Across The Lake

— Как он реагирует на салют? — спрашивает Бен, пока чешет Кайло животик, — Скоро 4 июля и все такое. — Не уверена, — признаётся Рей, — Ему всего два года, и у меня не было возможности провести с ним так много времени, как мне бы хотелось. И я не уверена, оставалась ли когда-либо с ним дома на 4 июля. — В детстве у меня была собака, которая как-то раз убежала во время салюта, — с грустью говорит Бен, — На то, чтобы ее найти, ушли дни. Не хочу, чтобы подобное случилось с Кайло. Кайло оживляется при звуке своего имени. — Может быть, вы, ребята, придёте к нам? — продолжает Бен, — Так вокруг него соберётся много людей, которые составят ему компанию. — Это очень мило, но разве вы с девочками не хотите посмотреть фейерверки? — спрашивает Рей. — Они им не нравятся, — отвечает Бен, — Шми может спать как убитая, но когда она не спит, не любит громких звуков. Падме такое не нравится из принципа, потому что это плохо для питомцев и окружающей среды. Рей смеется. — Это очень… рассудительно с ее стороны. Бен кивает. — Она заполучила эти политически настроенные гены от своих бабушки и прабабушки. — Умная девочка. — Да, она гений. Не понимаю, откуда в ней это. Они оба взглянули в сторону Шми и Падме, прогуливающихся у озера. — Так что насчет этого? Придешь к нам завтра? Рей широко улыбается. — С удовольствием. ________________________________________ С первым выстрелом салюта Кайло лает и беспокоится. К пятому и шестом разу он привыкает и начинает ходить взад-вперед и скулить, а также получает сочувствие от каждого двуногого обитателя дома. — Все хорошо, Кайло, — воркует над ним Падме. Она чешет Кайло за ушком и объясняет, что это один из самых успокаивающих способов поглаживания собак. Он не находит себе места весь оставшийся вечер, но хотя бы позволяет Падме себя приободрить. Шми, тем временем, отрицает, что напугана, но видно все еще довольно нервничает. Она достаточно взрослая, чтобы в общих чертах понять, что фейерверки неопасны, но все еще сбита с толку громкими звуками. Она выглядит уютно, безопасно и очаровательно, когда сидит весь вечер, прижавшись к отцу. — Она такая ласковая, — говорит Рей, указывая на Шми, которая теперь полусонная лежала у Бена на руках, — Со всеми. — Я знаю, — соглашается Бен, — Во младенчестве она была очень маленькой и слабой, родилась на два месяца раньше. Я… Я практически не сводил с нее глаз. Она никогда и не знала, каково жить без ласки. Думаю, мне просто нравится, когда она рядом. — Оу, — мягко говорит Рей. Этот звук выражает ее любопытство насчет этой семьи, и что такого могло случиться, чтобы кто-то оставил его одного с двумя малышками, которые вполне могли стать его миниатюрными копиями. — Это прекрасно. Бен поудобнее укладывает Шми, которая сонно хнычет, но тут же успокаивается от поцелуя в лоб. — Знаешь, ты можешь спросить, — говорит ей Бен тихо. — О чем? — О девочках. Об их матери. Я не против, если ты спросишь. — Я… мне было интересно, — признается Рей. — Всем интересно. Он смотрит на Падме, которая все еще лежит, свернувшись рядом с собакой. — Мы не были готовы иметь детей. Базин и я. У нее было много проблем, моя жизнь была не совсем под контролем. Когда Падме было…около полугода, она сказала, что не может больше этого выносить. Я говорил ей, что мы что-нибудь придумаем, но на следующий день она просто…ушла. Я не видел ее около года. Рей не может себе представить, как, должно быть, это было тяжело — остаться одному, растерянным и брошенным, с ребенком, к которому он не был готов. Она сжимает руку Бена, давая знать, что она рядом. Он благодарно ей улыбается. — Она вернулась, в конечном итоге, чтобы сказать, что ей было жаль и что она хотела участвовать в жизни своей дочери. После этого она постоянно уходила и возвращалась, снова и снова. Шми сейчас крепко спит, а Падме, кажется, пребывает в блаженном безразличии к разговору, происходящему в другом конце комнаты. — Затем она снова забеременела, и настали шесть месяцев ссор, изнеможения и…ну, в один прекрасный день она просто испарилась. Час спустя мне позвонили из больницы. Она погибла в аварии, им едва удалось спасти Шми, — он глубоко вдыхает в волосы дочери, будто подтверждая самому себе, что она все еще здесь. Рей пододвигается ближе к нему на диване, обнимает за плечи. — Если ты когда-нибудь захочешь поговорить… Бен кивает, похоже, исчерпав желание поговорить этим вечером. — Ты хотя бы получил шанс иметь семью, — продолжает Рей, — две замечательные дочки. У меня едва ли появился шанс нормально устроить свою жизнь. Я вступила в ВВС сразу после школы, потому что это казалось отличным шансом вырваться. Мне не было… Я не жалею об этом, но я бы сказала, несколько месяцев, что я провела здесь, стали лучшими в моей жизни. Косички, собаки, диснеевские мультики… это тот уровень семейной жизни, о котором я даже не мечтала в детстве. Они сидят в тишине, пока Шми не начинает ворочаться у отца на руках, потирая глазки и что-то лопоча. — Давай отнесем тебя в кровать, — бормочет Бен, вставая с дивана, — Пожелаешь доброй ночи Рей и Кайло? — Спокойной ночи, — невнятно пролепетала Шми, зарываясь лицом в футболку Бена. Рей поклялась бы на чем угодно, что нет ничего милее сонной Шми, когда она податливая и чуть ворчливая, но не дуется. Рей никогда до этого не задумывалась о собственных детях — у нее не было ни времени, ни желания об этом думать, но семья Бена заставляет что-то в груди испытывать неведомую ей доселе боль. Из-за этой семьи в ней происходят какие-то метаморфозы, но она совсем не возражает. Тот факт, что она никогда не была частью какой-либо семьи, делает все еще более завораживающим. Не то чтобы она считала себя частью их семьи… — Рей? — голос Бена вытаскивает ее из размышлений. — Хм? — Ты просто выглядела немного… потерянной. — Ох, — бормочет Рей, — Ладно. Мне, наверное, пора домой. Спасибо за вечер. — Всегда рады, — отвечает Бен. Затем он крепко прижимает ее к себе. — Так как Шми слишком устала, чтобы тебя обнять.