used car

— Чего ты добиваешься? — спрашивает Том, находясь в паре сантиметров от меня и опаляя своим горячим дыханием мои губы. Риддл пытается вести эту игру. И я не против, но не сегодня. Он целует меня. Жадно. Собственнически проникает в мой рот, будто ничто, даже мои собственные мысли, не имеет права слетать с моих уст, кроме стонов, что он выбивает из меня своими действиями. Риддл отстраняется, заглядывает мне в глаза. Губы горят огнём. Я оказался слишком чувствительным к его прикосновениям. — Я уже говорил. Я изнемогаю от желания. Знаю, каким может быть он, какими могут быть его касания, и я знаю, как моё тело реагирует на это. Я притягиваю его к себе. Вижу его желание. Он кусает мою шею, а затем сразу целует. Вырисовывает какие-то узоры своим змеиным языком и оставляет метки на моей тонкой коже. Толкаю его. Терпеливость и я - параллельные прямые. Он сам вжимается в кресло, опасаясь меня. Мне не приходится долго вглядываться в его глаза, чтобы понять, что означает этот взгляд; чтобы узнать, чего же хочет от меня Риддл. Я запускаю руку ему в волосы, и они неприятно оплетают мои пальцы своей запутавшейся паутиной. Его желание бросается мне в глаза, и я жадно облизываюсь. — О, если ты думаешь, что повиляв задом, ты выбьешь себе пропуск ко мне в штаны, то ты сильно заблуждаешься, — говорит мне Том, нагло усмехаясь своими глазами, что исказились в прищуре. Моё тело содрогается от его слов, плечи ссутуливаются, а глаза смотрят умоляюще, жалобно прося. Я хнычу ему куда-то в шею. Играю для своего зрителя. Том победно скалится, ухмыляется. Но я даже не задумываюсь о том, чтобы сдаться. Программа спектакля составлена заранее, его дело - наслаждаться режиссурой и актёром. Мои руки уже давно покоятся на плечах Риддла, и пока тот смотрит на меня и мои «страдания» сверху вниз, я спускаю их всё ниже и ниже. Том недоумевает. Мои руки тянутся к его чёрным брюкам в зелёную ненавязчивую клетку на низкой посадке, что туго затянуты тяжёлым ремнём. Он притягивает меня за талию, как делал всегда, когда я нуждался в его поддержке. — Ты нужен мне, — шепчу я ему и вновь касаюсь левой рукой его члена сквозь ткань штанов. Тянуться через подлокотник-бардачок просторного Крайслера не очень удобно. И я наконец меняю свою откровенную позу на более практичную. Я быстро и без особых раздумий перекидываю сначала одну ногу, а затем и вторую через эту перегородку и нагло усаживаюсь на объект моего вожделения. Я сижу на Риддле в своих шортах, за которые уже выслушал в самом начале поездки, и потираюсь бёдрами о топорщащий слои одежды член Тома. — Ты в гей-клуб собрался или всё-таки в путешествие на машине? — спросил и без того взбешённый моим опозданием в двадцать минут Том, когда я сел на пассажирское сиденье минивэна. — Ты о чём? — Выглядишь по-блядски в этих своих шортах, так ещё и не по погоде. На улице октябрь, между прочим, — пробубнил Том. — Я надел их, потому что они удобные, — заверил я его в чистоте своих порывов. Сейчас от этого милого тона и девственных намерений не осталось и следа. Том сдержанно стонет. Он нерушимая крепость. Таким по крайней мере пытается казаться, но я знаю, чувствую, как он растекается лужицей от каждого моего покачивания. — Но, кажется, это именно то, что тебе нужно, — выстанываю я, потому что тоже не железный. — Я буквально чувствую, как ты ждёшь, чтобы я очутился, как ты выразился, у тебя в штанах. Том прикрывает глаза, громко сглатывает и едва заметно кивает. Он не привык признавать свои слабости. — Что ж, если ты не хочешь, я, конечно, не бу... Я не успеваю договорить, потому что Том хватает меня за запястье, тянет на себя и дышит мне в шею так, что ключицы сводит, а кости ломит. Он смотрит, и его взгляд просит. Но мне нужны бурные овации публики. Том начинает быстро кивать, жадно заглядывая мне в глаза, чтобы удостовериться, что я вижу согласие. Мой взгляд говорит: «Чего ты от меня хочешь, Риддл?» Свободной рукой он оглаживает мои бока, забираясь под ткань чёрной толстовки с логотипом AC/DC. Я не двигаюсь, словно растерял весь свой былой запал. И это заставляет Тома сначала дышать зло, потом едва заметно, а затем сорваться на рычание вперемешку со стонами, позабыв о дыхании вовсе. — Кто же так делает-то, блять? — задаёт риторический вопрос он. — Чего ты хочешь от меня? «Да что угодно» или «Сделай с этим хоть что-нибудь» читается в глазах напротив. И я принимаю вызов. Честное слово, я едва сдерживаю порыв спросить его: «Не желаешь ли ты сказать что-нибудь напоследок?» ... перед тем, как я толкну тебя в эту пропасть? Я встаю с него. К счастью, простор Крайслера позволяет мне сделать это без особого труда. А большое расстояние от водительского кресла до панели минивэна из-за длинных ног Риддла даёт мне с лёгкостью поместиться там и расположиться моей голове на уровне его колен. Том ошеломлён и шумно выдыхает. Кажется, кровь в его жилах кипит, потому что я дотрагиваюсь до бедра и чувствую жар его тела. Он закрывает ладонями лицо, когда я тянусь к его кожаному ремню с огромной серебряной бляшкой. Мои костлявые колени стоят на резиновом коврике, и я понимаю, что на них останутся следы от его прорезей под давлением моего веса. Немного повозившись с ремнём и застежкой брюк, я наконец прекращаю эти мучения, шагаю за грань. Пути назад уже нет. Расстегнутая ширинка его чиносов представляет моему взору виднеющуюся ткань его серых боксёров и край идеально заправленной черной рубашки. Я заглядываю ему в глаза. По его взгляду видно, что эта картина - я между его ног, а он смотрит сверху вниз - чертовски сексуальна. Потому что его глаза слегка закатываются, а грудная клетка вздымается от частых глубоких вздохов. — Ты всё ещё хочешь, чтобы я остановился? Вопрос риторический, опровержение его прошлой реплики находится на уровне моих глаз, а подтверждение его желания и потребности в продолжении, в большем, то и дело слетает с его уст в виде шипения и томных выдохов. Риддл наглеет. Он запускает свои неестественно длинные пальцы в мои кудри и оттягивает мою голову назад. Я срываюсь на стон. Он слегка приподнимает бёдра, а у меня появляется шанс стянуть его штаны вниз и приспустить его белье. Перед моими глазами то, что часто снилось мне, но не являлось даже наполовину таким завораживающим, как в жизни. И да, это я о члене Риддла. Том шумно выдыхает, когда его возбужденный половой орган вырывается из тисков тесной одежды. Мои глаза блестят, и мне стыдно за мой щенячий восторг. Я едва не стону от этого вида. Да, идеальный Риддл всегда вызывал во мне разные эмоции, а иногда конкретно совращал меня и мой разум, но сейчас я чувствую себя тринадцатилетним подростком в разгар пубертата, что не ублажал себя неделю. Меня разрывает. Я подаюсь вперёд, слегка поднимаясь с колен. Моя рука тянется к нему, и это очень похоже на фреску Микеланджело, где я, человек, отчаянно рвусь к этому божеству, зная, что это и есть энергия жизни, а он готов вселить её в меня. Я касаюсь его возбуждённого органа, который истекает смазкой, и кажется, это становится последней каплей, потому что в глазах напротив загорается что-то нездоровое. Том задушенно стонет. Он обхватывает моё тонкое горло и тянет на себя, я улавливаю его намерения и привстаю с колен. Риддл целует меня напористо, перенимая инициативу. Его руки сжимают рёбра под толстовкой, и он слегка впивается в мою кожу своими ногтями. Мне в живот упирается член Тома, зажатый между нашими телами. И соприкосновение покрасневшей оголенной кожи с плотной тканью моей тёплой толстовки так сильно возбуждает, когда я замечаю это. Я отстраняюсь. Я возвращаюсь на положенное мне место. Я подаюсь вперёд, оставляя первый мокрый поцелуй на его члене. Моя рука крепко обхватывает его ствол, пока я вылизываю покрасневшую головку. Запустив руку в мои кудри, Том оттягивает их назад, чем вызывает приятную боль, что покалывает в кончиках пальцев. Я заглатываю его наполовину. Том шипит на вдохе. — Блять, — он запрокидывает голову, — сучонок. Том натянут как струна, я тоже. Я наконец тоже касаюсь себя. Его член по-прежнему находится у меня во рту, и я слегка засасываю его, что отзывается громким протяжным стоном Риддла. Достаю свой распалённый орган и начинаю водить рукой вверх-вниз, задавая собственный ритм. Том толкается бёдрами в мой податливый горячий рот. Он толкается ещё раз и, не в силах более терпеть моё бездействие, хватает меня за голову и насаживает. Я заглатываю так глубоко, насколько это возможно. В уголках глаз скапливаются слезинки, а Том продолжает. Он резок и груб. Я довожу Риддла до пика, иногда всасывая его чувствительную головку. Несколько раз я намеренно отрываюсь от него, чтобы провести языком по всей его длине и при новом вбирании его члена задеваю уздечку зубами. Том извивается. — Тебе так нравится трахать мой рот? — спрашиваю я его, отстраняясь на крайне долгий промежуток времени для почти кончающего Тома. — Много болтаешь, заткнись и займи уже свой прекрасный рот чем-нибудь, — зло шикает мне Том. — Как грубо, — начинаю я, но продолжить мне не дают. Он наматывает мои волосы на кулак и притягивает к своему пульсирующему члену так, что тот буквально утыкается в мои сомкнутые губы. Я смотрю на него снизу вверх, пока его член проникает глубоко мне в глотку. Мои глаза слегка покраснели, а на ресницах скопились капельки слёз. Я интенсивнее скольжу рукой вверх-вниз, доводя Тома. И сам уже на пределе. Том сильнее толкается в меня, и я принимаю его, слегка давясь. Его челюсть крепко сжимается, глаза закатываются, а руки подрагивают. — Гарри, блять... Он изливается прямо мне в рот, шумно выдыхая с еле слышным стоном, а я всё послушно сглатываю. Пара движений рукой по собственному члену, и я кончаю вслед за Риддлом. Я слегка постанываю. Это была обычная стимуляция рукой для меня, но того, как сильно возбуждает меня Риддл, того, как на меня действует каждое его слово, я не ожидал. И я накалён до предела, когда он хватает меня за челюсть и тянет на себя, чтобы поцеловать. Том всё ещё тяжело дышит, и его зубы крепко сомкнуты, но он целует мои губы, кусая, терзая их. Дышит мне в шею, оставляет там засосы и мокрые следы от своего языка. А я продолжаю всхлипывать от каждого его действия, потому что это слишком. *************** Мы едем молча, оба уставились на дорогу. — Признай, — начинаю я, и звук моего голоса слишком резок для прежнего затянувшегося молчания. Том поворачивает голову на меня и довольно ухмыляется. — Признай, что тебе понравилось, — с не менее самодовольным оскалом прошу я. — О, мне пиздецки понравилось, — начинает Том, и я вполне уже удовлетворён его ответом, но он продолжает: — Но я не успокоюсь, пока не трахну тебя, солнце. Внизу живота скручивает и тянет приятный узел. Спектакль отыгран.