. Чем дальше проходил он вглубь дома, тем смелее становились его шаги, и мальчик не вздрагивал больше от каждого постороннего шороха. И вот, когда он уже совсем расслабился, гнилой дощатый пол вместе с землёй вдруг проломился под ним и, испуганно пискнув, Джон упал в черноту подвала. Приземлился он на что-то, что хоть и немного, но смягчило его падение. Все еще с зажмуренными от страха глазами мальчик стал на ощупь познавать пространство вокруг, когда рука его вдруг запуталась в чем-то подозрительно напоминающем волосы. В ужасе Джон отскочил в сторону, но довольно быстро успокоился. Теперь глаза его привыкли к темноте, да и сквозь провал в потолке в подземелье всё-таки проникал тусклый свет, поэтому он вполне мог разглядеть лежащее на полу неподалеку от него тело не то женщины, не то мужчины. Сглотнув тяжело, Джон достал из кармана коробок спичек и огарок толстой парафиновой свечи. «Как странно! — подумал мальчик, опасливо приближаясь. — Тело свежее, не скелет и не гниющий труп, а все покрылось пылью, словно лежит здесь столетия! Может это восковая кукла? Да, наверняка кукла! А может быть мумия?» Мертвецов Джон не боялся. Живя на улице и порой ночуя в кладбищенских склепах, он быстро усвоил одну простую мысль о том, что живых стоит бояться намного сильнее, чем мертвых. Джон уже почти потерял интерес к покойнику и собирался заняться поиском возможности покинуть подвал, да и этот чертов дом от греха подальше, когда что-то вдруг блеснуло заманчиво в темноте, привлекая его внимание. Пересилив имеющийся всё-таки страх, Джон присел с мертвецом рядом и теперь понял, что сверкало ни что иное, как драгоценные камни на массивном серебряном браслете, огибающем запястье покойника. — Вы простите меня пожалуйста! Я бы никогда не взял чужое, но ведь вам он уже не нужен, а я его продам и смогу комнату снимать, с настоящей кроватью и подушкой, и вкусно кушать. — пролепетал мальчик робко, дрожащими пальцами пытаясь осторожно расстегнуть застежку на браслете. — Я очень голоден! Я ничего не ел уже три дня. У меня кружится голова, и болит живот. — продолжил он тихо, неожиданно для самого себя громко всхлипывая. Сложные застежки поддались на удивление легко, и вот браслет уже оказался лежащим на чумазой детской ладошке. Каким же он был красивым! Таким красивым, что малыш не удержался от соблазна нацепить украшение на запястье. Но не успел Джон налюбоваться на свою добычу, как внезапно раздался оглушительный раскат грома, полыхнула ослепительной вспышкой молния, мальчик пронзительно завизжал от страха, зажимая ладонями уши и крепко крепко щуря глаза. ***** Закончилось все так же внезапно, как и началось. Гром затих, и в обрушившейся на голову могильной тишине остался только звук загнанного шумного дыхания, которое, как Джон с ужасом осознал, принадлежало явно не ему. — Тихо! Не бойся! — раздался вдруг бархатистый тихий голос, и чья-то ладонь легла мягко на его плечо. — Ну же, открой глаза! Вместо того, чтобы испугаться еще сильнее, мальчик неожиданно даже для самого себя и впрямь немного успокоился и с опаской приоткрыл глаза. Перед ним на корточках сидел тот самый мертвец, у которого он украл браслет, только теперь вполне себе живой, о чем свидетельствовали: ощущающееся даже сквозь одежду тепло его рук, прерывистое хрипловатое дыхание, легкие болезненные морщины на грязном от пыли и выступившего пота лбу, а главное глаза. У мертвеца точно не могло быть ТАКИХ глаз! — Ты совсем замерз. — голос у незнакомца был странным, мурлыкающим и очень мягким, с незнакомым акцентом и легкой хрипотцой. В следующий миг он махнул легко КОГТИСТОЙ рукой, а после накинул на плечи Джона появившийся из воздуха теплый меховой плащ. — Так ты волшебник?! — глаза мальчишки зажглись восторгом. — Совсем как в сказках! Незнакомец сначала нахмурился непонимающе, а потом немного неловко улыбнулся и кивнул. Уж что что, а то, что колдуны теперь добрые герои детских сказок, а не служители дьявола, которых нужно безжалостно жечь на кострах, Фредди очень удивило и обрадовало. Он в принципе довольно быстро смекнул, что произошло. Проклятый браслет забрал у него много сил, ему удалось заклинанием остановить процесс, но это не спасло его от участи провести много лет где-то в пустоте между смертью и жизнью. Мальчишка снял браслет, и большая часть силы вернулась обратно к своему хозяину, остальную часть вернуть тоже не составило бы труда. Для этого нужно было всего-лишь уничтожить проклятое украшение, но что-то заставило Фредди остановиться. Какая-то неясная мысль коснулась робко его сознания, колдун пригляделся и увидел наконец, что же именно привлекло его интерес. Браслет сел на чужое запястье, как влитой, и от него к сердцу мальчика тянулись видимые лишь магическому взору лей линии. «Мои силы могут сделать его вечно молодым. — подумал мужчина невольно. — Он не будет убийцей, как я, но будет бессмертным, он может стать мне другом, стать мне братом, или сыном, о котором я всегда мечтал.» — Я взял вашу вещь. Простите! Просто я думал, вы умерли, а мне очень нужны были деньги. — мальчик виновато покраснел и потянулся к застежке. — Нет! Не снимай! — остановил его Фредди, выкрикнув это раньше, чем принял окончательное решение, взвесив все за и против. — Этот браслет теперь твой! Никогда его не снимай, слышишь?! Он волшебный, он будет оберегать тебя! — А как же вы? — возразил Джон робко. — А меня не нужно оберегать! — колдун ласково улыбнулся. — Это тебя я буду защищать теперь. Ты спас меня, и теперь ты мой друг. Ты же не против, если я стану заботиться о тебе? — Вы правда будете моим другом? — спросил малыш, шмыгая громко носом. — У меня никогда не было настоящих друзей. — А теперь будет. Ты больше не будешь один! — Спасибо! — пискнул мальчик растроганно и внезапно крепко обнял незнакомца за плечи. Конечно Джон не был совсем уж наивным и доверчивым, конечно ему было известно, чем чревато может быть общение с незнакомцами, так его незнакомец ещё и несколько минут назад определённо точно был мертв и, судя по его виду, мертв уже очень давно. Однако, при всем вышеперечисленном, Джон был всего лишь маленьким голодным сироткой, всего лишь беспомощным ребенком, совершенно одиноким в огромном и враждебном к нему мире вокруг. И все, о чем он только мог мечтать — это вновь иметь теплый дом с мягкой кроватью и кого-нибудь, кто будет о нем заботиться. И сейчас, когда заботу предлагал ему странный, но добрый волшебник, пусть даже и воскресший только что из мертвых и с пугающими черными когтями на руках, Джону было абсолютно все равно, кем был этот не человек, он слишком много горя уже успел хлебнуть за свои девять лет жизни, он просто слишком уже устал и хотел хоть каплю любви и тепла, пусть даже и от плаща, в который его укутал незнакомец с огромными и очень печальными черными глазами.