Сказки фэндомные

— Мой клан не верил в меня. Если ты тоже не будешь верить, я не возражаю. Она смотрит как-то странно, словно сквозь, и ему, пожалуй, даже страшно от ее взгляда. Потому что не в этот мир Мерриль смотрит, заглядывает за изнанку мироздания, туда, куда смертному нельзя, туда, откуда может взглянуть кто-то древний и злобный. Фенрис что-то бурчит в ответ, а Мерриль вздыхает: — Ты опять сегодня злой. Рядом с ней, пропитанной запахом крови и смерти, лириум начинает тлеть под кожей. Фенрис ничего ей не говорит об этом — молчит упорно и упрямо, потому что сказать не может, потому что зачем ей знать? Зачем? Она попытается его пожалеть, заварит свой дурацкий травяной отвар, который не принесет ни облегчения, ни успокоения. Не то, чтобы он пробовал этот отвар. — Ты опять сегодня ведьма, — глухо огрызается Фенрис. Мерриль смотрит на него, но словно сквозь, словно видит с изнанки, знает о нем больше, чем он сам, но не говорит, не поучает, вздыхает, отвязывает от пояса фляжку, протягивает. — Я не уверена, — говорит она. — Попробуй. Это вреда не причинит. Клянусь Диртаменом. Фенрис не уверен, он колеблется, но всё же берет дурацкую фляжку, отпивает, чуть кривясь от горечи трав… которой нет. Она растворяется, оставляя после себя приятное послевкусие — невесомое, освежающее, охлаждающее. Буквально. — Всё еще жжет? — спрашивает Мерриль, глядя прямо в глаза, но опять словно в душу вглядываясь. — Я заметила, что ты морщишься, когда я рядом — твой лириум реагирует на меня? На мою магию? От этого ты всегда зол рядом со мной? Фенрис смотрит на нее, но не отвечает, просто делает еще один глоток отвара. И еще один. И еще. И успокаивается лириум под кожей — не тлеет больше, принося постоянную муку. — Это не должно сделать тебя слабее, — продолжает Мерриль, словно он дал ей все ответы. А может и дал? — Но поможет общаться с магами без боли. Я могу написать тебе рецепт или делать отвар. — Напиши, — говорит Фенрис. Мерриль улыбается как-то странно, чуть грустно, кивает: — Я передам с Хоуком или Варриком… и еще одну порцию отвара. И почему ты не говорил? Зачем страдать, если можно не страдать? Фенрис протягивает ей фляжку, а когда Мерриль забирает ее, перехватывает руку ведьмы, нажимает на запястье, что еще кровит, говорит хрипло: — У меня тот же вопрос. — Это другое! — вырывает руку Мерриль. — Разве? — хмыкает Фенрис. Лириум под кожей больше не тлеет, не причиняет боль, не заставляет думать о том, что же творит с собой эта ведьма, пытающаяся вернуть знания прошлого, а потому пропахшая смертью и кровью. А потом оказывается, что боль причинял вовсе не лириум. Но об этом Фенрис подумает позже.